Приручение

Серёжа всегда знал, когда Игорь хотел сообщить ему что-то важное. Он замечал перемену в настроении почти на излёте, когда сам Гром ещё не до конца осознавал, что именно хотел выразить — его выдавала излишняя молчаливость и отстранённость, тяжёлый взгляд в пустоту и сжатые в кулаки пальцы, и оказавшийся рядом человек, который не очень хорошо его знал, вполне мог подумать, что он был на него в обиде. Разумовскому подобное поведение было знакомо, хотя и пугало поначалу — Игорь был ещё более замкнутым и хмурым перед тем, как предложить ему стать ближе, перед тем, как организовать переезд, перед тем, как обсудить таблетки, убивавшие Птицу. В такие минуты тревога не позволяла Сергею расслабиться, он мысленно прокручивал возможные сценарии предстоящего разговора, но никогда не инициировал диалог, потому что знал, что если Игорь не будет готов, то плодотворного обсуждения не выйдет, а потому терпеливо ждал, когда он соберётся с мыслями и задаст ему волнующий вопрос. Работая за ноутбуком, Серёжа то и дело поглядывал поверх него на Игоря, оценивая готовность, и скрещенные на груди руки говорили ему о многом — ждать оставалось недолго. Гром смотрел на погруженного в работу Сергея и боялся его отвлечь, хотя вопрос висел ощутимым напряжением в воздухе и не позволял ни на чём сосредоточиться. Почувствовав на себе тяжёлый пристальный взгляд, Разумовский оторвался от экрана, и их глаза встретились. — М? — осторожно подтолкнув Игоря на разговор, Серёжа подпёр подбородок рукой и чуть наклонился вперёд. Гром вздохнул и поджал губы, снова прокрутив в голове тщательно подобранные слова. — Серёж, мне очень надо с тобой кое-что обсудить, — спокойно сказал он, и Разумовский почувствовал, как тревога, достигнув своего пика, начала постепенно рассеиваться. — Конечно, — он опустил экран ноутбука и сел на диван рядом с Игорем, полностью переключив своё внимание на него, — О чём ты хотел поговорить? — О Птенце. — Хорошо, — серьёзно кивнул Серёжа и немного нервным движением убрал прядь за ухо, приготовившись обсудить какие-то жуткие вещи, которые Птица мог натворить, — С ним что-то не так? — Нет, с ним всё так, — тут же успокоил его Игорь, — С ним… Всё очень даже так. — Это прекрасно, — тепло улыбнулся Разумовский и осторожно уточнил, — То есть, у вас всё хорошо? — Да, — Гром уверенно подтвердил, — Именно в этом и дело. Слушай, то, что я сейчас скажу, может показаться тебе сумасшедшей идеей, но я не могу не обсудить её с тобой. — Давай, — Серёжа бережно взял его за руку, — Ты всегда можешь доверить мне самые безумные идеи. — В общем, — Игорь отвёл взгляд и вздохнул, чувствуя себя в высшей степени некомфортно, — Блин, как же странно это тебе говорить — до сих пор не могу избавиться от чувства, будто рассказываю мужу про любовника… Короче. Я хочу позвать Птенца на свидание. — Так… — Разумовский заинтересованно наклонил голову, улыбнувшись вновь. — Точнее, уже позвал, — признался Гром, виновато посмотрев на него, и ласково сплёл пальцы, — Это неправильно, потому что сначала нужно было обсудить всё с тобой, но тогда я… Нахлынуло. И Птенец обрадовался — ты бы видел! — Ну и хорошо, сложилось как сложилось, не оправдывайся, пожалуйста. Это прекрасный добрый порыв чувств, — Серёжа с любовью и искренним участием смотрел на него, — Я не совсем понимаю, в чём беда. Давай разберём всё по порядку. — Беда в том, что тебя не поставил в известность… Но давай разберём и обсудим, — эти слова всегда воодушевляли и успокаивали Игоря — Сергей как никто иной умел делить любую проблему на мелкие детали и находить верное решение. — Итак, ты позвал Птицу на свидание, — повторил Разумовский, — Куда, если не секрет? — Я предложил два варианта, — Гром немного хмуро поглядывал исподлобья, всё равно подспудно ожидая волну скепсиса и неодобрения, — Сходить на концерт его любимого пианиста… Того самого, про которого ты упоминал. — Здорово! — Серёжа просиял, — Это прекрасная идея, правда. А второй? — Второй — поехать недалеко за город с ночёвкой, и я даже знаю прекрасный вариант — бабушка моего сослуживца обычно сдаёт дачный домик на лето, там всё оборудовано для комфортной жизни, и цена невысокая, поэтому место всегда нарасхват, но сейчас не сезон, так что проблем не будет — и бабуле денежка, и нам смена обстановки. Природа, залив, звёзды… Не всё ж Птенцу ночью на небо через окно смотреть. — Тоже отлично, — в глазах Разумовского сияли тёплые искорки, — Я, наверное, уже говорил, но меня до глубины души трогает твоё трепетное внимание к нему. Правда. — Да брось… — Игорь опустил глаза и сильнее нахмурился, стараясь не показывать степень своего смущения, но пылающие уши его выдавали, — Я просто хочу сделать для Птенца что-то хорошее и запоминающееся. Помнишь, как мы недавно с Димой на кухне разговаривали? Тогда я понял, что у нас с тобой уже целая коллекция счастливых воспоминаний, а Птенец… Он будто обделён и ревнует ужасно. — Он не обделён, просто ваши отношения только-только начались, и всё впереди, — Сережа задумался, закусив нижнюю губу, — Ты предложил ему эти варианты? Что он выбрал? — Он выбрал всё! — рассмеялся Гром, пожав плечами, и Разумовский заулыбался в ответ, понимающе кивая. — О да, это Птица — ему нужно всё сразу и побольше. С другой стороны… — Серёжа отклонился на спинку дивана и скрестил руки на груди, глядя в потолок немигающим взглядом, — С другой стороны… — повторил он, не понимая, в чём заключалась несостыковка, которая во всей этой истории ему мешала и казалась нелогичной. — Что-то не так? — Игорь почувствовал неприятный холодок в груди, приготовившись услышать из уст Сергея любую информацию. — Нет, всё хорошо, — он тепло ему улыбнулся, — Не хмурься, очень тебя прошу. Мне просто интересно… Птица что-нибудь говорил в тот момент? Или согласился сразу же? — Нет, — Гром мягко усмехнулся, вспомнив, — Мне показалось, что он будто испугался на долю секунды, но это было понятно — предложение ведь оказалось неожиданным, а потом он съязвил, мол, голубей кормить пойдём во двор в качестве свидания. — Теперь всё ясно, — Серёжа добродушно тихо рассмеялся, отчего Игорь удивлённо поднял брови, не ожидав такой реакции, — Извини, просто сейчас так интересно наблюдать за Птицей… Я никогда его не знал влюблённым. — Влюблённым? — уточнил Гром, выпрямившись, и сердце в его груди заколотилось быстрее. Несмотря на то, что Птица недвусмысленно с ним заигрывал и всячески требовал внимания, Игорь не до конца понимал его истинные чувства, так как Птица о них не говорил напрямую. Гром был уверен, что он ему нравится, ведь Птица сообщил ему об этом, а о влюблённости, даже если о ней откровенно кричали каждые прикосновения и взгляды, он мог лишь робко думать, но тут же отвергать, ссылаясь на свой затуманенный любовью разум. Игорь никогда не был специалистом по делам сердечным, поэтому поступки, не подтверждённые словами, ему было сложно принять, как, впрочем, и наоборот — слова без поступков. — Да, — подтвердил Сергей, — Возможно Птица ни тебе, ни самому себе в этом не признался, но я-то всё чувствую. Каждый раз, когда ты так или иначе упоминаешь его или птиц, как в том разговоре с Димой про Кляксу, у меня дыхание перехватывает от эмоций, хотя Птица всеми силами пытается скрыть от меня любое проявление чувств. — Ты не путаешь его эмоции со своими? — осторожно спросил Игорь. — Нет, что ты, — Серёжа ободряюще крепче сжал его ладонь, — Я очень чётко разграничиваю свои чувства и его. Птица… — он задумался, вновь тепло улыбнувшись, — Птица переживает нечто настолько настоящее, что не может сам в это поверить. Будто среди мишуры нашёл живой цветок и теперь оберегает его и прячет, особенно от меня. — Зачем прятать? — не понимал Гром, — Всё ещё боится показать себя слабым? — Да-да, ты его уже хорошо знаешь, — кивнул Разумовский, — Боится показать себя слабым и чувствующим, выйти за рамки своих догм. Будучи моим наставником, он не может позволить себе потерять репутацию и упасть в моих глазах. Я уже рассказывал тебе, что он учил меня жить иначе, утверждал, что любовь делает человека беззащитным, а теперь, получается, сам полюбил. Ему нужно время, чтоб во всём разобраться. — Мы об этом говорили. Я готов ждать, сколько понадобится, и никуда не тороплюсь, — заулыбался Игорь и вспомнил, как какое-то время назад Птица не позволял до себя дотронуться даже кончиками пальцев, а буквально на днях уже бесстыже клянчил поцелуи, сидя перед ним практически обнажённым, — А что ты имел в виду под «теперь всё ясно»? — Сейчас постараюсь объяснить, — Серёжа задумчиво закусил губу вновь, — Сначала мне показалось странным, что Птица охотно согласился на твоё предложение, потому что он чувствует себя комфортно исключительно на своей территории, а комфорт и ощущение себя хозяином положения для него первостепенны. — То есть, ему всегда лучше дома? — Да, дома и в башне, — уточнил Разумовский, — Я знаю, как тяжело ему даётся всё новое. На чужой территории он кажется себе уязвимым, а потому всячески избегает подобных ситуаций. — Точно, — вспомнил Игорь, — Когда я встретил его впервые после того, как ты переехал ко мне, он сидел на подоконнике, почти не шевелясь, весь какой-то… Молчаливый, озлобленный и напуганный. Я пытался с ним заговорить, но он делал вид, будто меня не существовало вовсе. — Именно так, — перед глазами Сергея промелькнул тот период жизни, когда он уговаривал Птицу всеми правдами и неправдами сменить место жительства, — Для него это был ужасный стресс — страшнее, чем мы можем себе вообразить. Представь — тебя увозят с твоего личного места, где всё знакомо и досконально изучено, приводят на территорию хищника, который тебя победил, и требуют спокойно с ним сосуществовать. Башню в качестве дома и рабочего пространства я выбрал, кстати, в знак благодарности Птице за помощь в выживании и достижении целей. Это был мой искренний жест, ведь без его наставлений я бы точно не справился. Он любит высоту и панорамные виды — башня оказалась идеальным местом. Его местом. И тут его увозят. — Под таким углом я эту ситуацию не рассматривал, — вздохнул Гром, снова нахмурившись, — Гадко как-то. — Нет, не гадко. В относительно хороших отношениях мы были до истории с Чумным Доктором, а потом у меня не было никакого желания потакать его прихотям и идти навстречу. Да и не в этом дело, я ведь искренне хотел переехать к тебе, и Птица не остановил бы меня ни угрозами, ни жалостью. Собственно… — помедлил Серёжа, нервно усмехнувшись и машинально потрогав часы на запястье, — Таблетки я начал пить в том числе и потому, что он мне жить не давал своими недовольствами, которые временами перерастали в угрозы, но я переживал не столько за себя, сколько за тебя, потому что боялся, как бы ни произошло чего плохого с его лёгкого крыла. Головой понимаю, что вряд ли произошло бы, потому что Птица оказался на твоей территории, а к тебе он относится с благоговейным страхом и уважением, но всё это было так… Так тревожно и неудобно… Серёжа порывисто вздохнул и зажмурился, потерев виски. — Тшш, — Игорь мягко поцеловал его в лоб, бережно обняв, — Что было, то прошло, солнце. Мы с Птенцом пытаемся жить по этому принципу и тебе советуем. — Я тоже очень стараюсь, — Разумовский кивнул, — Не оглядываться — это мудро и правильно. Сейчас всё по-другому, и того, что происходит между вами, я точно не представлял. Я не допускал ни единой мысли, что Птица способен на любовь, за что тоже чувствую немалую вину… Короче, всей этой тирадой мне хотелось сказать, что Птица и новые места — это заведомо стрессово и сложно. — Постой, а как он тогда… — Гром замялся и хлопнул себя по лбу, — Блин, только сказал тебе отпустить прошлое, а сам… Вопросы так и сыплются время от времени. Как Птенец тогда работал? Ему ведь приходилось покидать башню, чтобы оказаться на местах преступления. Жажда справедливости вынуждала выходить из зоны комфорта? — Отчасти да. Он всё выполнял, досконально изучая по камерам каждый угол и поворот, делая эти места заочно максимально знакомыми, — легко пояснил Серёжа, — Но с тобой он всё же встретился на своей территории, заметь. — Чертёнок, — усмехнулся Игорь. — О да, — Сергей улыбнулся, — И то, что он тебе ответил про голубей, было по большей части не сарказмом, а предложением, потому что выйти из дома во двор для него легче, чем куда-то ехать. Чем дальше от территории, тем ему труднее. — То есть, я предложил ему не развеяться, а стрессануть, и всё-таки он согласился, — Гром улыбнулся уголками губ. — Да! — с радостью подтвердил Серёжа, — В том-то и дело! Птица не станет соглашаться на что-то из вежливости, а жертвовать комфортом, как я уже сказал, с его стороны вообще нечто фантастическое. Он влюблён в тебя по уши, Игорь, и это лучшее доказательство. — Я сейчас осознал, какой кошмар устроил ему, когда мы спонтанно поехали к Диме, — Гром снова задумался и начал анализировать все свои действия через призму новых знаний. — У него была мотивация, — Серёжа опустил голову на его плечо и зажмурился от нежного покровительственного поцелуя в макушку, — Птицы значат для него очень много, и помочь сородичу — это долг. Кроме того, могу предположить, что ему было важно показать себя с другой стороны, каким ты его не знал. Такой шанс упустить было нельзя. — Ты больше не боишься? — шепнул Гром, потеревшись носом о висок, — Я так переживал, что ты не одобришь мою идею выпустить птичку из клетки… — Это волнительно, конечно, но уже не так, как раньше, — Разумовский начал таять от уюта, тепла и нежности, борясь с желанием задремать, — Когда мы поговорили с тобой про вас с Птицей впервые, я действительно думал, что он манипулировал — признаю, был неправ. Мы вывели правило не выпускать его, потому что он был потенциально опасным для общества, но я понимаю, что сейчас им движет совершенно другое новое чувство, которым он всецело поглощён. Тем более, ты будешь рядом, а когда ты рядом, мне не страшно ни за Птицу, ни за себя, ни за других. — Я люблю тебя, — искренне произнёс Игорь, сжав Серёжу в крепких объятиях, отчего тот что-то невнятно сонно мурлыкнул и мягко чмокнул в губы в ответ, улыбнувшись, — Вас люблю. Сильно-сильно. — И мы тебя тоже очень любим, — Сергей провёл ладонью по щеке Игоря, всматриваясь в его глубокие понимающие глаза, — Всем сердцем. — Всей душой, — тихо шепнул Гром, глядя то в ясные добрые глаза, то на улыбающиеся губы, прежде чем прильнуть к ним долгим чувственным поцелуем. Он до сих пор не знал, как выразить переполняющую его необъятную любовь — её было так много, что не хватало слов, её невозможно было вложить в ритмичное единение тел, и Игорь мог только исступленно молчать, пытаясь как можно крепче обнять Серёжу, сгрести его в охапку, прижать к самому сердцу и спрятать от всего плохого, что могло с ним случиться. Сергей особенно тонко чувствовал эту неземную искренность и отвечал абсолютной взаимностью, доверчиво прижимаясь, тепло дыша в шею и ощущая стук родного сердца под ладонью. — Можно я дам тебе совет? — едва слышно прошептал он, поглаживая Игоря по плечу и груди. — Нужно, — улыбнулся Гром, накрыв его ладонь своей и прижав её крепче к сердцу. — Если Птица захочет вывезти с собой за город половину дома, не останавливай его, — Серёжа спрятал улыбку в поцелуе, мягко коснувшись губами шеи Игоря, — Он тот ещё барахольщик, и ему важно взять все ценные вещи — это его успокаивает. — Без проблем, — Гром улыбнулся, на мгновение представив, как Птица набивает чемодан всякой важной ерундой типа простыней и камешков. — А насчёт концерта, приходите пораньше и уходите позже, чтобы особо не пересекаться с людьми. — И билеты куда-нибудь в уединённое место по возможности, да? — Игорь снова сгрёб Серёжу в крепкие тёплые объятия и прилёг с ним на диван. — Да, — согласился Сергей, снова сладко коснувшись его губ, и с любовью посмотрел в глаза, — Ты всё сам прекрасно понимаешь. Это здорово. — А с тобой мы куда пойдём, м? — задал вопрос Гром, потеревшись кончиком носа о нос Серёжи — привычка, которую он перенял от Птицы, Разумовскому очень нравилась и всегда вызывала счастливую улыбку. — Во-первых, в гости к Фёдору Ивановичу, — напомнил ему Сергей, — А во-вторых… Чего бы хотел ты? — Ну… — Игорь задумался, — Эрмитаж, например? Эрарта? — Неа, — хитро сощурился Серёжа и покачал головой, — Я спросил, чего хочешь ты. Не пытайся подстроиться под меня. — Тогда пойдём в кино? — Гром поглаживал его по голове, пропуская медные волосы сквозь пальцы, — Возьмём билеты на вечерний сеанс, будем смотреть какой-нибудь хороший фильм и целоваться на последнем ряду. — Отлично! Будем! — Сергей жмурился от счастья, — А потом гулять до ночи? — А потом гулять до ночи, — Гром расцеловывал тонкие морщинки в уголках его глаз, выдающие человека, который часто улыбается и смеётся, — Пойдём смотреть на огни и трогать город, как ты любишь.

***

Птица, словно по часам, проснулся на рассвете, но заметив, что Игорь крепко спал, решил ещё немного подремать. Устроившись удобнее и перетащив на себя большую часть одеяла, он прижался щекой к плечу Грома и провалился в чуткий сон, в котором видел большую стаю прекрасных чёрных птиц. Бесконечно высокие деревья, словно многоквартирные дома, были заняты парами, которые увлечённо общались и вили гнёзда, а у него, как назло, всё валилось из рук, и ничего не получалось. Обернувшись, он понял, что был совершенно один, и стая в упор его не замечала, будто Птица оказался изгоем, белой вороной, оставшейся выживать на отшибе. Огромный эфемерный Отец-Ворон с жалостью смотрел на него всепрощающими лунными глазами и приглашал под своё призрачное туманное крыло, ибо закон гласил, что ни один ворон не должен быть отвергнут — все либо принимали чувства своих сородичей, либо уповали на любовь Отца, но Птица ещё дальше отошёл от стаи, демонстративно бросив ветки, которые под его грубыми пальцами не свивались в ладное гнездо, а ломались с хрустом, и отвернулся от взгляда Отца, попытавшись скрыться ото всех и улететь в бескрайнее небо, пока крылья не начали неметь от холода, а слёзы — замерзать в глазах. «Птенчик. Пташечка», — знакомый голос отвлёк его, и Птица вдруг завис в воздухе, прислушавшись — звук перекликался эхом в безграничной небесной вышине, но его источник находился где-то внизу. «Просыпайся, уже утро», — повторил тот же голос, и Птица вдруг осознал, что ему не нужно было никуда бежать. Холод его обжигал и сковывал, но перестал сулить неминуемую смерть — осознание того, что всё происходящее оказалось сном, воодушевляло и придавало сил. — Игорь? — Птица окликнул знакомый голос и обернулся, пытаясь найти его источник, — Игорь, где ты? «Птенец, открой глаза!» — Игорь… «Это сон, просто обычный кошмар. Тебе нужно проснуться!» — Лови, — шепнул он одними губами, выдохнув облачко пара в морозный воздух, и задрожал всем телом. На иссиня-чёрные перья оседал серебристый иней, склеивая их меж собой, поэтому Птица бросил тщетные попытки взмыть в небеса ещё выше, раскинул руки, зажмурившись, и позволил себе упасть камнем вниз, зная, что там его точно поймают. — Тшш! Тихо, тихо, всё хорошо, — Игорь крепче прижал к себе Птицу, ощутив, как резко он вздрогнул, ещё слабо ориентируясь в реальности, и на Грома тут же уставились огромные испуганные жёлтые глаза, — Всё хорошо, Птенец. Ты дома, я рядом, это был сон. — Игорь… — Птица обнаружил себя на руках Игоря и обнял его дрожащим «крылом», которое будто помнило пронизывающий насквозь холод и ещё слабо слушалось, — Ты… Поймал меня? — Ты не падал, тебе что-то приснилось, — Игорь успокаивающе гладил его по спине, повторяя, — Всё хорошо. Всё хорошо. — Хорошо, — тихо вторил ему Птица, прижимаясь вспотевшим лбом к широкому плечу и глубоко дыша. — Ты никак не мог проснуться, — объяснил ему Гром, — Тебе снился кошмар, и я решил вмешаться, но смог разбудить только с третьего раза — И как же ты понял, что мне снился именно кошмар? — Птица постепенно приходил в себя, возвращая своему голосу уверенность, бойкость и невозмутимость, — Я что-то говорил? — Ты звал меня, — Игорь бережно провёл ладонью по холодному влажному лбу Птицы и поцеловал его в макушку. — Я… Что делал, прости? — удивился он покраснев до корней волос, — Звал тебя? — Не кричал, конечно, — улыбнулся Гром, тепло выдохнув в волосы, — Но звал, да. Очень тревожно звал. И я пришёл. — Пришёл… — Птица чувствовал себя глупым, когда эхом повторял за Игорем его слова, и потому нахмурился, чуть приподняв плечи в защитной позе, — А почему ты решил, что проснусь именно я, а не Сергей? — Во-первых, Серёжа не стягивает на себя всё одеяло. Во-вторых, твою интонацию невозможно спутать, — Гром мягко усмехнулся, — Ты не просто звал меня, а будто требовал появиться. — Надо же, — опустил взгляд Птица, — Ты по таким мелочам узнаёшь меня… — Что тебе снилось? — Игорь внимательно смотрел на него, пытаясь соотнести его слова и поведение, — Я, конечно, не Серёжа, и вряд ли смогу грамотно трактовать сны, но уверен, что если расскажешь о плохом, то станет легче. По себе знаю — мне порой такая херня может привидеться, что хоть стой, хоть падай. — Я со всем разберусь сам. Думаешь, кто научил Сергея сны анализировать? — пафосно заявил Птица, надменно посмотрев на Игоря из-под веера длинных ресниц, но его гордость шла вразрез с положением: он всё ещё находился на руках Грома, абсолютно уязвимый, беззащитный, спрятавшийся от ночного кошмара в тёплых объятиях и не спешивший их покидать, — Мне снилось, будто я слишком высоко взлетел, замёрз, крылья обледенели, и… И я упал. — Но я поймал тебя, а значит у этого сна хороший финал, так? — Игорь убрал растрепавшиеся рыжие волосы с лица Птицы и улыбнулся ему. — Так, — кивнул он, чуть улыбнувшись в ответ, и решил умолчать про часть сна, которая волновала его больше падения с высоты, хотя именно она ощущалась глубокой занозой в сердце. Робко приблизившись, Птица потёрся кончиком носа о подбородок Грома, размышляя над тем, как правильно избавиться от этой навязчивой боли и задать волнующий его вопрос, но ситуация сама сложилась наилучшим для этого образом. — Знал бы ты, как я люблю твои птичьи нежности, — заулыбался Игорь, поглаживая аккуратные колени и длинные изящные ноги. — А меня? — вдруг спросил Птица, пристально на него посмотрев, — Меня любишь? До сих пор? — Конечно люблю, — Гром открыто взглянул в цитриновые глаза и почувствовал, как от пытливого взгляда по его телу прошла волна жара, — А ты сомневаешься? — Нет, — хмыкнул он, но на всякий случай прижался к Игорю крепче, чтобы тот не вздумал встать и уйти, и зажмурился, вновь себя устыдившись. — Птенчик мой, — Гром поцеловал складочку меж нахмуренных бровей, переносицу, кончик носа, ямочку над губой и, наконец, сами губы, встретив такую взаимность, которой не ожидал — Птица целовал его так сладко и чувственно, что голова шла кругом, и Игорю казалось, будто в какой-то момент поцелуи вдруг стали им обоим жизненно необходимы, как воздух, и оттого они не могли оторваться друг от друга ни на секунду. — Птенчик, — повторил он сквозь частое дыхание, мягко оцеловав подбородок, — Если я любил тебя вчера, значит люблю сегодня, и завтра тоже буду любить. Через неделю, через месяц, через год… — Игорь взял его ладонь и, оставив поцелуй на запястье, прижал её к своей груди, — Никогда не сомневайся. — А если… — Птица снова на мгновение прижался губами к его губам, — Если я совершу что-то плохое, ты всё равно будешь меня любить? — Я всё равно буду тебя любить, даже зная, что ты совершил что-то плохое, — улыбнулся Гром, с нежностью глядя в медовые глаза, — Но не нужно ничего такого совершать, пожалуйста. — Я и не думал. Просто спросил — мало ли, — прикрыв глаза, Птица потёрся носом о нос и взял лицо Игоря в свои ладони, поглаживая большими пальцами по скулам, — А если я останусь без руки или ноги? Сергея ты и калекой любить будешь, а меня? — Птенец, ну ты чего, — Гром фыркнул и тихо рассмеялся, принявшись оцеловывать его веснушчатые щёки, — Прекращай думать глупости. Я буду любить тебя, что бы ни произошло. Скажи мне лучше, твоё согласие на свидание за городом всё ещё в силе? — Конечно! — уверенно ответил Птица, мягко улыбнувшись. — Сегодня готов ехать? Или тебе нужно время? — Готов, только надо вещи собрать, — он снова вернул ладонь на грудь Игоря, размеренный стук сердца которого ощущался самой прекрасной музыкой, — А ты уже нашёл подходящий дом? — Да, это дача бабушки моего сослуживца, я там бывал однажды. Хорошее место, тихое, залив рядом, и ехать не больше часа, — Гром внимательно смотрел на Птицу, пытаясь уловить любую перемену в его настроении. — Тихое место — это хорошо, — он задумался, поглядывая то на Игоря, то в потолок, — И то, что оно тебе знакомо — тоже. Как поедем? — На машине, возьму служебку. — А так можно? — Птица удивлённо изогнул бровь, — Я думал, что служебные машины только для работы. — Ну… У меня особые привилегии, если можно так сказать, — усмехнулся Гром. — Почему Сергей не купит тебе машину? — не отличавшийся особой тактичностью Птица задал вопрос в лоб. — Мы говорили об этом, — Игорь принялся терпеливо объяснять, хотя эта тема ему в своё время набила оскомину, — Во-первых, если покупать что-то крупное, то пополам — настолько дорогих подарков я не приемлю. Во-вторых, мою личную машину на следующий же день либо подожгут, либо растащат на запчасти — недругов у меня хватает. По этой же причине с личным автомобилем меня легче выследить. — Отследить служебку тоже можно, — Птица хитро сощурился. — Я беру разные машины — придётся хорошенько попариться. — Ну допустим, — Птице было любопытно, и он продолжал засыпать Игоря вопросами, — Узнать, где ты живёшь, тоже можно, но ты же не меняешь квартиры каждую неделю. — Нет, но это другое, — улыбнулся Гром, чмокнув его в нос. — Просто признай, что тебе нечего ответить, — довольно заулыбался Птица и потянулся, зевнув в кулак. — Мне нечего ответить, — тихо рассмеялся Игорь, щекотливо поцеловав его под ухом, и услышал довольное хихиканье в ответ. — Один — ноль в мою пользу! — Звучит как вызов, — пробежавшись пальцами по рёбрам, Гром заставил его съёжиться. — Не обольщайся, язык у меня острее, — Птица надменно хмыкнул и попытался спрятаться от щекотки, игриво сверкая жёлтыми глазами. — Ну не знаю, я пока не порезался, — Игорь навис над ним и вновь впился в зацелованные алеющие губы, заставив Птицу задрожать всем телом и выдохнуть тихий полустон. В порыве нахлынувшей страсти он углубил поцелуй и сначала обманчиво нежно встретил язык Игоря своим, чтобы через мгновение дразняще его убрать и прикусить нижнюю губу почти до крови. Утробно предупреждающе зарычав, Игорь ответил тем же и принялся чередовать сладкие поцелуи с грубыми укусами, пока Птица не вытянул свои руки-крылья вверх, сдавшись. — Один — один… — часто дыша, он завороженно смотрел в улыбающиеся влюблённые глаза Грома и не мог не заулыбаться в ответ, погладив его по щеке кончиками пальцев. — Игорь? — М? — Гром прикрыл глаза, чтобы прочувствовать каждое прикосновение лёгкой ладони. — Ты… — Птица тронул кончик его носа, — Очень мне нравишься. Знаешь? — Прям очень? — улыбка Игоря стала шире, и у Птицы перехватило дыхание от того, насколько счастливым Гром вдруг стал в этот момент. — Очень! — подтвердил он и закрепил свои слова коротким, но уверенным поцелуем. — И ты точно готов со мной ехать? — ещё раз спросил Игорь, помня о словах Серёжи. — Конечно, я ведь уже сказал, — Птица сел в постели вместе с ним, не позволяя отстраниться. — Тогда надо потихоньку собираться, — поцеловав Птицу в висок, Гром встал и поставил его на ноги, — Давай ты первый в ванную, а я пока обо всём договорюсь. — Хорошо, — элегантно потянувшись снова, Птица направился в ванную и через какое-то время вышел на запах завтрака и бодрый голос Игоря, лениво вытирая влажные волосы полотенцем. Замерев на полпути к кухне, он прислушался к себе, открыв в своём сердце новое чувство — ощущение настоящего дома, от которого становилось так спокойно и светло, что вечное напряжение и ожидание подвоха сначала отступило на второй план, а потом и вовсе исчезло. — …да, конечно, без проблем, не суетитесь. Мы приедем буквально… — Гром был увлечён разговором, и Птица прислонился спиной к стене, слушая его голос, но не вслушиваясь в смысл того, о чём он говорил. Прикрыв глаза, он попытался различить и запомнить запахи и звуки, которые казались компонентами домашнего уюта — свистящий на плите чайник, родной голос, аромат свежесваренного кофе и чего-то слегка подгоревшего на плите. Прижав ладонь к груди, Птица почувствовал, что сердце было спокойным, будто его закутали в пуховый платок и обняли, но оно всё же слегка замирало в предвкушении чего-то нового и от… «…любви», — честно закончил свою мысль Птица и словно вынес смертный приговор, перестав юлить перед собой и себя же обманывать. От признания этого чувства ему стало и легко, и страшно — где-то в глубине сознания с оглушительным грохотом рушились его правила и убеждения, он не понимал, что нужно было делать дальше, и на что опираться в решениях, но окрылённая любовью душа ликовала — страдания разума ей были абсолютно безразличны. Птица мог многое предугадать, но к тому, что его настигнет экзистенциальный кризис по пути из ванной на кухню, он явно не был готов. — Птенец, ты чего тут стоишь, как не родной? — Игорь выглянул из кухни, — Давай завтракать, я сварил кофе. Яичницу не предлагаю, она подгорела, но есть творог. — Творог подойдёт, — Птица чуть улыбнулся и прошёл за ним следом, — А мёд остался? — Да, доскребай, что есть, — Гром достал почти пустую баночку и поставил её на стол. — Прекрасно, этого хватит, — положив себе несколько ложек творога и щедро полив всё остатками мёда, Птица удобно устроился на своём месте и ладонями обнял кружку кофе. Проходя мимо, Игорь заботливым движением поправил торчащие рыжие пряди, отчего Птица удивлённо моргнул и вопросительно на него посмотрел. — Прости, я машинально, — объяснил Гром и сел за стол, улыбнувшись, — Привык, что ты причёсываешься после ванны. — Да ладно, я не против, — пожал плечами Птица и облизнул ложку от мёда, блаженно зажмурившись. — На самом деле, мне даже нравится такое небрежное гнездо на голове, — мягко усмехнулся Игорь, жуя завтрак, — По-домашнему красиво. — Что? — переспросил Птица, подумав, что ослышался, — Гнездо? — Ну да, — кивнул Гром, — Так говорят. — Стоп… А почему? — Птица задумчиво съел ложку творога, хмурясь, — Не вижу логики. Я же не причёсан — почему гнездо? — Именно поэтому, — пояснил Игорь, улыбнувшись в кружку, и сделал глоток кофе, — Так говорят, когда видят что-то беспорядочное, запутанное. — Это ужасно странно, — возмутился Птица, тряхнув головой, — Те люди, которые придумали такое сравнение, никогда в своей жизни не видели гнёзд, что ли? Что в них такого беспорядочного? Нет ни одного небрежно сделанного гнезда — это ответственный труд, между прочим. — Возможно основной смысл не в небрежности, а скорее в запутанности? — Гром тихо умилялся искреннему негодованию Птицы, которого простое выражение задело за сакральное, — Когда вьют гнездо, там же… — он завис, поймав удивлённо-заинтересованный пристальный взгляд янтарных глаз, — Я не специалист, конечно, но птицы же как-то спутывают меж собой ветки, травинки, чтоб получилось что-то годное… Или нет? Уж прости, я в своей жизни никогда не вил гнёзд. — Я… Я тоже! — выпалил Птица и вдруг засмущался и покраснел от корней волос до самых плеч, — Но… Говорят, это несложно, и можно будет понять инстинктивно. Так что всё нормально. — Говорят? — Да, — Птица мельком посмотрел на Игоря, нервно сглотнув, — Другие так говорят. — Агааа… — задумчиво протянул Гром, с нескрываемым любопытством глядя на донельзя оробевшего Птицу, которого эта тема явно взволновала сильнее, чем он сам того ожидал. — Угу… — Птица ковырял ложкой творог в тарелке, судорожно думая, как бы не сгореть со стыда и вернуть себе самообладание, но признание Игоря в том, что он тоже никогда не вил гнёзд, не выходило из головы и дарило какие-то смутные, но очень заманчивые и радостные птичьи надежды. — Я договорился, кстати, — Гром решил сменить тему и избавить Птицу от неловкости момента, — Нас ждут часа через три-четыре. Ехать недолго, так что у тебя есть время, чтоб собрать вещи, а я пока сбегаю за машиной. — Угу, — снова по-совиному ответил Птица и с усилием поднял взгляд на Игоря, попытавшись согнать краску с лица, — Оставь свои вещи, которые берешь с собой, я положу к себе. — Там на кресле стопочка небольшая — разные мелочи, свитер и бельё, — Игорь допил кофе в пару глотков, — Её хватит. — И всё? — Птица смерил его скептическим взглядом, — А вдруг будет холодно? А вдруг будет жарко? — Будет холодно — надену свитер, будет жарко — сниму, — рассмеялся Игорь, — Не переживай. — Ладно, но я тебя предупредил, — Птица вернул себе командирский голос, — Я тоже возьму только самое основное. Самое основное еле поместилось в чемодан, в котором Сергей привёз большую часть своих вещей при переезде к Игорю, и когда Птица не без помощи Грома уложил чемодан в багажник, машина даже немного просела. — Ничего не забыл? — спросил Игорь, вспомнив предупреждение Серёжи о том, что Птица захочет вывезти половину дома. — Это сейчас сарказм был? — воинственно сощурился Птица и скрестил руки на груди, демонстративно оскорбившись. — Нет, я серьёзно, — Игорь приобнял его за талию и взглянул в агрессивно-лимонные глаза, — Если нужно что-то ещё взять, то вернись и возьми. Птица замешкался, перебирая в голове то, что осталось дома, и одновременно удивляясь тому, что Игорь не посмеялся над ним и не стал уговаривать не тащить с собой столько вещей. Привычка думать о нём плохо всё ещё временами заглядывала в душу Птицы, хоть и была вытеснена любовью, которую он надёжно прятал в сердце — настолько глубоко, где тьма, боль, страхи, и порой даже сам Птица не могли её достать, оттого ему казалось, что никакой любви не было и не могло быть вовсе, пока она не начинала напоминать о себе нежным теплом и яркими всполохами, отдающимися сладкой дрожью во всём теле. — Кажется, всё взял, — пожал плечами Птица и легонько коснулся кончиком носа подбородка Игоря в знак благодарности и привязанности, вызвав у него тёплую искреннюю улыбку, от которой маленькое птичье сердце снова заколотилось быстрее. — Вот и славно, — Гром мягко чмокнул его в щёку и галантно открыл дврь, — Садись, поехали. — Поехали, — сев вперёд, Птица пристегнулся и окинул оценивающим взглядом салон машины, — Почти новенькая, да? — Относительно, — кивнул Игорь, вставив ключ зажигания и повернув его уверенным движением, — Служебки без опознавательных знаков обычно в хорошем состоянии, так как на них проводят скрытую слежку, и в самом «мясе» они редко участвуют. — Понятно, — отрешённо кивнул Птица и на мгновение обернулся, поймав взглядом ускользающий вид дома, который успел стать таким родным, что было странно ощущать себя вне его стен. Уезжая с Сергеем из башни в рабочие поездки, он ничего подобного не испытывал. — Скоро вернёмся, Птенчик, — Гром ободряюще ему улыбнулся, стоя на повороте и следя за проезжающими мимо автомобилями, — Когда ты в последний раз был на природе? — Давно, — Птица задумался, тщательно отделяя свои воспоминания от Серёжиных, — Даже не помню, честно говоря, особенно если понимать под природой нечто полудикое. — И с палаткой в поход не ходил, что ли? — Игорь внимательно смотрел на дорогу, плавно обгоняя машины. — Я — нет, Сергей — да, но он тогда простудился, а ещё его покусали комары и муравьи, и поэтому он относится к таким затеям прохладно, — усмехнулся Птица, устроившись удобнее, и посмотрел на Игоря, — А ты как раз похож на того, кому могли бы нравиться походы. — Я выгляжу как косматый геолог-бард с гитарой? — добродушно рассмеялся Гром и остановился на светофоре. — Ну нет же! — фыркнул Птица, улыбнувшись в ответ, — Просто дикая природа умеет испытывать на прочность, а ты хорошо приспособлен к выживанию. — Это такой комплимент? — Игорь поднял бровь, улыбнувшись. — Считай, что да, — за окном мелькали дома, по улицам шли парочки под одним дождевиком, отец бежал за маленькой дочерью, держа над ней забавный радужный зонтик, компании промокших подростков ютились под крышами, а янтарные глаза ничего не замечали, кроме сосредоточенного лица Грома, которое то и дело озарялось искренней улыбкой. — Там, куда мы с тобой едем, выживать, конечно, не придётся, но полудикие места остались, — Игорь плавно повернул налево, решив объехать небольшую пробку другим путём, — Мне кажется, тебе понравится. — С чего ты так решил? — Птица улыбнулся уголками губ, не сводя с него изучающе-любопытного взгляда. — Не знаю, — Игорь пожал плечами, — Но если бы я решил выпустить птичку на волю, то сделал бы это именно там. Эти слова тронули Птицу до глубины души, и он замолчал, осмысливая их, примеряя на себя и представляя, каким могло быть то место, куда они направлялись. Живое воображение тут же нарисовало водную гладь, простор, небольшой перелесок, и огромное, безграничное небо, от высоты и величия которого захватывало дух. — Погода только опять всё портит, — проворчал Гром, переключив дворники на более частый режим, — Мне хотелось бы, чтоб ты посмотрел на звёзды, а не на облака. — Облака тоже подойдут, — Птица привык к машине и, расслабившись, зевнул, прикрыв рот ладонью, — Главное, что будет настоящее небо — оно всегда красиво. — Тогда я точно угадал с местом, — довольный собой Игорь выехал на главную дорогу и аккуратно втиснулся в плотные ряды машин, — Ты не против музыки? Только не классика, иначе я засну за рулём. — Да пожалуйста, — вальяжно махнул «крылом» Птица, — С одним условием — что угодно, лишь бы не мозгодробящая ерунда. — В этом мы с тобой солидарны! — Кстати, какую музыку ты любишь? — заинтересовался Птица, снова с нескрываемым любопытством посмотрев на Игоря, — Если не классика и не мозгодробящая ерунда, то что? — Сложно сказать точно. Не могу назвать себя меломаном, — мигнув поворотником, Гром перестроился в ряд правее, — Я люблю наше, старое и честное. — Наше, старое и честное, — задумался Птица, хмыкнув, — Неплохое определение, но слишком уж широкое. Что-то типа песни про ворона? — «Чёрный ворон, что ж ты вьёшься»? — заулыбался Игорь, — Хорошая, но не совсем то. — Я, вообще-то, про ту, где ворон принёс отрубленную руку, и девушка по ней своего жениха узнала… Ну да ладно, всё равно обе эти песни примерно из одного поля. Они старые и честные, но раз ты говоришь, что не совсем то… — загадка не давала Птице покоя, — Допустим, Вертинский? — Вертинский идёт! — охотно кивнул Гром, внимательно следя за дорогой, — У отца была пластинка. — Прекрасно! — просиял Птица, — Я тоже люблю Вертинского. «Я всегда был за тех, кому горше и хуже». — Я больше люблю другую, — Игорь на мгновение задумался, вспоминая, — Название не помню только. Там такие строчки: «Я не знаю, зачем и кому это нужно, кто послал их на смерть недрожавшей рукой…» — А, это «То, что я должен сказать»! — Точно! — Кажется, я нащупал вектор, — Птица победоносно щёлкнул пальцами и выпрямился, — По этой логике, тебе должны нравиться песни военных лет. — В точку, Птенец, — удивился Игорь и мельком взглянул на него. — Что ещё может быть старым и честным? — размышлял Птица вслух, — Пожалуй, Утёсов. Высоцкий. Возможно, Цой, но тут как посмотреть… — Бинго! — Вполне сносный набор вышел, кстати, — снисходительно оценив музыкальный вкус Игоря, Птица посмотрел на консоль, — Так что будем слушать? — Мы так оптимистично поговорили, а придётся довольствоваться тем, что предложит радио, — усмехнулся Гром, — Ну ладно, станций много, что-нибудь годное откопаем. Первая же радиостанция выдала танцевальную мозгодробилку, и Птица поморщился, словно от головной боли, тут же нажав следующую кнопку. «…Я написал тебе стихи О том, как я люблю тебя, О том, как любишь меня ты…» Недовольно цокнув языком, он переключил дальше. — Нормальная ж песня, — улыбнулся Игорь, — Спокойная. — Слишком спокойная, вдруг ты и от неё заснёшь, — Птица немного смутился, убрав рыжую прядь за ухо. Отчего-то песни про любовь ему было слушать ужасно неловко — они словно обнажали и одновременно опошляли то прекрасное чувство, которое он старательно охранял от чужих липких лап. «Три дня любви, и нас уже не спасти…» — подвывал томный женский голос, который заставил Птицу покраснеть сильнее и переключить дальше, сославшись на дурацкий ритм. «Люби меня, люби Жарким огнём Ночью и днём, сердце сжигая…» Далее. «Поцелую тебя в губы, Чувства — темный лес. Ты, конечно, будешь против Потом, как будто…» — Ты замечал раньше, что все песни про любовь? Это возмутительно — неужели других тем нет… — раздражённо прошипел Птица, заметив широкую улыбку Игоря, который сразу понял, отчего ему ничего не нравилось, — Почему нельзя спеть про… Про хороший день, например? — Про хороший день — это советские хиты, — подсказал Гром, плавно затормозив, когда машина догнала небольшую пробку на выезде из города, — Листай дальше, там точно есть два радио, которые крутят старые песни. Может повезет. — Ладно, попробуем, — Птица взял себя в руки и нажал кнопку снова. «Выбери меня, выбери меня, Птица счастья завтрашнего дня…» — Выберешь меня, Птенчик? — Игорь игриво подмигнул ему, и тот фыркнул, не сдержав смешок: — Сейчас бы ужасно флиртовать под советские песни! — А почему бы и нет? — довольно улыбался Гром, с нежностью глядя на Птицу, лицо которого за время их недолгой поездки приобрело перманентный оттенок спелого помидора, — У нас же свидание. И я тебе нравлюсь. — Нравишься, — совершенно серьёзно подтвердил Птица и переключил на следующую радиостанцию, где зазвучал чистый и звонкий голос Анны Герман: «А он мне нравится, нравится, нравится — И это всё, что я могу сказать в ответ!» Переглянувшись, они рассмеялись в голос от идеального совпадения, и сердце Птицы снова сладко затрепетало в груди от переполнявших его чувств. Игорь видел, какими блестящими влюблённо-пьяными глазами он смотрел на него, и едва дышал, читая в них то сокровенное, что Птица никак не решался ему сказать. Он переместил руку с рычага коробки передач на острое колено, и это оказался настолько собственнический жест, что бунтарский свободолюбивый разум Птицы тут же ему воспротивился, а сердце, напротив, снова предательски замерло от восторга, отправив по всему телу волну приятной дрожи. Большая ладонь Грома гладила его по бедру и внутренней стороне, поднимаясь то выше, то ниже, и Птица следил за ней, покусывая нижнюю губу и продолжая бросать на Игоря недвусмысленные взгляды, от которых становилось так жарко, что начали запотевать стёкла. — Какой ужас, я же отвлекаю водителя и создаю потенциально аварийную ситуацию на дорогах, — невинно взмахивая ресницами, он смотрел то в глаза Грома, то на его губы. — Просто чудовищно безответственно, — Игорь жадно рассматривал тонкие, птичьи черты его лица, не скрывая своего обожания, — Придётся тебя оштрафовать. — А может как-нибудь договоримся, товарищ майор? — порывисто выдохнув, Птица игриво оскалился и притянул его к себе за требовательными чувственными поцелуями, каждый из которых был наполнен такой страстью и любовью, что Игорю требовалось нечеловеческое терпение, чтобы держать себя в руках, но всё же временами он забывался и рискованно переходил грань дозволенного. — Чёрт, Птенчик… — зарывшись подрагивающими пальцами в рыжие волосы, Гром мягко укусил его нижнюю губу и чуть оттянул, тут же сменив укус поцелуем, не менее жарким и головокружительным, отчего Птица на мгновение забыл, как дышать. — Ты уж определись… — хитро заулыбался он, на мгновение оторвавшись от губ, и Игорь, услышав сигналящих водителей позади, машинально включил аварийку, — Я всё-таки Птенчик или чёрт? — Птенчик, — уверенно ответил Гром, утопая в медовой сладости янтарных глаз, но когда Птица бесстыже провёл кончиком языка по его губам, описав их контур, он резко переменил своё мнение, — Нет. Чёрт. Дождь усилился, надёжно скрывая Игоря и Птицу от посторонних глаз и смазывая картинку суетливой жизни за окнами, словно разлитый на свежую акварель стакан воды. Стук крупных капель по машине и скрип дворников заглушали музыку, Птица отстегнул ремень безопасности и весь перегнулся к Грому, то продолжая терзать его губы, то принимаясь оцеловывать всё лицо, до мурашек ощущая горячее дыхание на оголённой шее — Игорь успел стянуть с него длинный шарф и расстегнуть куртку. «Я так люблю тебя, я так невыносимо люблю тебя, мне тебя мало, слишком мало, я так люблю, так люблю!» — непрерывно стучало в висках Птицы, и с его губ сорвался тихий полустон, когда Игорь, хищно глядя исподлобья, вдруг взял его за подбородок и провёл большим пальцем вниз, заставив приоткрыть рот. Пальцы другой руки крепче сжались в волосах, и Птица позволил откровенно глубоко поцеловать себя, но тут же нежно взял лицо Грома в свои подрагивающие ладони, попытавшись снизить зашкаливающий градус нахлынувшей страсти. Опомнившись, Игорь остановился и уткнулся лицом в тёплую шею, часто дыша и ощущая губами пульсацию сонной артерии. В голове шумело, как после нескольких выпитых бутылок, и Гром поймал себя на честной мысли, что всё, чего он хотел в последнее время — это сутки напролёт проваляться в постели с Птицей, закутав его не в одеяло, а в самые нежные поцелуи и самые горячие прикосновения и объятия. Птица часто дышал, чувствуя, как по телу будто пробегали разряды тока, и бережно прижимал голову Грома к своей шее, ероша короткие волосы подрагивающими длинными пальцами. «Сказать или не сказать?» — метался он, не понимая, насколько ситуация располагала к откровениям подобного рода. Решив промолчать и дождаться более подходящего момента, он нежно поцеловал Игоря в макушку и проворковал: — Ястреб мой. — Твой, Пташечка, — ответил Гром, оставив поцелуй под ухом, — Твой. — Нравишься, — хитро заулыбался Птица, и Игорь, посмотрев в его сияющие влюблённые глаза, счастливо улыбнулся в ответ. — Люблю, — целомудренно чмокнув его в уголок губ, он выключил аварийку и снова завёл машину, приготовившись ехать. «Эти глаза напротив — калейдоскоп огней, Эти глаза напротив ярче и всё теплей…» — пел мелодичный приятный мужской голос по радио, и улыбка Грома стала только шире. Птица фыркнул смешок и обречённо покачал головой, вновь удивившись пророческим строчкам. — Кто бы мог подумать, что мы с тобой вот так посреди дороги да под хиты советской эстрады… — рассмеялся Игорь, облизнув искусанные губы. «Вот и свела судьба, вот и свела судьба, Вот и свела судьба нас! Только не подведи, только не подведи, Только не отведи глаз!»