Любишь меня — полюби и моего Лань Чжаня!

***

Чужой пульс бился прямо в ладонь: часто-часто, словно у пойманной птицы. Пусть внешне лицо Лань Чжаня оставалось спокойным, почти отрешенным, стук сердца и сорванное дыхание выдавали возбуждение с головой, как и порозовевшие скулы. Отдельным удовольствием было ощущать эхо осторожных, мягких толчков Ваньиня, задающих ритм, главную партию их общей мелодии. Вэй Ин подстроился под движения шиди, чувствуя, как его собственное сердце трепещет от нежности: Цзян Чэн, такой резкий и даже грубый внешне, наедине с ними был ласков, нежен и невероятно терпелив, обращался с супругами заботливо, бережно, как с величайшей хрупкой драгоценностью. Как тут не умилиться с того, что под твердой шипастой броней скрывается океан любви и чуткости? Вэй Ин смотрел на сосредоточенное, по-хорошему взволнованное лицо шиди, так обеспокоенного тем, чтобы превзойти любые их ожидания, и тонул в своих чувствах, только сейчас в полной мере осознавая, как любит обоих своих супругов. Любовался, как отблески пламени свечей и света огненных талисманов играют на изгибах тел, как загорелые пальцы Цзян Чэна скользят по светлой, почти не тронутой коже Лань Чжаня, создавая восхитительный контраст, как вздымается и опускается грудь Лань Чжаня, как его длинные полуопущенные ресницы отбрасывают тень на зардевшиеся щеки, почти скрывая расплавленное золото глаз… Как губы шиди касаются изящной, будто девичьей шеи и совсем не девичьего мускулистого плеча, оставляя на светлой коже легкие отметины, как Ванцзи выгибается, подставляясь по эти поцелуи, как протягивает руку, зарываясь пальцами в волосы Усяня, исторгая из его груди мягкий, мурлыкающий звук. Так много чувств… Вэй Ин путался в них, не зная, за какое ухватиться. Он хотел быть на месте брата, сполна прочувствовать, каково это — входить в чужое тело, сливаться с супругом в единое целое, обмениваясь духовной энергией. Хотел разделить чувства Лань Чжаня, познать, что значит довериться и полностью открыться другому, принять в себя, уступить главенство и контроль. А еще ему хотелось запечатлеть эту картину в памяти и на холсте, взять кисть и рисовать, да только хватит ли таланта передать столь невыразимо прекрасное и волнующее зрелище? Хотелось податься вперед, поднырнуть под сползшие одежды, коснуться губами жаркого тела, молиться, как какому-то божеству. Хотелось оставить собственные метки на светлой коже — долговечные, такие, что не сойдут к утру, что будут напоминать о себе еще долго. Хотелось попробовать Лань Чжаня на вкус, повторив то, что делал шиди ранее, но… Честно говоря, последнее было немного боязно. Вот уж что-что, а осрамиться в их первую брачную ночь Усянь не желал! Он позволил себе лишь маленькую вольность: прижаться губами к нежной коже на внутренней стороне бедра гэгэ, там, где тонкая ткань немного задралась. След остался неяркий, но собственнические порывы Усяня были удовлетворены — на какое-то время. Теперь он сосредоточился на мучительно медленной неторопливой ласке, позволяя Цзян Чэну утопить их всех в тягучем, сладком удовольствии. — Тебе нравится? — вопрос показался внезапным и неуместным, Вэй Ин аж вздрогнул, подняв глаза и пересекаясь взглядом со взглядом шиди. Цзян Чэн смотрел спокойно, с затаенным лукавством и мягкой улыбкой на дне серых глаз. И с каким-то предвкушением, трепетом. — Ага, — Вэй Ин кивнул, не отводя взор, не моргая, и на мгновение на лице А-Чэна промелькнул восторг. Усяню немедленно захотелось похвалить шиди еще за что-нибудь. — Я думал, ты зверь в постели, а ты вон какой… Нежный. Непривычный. Трепетный. Наверное, это был не лучший подбор комплиментов, поскольку Цзян Чэн поджал губы, а взгляд стал колючим, недовольным. — Слышал, Цзи-гэ? Я нежный. Трепетный, — в какой-то момент Усяню показалось, что Цзян Чэн сейчас сплюнет, но тот только поудобнее подхватил Ванцзи поперек груди и толкнулся сильнее, выбивая неожиданно громкий стон из супруга. — Мгм. Вань-эр нежный. Глаза шиди в этот момент так сверкнули, что Усянь с трудом сдержал смех. А вот Лань Чжань за свою подколку поплатился по полной: А-Чэн ускорил темп, больше не позволяя Лань Чжаню связно говорить. Не то чтобы тот стремился болтать, а вот стоны издавал просто восхитительные! Новый темп явно был пободрее. Вэй Ин облизнул губы и подстроился, с той же скоростью двигая руками, дыша так же сорвано. Как будто они вновь соревнуются с А-Чэном кто сильнее, быстрее, яростнее. Во рту пересохло, а губы отчаянно ныли от желания поцелуев. Почти горели. И не только у Усяня, но Цзян Чэн свою жажду утолял тем, что выцеловывал плечо Ванцзи, слегка прикусывал, оставлял засосы. Кажется, в какой-то момент шиди даже заурчал. Комната наполнилась шумными вздохами, стонами, пошлыми шлепками. Вэй Ину казалось, что эти звуки впитали весь воздух. Он задыхался, раскраснелся от жара, сердце стучало как сумасшедшее, отдаваясь гулкими ударами в ушах. Чего Усянь не ожидал, так этого того, что его пальцы вдруг покроет горячее семя: Лань Чжань замер, содрогнулся и его стон потонул в стоне Цзян Чэна. Вэй Ин пораженно смотрел на них широко распахнутыми глазами и с трудом осозновал реальность происходящего. Вот это единство душ и тел! Пальцы еще раз мягко пробежались по чувствительной плоти. Лань Чжань тихо зашипел. И Вэй Ин как ошпаренный отдернул руку, запутавшись в нижних одеждах. Он не хотел сделать больно. Он не хотел… — Спокойно, — Цзян Чэн все так же тяжело дышал, судорожно втягивая в себя воздух и рвано выпуская его в плечо мужа. — Не паникуй. Все хорошо. Вэй Ин не паниковал: он просто не знал, что теперь делать. Он должен помочь? Или не мешать? Или должен был кончить вместе со всеми? Собственный стояк немного смущал. И в то же время Усянь чувствовал себя несколько обиженным, забытым. Как будто ему тут нет места, хоть это было и не так. Он уселся, потом поднялся на колени и подобрался поближе, когда его супруги, разомкнув объятия, вытянулись на кровати, блаженно улыбаясь. — Успокойся, я сказал, — Цзян Чэн поймал Вэй Ина за руку и дернул на себя. И тут же охнул, когда Вэй Ин свалился на него сверху, как мешок с костями. — Дай нам позаботиться о нашем супруге. С этими словами Цзян Чэн уверенно обхватил ладонью член Усяня и прижался губами к плечу, сперва целуя, а затем внезапно кусая, впиваясь зубами, сжимая руку крепче. Вэй Ин потрясенно пискнул и постыдно излился, не успев даже сообразить, что произошло. Его тут же обняли с двух сторон, затаскивая на привычное уютное место в центре, зажали, окутывая жаром разгоряченных тел. Возмутиться он попросту не успел: Цзян Чэн приступил к извинениям раньше, ласково зализывая и зацеловывая пострадавшее от зубов местечко. И так смешно ворчал при этом, мол, вовсе не нежный, что Вэй Ин и думать забыл злиться, невольно заулыбавшись и совершенно расслабившись. Лань Чжань шепнул заклинание, очищая их тела от пота и семени, и зарылся носом в волосы над ухом. Его дыхание все еще было учащенным, несмотря на то, что Второй Нефрит со всей присущей его клану старательностью пытался дышать глубоко, чтобы выровнять дыхание и вновь обрести медитативное спокойствие. Гуй ему! Усяню слишком понравилось то, что он видел. Теперь он хотел окончательно разбить эту треклятую сдержанность Лань Чжаня, вытащить на поверхность его человеческую суть. Хотел видеть человека, а не небожителя. Хотя в почти божественной идеальности и красоте их с А-Чэном супруга была особая прелесть. — Лань Чжань такой красивый. Словно выточен из драгоценного нефрита, — Вэй Ин фыркнул в висок шиди. Конечно, прозвище братья Лань получили не столько за внешность, но и за нее в том числе. Цзян Чэн замер, поднял голову, явно чтобы полюбоваться на Лань Чжаня, и совершенно серьезно подтвердил: — Это правда. Цзи-гэ идеален. Совершенен как телом, так и душой. — …и как только он, небожитель, оказался здесь, в постели грубых смертных, — Вэй Ин с радостью подхватил восхваление брата, добавив в него немного легкомысленности и смеха. Лань Чжаня так забавно было дразнить. Особенно сейчас, когда Вэй Ин знал, куда смотреть, чтобы увидеть смущение. А еще можно было не только смотреть, но и трогать! Вэй Ин извернулся, чтобы иметь возможность огладить рельефный торс мужа, царапнуть ногтями гладкую кожу, которой так восхищался. Мышцы, на вид словно выточенные из камня, на ощупь были упругими, теплыми, податливыми. И Вэй Ин с удовольствием мял их. Может Лань Чжань и выглядел, как ожившая статуя, но только до первого прикосновения. После оторваться было уже невозможно. — Мгм, — Лань Чжань едва опустил ресницы, но взгляд не спрятал, не отвел, продолжая смотреть прямо в душу, как будто телепатически пытался что-то передать. Жаль, Вэй Ин читать мысли не умел. А Цзян Чэн, судя по удовлетворенному смешку, умел, хотя уделил супругу не более мига внимания, бросив взгляд лишь мимоходом, больше сосредоточившись на самом Вэй Ине: — Продолжай, ему нравится. Уши Лань Чжаня протестующе заалели. Вэй Ин рассмеялся, легко прихватывая губами подбородок супруга, спускаясь поцелуями по его горлу, насмешливо смотря из-под ресниц в глаза Лань Чжаня. И вздрогнул, когда ощутил руки на своем животе, когда Цзян Чэн потянул его к себе, вынуждая снова откинуться на спину. Сам шиди вполне вольготно расположился рядом с ним, прижался всем телом, оглаживая живот и ребра Усяня. Еще и недовольно нахмурился: — Ты все еще слишком тощий. Когда же мы сможем тебя откормить? — А ты все еще слишком нежный, — Вэй Ин продолжил смеяться. Он был счастлив и просто не мог остановиться. Ему было слишком хорошо, ему хотелось раздразнить двух самых любимых мужчин в его жизни: провоцировать их, бесить, заставлять чувствовать себя живыми. — Интересно, у вас это наследственное? Госпожа Юй тоже превращалась в мурлычущего котенка в руках дяди Цзян? — Фу! — Вэй Ин… Кое-что говорить все же не следовало. Вэй Ин и сам это понял — спустя мгновение, как слова вылетели из его рта. Потому что, серьезно, думать о ночных утехах госпожи Юй и дяди Цзян — это слишком. Во-первых, это действительно фу — хотя госпожа Юй была потрясающе красивой женщиной. Усянь скорее убил бы себя, чем сказал об этом шиди, но, возможно, ему снились в свое время влажные сны с ней в главной роли… И, возможно, это одна из причин, почему он как околдованный смотрел на А-Чэна. А во-вторых, от воспоминаний о чете Цзян — от любых воспоминаний — тянуло гарью, горьким дымом, паленой плотью и удушливой вонью крови. И сердце сжималось от вины, разбивалось на кусочки. Игривого настроения как ни бывало. И не только у него. — Я даже не знаю, что хуже: то, что ты о них вообще вспомнил в такой момент, или то, что заставил и нас об этом думать, — Цзян Чэн поморщился и совершенно не игриво шлепнул Усяня по бедру как будто тот уже сам не понял, что сказал лишнего, и не раскаивался в этом. — Прости, — повернувшись всем корпусом, подавшись вперед, Вэй Ин обнял А-Чэна за плечи, притянул его голову к своей груди. Он вновь почувствовал себя безнадежно виноватым и бесполезным. Он гладил А-Чэна по волосам, упирался носом ему в макушку, а гнев в его груди роился, клубился щупальцами тьмы. Он отомстит. Они отомстят. Безночный город будет полыхать, и пламя погаснет лишь с последним дыханием последнего Вэнь. Вэй Ин дышал глубоко, тяжело, шумно. Если пребывание на могильных курганах его чему-то научило, так это тому, что гнев полезнее скорби. Он скалился, раздувая ноздри… — Да хватит уже, — Цзян Чэн отмахнулся от него, как будто это все ничего не значило, и легонько пихнул в плечо. — Я не маленький уже и знаю, что отец и матушка… Занимались этим. Минимум дважды. Но я все еще НЕ ХОЧУ думать об этом! Моргнув, Усянь растерянно посмотрел на брата, не сразу понимая, о чем тот говорит. Он разве не должен сердиться на Вэй Ина? Злиться? Рыдать? Разве Вэй Ин своими неосторожными словами не заставил шиди вспомнить тот день, поделивший жизнь на «до» и «после»? Разве он не… — Вэй Ин хотел сказать, что ты очень красивый, — Лань Чжань протянул руку, повернув голову Усяня к себе, и поцеловал: легко, почти целомудренно, так как будто хотел запечатать ему губы так же, как это делает заклинание молчания клана Лань. Подействовало. — И он прав. — Я знаю, — даже не глядя на брата, Вэй Ин знал, что шиди закатил глаза. — Но переломать ему ноги от этого хочется не меньше. Цзян Чэн еще раз шлепнул Усяня и сполз чуть ниже, возвращаясь к тому занятию, от которого его чуть раньше оторвали. А именно — выцеловыванию груди и живота Усяня. На месте каждого поцелуя расцветал яркий след. Шиди будто метил своего супруга. Впрочем, почему как будто? Метил: старательно, болюче, вписывая этот момент в память Вэй Ина — как будто тот и без этого мог бы это забыть! Забыть не мог. Как и отвести взгляд от Лань Чжаня, прижавшегося с другого бока. — Вэй Ин тоже очень красивый, — голос Ванцзи, как и его взгляд, завораживал, околдовывал. Вэй Ин судорожно выдохнул через приоткрытые губы и потянулся за поцелуем, но его супруг неожиданно уклонился и пытливо заглянул в глаза: — Как ты хочешь? — на дне янтарных глаз таилось темное пламя страсти, готовое вспыхнуть и поглотить все вокруг. Ну, по крайней мере, Усяню хотелось так думать. И хотелось быть тем, кто раздует эти угли. Вот только ответить хоть чем-то более осмысленным, чем глубокомысленным мычанием, он не смог. — Это ведь ты требовал брачную ночь, А-Ин. Дай нам знать, как тебя ублажить, — Цзян Чэн явно пытался быть помягче, но не сумел сдержать смешка. Вэй Ин тут же вспыхнул: — Ты меня отвлекаешь! Как я могу ответить, когда ты… Ты!.. — нет, ну вы только посмотрите! Этот гад тут же демонстративно убрал руки от стратегически важных мест и с чинным видом откинулся на подушку, всем видом демонстрируя, что больше не отвлекает. Лань Чжань тоже терпеливо выжидал, только смотрел своими невозможными глазами. Вот и как тут выбрать? На самом деле Усянь хотел все и желательно сразу, хотел и брать, и отдаваться, испробовать все виды запретного удовольствия, может, даже по нескольку раз, чтобы точно распробовать. Но признаться в этом… Что ж, раз уж необходимо выбрать, то шиди сам виноват: нечего было подкалывать! Вэй Ин нервно облизнул губы и потянулся к Лань Чжаню: — Я хочу тебя, гэгэ, — не столько взять, сколько владеть этим совершенством, держать его в своих руках. Оставить собственнические метки на этой светлой, нетронутой шрамами коже — хотя даже мысль об этом была столь же кощунственной, сколько привлекательной. А-Чэн уже это сделал. И Усянь хотел дополнить картину. Если, конечно, Лань Чжань не был против: — Если позволишь…