***
Создавая мощнейшее в этом мире темное оружие, Усянь не хотел, чтобы результат его трудов походил на оружие. Во-первых, у него уже была Чэньцин, прекрасная боевая флейта. Возможно, со временем Вэй Ин научился бы управлять темным обезумевшим мечом без участия рук, как раньше управлял Суйбянем, но на это пришлось бы потратить немало сил и времени. Тем более, сразу после одержанной победы Усянь собирался заняться восстановлением золотого ядра, так зачем тратить время на то, от чего придется отказаться? Во-вторых, ему хотелось, чтобы столь мощный артефакт с виду не вызывал никаких подозрений, выглядел какой-нибудь безделушкой, совершенно безопасной вещицей. На всякий случай. До того, как все получилось и темная энергия на глазах начала менять облик меча, Вэй Ин не задумывался над конкретной формой, которую хотел бы получить. Зря, наверное. Стоило бы продумать этот момент заранее, посоветоваться с супругами… А сейчас в памяти почему-то всплыло воспоминание о красивом блестящем амулете какого-то крупного военачальника, проезжавшего через городок, где прошло детство Усяня. Хотя на самом деле Вэй Ин понятия не имел, кем был тот человек: запомнил только, что у того были роскошные доспехи, отороченный мехом тигра плащ, породистый конь с длинной гривой, украшенной золотыми нитями, свита на лошадях попроще, а тех монет, что слуга по кивку господина швырнул побирающемуся ребенку, хватило, чтобы несколько дней есть досыта. В общем, цель была достигнута: на оружие тот предмет, что получился из меча, походил мало. Красивым его тоже можно было назвать лишь с натяжкой: все-таки детские воспоминания были смазаны, расплывчаты. Ничего, суть-то важнее внешнего вида! — Тигриная печать? — Цзян Чэн недоуменно вскинул брови. Защитный барьер он почему-то снимать не спешил, хотя было очевидно, что ритуал завершен. — В твоем самомнении никогда не сомневался. — Точно! Назову это Стигийской тигриной печатью! — Вэй Ин — протянул руку и сцапал амулет, с почти детским восторгом разглядывая его. Прекрасно, просто прекрасно! Повесить шелковую алую кисть, как на Чэньцин — и, считай, дело сделано! — Давай ее испытаем! — Ты уверен? — шиди был настроен скептически, смотрел на печать с таким подозрением, будто она могла ожить и укусить, но отговаривать не стал. Да Усянь бы и не послушал: он уже призвал тьму, активируя амулет, и вошел в резонанс с печатью, обращая свой зов к тем, кто давно почил на дне озера. А потом со всех ног рванул к этому самому озеру. Наверное, это было плохой идеей, потому что то, что откликнулось на его зов, выглядело жалко. Не лютые мертвецы, а осклизлые человеческие останки с почти полностью сгнившей плотью, смердящие хуже самого озера. Многие были лишены конечностей и буквально ползли, оставляя за собой темный след. Не воинство, а какая-то пародия на него! — Какая гадость, — с чувством произнес Цзян Чэн, и Вэй Ин вынужден был с ним согласиться. — Убери это немедленно! — Да-да, сейчас, — Усянь только отмахнулся, прислушиваясь к своим ощущениям. Так странно… Он абсолютно не слышал привычного гула на краю сознания, не ощущал «поводков» темной энергии, тянущихся от него к каждому мертвецу. Только печать. — Вэй Усянь! — раздраженно рявкнул шиди, когда первые лютытые мертвецы подобрались к ним так близко, что от смрада пришлось задержать дыхание. Вэй Ин нехотя взмахнул рукой, но… Его приказ был проигнорирован. И следующий. Только когда Усянь обратился к мертвецам через печать, те развернулись и двинулись обратно к воде. Это определенно нужно было обдумать. — Наигрался? — ядовито поинтересовался Цзян Чэн. — Ты получил то, что хотел. Пора возвращаться. — Да-да, — Вэй Ин позволил потащить себя к выходу из пещеры, все еще пребывая в своих мыслях. Он бы не отказался поэкспериментировать еще пару дней, но… В конце концов, Лань Чжань ждет их возвращения.***
На поверхности уже смеркалось. Цзян Чэн тихо выругался: добраться до Фуфэна до темноты они не успели бы при всем желании, а лететь ночью было не самой хорошей идеей. Впрочем, проблема было не только в видимости и не столько в ней, если уж на то пошло. Когда меч круто нырнул вниз, делать вид, что все в порядке, было уже поздно. Лететь в потемках над плохо знакомой местностью с двойным весом после длительного удерживания щитов и двух бессонных ночей было опрометчиво. Вэй Ин, конечно, разделял стремление шиди как можно быстрее вернуться к Лань Чжаню: чтобы тот меньше беспокоился, да и оставлять его на растерзание старому лису не хотелось. Разделял, но… Абсолютно неблагородно взвизгнув в момент нырка меча, вцепился супругу в плечи и принялся причитать о том, что им требуется остановка и отдых, до тех пор, пока Цзян Чэн не сдался и не снизился. И нет, благодарность в глазах шиди ему явно не почудилась. Цзян Чэн затребовал большую бочку с горячей водой, горячий ужин, пару кувшинов вина и лучшую комнату. Но в первую очередь, конечно, бочку. И хозяин постоялого двора явно был с этим согласен. Более того, Вэй Ин по его глазам видел, что тому хочется «господ заклинателей» замочить в этой бочке прямо во дворе и не пускать внутрь, пока от них не перестанет вонять мертвечиной. Но гуй ему, Вэй Ин предпочитал мыться в тепле и при свечах. Купание под полной луной романтично только в том случае, когда ночь тепла, а по возвращении тебя ждет горячий ужин, полотенце и теплый очаг. И точно не тогда, когда от тебя несет тиной, гнилью и тухлятиной. — Это только сжигать, — выдвинул мрачную идею Цзян Чэн, наблюдая за горой дурно пахнущего и так же выглядевшего тряпья на полу комнаты. До недавнего времени это были их одежды. До недавнего времени Вэй Ину казалось, что они не особо-то и пострадали в пещере. Пока он пытался укротить сперва меч, а потом лютых мертвецов, призванных печатью. Усянь задумчиво кивнул, но быстро передумал: — Слишком расточительно. Все определенно не так плохо. Он это точно знал. Видел. Мертвецы в истлевших саванах, залитых кровью одеждах, расползающихся ханьфу — вид лютых мертвецов часто оставлял желать лучшего. Да и вид самого Усяня в первые его месяцы попадания на могильные курганы тоже был далек от приличного. Хуже могло быть. Одежда цела, а значит, ее достаточно выстирать и просушить. — Вынести во двор и сжечь. У меня есть запасные одежды, а дела клана Цзян не так плохи, чтоб мы тряслись над последней рубахой. Вэй Ин мог бы отшутиться, что это явно не последняя рубаха. Но на Цзян Чэне рубахи не было, как и штанов. На нем вообще ничего не было, включая гуань, лежавший на столике. Спорить не хотелось. Не с таким Цзян Чэном. Тут совершенно другие желания проснулись, несмотря на то, что сам Вэй Ин тоже устал: руки дрожали, все мышцы ныли. Но сна, впрочем, не было ни в одном глазу. Горячая вода в бочке, куда они оба поспешили забраться, не разморила, а лишь смыла с кожи и волос дурной запах. Кровь бурлила и пела: Усянь все еще был взбудоражен тем, что его почти безумный план сработал. Он гений. И чувство собственного великолепия распирало изнутри. Хотелось поделиться им со всем миром. Хотелось получить от шиди восхищенный взгляд и незатейливую ласку. Хотелось увидеть гордость в чужих глазах. И разве он мог просто отправиться ужинать и спать, когда его потрясающий во всех отношениях и совершенно обнаженный супруг находился так близко? — А-Чэн… — Вэй Ин лукаво прищурился, добавляя в голос мурлыкающе нотки, прильнув к нему всем телом. — Сколько раз, говоришь, у вас с Лань Чжанем было без меня? Я требую свои три раза! — ладонь дразняще скользнула на бедро шиди, погладила. Вэй Ин поерзал всем телом, с удобством устраиваясь между разведенных ног супруга и полуоборачиваясь к нему, чтобы суметь поймать его взгляд и, чем гуй не шутит, выпросить поцелуй. И не только. Все складывалось как нельзя удачно: есть крыша над головой, относительно удобная и широкая постель, если сдвинуть две кровати, после проведения ритуала осталось масло… Вымылись, опять же! Нет никаких причин отказываться! — А как же Ванцзи? — Цзян Чэн смотрел в ответ с совершенно нечитаемым взглядом, да и выражение его лица оставалось возмутительно спокойным для того, кого так откровенно лапают и провоцируют. У Лань Чжаня, что ли, научился? — О, гэгэ не так занят, как ты, так что не переживай: свои три раза с ним я непременно получу, — Усянь откровенно похабно ухмыльнулся, подмигивая. — А ты, я вижу, в моем предложении заинтересован. Улыбка не сходила с губ Вэй Ина. Хотя он скорее не видел, а чувствовал, что его желают. И, на удивление, не боялся. И это действительно было удивительно, ведь только от одной мыли о Лань Чжане сердце падало куда-то в желудок. Усянь не раскаивался, не сожалел, не хотел ничего менять. Лань Чжань был искусной картиной, великолепной статуей, произведением искусства, демоном, рожденным на снежных вершинах, чтобы сводить с ума обычных смертных. Не хотеть его было почти кощунственно. И, тем не менее, одна только мысль возлечь с ним вгоняла в панику. Вэй Ин хотел бы повторить их брачную ночь еще не раз и не два. У него были большие планы на весь остаток жизни, включающие в себя обоих супругов, кровать и много поцелуев. И не только поцелуев, но на них воображение стопорилось. Другое дело — Цзян Чэн. Во-первых, с ним было комфортно. Это как мастурбировать, только намного приятнее, поскольку вместо собственной руки — чужое тепло. А во-вторых, шиди все-таки не настолько… Одарен природой, как Лань Чжань. — Это больно? — Не выдержав, Усянь все же подался ближе, почти целуя супруга, выдыхая свой вопрос ему в губы. — Нет, — Вэй Ину тут же захотелось обвинить шиди во лжи. Откуда ему-то знать, чтобы говорить с такой уверенностью?! — Если все правильно, то больно быть не должно. И Цзян Чэн его поцеловал, прихватил губы мягко, почти невинно. Скользнул рукой по бедру Усяня сверху вниз, остановившись под коленом, другую положил чуть ниже сердца. — На три раза меня не хватит. Ты измотал меня еще в пещере. Не так уж сильно, видимо, измотал. Вэй Ин покрепче схватился руками за шею шиди, с их тел водопадом полилась вода, когда Цзян Чэн поднялся. Мокрые волосы облепили шею и плечи, лезли в рот. Но это не было проблемой: не только у клана Лань были свои секреты. Кому, как не юньмэнцам, живущим у воды, знать, как быстро высушить себя? На матрас Усянь упал уже совершенно сухим. Ну, разве что, волосы были еще чуточку влажными. Вэй Ин хотел бы сказать, что запомнил каждое мгновение их близости, но это было бы ложью. Вероятно, сказались усталость и недосып, и потому в памяти все осело калейдоскопом образов, ощущений, чувств ярким и суматошным. Нет, шиди вовсе не торопился, это у самого Усяня мысли и восприятие скакали в разные стороны и сосредоточиться на чем-то одном удавалось плохо. Больно не было. Скорее, наоборот: Цзян Чэн буквально утопил Вэй Ина в нежности. От такого непривычно нежного, ласкового, заботливого и открытого шиди было даже как-то неловко: слишком близко, слишком интимно, слишком пугающе уязвимо для того, кто обычно прятал себя-настоящего за шипастой броней. Конечно, Усянь знал, что шиди совсем не такой, каким пытается казаться для окружающих, но одно дело знать, а другое — видеть, как все слои защиты снимаются перед тобой, обнажая душу! Вся эта почти болезненная нежность, трепетность была безумно приятна и согревала, но при этом и пугала, вызывала желание ткнуть в самое нутро, как в ракушку, заставляя захлопнуться, отстраниться, снова стать тем, с кем привычно и легко обмениваться подколками, препираться и, ну, вести себя так, как привык, а не вот это все. Вэй Ин искренне надеялся, что не ткнул. Ну, в смысле, не ляпнул ничего такого, потому что… Он мог сказать. И забыть. Как забыл ужин, оставшийся в памяти лишь смутным фактом, что они что-то ели и пили откровенно дерьмовое вино, которое хозяин назвал лучшим. По шиди-то не поймешь: с утра Цзян Чэн был прежним. Хмурым, раздражительным и немногословным — что, впрочем, было вполне типичным последствием употребления вина перед сном. Не всем повезло иметь дар пить и совершенно не замечать похмелья! Усянь мог бы даже засомневаться, а была ли прошлая ночь или это обрывки его снов, переплетенные с реальностью. Но у него тянуло пониже спины и ныла поясница, свидетельствуя, что все произошло на самом деле. Вэй Ин прислушивался к себе, но ничего, кроме странной смеси спокойствия и умиротворения, не ощущал. И потому не спешил цеплять супруга, да и болтать не стремился, молча встав на Суйбянь, когда Цзян Чэн сказал, что пора лететь. Их ждал Лань Чжань. И шицзе.