***
Птица встрепенулся от неожиданно волнующего ощущения, которое с каждой секундой пробуждения откликалось в нём всё ярче: размеренное щекотливое дыхание Игоря было сосредоточено меж крыльев-лопаток, а его тёплая рука бережно обнимала колени, не оставляя шансов на то, чтобы незаметно отодвинуться или встать. Нервно облизнув пересохшие губы, Птица почувствовал, как сердце стало набирать темп и предательски замирать в груди каждый раз, когда дыхание касалось кожи, отчего по телу волнами разбегались мурашки, перераставшие в лёгкую дрожь. Не выдержав внутреннего раздражения и нетерпимости к себе, он крепко зажмурился: «Какая нелепость! Как же глупо, как стыдно так реагировать на совершенно обычные прикосновения!» Желание закрыть глаза оказалось обманчиво спасительным — наоборот, так было проще сосредоточиться на ощущениях, а Птица всеми силами старался им не поддаваться, хотя и думал о том, как бы аккуратно повернуться, чтобы дотянуться до будильника и выключить его — если Игорь проспит работу, катастрофы не случится, зато появится больше времени на тепло и нежность, до которых Птица был так жаден. Медленно выдохнув, он прижался горячей щекой к холодной части подушки, борясь то со стыдом, то с желанием, пока второе его не пересилило — сдавшись, Птица позволил себе утонуть в самых прекрасных ощущениях, и чем больше подчинялся им, тем слаще сжималось сердце, отзываясь таким же трепетом в солнечном сплетении. «Как выключить чёртов будильник?» — в попытках продумать коварный план до мелочей, он забыл, что Игорь сам себе был лучшим будильником и почти всегда просыпался за полчаса до звонка — рука, обнимающая колени, медленно скользнула вверх по бедру, а тёплое дыхание на обнажённой коже вдруг превратилось в мягкий поцелуй, отчего Птица весь вздрогнул, порывисто выдохнув. — Доброе утро, Птенчик. — Доброе. Кхм… — голос Птицы предательски сорвался, и он прочистил горло, залившись румянцем до кончиков ушей. — Ещё совсем рано, ты бы поспал. Птица старался лгать как можно более невозмутимо и, повернувшись лицом к Игорю, невинно взмахнул ресницами — до открытого ясного взгляда Серёжи ему было далеко, но попытаться изобразить подобие точно стоило. Не сводя гипнотически прекрасных глаз с Грома, он осторожно потянулся к будильнику, чтобы либо успеть нажать заветную кнопку, либо смахнуть его и разбить ко всем чертям, но Игорь оказался проворнее, поэтому поймал его руку и мягко поцеловал запястье. Прикосновение губ загорелось горячим клеймом, от которого по венам разлился жар, заставив и без того взволнованного Птицу раскраснеться ещё сильнее. — Хочешь, чтобы я проспал работу, да? — Гром улыбнулся ему, коснувшись горячей щеки тыльной стороной ладони. — Хочу. — Птица чуть сощурился, и наигранный ангельский взгляд сменился привычным надменно-лукавым. — Хочу, чтобы ты остался. — Увы — сегодня нужно успеть и на совещании опозориться, и продолжить разруливать дело. — Игорь осторожно смахнул выпавшую рыжую ресничку, погладив Птицу по скуле большим пальцем. — Всё это важнее меня? — выразительные брови дрогнули, заставив Грома задуматься о том, была ли эта эмоция настоящей, или же Птица просто грубо им манипулировал, даже не удосужившись подобрать более изящные выражения. — Нет, Птенчик. — ладонь Игоря скользила по спине вверх-вниз, пальцы легонько обводили контур лопаток, едва касаясь, отчего Птица млел и жмурился. — Я не могу сравнивать тебя и работу. Ты важнее всего, но у меня ведь есть обязанности. — Ну и скатертью дорожка, значит. — пробурчал Птица, дёрнув плечами — достаточно, чтоб выразить раздражение, но не настолько, чтоб решительно отвергнуть ласковую руку. Гром всё замечал и тихо смеялся, целуя его в макушку. — Уже выгоняешь меня из дома? Даже не дашь ещё пару минут полежать? — Может и дам… — Птица великодушно согласился, но задумался, хмыкнув, и притих, прижавшись щекой к груди Игоря и закрыв глаза. Непонимание любви и её частичное непринятие порождали в сердце Птицы ненавистную неуверенность в себе — ему казалось, что ни сон, ни время не лечат его беспомощность перед огромным странным чувством, всё вокруг не становится на свои места, а только продолжает с каждым днём становиться более зыбким, эфемерным, ненадёжным, потенциально опасным. Неуверенность разрасталась, как сорняк, и щедро сеяла сомнения, поэтому даже обычное буднее утро минута за минутой превращалось в неотвратимую катастрофу. Хладнокровие, которым всегда так гордился Птица, вдруг резко покинуло его, оставив место самым тёмным страхам. — Ты избегаешь меня? — задал он вопрос в лоб, ошарашив Игоря таким выводом. — Я… Чего? — брови Грома удивлённо поползли вверх — не такое заявление он ожидал услышать с утра. — Откуда такие выводы? Назови хотя бы одну причину. Он бережно кутал Птицу в одеяло и плед, зная, как сильно ему было нужно тепло, и прижимал к себе как можно крепче — такое поведение явно не было похоже на избегание, но никто не знал, что творилось в голове Птицы, кроме него самого. — Ты ведь собрался уходить. — всё-таки, факт того, что Игорю придётся уйти на работу, очень его задевал. — А мог бы остаться со мной. — Ты чего, Птенец? — Гром улыбался, и непоколебимое спокойствие в его глазах действовало на Птицу, как вода на огонь. — Я ухожу на работу не потому, что хочу уйти от тебя. Я не хочу никуда уходить. — Так останься! — капризно потребовал Птица, хмурясь, и Игорь почувствовал, как желание удержать в руках неукротимое пламя приятно затрепетало в груди. — Нет, не сегодня. — он наблюдал, но не поддавался на уговоры. — Ты почему не в духе, м? Раньше меня к работе не ревновал. — Я не ревную! — категорично ответил Птица, в порыве возмущения приподнявшись над ним на руках, но очередное прикосновение тёплой ладони меж лопаток заставило его опустить «крылья» и лечь обратно. — Ревнуешь. — кивнул Игорь, слушая недовольное сопение. — Нет. — Да. — Нет! — Птица не понимал, злил его этот детский спор или смешил. — Да-да! — Гром легонько пощекотал его, и Птица сдался, фыркнув. — Ты сам сказал мне, что адаптироваться будет непросто. Вот, пожалуйста! — аргумент про адаптацию работал всегда. Озвучив его, Птица элегантно откинул волосы с лица и с вызовом посмотрел на Игоря: — Я тебя люблю, — признание прозвучало из его уст, как угроза, — и продолжаю к этому привыкать, поэтому не хочу, чтобы ты куда-то уходил. — И я люблю тебя, очень. — Игорь знал, что за хмурым взглядом и агрессией таился страх. — С каких пор ты начал ревновать меня к работе? Я дал повод? — он повторил вопрос, глядя в медово-янтарные глаза. — Да не ревную я тебя к работе! — Птица был упёртым, а поэтому настаивал на своём до последнего. — Дело не в ней, а в том, что я хочу провести день с тобой — что тут непонятного?! — Это понятно, но мы вообще начали с избегания, кажется. — напомнил ему Гром, зевнув в кулак. — Забудь. — вальяжно отмахнулся Птица, демонстративно закатив глаза. — Жаль, что мы тратим время на такой глупый разговор. — Он не глупый. — улыбнулся Игорь, поглаживая его по спине. — У нас не бывает глупых разговоров. Птица мягко усмехнулся, и его взгляд потеплел, но наступившую идиллию нарушил резкий звон будильника. — Когда ты вернёшься, этой мерзкой вещи дома не будет. — заявил он, бросив в сторону часов испепеляющий взгляд. — Будильник ни в чём не виноват. — Гром обнял Птицу крепче, прижавшись губами к виску. — Если станешь избавляться ото всех вещей, заставляющих меня вставать на работу, то мы останемся и без телефонов. — Вот и чудно! — огрызнулся Птица, но вдруг понял, что утро должно было начаться совсем не так, и поэтому снова притих, робко поцеловав Игоря в шею, будто извиняясь. — Что на тебя нашло, м? — спросил Гром, прикрыв глаза, и чуть отклонил голову, сильнее открыв шею, чем Птица тут же воспользовался — поцелуи стали смелее и чувственнее. — Не знаю. — тихо ответил он и потёрся носом о колючий подбородок. — Я вернусь и вечером буду весь твой, обещаю. — Ты сам-то себе веришь? — Птица скептически дёрнул бровью и мягко усмехнулся, вновь приподнявшись над ним на руках. — Обычно ты приходишь с работы и засыпаешь за столом. Или в горячей ванне, — добавил он, хитро сощурившись, и перешёл на вкрадчивый шёпот, — тут уж как повезёт. — Будешь напоминать мне об этом при любом удобном случае, как Серёже — о таблетках? — Игорь наигранно угрожающе посмотрел на него исподлобья. — Да! — повёл острым плечом Птица, и его тонкие губы растянулись в самодовольной гаденькой ухмылке, которую захотелось немедленно стереть с прекрасного лица. — Я б тебе сейчас в рифму ответил! — усмехнулся Гром и резко притянул Птицу к себе, стиснув в объятиях настолько крепко, что у того перехватило дыхание. — Так чего ж молчишь? — дразнился Птица, недвусмысленно глядя то в глаза, то на губы, и продолжал бесстыже улыбаться. Едва ощутимая дрожь его тела передавалась Игорю, и он порывисто выдохнул, медленно скользнув ладонью вверх по обнажённой спине — Птица спрятал взгляд, позволив себе секундную слабость, и его кожа отзывчиво покрылась крупными мурашками. Чувствительность Птицы игриво пряталась то за стыдом, то за наглостью, ужимками и насмешками, соблазнительно показываясь на мгновение и исчезая вновь — контрасты сводили Игоря с ума, возбуждали, заставляя забыть обо всём на свете, кроме разгорячённого тела, находившегося в такой предельной близости, что было бы глупо встать с кровати и уйти. — Хочу, чтоб ты слышал от меня только хорошие слова. — Гром не понял, как сам перешёл на шёпот, и как юркая лёгкая рука вдруг оказалась под его футболкой. — Какие, например? — Птица щекотливо касался кончиками пальцев солнечного сплетения, поднимался выше до ямочки меж ключиц, а затем медленно спускался, замечая, как дыхание Игоря заметно участилось, и чем ниже оказывались прикосновения, тем сильнее напрягался его рельефный пресс. — Например… О том, как ты красив. — Гром едва слышал голоса разума за стуком собственного сердца и жадно смотрел на губы Птицы, пока ещё осознавая, что если сейчас поцелует его, то опоздает на работу примерно на пол дня. — И только? — разочарованный изгиб брови спорил с румянцем и завораживающе-томным блеском янтарных глаз. — И о том, какой же ты бессовестный засранец! — обжигающе прошептал Игорь, когда касания ласковой руки сосредоточились внизу живота и почти перешли грань приличия. Птица фыркнул и задорно рассмеялся, откинув голову — его голос звенел колокольчиком, пока не превратился в протяжный сладкий стон, когда Гром, рывком сняв с себя футболку, впечатал его в постель своим телом и принялся осыпать шею и грудь беспорядочными жаркими поцелуями. — Игорь! Ох… — Птица захлёбывался в эмоциях и ощущениях, цепляясь за плечи и открываясь поцелуям так охотно, будто ждал их вечность — скорее всего, потом он будет себя винить за слабость и податливость, ведь в его планах было раздразнить Грома куда сильнее, но противиться собственным желаниям вдруг стало абсолютно невозможно. — Мой Птенчик… — горячее дыхание щекотало шею, уверенные руки Игоря ощущались там, где их ещё не было прежде, и Птица закатил глаза, уперевшись затылком в отрезвляюще-холодную стену. — Твой! — отозвался он, тут же пожалев об этой откровенности, которая смутила его сильнее реакции собственного тела на всё происходящее, и в наказание прикусил губу почти до крови. Как стыдно признаваться кому-то в подобном! Невыносимо, обжигающе стыдно, но так волнующе, будто перед прыжком в пропасть, в которую они вдвоём вот-вот упадут. Сделав над собой усилие, Птица резко встал, уложив Игоря на спину, и устроился сверху, глядя на него пьяными от вожделения глазами. Гром хищно смотрел на него исподлобья снизу вверх, приняв правила игры, и приподнялся на локтях, шумно дыша носом. Лёгкая, но уверенная ладонь, упиравшаяся ему в грудь, заставила его лечь обратно, и Птица, наслаждаясь своим доминантным положением, гордо заявил, откинув растрепавшиеся волосы с пунцового лица: — Хочу так. Серёжа никогда не любил эту позу, она хоть и казалась красивой, но на деле была слишком неудобной и совершенно не сближала. Ему нравилось, когда Игорь накрывал его собой, и они с каждой минутой сплетались всё крепче, сливаясь воедино и забывая все слова, кроме имён друг друга. Гром подмечал эти различия, видел и чувствовал, как Птицу лихорадило от желания и страха — если раньше он дразнил своей красотой и неприступностью, понимая, что кроме поцелуев ему ничего не грозило, то теперь, вдруг решившись на большее, он невольно открывал для себя нечто новое, то, в чём на практике можно было легко ошибиться, даже зная всю теорию на отлично. Птица не мог преодолеть перфекционизм и позволить себе быть слабым или неопытным, ведь даже долгожданная близость невольно воспринималась им как соперничество, а проигрывать он не умел и не собирался. Подобного поведения вполне можно было ожидать, но во всём, что происходило, Игорь ощущал нечто неуловимо странное, потому что Птица не мог взять и плюнуть на все свои птичьи ритуалы, в которые он так тщательно его посвящал. Почему раньше были важны тепло, дом, гнездо, мягкие вещи, а теперь вдруг перестали? «Это всё было игрой? Нет, нет же, тут что-то не так. Думай, думай, думай…» — судорожно пытался достучаться до своего разума Гром, но голова решительно отказывалась функционировать — вся кровь будто отхлынула вниз, и единственная здравая мысль, которую он успел поймать, говорила о том, что чрезмерно решительному Птице нельзя было позволить натворить глупостей. — Учту на будущее. — улыбнулся он, бережно поглаживая острые колени. — На будущее? — выразительные брови гневно нахмурились. — На будущее. — спокойно повторил Игорь и, осторожно убрав руку со своей груди, сел в постели, притянув к себе Птицу за бёдра как можно ближе, дабы он не начал думать, будто его отвергли — дело было вовсе не в отсутствии желания, тело не умело врать. Почувствовав это, Птица покраснел сильнее, и веснушки на его лице и плечах загорелись россыпью звёзд. Прильнув к приоткрытым губам долгим сладким поцелуем, Гром опустил горячую ладонь на его поясницу, а вторую — на живот, отчего Птица вздрогнул и выдохнул едва слышный стон, чуть подавшись навстречу прикосновениям. — Тшш… — Игорь оставил нежный поцелуй под ушком, сменив оглушительную страсть на ласку. — Если мы сейчас поспешим — а ты явно в настроении спешить — то потом будет больно и плохо. Слышишь меня, Птенец? Нам нужно действовать постепенно. — Угу. — кивнул Птица, вдруг серьёзно его послушав, но оскорблённо поджал губы и спрятал взгляд, позволив каскаду волос стыдливо скрыть половину лица. — Я обещал не причинять тебе боль, и уж тем более, таким образом. — шептал Игорь, вкладывая в сознание Птицы важные слова и оглаживая горячими руками податливое напряжённое тело. — Перерыв был достаточно долгим — тело должно заново привыкнуть, так что давай пока без всей этой… Самодеятельности с акробатикой. Птица фыркнул смешок и немного оттаял, с мягкой полуулыбкой посмотрев на Грома — как бы ни хотелось злиться, это выходило скверно и наигранно. Ему нравилось ощущать заботу и внимание — он получил, чего добивался, и хотел наслаждаться своей маленькой победой сполна, пытаясь подавить мешающие этому смущение, стыд и страх. Уложив его обратно на спину, Игорь стянул с него остатки одежды, и Птица ответил тем же, отчаянно не желая показаться робким и покорным, но его выдавали нервные руки, нерешительные прикосновения, лёгкая растерянность и пылающие алым румянцем лицо и шея. — Ты мне доверяешь? — спросил Гром, глядя в медовые глаза, и бережно опустил изящную ногу Птицы на своё плечо. — Да. — уверенно ответил он, забыв, как дышать, и ему показалось, что за спиной Игоря тоже выросли крылья.***
— Ещё одно опоздание, и ты останешься без премии не только в этом месяце, но и в следующем! Даже не посмотрю на твою раскрываемость, слышишь, Игорь? — отчитал его Фёдор Иванович, неодобрительно покачав головой, и проводил строгим взглядом. — Виноват. — кратко ответил Гром, поправив шарф на шее, и сел на своё место напротив Димы, который тут же заботливо придвинул ему кружку кофе. — Привет! — он выглядел удивительно бодрым для утра понедельника и уже успел собрать все необходимые бумажки для совещания в аккуратную стопку. — Всё хорошо? Ты не говорил, что опоздаешь. — Привет. — кивнул Гром, с благодарностью взяв кружку — утром на завтрак времени не осталось, хотя Птица пытался его убедить, что лишние полчаса в опоздании большой роли не сыграют. — Да я сам не планировал задерживаться, так вышло. — Понял. — Дима улыбнулся — он действительно всё понял, и его наблюдательность говорила о том, что если Игорь не снимал шарф, значит под ним действительно было, что скрывать. — Совещание уже прошло? — спросил Игорь с робкой надеждой в голосе и сделал глоток кофе, в котором почувствовал сладковатый привкус энергетика — секрет бодрости Димы был раскрыт. — Не-а, Прокопенко сам задержался, поэтому перенесли на полчаса. — ещё раз пробежавшись взглядом по бумажкам, Дима протянул их ему. — Ты как раз вовремя! — Вот же блин. — усмехнулся Игорь, покачав головой, и взял документы. — У тебя есть что-нибудь новое по делу? — Проверил свою версию про Мажора — это не он. — разочарованно вздохнул Дубин, поправив очки. — У него алиби, счастливая новая жизнь, жена и кот. — И то хорошо. — Гром кивнул и повторил фразу, которую однажды услышал от отца, — Отрицательный результат — тоже результат. — Ты ещё просил меня связаться с ребятами, которые расследуют разборки между ворами. — вспомнил Дима. — Я обзвонил некоторых, у них действительно есть и изъятые украшения, и задержанные. Улики отдавать отказываются, но можно приехать. — Значит, прокатимся, познакомимся. — Игорь задумчиво постукивал карандашом по столу, глядя в окно. — Про мальчика-барыгу ничего не спрашивал? — Нет, ничего. — Хорошо. — Надеешься встретить его среди задержанных? — поинтересовался Дубин. — У меня есть неплохая рабочая версия, поэтому надеюсь выйти на него через них. — уточнил Игорь и сжал пальцы на переносице — после всего, что случилось утром, совершенно невозможно было думать о чём-то другом. Закрывая глаза, он видел Птицу, абсолютно прекрасного и искреннего, а спрятанные под шарфом свежие засосы пылали так, будто он прямо сейчас бесстыже сидел на коленях Грома, терзая шею неосторожными поцелуями-укусами, и выстанывал его имя дрожащим голосом на пике страсти, забыв про гордость и стыд. Воспоминания кружили голову, как терпкое вино, и оставляли такое же послевкусие — сладкое, с едва ощутимой горчинкой. Игорь смотрел в окно отсутствующим взглядом, скрестив руки на груди, и пытался уместить в своей голове несколько загадок, одна из которых вышла на первый план и уступать другим не собиралась — вполне в характере Птицы. «Почему он поспешил? — задал себе вопрос Гром, и за ним последовал другой, — Почему я поддался?» Ответить на второй вопрос было куда легче, но он таил в себе скрытую вину, поэтому Игорь не мог понять, кто кого спровоцировал на такое неожиданно бурное утро. Мысленно прокручивая события, он понимал, что намёки Птицы были вполне читаемы, хотя… «Или это я поспешил, и у него не осталось выбора?» — вдруг подумал он, но тут же отбросил эту идею. У Птицы выбор был всегда, и там, где Серёжа мог уступить, Птица чётко понимал, чего хотел, а чего — нет. Зная его характер, он мог бы раздразнить и преспокойно уйти заваривать чай, но не ушёл, а даже попытался изобразить из себя бывалую куртизанку — значит, всё случилось не по принуждению или из вежливости. «Да какое там принуждение!» — Игорь тут же опроверг себя и попытался отвлечься, потому что всплывающие в сознании откровенные картинки совершенно не настраивали на рабочий лад. Смена обстановки в виде зала совещаний и обсуждение событий последних дней вперемешку с планами на ближайший месяц тоже не помогли переключиться. Гром смотрел на стол перед собой и видел, как на нём сидел Птица, изящно опустив ногу на ногу, и в его янтарных лисьих глазах плясали алые искорки. «Думай обо мне!» — повторял он, провожая Игоря на работу, и в этот раз ему удалось не просто занять его мысли, а одержать над ними сокрушительную победу. Оставалось только капитулировать. «Да что же тут не так?» — Игорь вспоминал всё в мельчайших деталях, но решительно не видел того, что чувствовал сердцем. Он не сомневался в искренности Птицы, но подозревал, что дело было явно не в нахлынувших чувствах и пробежавшей искре, ставшей пламенем. Гром слишком хорошо понимал его поведение, чтобы наивно поверить в случай — Птица продумывал всё до мелочей на несколько ходов вперёд, и у его поступков всегда была весомая причина. Если он вдруг бросил свои важные ритуалы и решил форсировать события, то у него явно был повод. Какой? «Оставить меня дома как можно дольше, очевидно…» — Игорь открыл блокнот, нарисовал схематичный домик и поставил от него стрелочку. Мысли, сосредоточенные на подробностях спонтанной близости, которая, впрочем, не зашла дальше чрезвычайно откровенных взаимных ласк, не желали возвращаться в странный утренний диалог и воплощались в фантомных касаниях — Гром почти ощущал, как длинные сильные пальцы то судорожно сжимались на его плечах, оставляя следы от ногтей, то со всей нежностью поглаживали его по лицу, чтоб притянуть за очередным глубоким влажным поцелуем. «О чём был тот разговор?» — воспоминания, ещё несколько минут назад напоминавшие вино, вдруг стали вязкими, как патока, но Игорь сосредоточился и начал отматывать их назад: от момента, когда вода тихо шумела в ванной, обволакивая тела, и вплеталась в неторопливые чувственные поцелуи, от которых приятно кружилась и без того лёгкая голова, до мгновения, когда Птица попытался отключить будильник. «Всё это важнее меня?» — капризный голос ворвался в его мысли именно в тот момент, когда Игорь поднял глаза на коллег — ответ напрашивался сам собой. Стараясь не упустить отголоски воспоминаний, он продолжил выуживать слова Птицы, которые постепенно складывались в единую картину: «Ты избегаешь меня? Ты ведь собрался уходить, а мог бы остаться со мной. Да не ревную я тебя к работе!» Вздохнув, Гром отложил блокнот и почувствовал неприятный холодок в груди. «То есть, всё произошло на почве ревности? — он нахмурился, взвешивая доводы, и, к сожалению, они скорее подтверждали теорию, чем опровергали. — Он настолько накрутил себя, что готов был нарушить свои птичьи традиции и отдаться даже без нормальной физической подготовки, лишь бы я наверняка думал только о нём весь день? Ещё и эти постоянные вопросы о том, люблю я его или нет… Блин, Птенец, чтоб тебя… Неужели нельзя просто честно поговорить?» Игорь отчаянно не понимал, когда дал повод для ревности: в последнее время он почти всегда приходил вовремя, а засиживался допоздна с рабочими делами совсем уж редко — не сравнить с тем, как было раньше. К Диме Птица точно не мог его приревновать — они были в достаточно хороших отношениях и время от времени созванивались, чтоб обсудить здоровье Кляксы. Других причин странного поведения Гром не наблюдал, а потому очень хотел скорее завершить рабочий день, чтобы вернуться домой и всё прояснить. В кармане вдруг завибрировал телефон. Достав его, Игорь прочитал сообщение: «Где у нас одеяла и грелка?» На мгновение он завис, обдумывая написанное. Одеяла и грелка. То есть, гнездо всё ещё оставалось актуальным? «Одеяла наверху, грелка — в шкафчике с лекарствами на 2 полке. — написал Гром и добавил, — Как ты?» «Нашёл, спасибо. — последовал ответ буквально через минуту. — Я хорошо. Немного занят». «Занят он!» — мысленно фыркнул Игорь и улыбнулся уголком губ. Почему-то, после сообщений тучи над головой рассеялись, и копаться в ревности и её причинах совершенно расхотелось. «Может, это я сам себя накручиваю?» — он посмотрел на схематичный домик в блокноте и вздохнул — домой хотелось, как никогда прежде. Хотелось поскорее вернуться, упасть в тёплую постель и продолжить то, что началось утром, только не в спешке. «Купишь орешки?» — следом пришло ещё одно сообщение. «Со сгущёнкой или обычные?» «Сергею — со сгущёнкой, мне — обычные. Любые». Гром заулыбался, спрятав телефон обратно в карман, и попытался сфокусироваться на совещании, но вскоре понял, что не упустил ничего важного: одни, как всегда, старались выслужиться, другие непроходимо тупили, третьи пытались найти оправдание своему безделью, а ему самому было особо нечем похвастаться — разве что примерными планами на ближайшее время да одной неплохой рабочей версией, которую озвучивать пока не собирался. Порой казалось, что в его голове находилось подобие маятника: сначала он не мог избавиться от мыслей о работе, а теперь наоборот — не мог себя заставить о ней думать. Впрочем, это был хороший знак, и внутреннее чутьё ему подсказывало, что когда маятник качнётся в обратную сторону, то всё станет на свои места. Кроме того, сегодняшний день обещал добавить информации к делу, и чем активнее он пройдёт, тем будет лучше. — Выглядишь, как влюблённый школьник, честное слово! — тихо рассмеялся в усы Фёдор Иванович, подписывая документы, когда Игорь остался с ним наедине в кабинете. — Сидит себе, что-то в телефоне набирает, лыбится… — Даже отрицать не буду. — добродушно ухмыльнулся Гром и забрал папку. — Ещё бы! — лукаво прищурился Прокопенко, задумчиво постучав пальцами по столу. — Так… Говоришь, нужно моё разрешение на изъятие улик? Кому ты нагадить решил? — Никому. С большой вероятностью улики будут по моему делу. Я не собираюсь забирать все, мне нужны вещи из магазина Стольникова, поэтому хочу, чтоб и следаки остались со своей частью, и мою отдали — всем поровну, никто не обижен, мир, дружба, жвачка. — Игорь по привычке обвёл кабинет блуждающим внимательным взглядом. — Только мне ж просто так никто нихрена не отдаст. Точнее, я знаю, кто может, а кто заартачится и будет требовать бумажку. Настроения бить морды у меня сегодня нет, поэтому я за бумажкой. — Будет тебе бумажка. — пообещал Фёдор Иванович, потянувшись за ручкой. — Опа… — Гром с любопытством заглянул за шкаф, на который сначала привычно опёрся плечом. — Фёдор Иваныч, это у вас обогреватель? Рабочий? — Рабочий, да я им не пользуюсь — стоит на случай аварии в котельной. — ответил Прокопенко, не отрывая взгляда от бумаг. — Тебе нужен? — Я б забрал на какое-то время. Можно? — Конечно, бери! Заморозил Серёжку в своей берлоге, да? — тихо рассмеялся он и по-отечески тепло улыбнулся. — Я тебе ещё в том году предлагал заняться окном. — Да как-то всё не до того было. — заулыбался в ответ Игорь и присел в кресло напротив. — Мы хорошо заклеили раму, но как потеплеет, её точно нужно будет ремонтировать. — Золотые слова! — одобрительно кивнул Фёдор Иванович. — Я от своего предложения не отказываюсь — зовите, если будет нужна помощь. А пока держи бумажку и заходи за обогревателем, когда удобно. — Спасибо! — Гром пожал ему руку. — Если больше не пересечёмся сегодня, тёть Лене привет! — Передам, а ты Серёже передавай! — Обязательно! — Игорь почувствовал, как тепло разлилось мёдом в груди, и желание вернуться домой мотивировало как можно быстрее закончить все запланированные на сегодня дела. — Ну что, едем смотреть улики? — улыбнулся лёгкий на подъём Дима. — Едем! — бодро отозвался Игорь, положив разрешение на изъятие улик в папку с документами, и вдруг замер — визуально папка была полной, но чего-то важного в ней явно не хватало, поэтому он принялся нетерпеливо перебирать содержимое. — Блин, Дим, я, кажется, посеял портрет барыги, который ты нарисовал… — Ничего, я могу набросать новый! — отмахнулся Дубин. — Ерунда, правда, не бери в голову. — Это хорошо, но… — Гром задумался, взвешивая несколько вариантов выхода из ситуации. — Давай-ка по классике составим фоторобот. Жулики художества вряд ли оценят, а так у них даже повода для шуток не будет. — Давай! Художника может обидеть каждый, но не каждый сможет убежать. — охотно согласился Дима, усмехнувшись, и включил компьютер, подвинув своё кресло, чтоб Игорь сел рядом. — О, кстати! — он немного пошарил в кармане рюкзака и достал блестящее сине-зелёное перо. — Держи, это Птице, я ж обещал. — Спасибо! — заулыбался Гром, взяв подарок, и с любопытством его осмотрел. — Птенец оценит. Ты Кляксу ощипал, что ли? — Не, она сама так решила. — Дима улыбнулся в ответ. — Как говорил Птица, без рулевых перьев — а это как раз одно из них — Клякса никуда не полетит. Видимо, ей хочется задержаться у меня подольше — к тому времени, как заживёт крыло, хвост ещё точно не отрастёт.***
Повернув ключ в замке, Игорь зашёл домой. В квартире было темно и тихо — судя по всему, Птица спал. Стараясь сильно не шуметь, Гром осторожно поставил на пол обогреватель и пакет с покупками, повесил куртку, разулся и, расстёгивая на ходу рубашку, прошёл ближе к дивану, на котором среди причудливо разложенных подушек, простыней, пледов и одеял лежал Птица и обнимал остывшую грелку обеими руками, словно пытаясь забрать из неё последние крохи тепла. Глядя на него и слушая размеренное дыхание, Игорь почувствовал, как от нахлынувших чувств защемило в груди — Птица выглядел обманчиво беззащитным, его хотелось укрыть собой, обнять обнажённые плечи, но перед этим оставить на них россыпь поцелуев, коснуться губами каждой веснушки и родинки. Соблазн был велик, но Гром целомудренно поцеловал его в висок и провёл ладонью по мягким рыжим волосам. — Я дома. — едва слышно шепнул он, не зная, кто проснётся, и неожиданно оказался в решительных, но ещё слабых ото сна объятиях — собственнический жест выдал Птицу, и в темноте сверкнули янтарные глаза. Его губы нашли губы Игоря, тело которого отзывчиво напряглось — воспоминания об утре были слишком свежи, а чего могла обещать ночь, оставалось только догадываться. — Птичка моя… — он расцеловал тёплые щёки и, убрав грелку в сторону, прилёг с краю, бережно обняв Птицу в ответ. — Я скучал. — прошептал Птица на ухо, забираясь ладонями под рубашку, и вжался всем телом в Игоря, уткнувшись носом в его шею — жест безграничного доверия, присущий диким зверькам. — Как рабочий день прошёл? — И я скучал. — Гром ласково поглаживал его по обнажённой спине, прикрытой чёрным кашемировым палантином, имитирующим крылья. — День прошёл отлично — с мыслями о тебе. Услышав желанные слова, Птица расцвёл, затрепетал в его руках и почти засиял — его неземные лучистые глаза блестели расплавленным золотом, и Игорь не мог отвести от них взгляда, чувствуя, что ещё немного, и он снова поддастся птичьим чарам, поверит в то, что в его руках Феникс, волшебная бестия из древних легенд, и забудет обо всём на свете, даже о ревности, которую непременно нужно было как-то обсудить, не вызвав бурю негодования. — Я принёс ещё один обогреватель. — Гром начал издалека и поэтому немного нервничал. — Или уже не надо? — Надо! Очень! — уверенно кивнул Птица и чуть вздрогнул то ли наигранно, то ли действительно от нехватки тепла. — Со вторым точно будет лучше. — Значит, устроим тебе домашнюю миграцию в Африку. — Игорь поцеловал его в лоб и поднялся с кровати, чтоб подключить обогреватель. Птица не был дураком и чувствовал любую фальшь, а Игорь не умел аккуратно начинать серьёзные разговоры — этим даром обладал только Серёжа. Чувствуя на себе сверляще-пристальный взгляд, он пытался потянуть время, чтоб собрать все свои беспокойства в чёткую адекватную мысль, но, как назло, ничего не получалось, а любое неосторожное слово грозило оставить глубокую рану в чутком сердце. — Почему ты вдруг подумал, что второй обогреватель уже не нужен? — очаровательно улыбнулся Птица, приготовившись держать оборону, и закутался в чёрный палантин, словно в броню. — Я думал, что тебе сначала нужно тепло, все эти штуки, о которых ты рассказывал, а потом… — Гром запнулся, понимая, что очередная попытка начать диалог нормально, провалилась. — Потом то, что случилось утром. Не наоборот. — Но мне было тепло с тобой утром. — абсолютно честно ответил Птица и, к удивлению Игоря, не стал нападать на него с возмущениями и строить из себя обиженного и оскорблённого. — Одеяла и прочее — это, в первую очередь, замена тепла того, кто должен быть рядом, вот и всё. Поэтому я и просил тебя остаться. Включив обогреватель, Игорь вернулся и присел на край дивана, тяжело вздохнув. Мысли путались, Птица звучал крайне убедительно, но что-то всё так же неприятно кололо душу, будто глубокая мелкая заноза. — Что тебя тяготит? — обеспокоенно нахмурился Птица, и лёд в его глазах растаял — видеть вечно уверенного Грома таким растерянным было выше его сил. Лёгкие руки-крылья обняли Игоря со спины, закутав в мягкий кашемир, и он медленно выдохнул, отклонившись на плечо Птицы. — Я весь день голову ломаю… Ищу причину. То ли я поспешил и набросился на тебя, то ли… — Временами я забываю, что ты не просто охотник, а сыщик, который любит искать во всём таинственную связь. — раздражённо цокнул языком Птица и потёрся носом о его висок, ласково воркуя. — Охотник, сыщик… Я мент, Птенец. — тихо рассмеялся Гром, и Птица, обняв его крепче, тоже фыркнул смешок. — Будто приговор себе вынес! — улыбнулся он, явно настроенный на разговор благосклонно. — Мне не нравится это слово. Ты не должен называть себя так, будто являешься одним из стаи глупых серых голубей. — Я как раз и чувствую себя глупым серым голубем. — Игорь погладил обнимающие его руки и, взяв одну, мягко поцеловал костяшки пальцев. — То толкаю речи про чувства, будто всё о них понял, то не могу двух слов связать. — Если ты думаешь, что попытался сегодня взять меня силой, и я тебе частично поддался, то разочарую. — Птица запомнил, с чего начал Гром. — Это было по любви. — Я в этом не сомневался. — обернувшись, Игорь посмотрел в янтарные глаза и вдруг нашёл нужные слова. — Меня насторожило то, что ты начал говорить про избегание, про то, как не хочешь, чтоб я уходил, а потом будто попытался меня остановить, и тебе это удалось. Ревность ты отрицаешь, но согласись, что выглядит похоже. Это не значит, что я жалею. Мне просто хочется стереть недосказанность. — Та-ак… — устало протянул Птица, внимательно всё выслушав, и усмехнулся. — А почему ты не думаешь, что у меня просто могло не быть никакой причины? Пробежала искра, полыхнул пожар — при чём тут вообще ревность? Или у вас с Сергеем всё происходит исключительно по расписанию и особым поводам? — Потому что это ты. — пропустив колкость мимо ушей, Игорь бережно набросил на его плечи лежащий рядом халат. — Спонтанность — не твой почерк. — Кощунственно заниматься любовью из ревности, не находишь? — Птица сощурился и сделал очередной ход, будто играя в шахматы. — Ты допускаешь, что я мог так манипулировать? — Допускаю. — честно признался Гром, не желая лукавить и юлить. — Но не верю. — Правильно, что допускаешь. — тонкие губы растянулись в хитрой улыбке — Птица был крайне доволен словами, на которые любой другой вполне мог бы обидеться. — И что не веришь, тоже правильно, хотя твои переживания не беспочвенны. — приблизившись к Игорю, он нежно поцеловал уголки его губ, взяв лицо в лёгкие ладони, и шепнул, — Пойдём на кухню, а то ты наверняка весь день нормально не ел. — Пойдём. Честно говоря, с ног валюсь. — мягко улыбнулся Гром и подал Птице руку, чтобы тот аккуратно перешагнул крепостные стены из подушек и одеял. — А я говорил, что ты после работы обычно ни жив ни мёртв, но кто бы меня послушал! — закутавшись в тяжёлый халат, Птица прошёл на кухню, включил свет, поставил чайник и лениво потянулся, зевнув. Было приятно видеть, что он пребывал в хорошем настроении, и даже разговор, который поначалу сулил ослепительную ярость, непонимание и, как следствие, крупную ссору, совершенно его не тревожил — возможно потому, что ему нечего было скрывать и плести искусную паутину лжи, выставляя себя жертвой обстоятельств. Игорь ценил в Птице простую, но любопытную черту характера: он отвечал тем же, что предлагал собеседник, поэтому платил честностью за честность, а ложью — за ложь. Подобное поведение прослеживалось в нём почти всегда, поэтому Гром рискнул, рассказав ему о своих переживаниях начистоту, но знал, что с большой вероятностью Птица искренне с ним поговорит, даже если перед этим устроит локальный апокалипсис. — Я немного пережарил и переперчил мясо, но оно вполне ничего. — предупредил он, разогревая ещё не успевший остыть ужин, и Игорь улыбнулся, оценив жест заботы. — Это лучше, чем недожаренное и недоперчёное. — философски заметил он и сел за стол, с любопытством наблюдая за птичьими кулинарными подвигами. Серёжа отлично умел делать несколько дел одновременно, поэтому мог слушать подкаст, следить за кофе в турке и варящейся картошкой на плите, параллельно нарезая салат и успевая мыть посуду. Если же готовкой занимался Птица, то кухня превращалась в поле боя, где всюду стояли горы грязных тарелок, на столешнице валялись ножи, вилки и ложки, будто мечи павших воинов, а дома обязательно пахло, как на индийском рынке: пряный аромат перца окутывал с ног до головы, согревая лучше любых одеял и пледов. — Держи. — Птица поставил перед Игорем произведение кулинарного искусства: жареное в соевом соусе мясо с рисом басмати, который приобрёл жизнерадостный рыжеватый оттенок из-за обилия специй. — Вот это да! — неравнодушный ко всему острому Гром оценил блюдо по достоинству, чем вызвал у Птицы довольную широкую улыбку. — А ты говорил, что лучше всего готовишь доставку. — Но это ведь правда! — повёл плечом Птица, подмигнув, и налил себе огромную кружку чёрного чая с лимоном. — Просто сегодня пришло вдохновение. Кстати, а ты купил орешки? — Да, принеси пакет, пожалуйста, он у двери. Птица выпорхнул из кухни и через мгновение вернулся, заглядывая в пакет с любопытством сороки. — Так, это Сергею… — он равнодушно отложил печенье со сгущёнкой в плетёную конфетницу. — Ну надо же, тут ассорти! — достав огромную пачку с разными видами орехов, Птица нетерпеливо её открыл, и его довольная улыбка стала ещё шире. — Чудно, просто чудно. Спасибо! — На здоровье! — Игорь с аппетитом уплетал ужин и улыбался, поглядывая на Птицу, который удобно устроился за столом напротив и начал жевать орешки вприкуску с мёдом. — Ну так вот… — задумался он, вальяжно махнув рукой, отчего халат слегка съехал с его веснушчатого плеча. — Мы остановились на ревности, кажется. — Да. — кивнул Гром, уже не чувствуя того напряжения, с которым зашёл домой. Птица менялся, несмотря на то, что его повадки оставались прежними, и не только умение, но желание строить диалог отличало его от того оглушённого и ослеплённого страхом и злобой зверя, с которым Игорь впервые столкнулся на своей территории. — Хочешь, я расскажу тебе сказку? — Птица сделал глоток чая, облизнувшись. — Давай. — Игорь с любопытством посмотрел на него, отложив вилку, и подпёр голову рукой, приготовившись слушать. — Ходят легенды, что во времена Второго Отца Ворона жил искусный охотник, охранявший птиц от налётов соколов и ястребов. У него не было имени, поэтому все называли его Стражем — с его жертвенностью и умением спасать жизни ближних мог сравниться разве что сам Отец-Ворон. Говорят, Страж был самым чёрным вороном из всех вознёсшихся и ныне живущих, поэтому умел сливаться с темнотой, становиться невидимым, а ещё он никогда не спал, точнее, его глаза спали по очереди: то левый, то правый, но сам он всегда был начеку. Однажды, находясь на посту уже несколько долгих дней и ночей, он решил задремать, поэтому закрыл правый глаз, но вдруг услышал шорох крыльев справа. Он открыл правый глаз и закрыл левый — шум повторился, но уже с левой стороны. Притворно закрыв оба глаза на мгновение, он вдруг резко открыл их и вцепился в горло молодому соколу, пытавшемуся его перехитрить. Какое-то время они боролись, пытаясь расклевать друг другу шеи в кровь и выщипать перья, но Страж успел нанести соколу серьёзную рану когтями, и тот камнем упал с гнезда мирового древа прямо к корням. — Смертельную рану? — уточнил Игорь. — Он погиб? — Подожди, слушай дальше! — Птица посмотрел на него с лёгкой укоризной, как на нетерпеливого ребёнка. — Шли годы, рассказ о соколе, почти перехитрившем Стража, стал легендой, и многие хищные птицы хотели испытать удачу и подобраться так близко, как это удалось ему, только они даже не могли долететь до ветви, на которой сидел Страж, потому что выживший в той схватке сокол не желал, чтобы кому-то досталась победа, а потому умело отгонял всех нарушителей покоя. — Умно! — отметил Игорь, оценив поворот сюжета. — Выходит, сокол практически лишил Стража работы? — Можно сказать, что да. — усмехнулся Птица, увлечённо выбирая из пачки орехов миндаль. — Невольно стал помогать, и всё из-за того, что не желал видеть тех, кто мог оказаться лучше него. — Так… — жуя последний кусок мяса, Гром серьёзно задумался. — Всё это должно было натолкнуть меня на мысль, что ты не желаешь видеть рядом со мной кого-то лучше тебя, так? — Верно. — Птица кивнул, отправив в рот орешек. — Но… Со мной рядом нет никого лучше тебя, и не предвидится. — Игорь растерянно искренне ему улыбнулся. — Мне никто другой не нужен — какой смысл меня ревновать? Тем более, к работе, на которую ты так не хотел меня пускать. — Я не ревную тебя к работе. — абсолютно спокойно ответил Птица, грея руки о кружку с чаем. — Я ревную тебя к той птице, на которую ты сейчас охотишься. Он занимает твои мысли — не я, и мне это не по душе. — О чём ты вообще? — то, о чём шёл разговор, казалось Грому сюрреалистичным сном. Поднявшись со своего места, Птица вышел в комнату и вернулся с потерянным портретом мальчика-барыги. — О нём. — он протянул Игорю листок бумаги, усмехнувшись, и внимательно вгляделся в его лицо, желая увидеть реакцию. — Птенец, ты такой умный, но такой дурак порой… — Гром равнодушно взял портрет, покачав головой, и отнёс его в папку с делом. — Это взаимно! — крикнул ему вслед Птица и демонстративно скрестил руки на груди — эффектный ход не удался, но поражение грело душу лучше любой победы. — Откуда ты вообще взял этот рисунок? — вернувшись на кухню, Игорь налил себе кружку кипятка и развел в нём две ложки малинового варенья. — Изучал папку? — Вот ещё! — хмыкнул Птица. — Я в твоих вещах не ковыряюсь, как и ты — в моих. Ты уходил в спешке и выронил. — Да, точно. — Игорь вспомнил, как машинально перебрал документы, наспех всё сложил и выбежал из дома — неудивительно, что можно было выронить листок. — Так, стоп… — Угу? — Птица с учтивой улыбкой смотрел на него, взмахивая веером рыжих ресниц. — Ты соотнёс время и поступки? — Да. — Гром провёл ладонью по лбу и упёрся рукой в столешницу. — Ты увидел рисунок после того, как я ушёл на работу, следовательно… — Следовательно, по-настоящему ревновать тебя я начал после — ты думаешь в верном направлении. — кивнул Птица, сделав ещё один глоток чая. — Если быть до конца честным, мне давно уже было любопытно, каким делом сейчас занят твой прекрасный ум, и то, что ты думаешь о ком-то так же долго, как когда-то думал обо мне, не воодушевляет, знаешь ли. — Птенец, это же профессиональный интерес. — в сотый раз повторил Игорь свою мысль и, помешивая варенье в кружке, вернулся за стол. — У меня ничего не может быть с объектами работы. — Я тоже когда-то был объектом твоей работы! И вот — смотри! — Птица обвёл порывистым жестом кухню и себя в полураспахнутом халате, отчего Игорь добродушно рассмеялся. — Это исключение из правил, и таких, как ты, больше нет. Мне никто другой не нужен, так почему ты мне не доверяешь? — он примирительно подал руку, и Птица робко потянулся навстречу. — Потому что… — Птица задумался и чуть нахмурил брови, пристально глядя на свою ладонь в уверенной крепкой руке Игоря. — Нет, тебе я доверяю. — Тогда в чём дело? — Гром смотрел на него, почти не моргая. — Дело в сказке. — поднял взгляд Птица. — Если я не хочу, чтобы появился кто-то лучше меня, то дело во мне и моих внутренних сомнениях. — Это огромная глупость, слышишь? — Игорь накрыл ладонь Птицы своей второй ладонью. — Даже если допустить мысль о том, что на свете есть кто-то умнее, хитрее или красивее тебя, мне нужен ты, я тебя выбрал. Я не сравниваю, не ищу альтернатив — мне это попросту незачем. — Я часто думаю о том, что ты с умом выбрал себе врага в моём лице, а с любовью промахнулся знатно — я хоть и жаден до неё, но совершенно не достоин. — Птица горько усмехнулся, пожав плечами. — У каждого свои роли, которые получаются лучше. Любить меня — камни глотать, Игорь. — Давай ты не будешь за меня решать, кого мне любить, ладно? — Гром ободряюще улыбнулся, и Птица, подняв взгляд, тоже ответил ему полуулыбкой. — Кажется, мы уже говорили об этом, но лишний раз обсудить то, что продолжает болеть — это как сменить пластырь на ране. — Какой там пластырь — меня придётся разматывать, как мумию! — хмыкнул Птица, откинув волосы с лица. — Пусть так! — рассмеялся Игорь, поглаживая большим пальцем его запястье. — Ты сказал, что не достоин любви, но разве ты думаешь обо мне в этой парадигме? Задаёшься вопросом, достоин я или не достоин? — Нет. — покачал головой Птица, внимательно слушая. — А почему я должен так о тебе думать? — Потому что меня никто никогда не любил. — голос Птицы дрогнул, и он добавил, — Кроме Сергея. В детстве. Если есть причины меня ненавидеть, должны быть причины для любви, но их нет. — Логично, но… — Игорь задумался. — Допустим, у тебя есть причины меня ненавидеть. А любишь ты меня за что? — За… — Птица нервно кусал губы, пытаясь найти ответ на такой простой вопрос. — Не знаю. За… Доверие. Просто так. — Я тоже ценю то, что мы научились доверять, а не пытаться перекричать друг друга. — в памяти всплыли дни, когда Игорь уворачивался от летающей по дому посуды, которая, впрочем, не норовила попасть ему в голову, зато создавала эффект грандиозного скандала. — Вспомнил разбитые тарелки, да? — усмехнулся Птица, опустив голову, и крепче сжал руку Грома. Изящные пальцы вдруг стали холодными — признак волнения, страха и дискомфорта. — Вспомнил. — кивнул Игорь и, поднявшись со своего места, подошёл ближе, чтобы обнять его и согреть в объятиях — Птица тут же охотно встал и крепко обнял его в ответ, спрятав лицо в изгибе шеи. — Но я не люблю тебя меньше из-за этого, и мне не нужно искать кого-то лучше. — шептал Гром, вслушиваясь в тихое дыхание. — Я тоже люблю тебя просто так. В этом и смысл. — Слушай, Игорь. Насчёт утра… — Птица вернулся к началу разговора. — Я действительно себя накрутил, но то, что было потом — не из ревности, правда. Даже если ты не веришь, я ничего не планировал и никакой цели не преследовал — разве что пытался раздразнить тебя сильнее обычного, только мне так хотелось твоего тепла и внимания, что невозможно было остановиться. — Я верю, Птенчик, верю, и твои желания были абсолютно взаимны. — улыбался Гром, ласково ероша медово-рыжие волосы. — Но я тоже успел себя накрутить, как видишь. — Вижу! — улыбнулся Птица и, чуть отстранившись, посмотрел в добрые понимающие глаза Игоря. — Спасибо за этот разговор. Я люблю тебя, хоть и всё ещё пытаюсь с этим бороться. — У тебя чуткое сердце, как бы ты ни старался это скрыть. — поцеловав его в лоб, Гром вздохнул полной грудью, ощутив, как на душе стало совсем легко. — Но, как оказалось, мышление ревнивого собственника! — повёл бровью Птица, вдруг заговорщически сверкнув янтарными глазами — его поведение всегда стремительно менялось, и искренность, граничащая с раскаянием, снова ушла на второй план. — Ты же внимательно слушал историю? Чем она закончилась? — Тем, что ястреб лишил Стража работы, желая быть единственным. Невольно стал помогать. — Игорь заинтересованно склонил голову вправо. — На что ты намекаешь? — На то, что в порыве ревности к симпатичному юноше, я навёл кое-какие справки, благо Сергей оставил доступ открытым. — губы Птицы растянулись в коварной улыбке. — Думаю, тебе будет любопытно посмотреть. — Ты что, искал человека по приблизительному портрету, не имея других данных? Это ж как иголку в стоге сена! — Игорь смотрел на Птицу с восхищением, граничащим с лёгким испугом. — Уверен, что Серёжа не одобрил бы твои методы. — Но я-то не Серёжа. — Птица гладил его по плечам, источая гипнотическое очарование змея-искусителя, предлагающего сорвать запретный плод. — Я нашёл некоторые профили в соцсетях, случайные фотографии, записи с камер… Хочешь — удалю все данные прямо при тебе. Если ревность — плохое чувство, то есть смысл избавиться от её последствий, да? Или всё же нет? — озорно подмигнув, Птица вновь широко заулыбался, довольный вниманием к себе и восторженным взглядом — всё-таки он был определённо лучше красивого юноши с томными глазами. — Ты явно смог извлечь пользу из плохого чувства. — Игорь подхватил Птицу на руки, и тот довольно защебетал, крепко обхватив его шею руками. — Но я же внимательно слушал сказку… — Угу? — оказавшись в своём гнезде, Птица удобно устроился среди подушек и, глядя снизу вверх на сидящего на подлокотнике Грома, принялся лениво поглаживать его колено расслабленными пальцами. — Сокол не позволял хищным птицам даже приблизиться к Стражу, так? — Так. — А с какой целью ты искал парня с портрета, м? — охотничий инстинкт Игоря едва ли можно было обмануть, и Птица прекрасно это понимал. — Мне было любопытно. — честно ответил он, выбрав правду своей основной тактикой на сегодня. — И только? — Нет! — длинные ноги Птицы игриво выглянули из-под халата, дразня. — Я подумал, что, если покажу тебе свои находки, ты станешь любить меня сильнее. А если эти данные увлекут тебя, заставив забыть обо мне, сне и отдыхе, то я достану список тех, кого ты выберешь в качестве подходящих под портрет, и найду способ их отпугнуть. — Неплохо спланировано. — одобрительно кивнул Игорь, рассмеявшись. — Гаденько. — А чего ты от меня ожидал? — развёл руками Птица, широко улыбаясь, и сел в постели, притянув колени к груди. — Но я открыл все карты, потому что не хочу терять доверие. Данные оставлю просто так — бери и пользуйся, мне не жалко. Но на всякий случай, будь начеку. — Спасибо. — Гром любовался им, не скрывая, и Птица это чувствовал, поэтому пытался продемонстрировать всю свою красоту сразу: красивые ноги, точеный птичий профиль, линию ключиц. — И за предупреждение тоже. — Да брось! — отмахнулся он отточенным театральным жестом, открывающим изящные запястья и длинные кисти рук в выгодном свете. — Я сейчас быстро умоюсь и вернусь к тебе. — поцеловав его в висок, Игорь нехотя поднялся и направился в ванную. — Чем займёмся? Будем смотреть, что я нашёл? — спросил Птица вслед, забираясь под тяжёлое одеяло. — Конечно, нет. — Гром обернулся и поймал пристальный взгляд улыбающихся лукавых глаз. — У нас точно есть дела поважнее.