Fathers and Sons

Прошлое       Близился день соревнований. Не то, чтобы Кассандра как-то волновалась, но все ещё чувствовала некоторую ответственность. Это не был её первый городской матч за сборную школы, но ощущался таковым, потому что был последним. Кэсс лично для себя хотела выиграть, чтобы оставить хорошие воспоминания с последнего года.       Но перед любым соревнованием нужно было ещё пройти диспансеризацию, а для этого — найти нужные документы. Отца дома не было, так что Кассандре пришлось искать все в одиночку. Она специально занялась этим с вечера, чтобы утром спокойно встать и пойти в диспансер, так что Кэсс позволила себе спокойно и методично выкладывать из ящика документы, пересматривая все на предмет амбулаторной карты. Пока не наткнулась на небольшую сшитую стопку бумаг. И Кассандра не знала, что ее дернуло, но она открыла ее, сразу же наткнувшись на красноречивый заголовок.

Заявление об удочерении

      Кассандра, казалось, не сразу поняла, что прочитала. Но, перечитав еще раз, почувствовала, как сердце пропустило удар. Кэсс мёртвой хваткой вцепилась в лист, быстро оглядела его взглядом и снова вернулась к первой строчке. Она отказывалась воспринимать его, уж тем более — считать правдивым.       Но пришлось. Пришлось допустить мысль о том, что она может быть не родной дочерью своему отцу, дав трещину на некогда идеальном мире. Пришлось подумать подумать о своих настоящих родителях: кто они? Умерли или просто отказались от неё? Пришлось понять, что отец все это время скрывал от неё. От большой любви? Из страха? Просто потому что не хотел говорить?       Не важно.       Важным было лишь то, что теперь Кассандра сидела на полу в полной растерянности и смотрела на злополучный документ не понимая, что делать дальше.       Устраивать скандал? Какой смысл. Если отец взял её из детского дома — значит, действительно хотел. Действительно любил. Но другое дело, что он не удосужился упомянуть об этом событии. Хотела ли Кассандра вообще знать об этом? Определённо точно. Определённо точно она бы хотела, чтобы отец рассказал ей об этом. Не с упреком, обелением иди каким-нибудь ещё оценочным суждением, а просто рассказал.       Убрать документы и молчать? Лгать самой просто неправильно, в первую очередь к самой себе, да и отцу, что бы он ни скрывал, — тоже. Кассандра знала, что не сможет все время хранить это в тайне, да и не хотела она, чтобы, в какой-то момент правда выяснилась совершенно неудобным образом.       Да Кэсс даже толком не могла понять, что чувствовала. Что вообще должны ощущать люди в таких ситуациях? Злость, перерастающую в гнев? Кассандра никогда не было настолько эмоциональной. Обиду? Может быть. Грусть? Кэсс не чувствовала печали, что было даже странным. Скорее странное растерянное опустошение, почти апатию. Она просто не понимала, почему нельзя было рассказать об этом раньше. Кассандра бы все поняла, приняла и продолжила бы любить отца, как прежде. Но сейчас все было иначе: доверие, на котором долгое время выстраивалась любовь, дало трещину, пошатнулось и грозилось с грохотом обвалиться.       Лёгкие стиснуло странное щемящее чувство:       «Неужели отец мне настолько не доверяет?» — пронеслось в голове, когда взгляд вновь упал папку. Кассандра поджала губы, убрала все документы, кроме заявления об удочерении, внутрь. И случайно наткнулась на амбулаторную карту. Безразлично вытащив карту, Кэсс убрала её в сторону и вновь взяла в руки заявление. Снова начала перечитывать, будто это как-то помогло исправить давно заверенный текст. Её отвлек входящий вызов.       Кассандра не знала, сколько времени провела в полусогнутом состоянии на полу. Сколько раз абонент по ту сторону телефона пытался дозвониться до неё, но судя по мелодии звонка, прошедшей по третьему или четвёртому кругу — много раз. В конце концов Кассандра решила, что он заслужил ответ своим упорством.       Этим абонентом оказалась Рапунцель. Она с ходу сбила её потоком вопросов.       — Привет, как дела? Почему не отвечала на звонки? Я тебе звонила. Пять… нет, даже больше. Я не считала сколько, но… общем, много раз! Что-то случилось? Не молчи, пожалуйста, — она чуть затормозила. — Я начинаю волноваться.       — Я бы ответила сразу, если бы ты не продолжила тараторить.       — Ну, хорошо, я перестала тараторить, — Рапунцель даже замедлила скорость голоса. — Отвечай!       — Ты неисправима, — Кассандра почти рассмеялась.       — Ну что опять?       — Ничего-ничего, — Кэсс мотнула головой. — Ты сама зачем звонила? Тем более, так упорно.       — Я первая спросила, так что, не переводи стрелки, Кэсс. А то я уже начинаю думать, что у тебя так реально что-то случилось — шутливо произнесла Рапунцель.       — Ну ладно, — взгляд упал на заявление, покоящееся на амбулаторной карте. Кассандра задумалась: а стоило ли говорить Рапс об этом? Она была ее подругой, судя по всему близкой, да куда там — просто напросто единственной. Но рассказывать все сейчас Кассандра все равно не хотела: где-то там, в глубине души, она все еще надеялась на это, что это какая-то ошибка и она все не так поняла.       В конце концов, пока Кэсс решала, Рапунцель в образовавшейся тишине вновь завалила её вопросами: -       Что-то случилось все-таки, да? — голос Рапунцель приобрел нотки встревоженной взволнованности. — Я же права? Ну точно права! Ты бы не молчала так странно, если бы все было хорошо. Давай, выкладывай: что произошло?       У Кэсс было такое ощущение, что её поймали с поличным. Рапс даже не видела её, но по образовавшейся паузе поняла: что-то не так. Шестое чувство или слепая догадка — не важно что — но оно привело Рапунцель к правде. — Я нашла в документах заявление об удочерении, — коротко произнесла Кассандра, после чего вновь воцарилась звенящая тишина. Её вновь прервала Рапунцель:       — Так значит, ты…? — она будто не решалась договорить. Кассандра решила снять с ее плеч этот груз, произнеся:       — Приёмная, — Кэсс вздохнула, повторив. — Да, я приемная.       — Ох… — Рапс шумно вздохнула. Она явно не это ожидала услышать. Как и Кассандра не ожидала этим утром найти подобный документ. — Я, честно, не знаю, что надо говорить в подобной ситуации. Но, думаю, твой отец любит тебя. Тебе надо с ним поговорить.       — Я понимаю, — Кэсс нахмурилась. Она не любила говорить с людьми по душам, даже близкими. Ей проще было пережить это в себе, оставив все как есть. Но, как было, ничего уже не будет. Кассандра просто не сможет жить молча, зная правду. — Я не совсем знаю, как… Как вообще говорят на эту тему? — Кассандра кашлянула и, чуть изменив голос, предположила. — Дорогой папа, я знаю, что приемная. Не мог ли ты рассказать мне об этом подробнее, да?       — Ну… Я не совсем это имела в виду, но суть ты уловила.       — Ага, — Кассандра горько усмехнулась. — Уловила.       — Ну, вы — близкие люди. Семья, — осторожно начала Рапунцель. — Я думаю, вы сможете найти общий язык. Тебе в любом случае придётся жить с ним, как минимум, до поступления в университет, а быть дочерью — все оставшуюся жизнь. Нельзя просто молчать.       — Да знаю я, знаю! — воскликнула Кассандра. Поняв. что она переборщила с громкостью, чуть затихла. — Это — хуже все.       — Когда он придёт с работы?       — Наверное, вечером, — предположила Кэсс. — Часов в десять, одиннадцать.       — Ну вот. Подожди его и, как придёт, — поговори, — не унималась Рапунцель. — А пока постарайся не накручивать себя. Понимаю, сложно, но найди себе занятие, чтобы разгрузиться.       — Постараюсь, — Кассандра усмехнулась.       Рапунцель ещё некоторое время висела на трубке с Кэсс, пока не настало время расходиться. Рапс позвали родители, да и Кассандра отметила, что было довольно поздно. Конечно, в полуночных разговорах было свое очарование, но не настолько необходимое, чтобы продолжать их. По крайней мере для Кассандры — перед приходом отца она хотела побыть наедине с собой и своими мыслями. А фон в виде бесконечного лепета Рапунцель этому явно не способствовал.       Распрощавшись с подругой, Кэсс, шумно вздохнув, поднялась. Ещё раз взглянув на заявление, она сложила его вдвое и направилась на кухню. Хотела просто выпить воды, но уже через полчаса сидела за столом с полупустой бутылкой вина рядом.       Кэсс редко пила, а если же пила, то мало и не одна. Это было что-то вроде внутренней установки — она не видела смысла в том, чтобы отравлять свой организм, даже с целью увеселения или расслабления. Тем более, что Кассандра и пить-то не умела. Но сегодняшним вечером она почувствовала, что может все.       В первые полчаса Кэсс просто сидела на диване, сверля взглядом бутылку, иногда подливая вино в кружку.       Во вторые полчаса она встала и начала расхаживать по кухне, расшатывая собственные нервы.       После, когда минул ещё один час, она все же немного, но успокоилась: села обратно на диван и не встала, даже тогда, когда в комнату прошёл капитан.       Кэсс знала, что отец почувствовал что-то неладное уже тогда, когда она не вышла его встречать. И полностью убедился в своих догадках, почувствовав характерный запах алкоголя и увидев пьяную дочь. Он нахмурился, уже хотел что-то сказать, как вдруг Кэсс подтолкнула к краю стола злополучный документ.       И капитан замер. Замер, как Кассандра, вновь увидевшая заявление.       — Ну и что же ты молчишь? — алкоголь явно развязал язык Кэсс, иначе бы она ещё три раза подумала, прежде чем начать диалог. Возможно, продолжила бы сверлить отца, теперь уже приёмного, взглядом. Но сейчас ей хотелось, чтобы капитан почувствовал ту же горечь обиды и разочарования, что и она.       Снова молчание. Кэсс цокнула языком, отведя взгляд.       — Надо же, так обычно стою я, — она усмехнулась, разведя руками. — Как меняется все со временем.       — Кэсс, это не совсем то, что ты думаешь, — он сделал шаг вперёд, но споткнулся о слова дочери:       — Избавь меня от этих клише. Мне нужна правда, — Кассандра четко отчертила цель этого разговора, так что отец сдался сразу же. Кэсс посчитала это личной победой.       — Да, ты права… — он вздохнул, помассировав переносицу. — Мне нужно многое тебе рассказать.       — Давно пора, — Кэсс нахмурилась, переведя взгляд на отца.       Где-то там, в глубине души, екнуло сочувствие при взгляде на ссутулившегося мужчину. Но его быстро затопила обида, которую уже давно начал подкармливать алкоголь. Обида перерастала в напряжённое раздражение. Кассандра теперь уже злилась на отца за то, что он все это время сознательно врал ей, строя удивительную в своем правдоподобии историю о матери, умершей при родах. А ведь фотографий мамы Кэсс никогда не видела: лишь только слышала пространные описания со стороны отца. И то, в далёком детстве. А уж о родне со стороны матери вообще как-то не задумывалась до этого момента. Может, просто не хотела думать. Все равно семейные праздники по типу Дня благодарения или Рождества они, если и отмечали, то только вдвоём. Да и то очень скромно. До шумных празднеств с кучей родственников им было как до Луны.       — Ты действительно приёмная, — выдавив это из себя, отец осекся, будто сознался в страшном преступлении. Хотя, возможно, именно так говорят люди, которых уличили в многолетнем вранье.       — Ну это я уже поняла, — Кэсс отвела взгляд, усмехнувшись. Подняв кружку, она одним глотком допила вино и встала из-за стола. — Знаешь, я думала, что увижу тебя и так разозлюсь. Боялась, что наговорю лишнего. Ты ведь был мне хорошим отцом.       Кассандра отвела взгляд, поджала губы и, скрестив руки на груди, протяжно выдохнула. В голове клубились мысли, она хватала каждую, а после, отпустив, ещё долгое время обдумывала ее. Где-то на фоне мерно отсчитывали время часы, они действовали на нервы. Под них будто бы маршем выстраивались некогда бегающие мысли. Кэсс неожиданно для себя захотела кинуть в часы что-то, да хоть рядом стоящую кружку, лишь бы заглушить их тиканье. Дать обрывкам фраз вновь свободу, иначе очень скоро её глаз задергается в такт.       — Действительно хорошим, — она подняла взгляд холодных голубых глаз на отца. Старалась быть беспристрастной, тщетно строила из себя каменную, недоступную стену, лишь бы не быть уязвимой. Лишь бы не чувствовать себя слабой. — Я и подумать не могла, что ты скрывал от меня это.       — Но это же ничего не значит… — начал мужчина, даже сделал шаг вперёд, но Кэсс его быстро осекла.       — Ничего не значит? — она сделала шаг назад и, наткнувшись на стол, шагнула сторону, заняв более близкую к двери позицию. — Действительно, да, это же сущая мелочь! Пустяк.       — Но ты дорога мне, как прежде.       — Только я не доверяю тебе, как прежде.       Кассандра удрученно вздохнула, скрестила руки на груди. Голова отчего-то разболелась, Кэсс нахмурилась и помассировала виски, пытаясь прогнать эту боль, но она будто сильнее разгоралась от одного взгляда на отца. От всей этой ситуации.       Она была неправильной. Вся эта ситуация. Она была ошибкой, которую, Кэсс казалось, ещё можно было исправить. Но не ложью, в которой она жила почти всю жизнь. Только надо было что-то делать, что-то говорить, но отец упорно молчал, а Кассандре от каждого сказанного слова становилось только больнее.       — И когда же ты хотел мне этот пустяк рассказать? — она выгнула бровь, уперев руки в бока. — К совершеннолетию? Или когда я вступлю в брак? О, нет, может, когда я попаду в больницу и врачам нужен будет семейный анамнез? Или вообще в следующей жизни?       Кэсс поджала губы и, пересилила себя, посмотрела на отца. Она будто ещё ждала от него слов, хотя каких-то. На долю секунды Кассандре даже показалось, что ей хватит любого объяснения, даже самого неправдоподобного, чтобы сшить их с отцом отношения белыми нитками. Но после поняла, что так нельзя. И если отец не готов говорить правду, им вообще не о чем разговаривать.       Оглядев его в последний раз, Кассандра развернулась и под методичное тиканье часов направилась в свою комнату, оставив отца одного. Кэсс хотелось рвать и метать, ударить в стену костяшками пальцев, со злости пнуть кровать и упасть лицом в подушку, лишь бы только заглушить ядовитую обиду. Только теперь Кассандра не разбирала на кого она в самом деле обижалась. На себя ли за недогадливость? Или же на отца за ложь?       Хотелось просто кому-то рассказать о главной новости этого дня, чтобы услышать слова поддержки или хотя бы что-то, кроме отговорок и констатации того, что она и так уже поняла. Но вот только кому? Рапунцель уже знала, Юджину она не горела желанием ничего рассказывать, Вэриану в общем-то тоже. Да и было поздно, так что Кэсс предпочла просто лежать на кровати и упрямо смотреть в потолок.       Часы на кухне, кажется, пробили первый час ночи, когда дверь открылась, пропустив в спальню отца. Кассандра даже не посмотрела на него.       — Ты права, — он вздохнул и сел на край кровати, сгорбившись. — Я действительно поступил ужасно. Надо было раньше тебе все рассказать.       Капитан посмотрел на дочь. Кассандра, подвинувшись с изголовью, села, подогнув под себя ноги. Кэсс посмотрела на него выжидающим взглядом. Отец нахмурился, на лбу появились мимические морщины, расчертившие лоб.       — Но я хочу, чтобы ты знала, что это действительно ничего не значит… в хорошем смысле. Ты все ещё моя дочь, единственная и любимая, — мужчина отвел взгляд, нахмурившись. Кассандра поджала губы, почувствовав, как в носу защипало. — Я не рассказывал тебе это не потому что ты не была готова… это я был не готов, я был трусом. Боялся, что ты как-то не так это воспримешь, но в итоге сделал только хуже, — он вновь затих, принявшись перебирать пальцами. — Я надеюсь, ты меня простишь.       — Если ты обещаешь больше мне не врать, — спустя кратковременное молчание произнесла Кассандра.       — Обещаю, — капитан мягко улыбнулся. Кассандра даже поверила, скорее всего просто хотела верить.       — Тогда скажи мне: ты знал мою мать?       — Нет, — мужчина мотнул головой, — Это была конфиденциальная информация. Я даже имени её не знал.       — Ну хотя бы что-то?       — Прости, но нет, — он снова качнул головой. — Зачем тебе это?       Кассандра промолчала, прекрасно понимая, что отец и так уже обо всем догадался.       — Ты хочешь её найти? — снова тишина в ответ. — Кассандра, это плохая идея.       — Но почему?       — Потому что ты не нужна ей, Кассандра. Понимаешь? Не нужна — вот и все, — капитан Нахмурился вновь, повернулся корпусом к Кэсс, опустив руку на матрац. Слова, сказанные им, больно ударили по Кассандре, забравшись в душу. Они были правдивы, от этого еще сильнее болели. — Она отказалась от тебя, потеряв все родительские права. Юридические и моральные. Неужели ты настолько себя не уважаешь, чтобы искать ту, которой ты не нужна?       — Уважаю, но… — Кэсс замялась. — Я просто хочу спросить: «Почему?»       — Кассандра… — мужчина вздохнул, окинув дочь тяжелых взглядом тёмных глаз. Кассандра прикусила губу и посмотрела в сторону. — Не мне тебя отговаривать, ты же все равно поступишь по-своему. Но пойми, она — бросила тебя. Не умерла, у неё не отняли тебя. Она сама пришла и отдала тебя в детский дом. Это просто бесполезно.       — Возможно ты прав, — Кассандра обняла себя руками под грудью, опустив взгляд вниз.       Капитан вздохнул и, поднявшись, направился к двери. Кэсс проводила его взглядом и в самый последний момент спросила:       — Ты же сказал мне правду, да? — чистой воды формальный вопрос, но он от чего-то дался капитану тяжело.       — Да, — коротко ответил он, и, кивнув, вышел из спальни дочери, закрыв за собой дверь.       Кассандра проводила его взглядом, а после долго и упорно смотрела в дверь, ощущая бесполезную, но чертовски тяжёлую пустоту в мыслях. Она долгое время не могла думать ни о чем, лишь бесцельно бродила по комнате, освещенной Лунным светом. Отблеск Луны пробивался сквозь полупрозрачные занавески и спускался вниз, отпечатываясь неравномерным рисунком на ворсе ковра. Кэсс ступила на него и, подойдя ближе к окну, запрыгнула на подоконник.       Ночь была спокойна, хотя ещё утром синоптики обещали сильный ветер и снег с дождём. Впрочем, с одним они не ошиблись — ветер был, не ревущий, но холодный. Вся ночь давила своим обманчивым спокойствием. Даже кошки с соседнего двора не решались вылезти из своих укромных мест, предпочли лишь наблюдать за мерцающими звездами.       Кассандра поджала губы и, согнув ноги, обхватила их руками и упала головой на колени. Мысли возвращались. Они медленно плыли, ощущались тяжёлыми, весомыми. Ей казалось странным, что недавняя злость прошла лишь от одного разговора. Конечно, не бесследно: вся эта ситуация накладывала свой отпечаток. Кэсс была уверенна в том, что не будет злиться на отца, но при этом не сможет жить, как прежде. И она уж точно не знала, захочет ли когда-то в серьез найти бросившую её мать, хотя мысль эта плотно засела в голове. Позже, путем многих разговором отец окончательно убьет эту идею в Кассандре, впрочем, весьма разумными доводами. Но часть ее все еще будет болеть от этой несправедливости.