***
Как это объяснить? Она мяла пальцы, сидя на койке у себя в комнате, и задумчиво смотрела вперёд невидящим, пустым взглядом, какой бывает, когда сильно концентрируешься на одной мысли и ловишь её, как кошка ленту. Бесполезно. Это необъяснимо. Она кое-как заставила себя вернуться в душевую и закрутить вентили, наблюдая за тем, как обильно набежавшая вода кружится водоворотами в сливах. Затем с опаской обошла ощерившиеся открытыми дверцами шкафчики. Сглотнув, взяла свои вещи и оделась уже в дверном проёме, чтобы мигом выскочить в общий коридор. Там она тут же столкнулась плечом с одним из сотрудников и еле слышно извинилась, быстро удаляясь от раздевалки прочь. Сотрудник, посмотрев на новенькую — белую как мел, с дрожащими губами и мокрыми, встрёпанными волосами — недовольно покачал головой и ушёл в мужское крыло. Теперь же Тедди доедала свой ужин на кровати и рассуждала здраво. Подойти незаметно со спины никто бы не смог, да чёрт, даже если смог бы — как потом объяснить всю эту ерунду с затоплением душевой и треклятыми шкафчиками?! Здесь словно напоказ поорудовал наглый полтергейст, решивший обратить своё внимание на одинокую девушку и поразвлечься с ней. Она поджала ноги и без особого аппетита поковыряла картофельное пюре с горошком и морковкой, отставила тарелку на прикроватную тумбочку и сцепила руки в замок, задумчиво положив на них подбородок. Первый день на постоянной работе нельзя назвать совсем уж плохим, но и никак не удачным. Было в Маунт-Мэссив то, что пугало и запутывало её. Конечно, пока она проходила стажировку, все нюансы клиники ей не демонстрировали: сегодня же сотрудники словно сняли с глаз шоры и провели по старым коридорам, показали не просто безумных, а ещё и опасных пациентов, к которым отношение было ещё более жёстким, чем к более безобидным лечащимся. Хотя и к тем, и к другим поблажек или милосердия со стороны персонала проявлено не было ни единого разу, на памяти Тедди. Она вздохнула и потёрла лоб рукой: быть может, зря вообще впуталась в это дело? Непохоже, чтобы доктор Уилсон нуждался в ассистенте, который помогал бы с постановкой диагнозов и наблюдением за пациентами. Кажется, её сюда приставили как ещё одного контролёра, который неукоснительно соблюдал бы действующее лечение доктора. Но лечение ли это было? Она видела за сегодняшний день множество людей, и впечатление сложилось в ещё более удручающую, чем прежде, картину: кажется, тотальное безразличие со стороны санитаров здесь подкреплялось ещё и врачебным попустительством. Многие мужчины, которые здесь содержались, были поражены разного рода кожными инфекциями. Ноги некоторых были покрыты незаживающими, некротическими язвами, отчего люди были прикованы к коляскам. Других держали привязанными к койкам кожаными ремнями. Некоторые пациенты казались крепкими и рослыми мужчинами, но все без исключения дрожали, замыкались и цепенели при виде докторского состава или санитаров. И если первые вели себя равнодушно, то вторые не упускали шанса усмехнуться или бросить многообещающий взгляд на подопечного. Да, такое было наверняка во многих клиниках. Да, даже с малой властью человек меняется в дурную сторону. Да, не только в Маунт-Мэссив творился подобный произвол… Но было во всём этом какое-то глобальное и злое единство общего плана, которого пока Тедди не видела и не знала. Она помяла пальцы и откинулась на подушку, взяв из выдвижного ящичка тумбочки планшет. Скучающе пролистав одну из книжек, она со вздохом вперилась взглядом в потолок. Как бы там ни было, ей лучше поспать. Всё равно она одна ничего здесь не решает, но раз пришла работать, изволь выполнять свои обязанности без отлынивания. Делать-то всё равно нечего: даже если Тедди скажет, что эта работа ей не подходит, она подписала контракт и вынуждена будет заплатить громадную неустойку. С такими неутешительными мыслями, она выключила лампу: верхний свет погасила уже давно. Повернулась на правый бок и подложила под подушку руку, потухшим взглядом разглядывая тёмную комнату. Что-то высокое и массивное у окна — обычный шкаф, куда она сложила одежду и дорожный рюкзак. Рядом колченогий стул. Письменный стол. Сквозь маленькое окошечко льётся тусклый ночной свет. Тедди стало вдруг беспокойно. Жилое крыло, соединяющееся с общим узким коридором, отсекалось стальной решёткой, запиравшейся на ключ. Выйти отсюда можно было ещё через одну дверь, но только во внутренний двор с баскетбольной площадкой, заасфальтированным кружком для прогулок с пациентами, зданием невысокой часовни и некоторыми хозяйственными постройками. Во всех корпусах дежурила охрана, коридоры и отделения — все до одной комнаты, включая её собственную — согласно распоряжению руководства «Меркоф» были снабжены видеонаблюдением. Сначала Тедди было не по себе знать, что за каждым её шагом так пристально наблюдают. Но сейчас это придало хоть какую-то надежду, что в случае чего — например, если кто-то зайдет к ней посреди ночи — охрана увидит и моментально среагирует… Незаметно для себя, прокручивая одни и те же тревоги в голове, девушка погрузилась в сон. По подушке разметались тёмно-каштановые волосы, рука подрагивала, когда Тедди что-то снилось. И некоторое время в её комнате было действительно тихо… Тёмная материя, похожая на дым, прошла сквозь дверь миллионами витающих частиц, подобных пыли. Она плыла по воздуху, складываясь в один плотный, сгущающийся образ, и в лунном слабом свете стала чуть более зримой и ясной: вырисовались очертания спины и плеч, сильной широкой шеи и бёдер… Чёрное облако пыталось соединиться кусочками пазла в общую картину, развеивалось и снова упрямо собиралось воедино, двигаясь к кровати, на которой неподвижно лежала крепко спящая девушка. Оно двигалось бесшумно и кружило внутри себя, подобно небольшому торнадо, снова и снова формируя торс, руки, плечи, бёдра… и опять рассыпаясь в ничто. Медленно, этот странный чёрный рой навис над Теодорой: мрак внутри него копился и множился, и кажется, в нём, как в грозовой туче, засверкали и заискрились крохотные серебряные молнии. Слабые вспышки прошлись по объёмной чёрной спине, вычерчивая рисунок позвонков. Осенили формирующийся купол черепа, осветили глазницы и челюсти. Проникли ниже, ветками сосудов разошлись по мощной грудной клетке и мышцам живота. Опустились ниже, осветив бока и выпуклый пах. А затем, стегнув по ногам и рукам, вспышки поглотили сами себя и заставили облако развеяться с громким электрическим щелчком, отчего лампа на тумбочке и верхние споты вдруг сверкнули, как при перенапряжении. Свет озарил комнату, искры от перегоревших ламп и расплавленные кусочки светильников посыпались на пол. Вскочившая с криком Тедди сжалась на кровати, перепугано глядя на взорвавшиеся электрические лампы и ни черта не понимая, что же здесь происходит?!***
Шестнадцатое сентября. 12:21, Маунт-Мэссив. Западное крыло. Мужское отделение На завтрак пациенту была прогорклая овсяная каша, два бутерброрда и целая горсть разнообразных пилюль, таблеток и препаратов. В крохотное окошко, куда даже ладонь у содержащегося в одиночной камере — язык не повернётся это жуткое место назвать палатой — не поместилась бы, санитар быстро просунул поднос и удалился на пару шагов, заложив за спину руки. Мужчина могучего телосложения стоял спиной к двери и лицом к стене у своей койки, никак не отреагировав на внешние раздражители. Тогда санитар вздохнул и подошёл ближе к двери, сжал руку в кулак и пару раз хорошенько треснул по стальной обшивке: — Эй, здоровяк! Твой завтрак! Тедди сосредоточено нахмурилась, покосившись на санитара, и тот пояснил: — Всегда с этими парнями так. Что с ним, что с его братцем. Никакого понимания, сплошной игнор, а потом проблемы. Раскидает все пилюли… но у нас всё схвачено: мы уже добавили препараты в еду. — Так они же проглотят двойную дозу! — процедила девушка недовольно, но санитар лишь усмехнулся: — Вовсе нет. Если не увидит таблетки на подносе, сообразит, что мы нашпиговали ими жратву. Не бойся, он не дурак… в каком-то смысле… и травиться не будет, а без седации к братьям заходить запрещено. — Чем они так опасны? — поинтересовалась Тедди. Санитар с легкой насмешкой в голосе небрежно сказал, пожав плечами: — Если не видишь ничего опасного в том, что эти двое — настоящие каннибалы, и людей разделывали как индюшек, а останки хранили у себя в морозилке… тогда, конечно, всё в порядке. Но поверь, эти парни — вот он и его близнец — они смотрят на нас с позиции «что бы такого у этих неудачников отъесть». Тедди не подала виду, что встревожилась. Персонал порой снабжал её такими фактами, от которых поневоле станешь параноиком, но ей с этими пациентами ещё не один год, возможно, работать, так что пришлось наклеить ухмылку на лицо и ответить санитару в тон: — Готова поспорить, на меня реакция будет незначительной: больно костлявая по сравнению с тобой, Уайт. А у тебя можно и почками полакомиться, и ногу обглодать, и мясо с боков срезать. Много чего полезного, в общем, с тобой сделать. Так что посторонись, я погляжу поближе на пациента. У нас же есть пункт «визуальная оценка» в обходной документации… Санитар по фамилии Уайт скривился и подвинулся, освободив место у окошка, и Теодора с видом победителя заглянула в него. Мужчина, которым её так пугали, по-прежнему стоял у стены, и только сейчас Тедди заметила, что он абсолютно обнажён. Она озадаченно повернулась к Уайту. — Я не буду его упрашивать спрятать стручок, — покачал тот головой. — Это всё равно бесполезно. Если тебя это беспокоит — отвернись. — Ладно, — не смутилась Тедди и начала невозмутимо надиктовывать. — Воспалённый эпителий в области поясницы, лопаток, на ногах и по линии вен на руках. Состояние: глубокие язвы, минус-ткань… — она пригляделась, Уайт за спиной неохотно царапал в карточку её замечания. — Поверхности гнойными корками не покрыты, что свидетельствует о достаточной кожной регенерации. Грануляции, кажется, розовые… Записал? — Да. Может, пойдём уже? — Жаль, что не могу рассмотреть его спереди, — посетовала Тедди. — Пациент! Будьте добры, повернитесь. Он не отреагировал, разумеется. Санитар заметно развеселился: — А ты ему спляши, может, получится? Скривившись, она подождала ещё с минуту, но близнец так и не повернулся: лишь его бугристая мышцастая спина вздымалась от глубокого дыхания. Вздохнув, Теодора поманила санитара за собой. Стоило персоналу отойти от двери, как поднос громко брякнул в камере. Близнец принялся за завтрак. … Сколько здесь было больных, каждый — со своей историей? Многие несчастные оказались изъязвлены странными аллергиями и кожными поражениями, некоторые не могли сами питаться, отчего к ним подключали специальные трубки и катетеры. Часть пациентов, которых навестила за утро Тедди, были вовсе одной большой гнойной раной: их, очевидно, оставляли умирать в своих койках, никто не заботился об их пролежнях, судя по запаху, не усердствовали над гигиеной. Были случаи, когда пациент испражнялся под себя, если безответственный санитар не успевал подойти с уткой. Такие люди были испуганы и забиты. Они жались к стенам и койкам, прятали глаза и дрожащие руки. В тех, кому не посчастливилось пребывать в стенах Маунт-Мэссив для лечения, людей не видели. Были и другие: особо буйные. Они плевались, рычали, кричали, изрыгали проклятия и вопили бессвязные вещи. Их привязывали к койкам и специальным поручням в стенах. Им выписывали специальные препараты и подавляли агрессивность. Они смотрели злыми зверьми на персонал и выкрикивали что угодно — от несуразицы до страшной пошлости. Но на них Тедди тоже не реагировала, стараясь быть внешне бесстрастной. Но существовал один отдельный тюремный блок и пациенты, что располагались в нём. Там лежали опаснейшие типы, которых никто, судя по всему, лечить ни от чего не собирался. Их здесь просто содержали под строжайшими кодами безопасности, и то, что Тедди сюда пустили, было в общем-то нонсенсом. Доктор Уилсон велел санитару придерживаться пометки: простая и наглядная демонстрация пациентов крыла C, и Тедди, понимая, что здесь её гуманизм точно будет не к месту, шла тихо и осторожно, слушая лишь собственную поступь и звук шагов Уайта. Сотрудники внутренней службы безопасности «Меркоф» были вооружены пистолетами и дубинками. Посмотрев на оружие, Тедди осталась совершенно невозмутимой: ей не нужны были проблемы. Каждую секунду здесь она чувствовала себя не в безопасности, и персонал вокруг ходил такой же смурной и холодный. Каждый оставался сам за себя, и разговоры велись словно по принуждению. Даже профессиональной эту обстановку назвать было трудно. Чтобы отвлечься от гнетущих мыслей, Тедди осмотрела ряд стальных дверей, окованных железом, и увидела под номерками маленькие прозрачные таблички с вложенными бумажками, на которых были написаны имена. Один из них, Эдвард Глускин — как прочла на его карточке Тедди — особенно запомнился ей. Он даже в своём крыле был удалён подальше от прочих, потому что шумел, пел и вёл себя крайне возбуждённо. Как значилось в его краткой анкете, прикреплённой тут же, он страдал от целого ряда серьёзных психических заболеваний. Кроме того, он был арестован пожизненно в целом ряде штатов и получил не один срок за сексуальное насилие и убийства, отягчённые жестоким истязанием пленниц и некрофилией. — Наша местная знаменитость, — указал на его дверь Уайт. — Мы его прозвали Женихом. — Забавно, хотя и жестоко. Пойдём взглянем на него поближе, — невозмутимо сказала Тедди и осторожно подошла к двери. На койке, прямо поверх смятой простыни, покрытой бурыми пятнами крови, в очень небольшой палате сидел мужчина лет сорока — или немногим больше. Чёрные волосы были стрижены полубоксом. Несмотря на то, что он находился в одиночной камере и был явно не просто буйным, а ещё и агрессивным, Глускин оказался чисто выбрит, а причёска уложена волосок к волоску. Вид он производил далеко не маньяческий, если бы не блаженная улыбка на лице, рваная, дешёвая одежда пациента, да цепи на лодыжах, отягощённые чёрным чугунным ядром. — Какой франт, — не смогла смолчать Тедди. — Он — да… — кивнул Уайт. — Не то что остальные. Мы выдаём ему раз в два дня бритву. Он делает всё необходимое, затем добровольно отдаёт бритву назад, на подносе через окошко — знает, что если будет сопротивляться или нападать, мы у него отберём возможность держать себя в порядке. А для Эдди это смерти подобно. — Вот как? Нарциссическое расстройство личности полным ходом? — Тедди вгляделась в его бледную гладкую кожу без единого следа язв. Даже синяков на нём — и то не было. Он выглядит удивительно ухоженно для мужчины, заключённого в психиатрической больнице… «Или даже в принципе для мужчины» — усмехнулась девушка. — Он себя бережёт для единственной, — с издевательской нежностью сказал Уайт. Тедди вскинула бровь, но санитар лишь тихо рассмеялся. — А вот сейчас сама послушай. Тедди сунула руки в карманы халата, замолкая и в тишине едва разбирая слова песни, которую Глускин мурлыкал себе под нос:When I was a boy my mother often said to me
Get married boy and see how happy you will be
Мальчишкой будучи, не раз
Я слышал матери наказ:
Женись, мой мальчик, и поймёшь,
К какому счастью ты придёшь.
I have looked all over, but no girlie can I find,
Who seems to be just like the little girl I have in mind,
I will have to look around until the right one I have found.
Кругом глядел, но не нашёл
Я той девчонки, о которой так мечтал:
Ещё раз хорошенько погляжу,
Пока одну-единственную в жёны не возьму…
Безобидная, ласковая песня годов этак пятидесятых о мальчишке, который подобно отцу мечтал обрести счастливую семью и найти свою единственную, из уст опасного маньяка звучала как страшная считалочка. Эдди Глускин с чем-то возился, и приглядевшись, Тедди поняла, что это оригами. Длинные пальцы ловко складывали бумажного журавлика к десятку таких же, сваленных у Глускина под простынёй. Он присовокупил нового журавлика к товарищам и вдруг замолк, посмотрев в окошко, точно знал, что за ним наблюдают. Он вдруг разом изменился в лице. Дрогнул чертами и вытянулся. Голубые яркие глаза, удивительно живые и сообразительные, сверкнули, несмотря на то, что его явно кололи и пичкали теми же ударными дозами тех же препаратов. Он осторожно отложил лист бумаги с колен на койку и поднялся. Брякнула цепь. Уайт смущённо молчал, молчала и Тедди, решив подождать, что будет. Сделав шаг и второй, Эдди чуть одёрнул на мускулистом животе больничную рваную пижаму, которая ему была слишком коротка. Голос его дрогнул: — Дорогая?.. Это ты?.. Тедди покосилась на Уайта, тот лишь покачал головой, призывая не отвечать и не провоцировать маньяка. Теодора сделала маленький шажок назад, но Глускин словно видел дверь насквозь, в маленькое, мутное окошечко умудрившись разглядеть женское лицо: — Ты пришла навестить меня, дорогая? Как я счастлив. Я не обманулся ожиданием. Наконец-то, мы с тобою воссоединимся, как и мечтали. Бархатный голос не был лишён приятности. Тедди ощутила, как по загривку бегут мурашки, и продолжила наблюдать. Толстая стальная дверь, бесспорно, защищала её от маньяка. Но он крался к ней, как тигр в джунглях, потихоньку подбираясь и выискивая слабые места, чтобы атаковать. Осознавать это было жутко. — Я долго ждал тебя, дорогая, — продолжил он и вдруг приложил руку к груди, улыбнувшись. Все зубы у него — крепкие, белые — были целы и в отличном состоянии, насколько видела Тедди. — Они всё твердили, что это невозможно и я останусь здесь один, навсегда. К счастью, эти люди просто глупцы, завидующие моему счастью. Я вижу, как ты прекрасна, и моё сердце поёт от нетерпения. Открой эту дверь, дорогая. Будь моей. — Он ищет женщину? — очень тихо спросила у санитара Теодора. — Он их всех страшно истязал. Отрезал груди, вырезал матки. Вспарывал животы. Удалял вульгарность… — так же тихо ответил мужчина. — В общем, Глускин — интересный персонаж, бесспорно. — Да уж, — выдавила неохотно девушка и покачала головой. — Пойдём дальше. Она отвернулась и намерена была уже отойти, как вдруг в дверь что-то тяжело ударилось. Глускин! Он метнулся к двери и припал к окну лицом. В глазах сверкнуло безумие, он согрел окошко дыханием, и стекла, покрытого мутным паром, вдруг коснулся его влажный язык. Тедди скривилась, глядя на представление, которое устроил ей Глускин. — Не покидай меня снова, дорогая! — взмолился он и вдруг агрессивно ударил в дверь кулаком. Лицо мигом переменилось, и он оскалился, выкатив глаза. — Или ты уходишь с этим толстяком, чтобы трахаться?! Ты трахаешься с ним?! Как ты можешь, дорогая… Ты же клялась мне в вечной преданности! Бум! Новый удар был такой силы, что дверь дрогнула. Теодора молча отвернулась, слыша за своей спиной рычание и рёв взбешённого психопата: — Тогда ты поплатишься, сука! За твоё вероломство я сделаю то же, что с ними. Все они стоят молча и смотрят на меня… потому что знают, что были неправы, о, они были неправы! Вернись, тварь! Ты мне обязана, я твой жених! Дорогая… ну взгляни на меня, обернись… дай насладиться твоим лицом ещё ра-а-аз… Теперь впечатлений Тедди хватило сполна. Оставив за спиной воющего и плачущего Глускина, она прошла по коридору мимо вереницы дверей и вдруг обнаружила одну из них опечатанной. Вскинув брови, Теодора указала на эту палату Уайту, и тот пояснил: — Не обращай внимание. Этого повезли на… на операцию. Ещё один психопат, Билли Хоуп. Он был крайне недоволен, когда Тедди подошла к двери и подняла с цепочки карточку, всмотревшись в краткое личное дело пациента. С маленькой чёрно-белой, мутной фотографии на неё смотрел совсем молодой светлокожий мужчина. Чёрные волосы были просто и коротко стрижены. Лицо скуластое, подбородок волевой, нос прямой. Достаточно приятное и непримечательное лицо, и уж совсем не похож на маньяка… Удивительными были его глаза: очень светлые радужки, почти слившиеся с белками, контрастировали с такими чёрными ресницами, что слизистая и каёмка казались подведёнными карандашом. — Долго ещё будем здесь стоять? — грубо окрикнул её Уайт. — Уже иду, — отозвалась Тедди и бегло прочла: Уильям Хоуп, возраст: 23 года. Дата приёма в отделение: 14 декабря 2009 года. Статус: - Типология заболевания: - Вскинув брови, Теодора перечитала ещё раз строчку. То есть, как это, прочерк? Это здоровый человек? Здоровый двадцатитрёхлетний мужчина попал сюда, в Маунт-Мэссив, в январе две тысячи девятого, пятый год мотая лечебный срок в отделении особо опасных пациентов?! — Что-то твоё «уже иду» растянулось, — сухо бросил санитар, и Тедди вздрогнула от его тона, напоследок выхватив взглядом в карточке последнее: Положительный реципиент, отобран 13.09.2013 для помещения в двигатель морфогенетического кондиционирования.***
Никогда ни о каком двигателе морфогенетического кондиционирования Тедди не рассказывали, и знать она о нём ниоткуда не могла. Она шла по коридору, вспоминая всё, что могло бы послужить зацепкой к новому для неё термину. К примеру, может ли это быть связано с морфогенезом? Возможно. Вот только что такое морфогенез? Тедди равнодушно вспомнила отрывок из учебника: это процесс возникновения и развития органов, частей и клеток тела живых организмов и то, как они делятся, распределяются, преобразуются. На этот процесс можно оказывать влияние и направлять его, меняя клеточную структуру и взаимодействуя с ДНК. Получать новые состояния, структуры, трансмутационные изменения. При чём здесь Маунт-Мэссив? Здесь не может вестись речи о морфогенетических исследованиях. Это же не научный центр и не вивисекциональная лаборатория. Здесь не выращивают клетки. Здесь лечат души. Кажется. Тедди шла по коридору, слушая свои шаги, и раскладывала незнакомый прежде термин на уже известные. Вот к примеру, кондиционирование. В психиатрии такое понятие есть: это некий психотерапевтический метод, заключающийся в выработке у больного неврозом стойких условных рефлексов, способствующих восстановлению или формированию у него нужной модели поведения, мотивов. Паттернов. Как проработка рефлекса. Или, скорее, отработка хода у машины. Это уже ближе к истине, кондиционирование вполне могли как метод применять к пациентам. Каким образом? Девушка уже дошла до кабинета доктора и застыла перед ним, всматриваясь в слои деревянной панели. Закусив губу, поняла. Кондиционирование требует многократных повторений одного и того же переживания и при этом не устанавливается навсегда. То есть, грубо говоря… пациента погружают раз за разом в одно и то же состояние, чтобы он испытывал раз за разом эмпирический катарсис, находясь в плену своих… заболеваний? Страхов? Она чувствовала, что нащупала нечто. Тонкую нить, которая способна привести её к подлинному пониманию того, что здесь творится. Это лежало на поверхности. Никто не скрывал чудовищных зверств. Но какую-то часть от Теодоры Каллахан всё же утаивали: почему? Она видела испуг в глазах санитара, когда они ехали в лифте. Чего он боялся? Что Тедди увидела личное дело некоего Хоупа? Что это за пациент такой?.. …Сдав отчёт доктору Уилсону, Теодора посмотрела на высокого и крепкого телосложением сотрудника Маунт-Мэссив в белом халате и очках-прямоугольниках на переносице. Он поднял карие глаза на ассистентку: — Вы что-то хотели? Она неопределённо качнула головой. Довериться ему и спросить, или не стоит так рисковать? Знать бы, что лучше выбрать. Девушка опасалась, что лишние вопросы могут сыграть в её карьере самую худшую роль, но чтобы понимать всю картину лечения, с другой стороны, она имеет полное право уточнить методы, применяемые в клинике. Собравшись с духом, она задала вопрос: — Скажите, доктор Уилсон… на карточке нескольких пациентов я видела пометку «реципиент двигателя морфогенетического кондиционирования» или «показан к работе с ДМК». Я так понимаю, что ДМК — это тот самый двигатель. Лицо Уилсона мрачнело всё сильнее, когда он слушал свою ассистентку. — Я лишь хотела уточнить, нужно ли мне знать что-то отдельно об этом… методе… — она запнулась и уже менее уверенно добавила. — Меня очень заинтересовал этот термин, так как нигде до того больше я не наблюдала… — Послушайте, — перебил её Уилсон, и его лицо вдруг неприятно исказилось усмешкой, — мисс Каллахан… Это совсем новая разработка корпорации «Меркоф», и я не думаю, что кому-то из младшего персонала вроде вас предстоит в будущем близкое знакомство с двигателем морфогенетического кондиционирования. Это совершенное иное слово в методах лечения психических расстройств, понимаете? — Да, мистер Уилсон. — Я полагаю, это всё, что вам должно знать по этой теме. Кстати, позволю заметить, что в этот раз ваш отчёт не был слишком подробным. Обращу ваше внимание на стандартный обход; повторю, какие параметры он должен включать… Тедди была уверена, что всё сделала во время своих рабочих часов с пациентами более чем правильно, но доктор Уилсон так стремительно пытался замять тему таинственного двигателя, что она просто кивала, состряпав самое внимательное выражение лица. В конце долгой тирады доктор снисходительно заявил, что вечерний отчёт он ждёт куда более подробным, и удостоверившись, что ассистентка всё поняла и раскаялась, отпустил её. Выйдя из кабинета доктора Уилсона и смешавшись с идущими мимо санитарами, она решила, что было бы неплохо и самой узнать подробнее о том, что здесь происходит. Показалось ей, что Уилсон был испуган, или нет? Она зашла вместе со всеми в лифт. Нажали на кнопку «один», и кабинка двинулась по шахте вниз. Где могут храниться данные карточек пациентов? В кабинетах лечащих врачей, к которым прикреплён каждый, конечно, а ещё — в общей картотеке. Но она тоже охраняется. Тедди перемялась с ноги на ногу и заправила тёмный локон за ухо. Без особого доступа её никуда не пустят, ей не дадут на руки никакие документы. Рисковать и подсматривать тоже неправильно, можно поплатиться рабочим местом. Вздохнув, Теодора потёрла рукой лоб. Остаётся лишь одно: всматриваться, вслушиваться и постепенно доходить до всего. А пока по расписанию у неё — обед. На втором этаже к сотрудникам подсели ещё двое врачей, на сей раз они были одеты в спецкостюмы, и Тедди, оказавшись притёртой к стене спиной, вдруг расслышала их тихий разговор: — …аллергическая реакция. Попортили мы Женишку личико. — Как-то теперь он будет караулить жёнушку? — рассмеялся второй и вдруг посуровел. — Они опять подключили Хоупа. Говорят, его кандидатуру одобрил сам… И он поднял вверх указательный палец, точно показывал кого-то значительного. — Сам Вернике? Да ладно, — не поверил первый, и второй сердито шикнул: — Тихо ты, совсем с ума сошёл? Давай без этого. Хоуп вроде как вообще чистеньким остался, ни некроза, ни трофических язв, ничего… Будет сегодня второй по продолжительности сеанс. Глускина вернули в камеру. Буйствует…***
Семнадцатое сентября, 14:35. Ординаторская. Рука уже устала от бесконечных выписок и правок. Теодору завалили сегодня бумажной работой, она буквально тонула в информации, в куче карточек, анализов, диагнозов и прочей ерунды, которая, судя по тому, в каком состоянии находилась, никому вообще нахер не сдалась. Её сегодня отстранили от обхода и поручили что-то, лишь бы занять руки и, как показалось самой Тедди, отвлечь от действительно важной работы. Надоело! Она захлопнула папку с документами одного из больных, очередной гнилой биомассы, и откинулась на стуле в пустой ординаторской, постукивая карандашом о столешницу. Картотека — вот она, прямо здесь, под носом. Вообще-то, по-хорошему, если она начнёт рыться в куче документов, никто ничего не заподозрит: она этой кучей буквально со всех сторон обложена! Сделав вид, что ей надо поправить волосы, Тедди подошла к небольшому зеркалу у входа. По правую руку были серые стеллажи с картами пациентов во всю стену. Под зеркалом стояла кадка с зелёным фикусом. Кто-то явно старательно его поливал, судя по цветущему виду растения. Девушка перевязала узел на затылке и подошла со спокойным видом к шкафчикам, открыв сначала фамилии на букву К, а уж затем потихоньку двинулась дальше по алфавиту. Её цель — узнать больше о пациенте Уильяме Хоупе, чьё личное дело так отличается от десятка тех, что промелькнули перед глазами. Но когда пальцы коснулись нужного ящичка, по громкой связи вдруг объявили, заставив девушку подпрыгнуть от неожиданности: — Просьба действующий персонал собраться в холле административного коридора, — произнесли в эфире, и Тедди тихо выругалась. — Просьба действующий персонал собраться в холле административного коридора… Делать нечего, придётся идти. Она мрачно оглядела напоследок свой заваленный бумажками письменный стол и повернулась на подошвах теннисных туфель, которые носила здесь вместе с формой сотрудника. Одёрнув на груди белый халат и поправив бейджик, свисавший на ленте с шеи, девушка вышла из ординаторской и прикрыла за собой дверь. В коридоре на третьем этаже в это время было тихо: многие обедали в пищеблоке, у других была смена. Третьи находились на территории, в положенный час отдыхая от работы. Тедди вознамерилась в своё свободное время потихоньку, без лишней суеты, разведать чуть больше о непонятном двигателе морфогенетического кондиционирования или хотя бы о заинтриговавшем пациенте. Но, видно, не судьба. Она прошла к лифту и вызвала его, нажав на кнопку. Сунув руки в карманы халата и покачиваясь на пятках, девушка скучающе ожидала свою кабину и вошла в абсолютно пустую, нажав на единицу. Лифт медленно пополз вниз, и Теодора погрузилась в свои мысли, думая, что тётя Эм как всегда оказалась права, когда говорила, что стажировка в этом месте — одно дело, а работа — совсем другое. Но деваться-то некуда: денег за уплату неустойки у неё нет, а контракт разрывать клиника вряд ли будет. Она поставила свою подпись и теперь должна отработать как следует положенный срок, а иначе… Вдруг циферблат на лифте сам загорелся с единицы на ноль, а затем и на минус один. Встрепенувшись, Тедди нахмурилась и взглянула на подсвеченные жёлтым кнопки, своевольно решившие прокатить её в лифтовый подвал. — Э, мне туда не нужно! — возмутилась она и нажала на единицу, но безрезультатно: звякнул «ноль», а лифт всё двигался вниз. Странно, однако минус первый этаж всё тянулся и тянулся. Теодора обеспокоено закусила губу и снова нажала на пару кнопок циферблата. Затем на вызов оператора. Тщетно! Лифт сам куда-то упорно её вёз. Судя по времени спуска, какой же глубины должна быть шахта? — Только не говорите, что это лифт, ведущий в ад, — пробормотала Тедди, не оставляя попыток нажимать на разные кнопки. Внезапно, вспыхнула цифра «минус один», и створы лифта разъехались в стороны. Тедди сделала короткий шаг вперёд и подивилась тому, насколько же здесь холодно. Шаря по узкому коридору глазами, она увидела, что из обшитых металлическими панелями стен выступает горная порода, точно это место вросло в гору. Казалось, что человек прорубил в породе ходы и напичкал техникой и электроникой свой рукотворный муравейник. Как здесь пусто. Где персонал? Тедди снова вызвала лифт и нажала на кнопку несколько раз. Каждый из них нажатие сбрасывалось, и девушка, не понимая, почему только что работающий лифт теперь отказывается везти её наверх, ощутила вдруг странное послевкусие: будто на язык ей подложили маленькую монетку. Она обхватила руками плечи и пошла по коридору вперёд, подрагивая от холода. Камни в некоторых местах были покрыты толстой коркой льда, и в воздухе висел холодный пар. Девушка выдохнула его с губ и подставила ладонь, надышав теплом в руку. Она встала у развилки между двух коридоров, завершающихся одинаково — гермодверьми, слишком солидными на вид, чтобы открыться просто так. Но в левом проходе вдруг над дверью загорелась лампочка, и словно по волшебству, дверь открылась, как бы приглашая гостью подземной клиники прогуляться. — Да будь я проклята, — выдохнула Тедди. Деваться ей было всё равно некуда. Лестницы здесь, очевидно, нет. Лифт не работает. Вторая дверь заперта. Всё, что ей остаётся — идти куда указали и надеяться, что она сможет выбраться. Гладкий бетонный пол был размечен с помощью чёрно-жёлтых «радиоактивных» лент. Такими обычно оцепляли опасные зоны, и это натолкнуло Тедди на мысль, что здесь вполне может быть далеко небезопасно. Но делать что-то было уже поздно. Казалось, некто ведёт её куда-то — и она покорилась правилам игры незримого спутника, хотя странный вкус железа во рту всё усиливался. Гермодверь вела к развилке в холле, пустой рабочий стол с двумя мониторами стоял у стены. Да где все?! На полу Тедди отметила чью-то валяющуюся куртку. Она в спешке подошла к ней, подняла, встряхнув, и прочла на плечевой нашивке: Служба безопасности «Меркоф». Сойдёт. Натянув куртку и пряча в поднятый воротник нос, Тедди услышала за спиной шум отодвигаемой заслонки. Это открылась ещё одна гермодверь, выпуская новую порцию пара в воздух. Она осторожно прошла в тёмное помещение, почаще моргая, чтобы привыкнуть к полумраку, и вгляделась перед собой, застывая на пороге. Огромная лаборатория с куполом, вырезанным прямо в скале, была разделена на две части: у слоя толстого стекла с врезанными в него дверьми на электронике располагалась огромная консоль. Она являла панель управления со множеством кнопок, клавиш, датчиков, лампочек, мониторов и систем, которые непрестанно мигали и светились. Но больше величественной и одновременно с тем жуткой лаборатории Тедди поражали тела сотрудников, одетых в защитную белую спецформу. Несомненно, каждый из них был мёртв. Окровавленные ошмётки плоти лежали на панели и были размазаны по полу, точно кто-то огромный и невероятно сильный просто наступил на человека и оставил от него буквально мокрое место. Брызги крови попали на стекло. В одном из кресел сидел обезглавленный мужчина… Куда ни глянь, везде были тела. И Тедди, цепенея, не сдержалась и громко вздрогнула, когда стеклянные створы дверей приглашающе разъехались в стороны. Проходи, не стесняйся. У тебя всё равно нет никакого выбора.Sleeping Sun — Nightwish
Огромный каменный пласт в центре помещения выглядел неестественным, рукотворным образованием. Сквозь него пробивались тусклые лучи света, призматически освещавшие… двигатель морфогенетического кондиционирования, да, именно его. Сглотнув, девушка не отрывая глаз смотрела на самое страшное, что было в этой лаборатории, заполненной толстыми проводами и трубками, системами и блоками. Все они, точно сосуды по телу, змеились и сплетались, чтобы привести к единственному живому существу, оказавшемуся в заточении. Теодора сделала медленный шаг, на лице её было напряжение пополам с ужасом. Точно маленькая жемчужина под створой гигантской чёрной раковины, под огромным пластом в специальных крепежах была прозрачная сфера со стенками из толстого стекла. Трубки и питательные капельницы были подведены к мужчине, что находился в нём. Он неестественно изогнулся, запрокинув голову почти к ногам и вытянув сильную шею. Он был полностью обнажён за исключением нижнего белья. Его взгляд был устремлён на экраны, которые непрестанно транслировали абстрактные образы, напоминавшие размытые кляксы с теста Роршаха. Едва глянув на эти изображения, Тедди ощутила, как сознание плывёт и в глазах множится… с усилием, она отвела взгляд и поняла вдруг, что из-за зафиксированного положения головы мужчина в шаре сделать этого не может. Черты его лица были искажены болью. Толстые трубки, поставлявшие питание и кислород, заставляли широко раскрыть рот. Брови заломились, не то хмурясь, не то собираясь жалобно дрогнуть. Он вынужденно выкатил вперёд мускулистую безволосую грудь, изрытую трубками, точно мёртвое тело — червями, и заложил руки далеко назад. За запястья его фиксировали прочные эластичные ремни, как и за лодыжки. Тедди, прикрыв ладонью дрожащие губы, посмотрела ниже и стиснула челюсти до скрипа. В напряжённо вздымающийся живот со сведёнными, перекатывающимися под кожей мышцами было вставлено ещё одно крепление непонятного назначения — широкое и, кажется, тоже выполняющее роль трубки. Тедди медленно приближалась к сфере, боясь смотреть в лицо этому человеку. Она вдруг резко ощутила нахлынувшую вину, боль и страх: сопричастность к творящемуся здесь беспределу. То, что происходит в недрах клиники Маунт-Мэссив, никак нельзя назвать лечением. Это даже не подходит под определение типично жестокой, в воображении обывателей, психиатрии… Здесь творится нечто настолько тёмное и страшное, что Тедди ощутила, как по загривку прокатываются волны панического ужаса, а сердце ёкает и замирает от понимания, что она должна как-то вытащить из стеклянного плена несчастного. Вдруг, присмотревшись к нему, она охнула, и вслух вырвалось: — Уильям Хоуп?! Голубые глаза с чёрными, узкими зрачками-точками вдруг сфокусировались и на миг обратились на Теодору. Зрительный контакт состоялся. Заглянув в две непроницаемые, матово-чёрные пропасти в центре переливчатых, сине-голубых радужек с белыми холодными вспышками, она как зачарованная подошла к шару и медленно коснулась стекла рукой. Ледяное. Теодора не понимала, отчего перед глазами у неё всё ещё стоит сине-голубая палитра. И взгляд, похожий на бездну… Под пальцами выпуклая сфера казалась уже обжигающей, но она касалась её и верила, что каким-то образом касается и мужчины, который заперт внутри. Ей самой было неясно, что подстегнуло шепнуть тихо и почти неслышно: — Билли… Он дрогнул бровями. Левая рука, затянутая до судорожной боли в мышцах трубками и заломленная назад, за спину, шевельнулась. Он качнул пальцами, заставив густой раствор, в котором находился, чуть всколыхнуться, и затем подвигал правой рукой. — Билли! — она поняла: пациент реагирует. Он жив и он в сознании, но больше взгляда от экрана оторвать не может. Что же делать?! Тяжёлое предчувствие птицей село на горло, отчего её голос осип. — Не смотри туда! Слышишь?! Тебе туда нельзя смотреть! Он чуть сузил глаза, явно стараясь бороться и перевести взгляд, или хотя бы моргнуть, но у него ничего не получалось. Приподняв верхнюю припухшую губу, он оскалился, зажал трубки зубами и надавил… но резкая дрожь сотрясла тело, и Билли снова застыл неподвижным экспонатом, являющим собой весь ужас и всё великолепие гармоничного человеческого тела. И живого ума, заточённого в лабиринтах безумия, транслировавшегося с экранов двигателя. Из уголка глаза на ресницы выкатилась маленькая слеза, застыв на лице. Скрипнув зубами, Тедди царапнула стекло. Она стукнула кулаком в сферу и горячо заговорила: — Я вернусь к консоли и попытаюсь освободить тебя. Слышишь?! Сейчас мы со всем разберёмся. Билли! Постарайся бороться! Что бы это ни было, но она не могла уйти отсюда просто так. Напоследок крепко прильнув ладонью к стеклу напротив лица пленника, она стремительно пошла прочь, чувствуя, что ноги всё же подводят: неужто двигатель и на неё повлиял? Выйдя в открытые двери, она метнулась к консоли и принялась лихорадочно изучать её. Здесь невозможно разобраться, если не знаешь конкретно, как это работает… Что же делать? Тедди металась от одной кнопки к другой, глядела на экран, постепенно стараясь плывущим после двигателя мозгом сообразить, что к чему… За спиной послышались шаги, множество шагов. Вздрогнув, девушка резко обернулась и тут же была схвачена. — Руки за голову! Не двигаться! — Лечь на землю! — Л-лежать, я сказал! Её схватили, точно преступницу, вжав в затылок автоматное дуло и ударив лицом о металлическую обшивку пола. В основание шеи упёрлось колено, и Тедди услышала топот бегущих ног. — Мать вашу, что здесь стрясло… Договорить не успели. Что-то свистнуло, застонало, натужно скрипнуло, точно нечто откололось от самой горы. Глубоко под землёй почувствовалась дрожь, и перед глазами девушки всё замелькало. Тот, кто держал её за шею, так же легко поднял и бегом поволок следом за собой. — Закрывайте двери! Герметизируйте! Ч-чёрт! За створами творилось нечто невообразимое: Тедди смогла это увидеть, когда сотрудник службы безопасности «Меркоф» вместе с ней обернулся к покинутой лаборатории. Чёрный вихрь, невесть откуда взявшийся у стеклянной стены, крушил и уничтожал всё, чего касался. Люди в чёрной форме спецназа и в бронежилетах взмывали в воздух и распадались кровавыми шматами. Их разрывали на куски, брызгая кровью и вырывая внутренние органы… с каждым ударом и убитым человеком торнадо обретало всё более сконцентрированные, антропоморфные черты, пока наконец Тедди, замерев от ужаса, не увидела в лаборатории мужской мускулистый силуэт, повернувший голову к ней. — Лифт подошёл! — заорали за спиной того, кто держал её за горло. Сотрудник устремился бегом, всё ещё сжимая в руке девушку и проволакивая за собой. Его скорости это никак не мешало. Он с успехом обогнал пару своих коллег, позади Тедди услышала автоматные выстрелы и следом — агонизирующие крики. В раскрытые лифтовые створы влетели они оба, но следом рука охранника в чёрной перчатке соскочила с горла девушки — когда его рванули на себя за ногу, резко вытаскивая наружу из лифта и швыряя о стену с такой силой, что раскололся череп… Лифт закрылся, оставляя чёрное облако зверствовать снаружи и унося Тедди наверх. Руки у неё крупно дрожали. Она пыталась вымолвить хоть слово, но у неё не получалось. Всхлипнув, она кое-как поднялась на колени и нажала на единицу, надеясь, что лифт как можно скорее доставит её до выхода… Уши уже сверлила сирена и сухой, бесцветный голос записи: — Объявлена срочная эвакуация персонала. Пройдите к запасным выходам. Теодора надеялась: когда лифт откроется, она будет в безопасности. Когда он откроется, её вытащат вместе с остальными сотрудниками на улицу. И она навсегда покинет это грёбаное место. Кое-как встав на ноги и по привычке одёрнув халат, она всё ещё чувствовала на языке металлический привкус закушенной монеты. Звякнул лифтовый звоночек, двери отъехали, и Тедди с облегчением шагнула вон… — Поросёночек?! — взревел дикий голос над ней, и сверху упала густая тень.