Fathers and Sons

      Рапунцель снова вернулась домой. Один день казался мучительнее другого: время тянулось преступно медленно, хотя Рапс скрашивала его как могла. Такими попытками свободно жить стали почти ежедневные ночные свидания с Юджином. Рапунцель обычно едва дожидалась их, и, только часы пробивали полночь, осторожно выбиралась из дома, убегая к парню.       — Привет, Солнце, — он привычно мягко улыбался и следом всегда увлекал ее в объятия.       Рапунцель с радостью прижималась к парню, утыкаясь носом в ключицы, чем каждый раз щекотала его. Умудрялась делать это как-то даже через куртку. Хотя, Рапс все же догадывалась, что Юджин преувеличивал ощущения, выдавая некоторую театрализованную реакцию, но какая разница: это всегда заканчивалось тихим смехом обоих.       — Привет, Юдж, — Рапунцель поправила выпавшую из светлой косы прядь, убрав ее за ухо. Юджин наклонился к Рапс и аккуратно поцеловал в уголок губ. Она тихонько посмеялась, чувствуя, как внутри расцветает то тепло, которого ей так не хватало днем.       — У меня для тебя сегодня сюрприз, — Юджин загадочно улыбнулся и, взяв Рапс за руку, повел к выходу из частного сектора.       — Да? — Рапунцель заинтересованно посмотрела на парня, прикидывая в голове, что такое интересное для нее мог подготовить Юджин. — И какой же?       — Так ведь, если расскажу, то это уже не будет сюрпризом, глупая.       — Ты прав, — Рапунцель увела взгляд и больше спрашивать не стала, все равно знала, что он раньше времени не расскажет. Да и сама Рапс не то, чтобы хотела портить эффект неожиданности. — Сюрприз, так сюрприз.       — Ты как? — спросил Юджин, подходя к машине.       — Хорошо, — Рапунцель запрыгнула на переднее пассажирское сидение. В нос ударил терпкий запах хвои — у лобового стекла висел ароматизатор. — Родители спали, так что я вышла без проблем. В целом, сегодня все было спокойно.       — Я рад. У меня вот сегодня был первый зачет.       — Так рано? Они же только на следующей неделе начинаются, — Рапунцель, облокотившись локтем на дверцу, оперлась лбом о стекло.       — Ну, у нас так. Вроде, хорошо написал. А у тебя как с зачетами? Есть автоматы?       — Ну, я успела заработать автомат по истории до того, как меня заперли дома, а остальное… как-нибудь, да сдам, — Рапс вздохнула.       — Боишься первой сессии?       — Ну… — она украдкой посмотрела на Юджина. Его профиль был немного угловатым: четко выраженный подбородок, прямой нос, на который так интересно падал свет от встречных фар. В глаза отражался свет ночного города: многочисленные огни, зажженный в окнах домой свет, даже Луна. Рапунцель ненадолго засмотрелась. Опомнившись, она легонько встряхнула головой и ответила. — Немного, если честно.       — Не волнуйся, я думаю, что все пройдет хорошо. К тому же, вылететь из ВУЗа сложнее, чем ты думаешь, — Юджин коротко посмотрел на Рапунцель, ободряюще улыбнувшись. — К тому же, если все действительно пройдет хорошо, то в следующем году ты уже будешь в Англии совершенно в другом ВУЗе.       — Но это в следующем году. А в этом мне еще надо сдать сессию. Если получу плохие баллы, то попадет от родителей, — Рапунцель нахмурилась.       — Эй, Красотка, помнишь чему я тебя учил? Не думай о плохом: мысли материальны. Нас с тобой ждет счастливая жизнь, надо только немного постараться.       — Знаю, — Рапунцель вздохнула, вновь опустившись на стекло.       Вскоре Юджин затормозил. Припарковавшись, он вышел из автомобиля и, дождавшись Рапунцель, попросил ту прикрыть глаза. Рапс согласилась и, взяв Фицерберта за руку, осторожно направилась за ним, переплетя пальцы. И вот, минут через пять, остановившись следом за ним, открыла глаза.       — Корт?       — Залитый льдом, — Юджин подошел к ограде, преграждающий путь к ледяной арене, абсолютно безлюдной. — Так, что думаешь?       — Но… у меня нет коньков, — Рапунцель сложила руки перед собой.       — Не волнуйся, я захватил дополнительные.       — Я… я не умею кататься, — призналась она, подходя ближе.       — Подумаешь, — Юджин махнул рукой. — Я тоже когда-то не умел. Так что? — он достал из рюкзака пару женский коньков. Рапс, прикусив губу, с готовностью кивнула, предвкушая свидание на льду.       Юджин повел Рапунцель к лавочкам. Усадив девушку, он помог ей переобуться и, сменив собственную обувь на коньки, повел к залитому корту. Рапс ступала неуверенно, хваталась за Юджина, чувствовала, как ноги с непривычки шатаются. при этом с неприкрытым интересом смотрела на лед. Фицерберт довел Рапунцель до бортика и, позволив ей ухватиться за перекрытие, продолжил движение. Спустившись на лед, Юджин, развернулся, повторно подав руку. Рапс ненадолго замерла, оценивая то ли свои возможности, то и возможности Фицерберта.       — Ну же, чего ты ждешь? — протянул Юджин, улыбнувшись.       Рапунцель сосредоточенно вздохнула и, положив ладонь на ладонь Юджина, спустилась на лед. Сделала первый шаг, второй, на третьем чуть не упала, но вовремя ухватилась за рукав куртки парня и, повиснув, подтянулась. Потом еще раз и еще. Шапка в итоге съехала в сторону, коса растрепалась, а щеки Рапунцель покраснели, но зато она сумела сделать первый круг без прямой поддержки Фицерберта. Юджин, конечно, катался рядом, был готов в любой момент подхватить Рапс и помочь подняться.       — Видишь, не так уж и трудно, — Юджин прокатился чуть вперед. Неправильно встав, он едва не упал, но замахав руками, едва сумел удержать и без того шаткое равновесие. Рапунцель засмеялась, прикрыв рот. — Ты этого не видела.       — Конечно-конечно, — она махнула рукой. Решив отойти от бортика, аккуратно оттолкнулась и подвинулась к центру корта. Расстояние было достаточным, чтобы в случае чего ухватиться за перегородку, но не таким, чтобы кататься только с ее помощью.       Поправив варежки, Рапс сделала несколько смелых толчков, под чутким взглядом Юджина конечно, и раскинув руки, поехала вперед, ненадолго прикрыв глаза. Тонкое лезвие конька казалось поразительно устойчивым, оно уверенно изрезало лед, оставляя после себя полосы. Над открытым кортом висели гирлянды, мигающие яркими цветами даже ночью, они отбрасывали причудливые узоры на лед. Цвета танцевали, сменяли друг друга, создавали атмосферу легкости, веселого праздника, которой так не хватало Рапунцель дома. Морозный воздух приятно щипал раскрасневшиеся щеки, а мягкие потоки ветра трепали светлую косу. Пряди завивались, выбивались из резинки и свободно падали на спину. Рапунцель даже не пыталась ее поправить, даже шапка до сих пор была надета набекрень. Хотелось растянуть эту ночь, остаться жить на этом льду, ни за что не возвращаясь с родителям.       В конце концов, попытавшись повернуться, Рапс не удержала равновесие и упала. Юджин, ринувшийся за ней, не успел и свалился следом. Приподнявшись, он обеспокоенно посмотрев на Рапунцель, но та лежала все с теми же закрытыми глазами и счастливо улыбалась, раскинув руки. Юджин аккуратно уточнил:       — Все хорошо?       — Все просто замечательно, — Рапс открыла глаза, взглянув из-под густых ресниц на Юджина. Глаза Рапунцель счастливо блестели а грудь возбужденно вздымалась.       Фицерберт привстал и, опустившись на колени перед Рапунцель, навис над ней. Рапс немного приподнялась и, ухватившись ладонями за его щеки, поцеловала. Юджин едва заметно вздрогнул и, оперившись локтем о лед, ответил на поцелуй, наполненный ночным морозом и декабрьским рыхлым снегом.       Осторожно отстранившись от Рапс, Юджин встал и, подав руку, помог ей подняться.       — Еще пара кругов или пойдем? — вместо ответа Рапс покатилась дальше. Юджин, тихо посмеявшись, сказал себе поднос. — Ну да, я еще спрашиваю, — и, догнав Рапунцель, взял ее за руку.       Спустя кругов пять, пара, уставшая, но счастливая, все же сошла с корта. Рапунцель, сняв коньки, отдала их Юджину и принялась обувать свою привычную обувь. Ноги приятно болели, как после несложной тренировки, а первые несколько шагов с непривычки Рапс пыталась проехать, как на коньках, из-за чего едва не упала. Но Юджин удержал ее и увел обратно в машину. Открыв дверцу заднего пассажирского сидения, он пропустил Рапунцель вперед. Сев, она поймала его внимательный взгляд.       — Что-то случилось? — Рапс немного наклонила голову в бок.       — Да нет, просто… — он присел рядом на корточки. — Ты такая красивая.       Рапунцель прикусила губу и, улыбнувшись, уведя взгляд, она неловко посмеялась. Получать комплименты было безумно приятно и, пусть Рапс уже давно немного к этому привыкла, но порой слушала их, как в первый раз. Будто вчерашняя школьница смущалась, перебирала юбку, боясь посмотреть собеседнику в глаза. Но Юджин не был вчерашним школьником.       Немного приподнявшись, он поднял лицо Рапс, аккуратно коснувшись подбородка. Внимательно всматриваясь в глаза, Юджин, позже опустив взгляд чуть ниже, начал им точечно бегать по лицу, чем еще сильнее смутил Рапунцель.       — Юдж.? — она все же подняла взгляд на Юджина, несмело улыбнувшись.       Фицерберт наклонился и поцеловал ее в щеку, потом еще раз, чуть правее, потом еще и еще, дальше, словно хотел поцеловать каждый сантиметр ее кожи. Рапунцель еще больше зардела, боялась даже лишний раз вдохнуть, чувствуя, как где-то внутри собирается тугой теплый узел, который только крепчал от каждого стремительного поцелуя Юджина.       — Ч-что ты делаешь? — на выдохе пробормотала Рапунцель.       — Считаю каждую твою веснушку, — он обольстительно улыбнулся и, придвинувшись ближе добавил. — Уже десять насчитал.       Рапс села чуть дальше, потянув за собой Юджина и, тот, приземлившись рядом, поцеловал ее чуть выше уголка губ.       — А это одиннадцатая, — Юджин провел большим пальцем по щеке Рапунцель, а после поцеловал в губы.       Рапунцель, кажется, потеряла себя от поцелуев Юджина. Каждое новое его прикосновение сводило Рапс с ума, каждый новый поцелуй — раскрепощал все сильнее. Рапунцель зарылась ему пальцами в волосы, потягивая отдельные пряди. Откинув голову назад, она позволила Фицерберту продолжить покрывать поцелуями ее шею. Он расстегнул куртку Рапс, оттянул воротник свитера и оставил короткий поцелуй на правой ключице, а после чуть левее. Рапунцель почувствовала, как внутри разговаривался пожар от того, как он стремительно опустил с ее плеча свитер. По спине пробежались мурашки, Рапс прикрыла глаза, что-то невнятно произнеся на выдохе. Положив ладонь на щеку Юджина, она провела большим пальцем по скуле и произнесла:       — Я люблю тебя, Юджин, — наклонив голову в бок, Рапунцель солнечно улыбнулась.       — И я тебя тоже, — он посмотрел в глаза Рапс.       Внутри Рапунцель что-то перевернулось от его взгляда: такого чистого, такого нежного. Захотелось закричать на весь мир о своей любви, полностью заполнить душу этой любовью, вытеснив всю боль и разочарование. Было мучительно думать о необходимости возвращения обратно в душный и такой враждебный к Рапунцель дом. Рапс увела взгляд в сторону, перебрав рукой пальцы Юджина.       — Что-то не так, Солнце? — сразу отозвался Фицерберт. Он всегда замечал малейшие изменения в ее настроении. Порой его чуткость и внимательность к ней поражала Рапунцель.       — Я… — она нахмурилась, прижавшись к Юджину. Не то от холода, не то от чего-то еще. — Я просто думаю о том, что мне придется вернуться домой. И каким невыносимо длинным будет день.       — Ох, Солнышко, — Юджин ободряюще улыбнулся, аккуратно повернув лицо Рапунцель в свою сторону. Проведя внешней стороной ладони по щеке любимой, он продолжил. — Это все ради нашей общей мечты.       — Нашей мечты, — повторила Рапунцель, подарив Юджину еще один самый чувственный и нежный поцелуй.       — Кстати, о мечте, — Юджин несколько посерьезнел. Рапунцель выпрямилась, окинув внимательным взглядом его. — Я понял, что мне нельзя будет посреди учебного года исчезнуть. Ну, в плане, сбежать с тобой.       — Что? Но почему?       — Это будет выглядеть слишком… — Юджин замолк, пытаясь подобрать верное слово. — подозрительно.       Рапунцель поджала губы, опустив взгляд. Юджин вздохнул и, взяв руки Рапс в свои ладони, продолжил, едва ощутимо сжав ее пальцы.       — Солнышко, пойми, если я исчезну вслед за тобой, то все все быстро поймут. На меня хотели спустить всех собак, когда ты вот недавно сбежала. Что будет, когда ты исчезнешь в день свадьбы?       — Похоже, ты прав, — Рапунцель подняла взгляд на Юджина, попытавшись натянуть улыбку. Она понимала, что парнем сейчас руководила логика — не более — но все равно подсознательно чувствовала обиду, будто это зависло только от его желания. Рапс боялась, что он может таким же образом решить остаться еще на один год в городе, чтобы просто перестраховаться. Боялась, что он покинет ее.       — Не грусти, полгода пройдут, как один день, — он легко коснулся носом ее щеки. — К тому же здесь я буду полезнее: помогу Кассандре пустить их по ложному следу.       — Я понимаю.       Юджин улыбнулся и, подняв руки Рапунцель, оставил поцелуй на кистях. Рапс тихо засмеялась, пряча за улыбкой боль.

***

      Но, как бы Рапунцель не хотела думать о возвращении домой, к утру она оказалась в своей комнате. Справедливости ради, спустя пару недель действительно стало легче дышать. То ли сама девушка свыклась с золотой клеткой, то ли Фредерик немного раскрутил гайки. Скорее всего Рапунцель просто усыпила его бдительность, притворившись послушной и податливой, в общем, — хорошей дочерью. И это было только на руку: Рапс смогла спокойно сбегать на ночные свидания с Юджином, на которых постепенно все разговоры сводились к одному: к обсуждению плана побега. В этом, определенно, была своя романтика. Они — Юджин и Рапунцель — одни против всего мира: родителей, несправедливых обстоятельств, нежеланной Судьбы. Возможно, романтизировать подобное было настоящим преступлением, но Рапс по-другому не могла смотреть на всю сложившуюся ситуацию. Так просто было проще жить. Появлялась даже какая-то легкость. Хотя, скорее всего, Рапунцель себя так просто успокаивала, ведь эмоционально она уже давно была убита, жила лишь только мечтами о счастливом будущем с Юджином. Но очень скоро напряженная рутина дня стала перевешивать ночные свидания, да и из-за них Рапс стала больше уставать, так что днем была необычайно вялой. Хотя, при родителях, старалась быть немного активнее. И такой образ жизни потихоньку рождал паранойю.       Последние несколько дней Рапунцель только и делала, так что — ждала подвоха. Она просыпалась, в голове прокручивая самые плохие исходы дня; шла завтракать, думая что наткнется на отца: по утрам он обычно особенно раздражительный; уходила к себе рисовать, готовясь к вечным доработкам эскиза, который не могла добить уже как неделю. Ну и вечером выбиралась из дома к Юджину, с замиранием сердца прислушиваясь ко всему: к каждому шороху, резко открывшемуся окну или случайно скрипнувшей половице. Всю дорогу думала о том, что мама, наверное, уже встала и решила ее проверить и, не найдя в кровати, подняла отца. Боялась представить свое возвращение, ведь, в таком свете, оно было совсем не радужным: перед глазами застывал образ кричащего отца и разочарованной матери.       Огонек во взгляде потух. Рапс через раз доходила до ванной, предпочитая не вылезать никуда из своей комнаты, продолжая, как заведенная, по тридцать раз переделывать эскизы к работам, но никак не исполнять их в цвете. Рапунцель жила от ночи к ночи, день же оставался как в тумане. На утро Рапс не могла вспомнить что делала в дневные часы, но зато до мельчайших подробностей помнила их разговоры с Юджином. Он становился для нее глотком свежего воздуха, позволял жить, а не существовать. Ненадолго возвращал смысл, цель, ради которой стоило терпеть все это.       Но все же Рапунцель не бездельничала. Близился декабрь, а, значит, пора зачетов. Да, она не посещала пары последние несколько недель: силами отца была переведена на дистанционное обучение на неопределенный срок, но все еще работала. Подтягивала хвосты к зачетам, дорисовывала академические работы к просмотру, да и теорию подучивала к экзаменам. Все равно весь день был в распоряжении Рапс и, чтобы не скучать, гуляя меж высоких стен, она усердно бралась за учебу. Отчасти Рапунцель забивала свое время работой с целью отвлечься. Так ее мысли заняты чем угодно: живописью или композицией, историей искусства или же другими теоретическими предметами, но никак не собой. Она бежала вперед, с головой окуналась в подготовку к зачетной неделе, лишь бы только не оставаться наедине со своими мыслями. По этой же причине Рапс, не переставая, слушала музыку. Но, конечно, она не могла абстрагироваться музыкой и рисованием от всего, как минимум потому, что на семейном ужине и то и то можно было счесть за неуважение.       Обычно в семейных ужинах от семьи оставалось одно название и трое человек, почти никак не желающих друг с другом контактировать. Вернее, Фредерик, в глазах Рапунцель пекущийся только о своем благополучии, Арианна, которая, может и хотела поговорить с дочерью, но слова лишнего не могла при муже сказать и сама Рапс, считающая секунды до окончания этого ужина. Так что сам ужин, изначально задумывающийся как способ сблизиться и лишний раз побыть в теплом семейном кругу, стал чистой воды формальностью. Рапунцель уже давно выработала тактику на подобных посиделках: смотреть куда угодно, но только не на родителей, есть быстро, но рот не забивать, и, чуть что, незаметно уйти к себе, проскочить так быстро, чтобы не услышать новую порцию вопросов. Но, прежде чем она ушла, отец успел произнести:       — Завтра вечером к нам придет твой будущий жених с семьей. Надеюсь на твое понимание, — он посмотрел на Рапунцель. Та, заторможено кивнув, ссутулилась и убежала к себе, надеясь на скорое свидание с Юджином.       Но почти в последний момент Фицерберт отменил его, сославшись на болезнь.       «Что-то серьезное?» — не раздумывая отправила смс Юджину Рапунцель.       «Не знаю, но полощет знатно»       Ответ был, конечно, неутешительным. Некоторое время Рапунцель стояла и прожигала взглядом вид за окном, пока, в конце концов, не упала с разбегу на кровать лицом в низ. Она не помнила, ответила ли Юджину или нет: хотя, вроде как, отправила пожелания о скорейшем выздоровлении и какой-то ободряющий смайлик. На этом переписка на сегодня остановилась. Следующие несколько часов пыталась начать читать книгу, но никак не могла сосредоточиться на тексте, постоянно прислушивалась к разговорам внизу. Криков не было, что, в общем-то, было даже хорошо, но подозрительно. Заснула Рапунцель глубокой ночью.       На следующий день с самого утра все в доме сошли с ума. Все готовились к ужину: прислуга прибирала дом и готовила ужин, отец контролировал прислугу и вечно напоминал Рапунцель о предстоящем приеме, а Арианна ушла на целый день в город по делам. Рапс же старалась не вылезать из комнаты, ссылаясь на скорый просмотр.       Рапунцель была уверенна, что Рэймонд — хороший парень, который тоже заслуживает любви. И пусть между ними должен был быть скорее договор, чем крепкий брак, но отчасти ей было жалко его. Странное чувство скребло воспитанную на любовных романах душу. Она хотела этой любви, была готова бороться за неё, но в тоже время желала нравиться всем. Раньше, до знакомства с Кэсс желание понравиться всем было почти маниакальным, сейчас же просто отражалось в привычной вежливости и доброжелательности. Впрочем, вряд ли Рэй будет относится к ней хорошо, когда она сбежит с их свадьбы, впрочем, как и вся его семья. И ее. Рапс встала с кровати и, мотнув головой, подошла к окну.       С такими мыслями она и готовилась к приёму. Все крутилась у зеркала, выглаживая ткань фиолетовой юбки. Золотая строчка бежала по краю ткани, вырисовывая причудливый узор, походивший на тонкие солнечные лучи, а атласная лента того же оттенка, плотно закреплённая на талии, подчеркивала утончённость фигуры. Распущенные волосы были собраны косичками от висков, которые были заколоты инкрустированным аметистом гребнем. Рапс была привычно мила и красива: светлая кожа, усыпанная веснушками, переходила в небольшой румянец на щеках, большие глаза, обрамленные густыми ресницами, смотрели мягко. Она все также играда роль хорошей девочки, только теперь выглядела ужасно уставшей, причем не физически, а морально. Она устала от этого образа «хорошей девочки», но, на этот раз, Рапунцель хотя бы понимала ради чего старалась нравится всем и всегда.       Очень скоро она спустилась вниз и села за стол. Вскоре рядом расположились отец с матерью, родители Рэймунда, его тетя и сам Рэй. Отец сразу завёл с гостями советскую беседу: спрашивал о том, как прошёл день, потом рассказывал про себя, будущие планы, да даже грозился перейти на обсуждение погоды. Отец Рэймонда — Томас Свеноссон — кажется, вовсе не был против. Он лишь сидел, слушал не перебивая. Рапс украдкой наблюдала за ним.       Пепельные волосы Томаса были подобраны и заколоты в небольшом пучке на голове, на остром носе покоились очки, а губы замерли в спокойной полуулыбке. Он обладал какой-то странной аристократичной притягательностью: походил больше на аристократа восемнадцатого века, чем на жителя современного мира. Томас производил впечатление человека эрудированного, вполне себе интеллегентного. Собеседника не перебивал, слушал внимательно и всегда знал, что и в каком объёме надо говорить. Сам мужчина владел сетью гостиниц с причудливым названием — Рапс уже и не вспомнит каким.       Жена его была молчалива. Сидела тихо, но даже так казалась довольно милой, по крайней мере никакого неуместного поведения или не подходящего к столу и ситуации слова за ней замечено не было. А вот сестра Томаса — Сюзанна — была сильнее всех расположена к диалогу. Правда, если брат её занял Фредерика, Сюзанна же увлекла в диалог Арианну. Рапунцель краем уха следила за их разговором, но никак не могла понять о чем конкретно шла речь. То ли о школьных годах, то ли о чем-то еще. Тем более, что Рэймонд сам пытался завладеть вниманием Рапс.       Рэй оказался довольно милым. А если быть точнее — полной копией отца. Те же волосы, нос, манера поведения, даже переносицу то и дело чесал также, как и он. Только глаза были мамины — голубые с вкраплениями сияющего янтаря у зрачка. Рэймонд идеально владел искусством разговора обо всем, но ни о чем. Кажется он трогал все возможные темы: образование, увлечения, интересы, кино, музыку, даже литературу, но ни на чем не останавливался больше пяти минут, раскрывал лишь поверхностно. При этом, Рапунцель он не перебивал. Он уводил диалог иначе, как — Рапс тоже слабо понимала. Но так мастерски, как не мог никто из близкого окружения девушки.       В общем, ужин прошёл без ссор и скандалов. К десяти часам все мирно распрощались, договорились ещё на какой-то день назначить ужин. Шла речь даже о еженедельных личных встречах Рэя и Рапс — чтобы молодые поближе познакомились, может, даже полюбились. Но ничего конкретного. Отец ушёл сразу куда-то наверх разбираться с счетами, а мама осталась на кухне вместе с Рапунцель.       — Как тебе Рэймонд? — Ариана подвинулась к Рапунцель, приобняв дочь. — Хороший мальчик, начитанный.       — Да, он милый, — почти дежурно ответила Рапс. Она заготовила эти фразы задолго до того, как начался ужин. — Думаю, он действительно не плох. Не мужчина моей мечты, но, по крайней мере, приятный молодой человек.       — Верная позиция, дорогая, — Арианна улыбнулась. — Нам всем сейчас нужен этот брак. Предвыборная гонка отнимает много сил и денег, а состояние Свенссонов и их влияние очень нужны твоему папе.       — Понимаю, — Рапс кивнула. — Я пойду? А то мне к просмотру ещё надо работы доделывать.       — Да, конечно, — Ариана выпустила дочь из объятий. Рапунцель, попрощавшись с матерью, скрылась у себя.       Работы у Рапс действительно было невпроворот, ровно как и ноющих мыслей, так что она поспешила заглушить их музыкой. Наскоро размотав наушники, она, повесив их пока что за ворот кофты, пошла за акварелью. И вот, когда, когда рядом с мольбертом на табуретки стояла краска, баночка с водой с кистями, Рапунцель наконец-то смогла с чистой совестью заглушить все окружение музыкой.       It's not simple to say, That most days I don't recognize me. That these shoes and this apron, That place and it's patrons Have taken more than I gave them.       Рапунцель медленно, с заторможенной методичностью писала натюрморт, двигая рукой в такт музыке, играющей в ее наушниках. Она хмурилась, осматривая эскиз, все норовилась отложить краски и вернуться к построению, но понимала, что так не может дальше продолжаться. Она должна закончить, иначе не допишет уже ничего.       It's not easy to know, I'm not anything Like I used to be although it's true: I was never attention's sweet center. I still remember that girl.       Проведя разведенной охрой по глиняному горшочку, Рапунцель приблизилась с мольберту почти в плотную. Сосредоточенно вырисовывала пятно за пятном: краска растекалась по бумаге, создавая плоскости, которые после, словно скульптор, уточняла, подгоняя под иллюзорную трехмерность. После отошла от мольберта, чтобы посмотреть на работу со стороны. В глаза бросился неровный эллипс кружки, тухлость цвета и случайно закрашенный блик. На секунду все показалось провальным изначально Рапс, конечно, она любила рисование, всем сердцем. Помнила, как была рада, когда мама подарила ей первые краски, как закончила свою первую работу, а потом, через какой-то время и первый скетчбук. Помнила, как ее выделили среди других студенток художественной школы, как с блеском прошла вступительные испытания. Но это все казалось таким далеким… когда-то давно прошедшим.       She's imperfect, but she tries. She is good, but she lies. She is hard on herself. She is broken and won't ask for help.       Но она так старалась. Так старалась во всем: в рисовании, в учебе, просто в жизни. Старалась быть хорошей, просто идеальной. Чтобы отец когда-то посмотрел на нее и сказал:       — Я горжусь тобой.       Чтобы мама так крепко обняла и произнесла, прошептав:       — Я люблю тебя.       Но каждый раз Рапунцель осталась стоять перед только что законченной работой, получая похвалу разве что от Паскаля. Мама иногда, конечно, приходила, но ее тепло никак не могло компенсировать холодность отца.       She's imperfect, but she tries. She is good, but she lies. She is hard on herself. She is broken and won't ask for help. She is messy, but she's kind. She is lonely most of the time. She is all of this mixed up And baked in a beautiful pie.       Рассеянно мотнув головой, Рапунцель подошла к работе, продолжив ее. Оттенки расцветали один за другим, но были слишком осторожными и неуверенными для обычной Рапс. Она боялась сделать лишнее движение. Думала, вдруг краска потечет, вдруг она ошибётся с оттенком, вдруг все вообще выйдет не так, как надо. Иначе ведь может случиться все что угодно: он плохой оценки до крушение ее идеального мира.       She is gone but she used to be mine.       Рапc прикусила губу, вновь отстранившись от работы. Придирчивым взглядом скользила по ней, но никак не могла понять, что конкретно ей не нравится. Все будто было каким-то не таким, просто не ее. Все, словно сама жизнь, катилось под откос, теряло прежние краски, прежнюю радость. А ведь рисование раньше не приносило ей таких неудобств, да и вообще было единственной отдушиной в этом доме с огромными стенами.       It's not, what I asked for. Sometimes life just slips in through a back door, And carves out a person, And makes you believe it's all true.       Рапс повела рукой, случайно выронив кисть. Та упала, громко стукнувшись о пол, разбросавшись каплями по идеально чистому полу. Рапунцель замерла, немигающим смотря на то, как по паркету растекается неровным пятном акварель. Она почувствовала подступающую дрожь в руках, обняла себя в попытке её сдержать. Но тремор, ведомый тревожностью, вырвался тихим криком и слезами. Согнувшись пополам, она прикусила губу до крови.       And you're not, what I asked for. If I'm honest, I know, I would give it all back. For a chance to start over, And rewrite an ending or two, For the girl that I knew.       Рапунцель ненавидела себя сейчас за эти слезы. За эти эмоции, вырвавшиеся, казалось бы, из-за какой-то упавшей кисти. Начала корить себя за то, что сорвалась из-за такой мелочи. Она нагнулась, попытавшись подхватить кисть, но ухватилась за ту ее часть, что была испачканная в акварели. В итоге поднять не смогла, лишь измазалась в краске, загнавшись еще больше.       «Какая же я художница, если даже кисть в руке удержать не могу?» — пронеслось в голове Рапунцель. Она шмыгнула носом и, утерев слезы рукавом кофты, пнула кисть и отошла от работы.       Who be reckless just enough, Who can hurt, but Who learns how to toughen up when she's bruised. And gets used by a man, who can't love. And then she'll get stuck and be scared Of the life, that's inside her growing stronger each day.       Рапунцель встретилась с собственным взглядом в отражении зеркала. Замерла, заметила вдруг как дрожали ее руки, какими слабыми были ноги. Это безжизненность во взгляде испугала ее. Глаза окончательно раскраснелись от слез, веки тоже, а синяки под ними, казалось, приобрели болезненную синеву от нервов и недоспанных часов. Она выглядела ужасно потерянно, не знала чего хотела, будто просто не видела выхода из этого мрака. И ведь никак не могла остановить слезы: они все лились и лились, заполняя собой все. Все ее чувства, все ощущения, мешая нормально дышать и мыслить.       Til, it finally reminds her, To fight just a little. To bring back the fire in her eyes, That's been gone but it used to be mine. Used to be mine…       Но в этом отражении все ещё была Рапунцель. Старая, жизнерадостная — она все ещё проглядывалась в надежде, сквозившей в измученном взгляде. Ей пришлось уйти, чтобы Рапс стала более смелой. Чтобы однажды старая Рапунцель, счастливая и весёлая, вернулась, утонув в спасительных объятиях близких людей. Рапс по крайней мере хотела в это верить, иначе можно было заканчивать со всем: с рисованием, надеждами на будущую жизнь с Юджином, да и самой жизни.       She is messy, but she's kind. She is lonely most of the time. She is all of this mixed up and baked in a beautiful pie. She is gone, but she used to be mine.       Рапс подошла к зеркалу, провела пальцем по своему отражению. Очертила вздернутый нос, прикоснулась с губам, а после скользнула вниз. Положив ладонь на гладкую зеркальную поверхность, она прильнула к ней и медленно скатилась на пол. Открыв глаза, Рапс увидела перед собой Паскаля. Хамелеон дружелюбно улыбнулся. Рапс поначалу испугалась, почти услышала в голове голос отца:       «Никакого Паскаля не существует, Рапунель!» — но вдруг поняла, что это уже вовсе не имеет никакого значения. И Рапс уже хотела протянуть ему руку, как вдруг дверь открылась, пропустив в комнату Арианну.       Паскаль исчез.       — Солнце моё, я… — и она застыла, увидев Рапунцель полулежащей на полу. — Что случилось?       — Я… Я просто, — она шмыгнула взглядом, подняв взгляд зелёных глаз на маму. — Никак не могу закончить работу.       — Ох, дорогая, не стоит из-за этого плакать, — Арианна присела рядом с дочерью.       Приобняв Рапунцель, женщина аккуратно уложила её к себе на колени.       — У тебя все хорошо получается. Надо только пережить этот тяжёлый момент, чтобы потом все вновь заиграло красками, — мягко произнесла Арианна, аккуратно поглаживая дочь по волосам.       — А если я не верю в краски?       — Тогда в них буду верить я. За нас обеих, — Арианна прижала к себе Рапс, крепко обняв, и поцеловала в макушку. Рапунцель была готова поспорить, что она слышала тихий женский всхлип. — Все будет хорошо. Обещаю…       — Я просто не понимаю, почему он так сильно хочет управлять моей жизнью, — Рапунцель вся съежилась, стараясь не упасть в истерику. Благо мама одним своим присутствием немного, но успокаивала её.       — Твой отец — сложный человек. Но у него есть свои мотивы, — Арианна посмотрела куда-то в сторону, сощурилась, будто вспомнила что-то неприятное.       — Я просто не могу понять, почему… — Рапунцель тяжело вздохнула. Всё чувства вытеснила обида, заполонившая разум.       — Мы чуть не потеряли тебя, когда ты была совсем маленькой.       — Как? Когда? Я не помню ничего, — растерянно пробормотала Рапс.       — Тебе и годика тогда не было. Логично, что ты ничего не помнишь, — Арианна вздохнула, — Да и мы тебе ничего не рассказывали.       — Все равно: это не повод, лишать меня всего, — процедила Рапунцель.       — Ты не знаешь всей истории.       — Так расскажи! — она вскочила, чуть не ударив Арианну по подбородку.       Требование повисло в воздухе. Арианна протяжно вздохнула, помялась, но все же начала рассказ.