***
Здесь не было света и стоял такой холод, что Тедди застучала зубами, не пробыв и получасу. Билли осмотрел весь дом. Затем подбежал к ней и, сжав плечи в руках, медленно сказал: — Снаружи, в маленьком пристрое, есть генератор. Я попробую его подключить. Откуда он знает?! Тедди тряслась от холода. Пар валил изо рта: близ озера воздух казался сырым. Билли засуетился. Он открыл тумбочку, стукнул верхним ящиком комода. Ничего. Откинул крышку сундука у топчана — и только там обнаружил сухое верблюжье одеяло. — Вот! Он быстро завернул Теодору в него, накрывая её прямо с головой, и посоветовал: — Пока разденься догола. Я включу свет и вернусь. — Постой, — она спохватилась. — Снаружи могут увидеть, что здесь кто-то есть. Поищем лучше свечи? — Стоящее предложение, — замешкался Билли. — Но… — Всё равно скоро ляжем спать. — Она вздрогнула. — И ради нашей безопасности — лучше сделать так. Билли кивнул и начал шарить в ящиках, в маленькой походной кухне. Он нашёл свечной огарок, пачку сухарей, чай в пакетиках. — Я на минуту, поищу что полезное в пристрое, — сказал он и быстро вышел за дверь. Тедди всё ещё тряслась от холода и вспомнила: пока разденься догола. Всё разумно: нужно высушить вещи. Хорошо бы найти второе одеяло, не под одним же они будут… Она осеклась, не позволив себе додумать, и покраснела. Казалось, щёки вспыхнули и запылали даже в темноте. Неловко расстёгивая куртку и толстовку, она выпуталась из них и кинула из-под одеяла на пол у топчана. Хоть даже на минуту распахиваться не хотелось: верблюжья шерсть покалывала замёрзшие красные руки. Отрубленный мизинец давал о себе знать: повязка размокла, рану ломило до кости, будто ей отрубили руку по локоть. Кое-как сняв джинсы и футболку, она осталась только в нижнем белье. Оно было мокрым, хоть выжимай. Но Тедди так и не могла заставить себя снять трусики: по счастью, они были всё же посуше, чем лифчик, и от него она избавилась. Билли вернулся через десять или пятнадцать минут. Открылась узкая полоса двери — из ливня в дом. В темноте этот дом казался недружелюбной глоткой лесного монстра: Тедди очень обрадовалась, что ей не придётся больше вглядываться в полумрак. Ведь там, наедине с собой, ей вдруг почудилось странное, тягостное присутствие кого-то ещё. Огромного. Дьявольски хитрого. Глускина? Она боялась его больше прочих, больше всех, кого встречала в Маунт-Мэссив. Вон на той стене чудится силуэт подвешенного вниз головой человека. Не того ли несчастного, выпотрошенного Эдди? Моя дорогая мерещилась ему всюду. Теперь он мерещится Теодоре. Вздрогнув и вспомнив, как он касался её, сжимал, трогал и входил, она сковано обняла себя за плечи и стиснула руки так, что кости заломило. Она только сейчас поняла, что этот мерзкий грязный ублюдок изнасиловал её. Изнасиловал. Будем надеяться, после этого она не… Тедди булькнула горлом, потому что в нём слишком быстро поднялась тошнота. Всё съеденное запросилось наружу. Она вскочила с топчана и сбросила с себя одеяло. Вмиг стало жарко. Тело обдало потом. Холодным. Она не поняла, как нашла окно — вмиг, но прыгнула к нему через всю комнату. А потом рывком сдёрнула шпингалет и высунулась под дождь, выблёвывая содержимое желудка в сырую землю. Лесной холод расцарапал ей плечи. Она с усилием воли сделала вдох и утёрла запястьем рот, оставив на нем дорожку вязкой слюны. вот и сладкое местечко для моего семени, впусти в себя, позволь мне заполнить тебя! — О Боже… Её снова вывернуло. Воздух казался раскалённым, жёг ветром плечи. Он хрипит и резко входит до упора, разгоняя член в тугой узости женского тела. Тедди стонет, она не хочет быть мокрой, но уже впускает в себя легче и свободнее этого ублюдка. Так решило её тело. Тело, в которое он потом брызнет спермой. И надрочив себя ею, почти утеревшись живым человеком, он предвкушал момент кровавой расправы. Она всхлипнула. Её заколотила дрожь. А потом за плечи кто-то обнял со спины и притянул к себе. Он — этот кто-то — был холодным и мокрым. Тедди обнажённой спиной почуяла чужое дыхание. Этот подонок кончил в неё. Теперь могло быть что угодно. Но если она забеременеет… Об этом было страшно даже думать. Она тихо зарычала, когда кто-то она знала, кто это оттянул её от окна подальше и захлопнул створы со стеклянным звоном, чтобы дождь перестал моросить на дощатый пол. — Ну-ну… Тедди, чёрт! Она почему-то верила, что он всё знает. Он видел, как Жених насиловал её. Потому что это Вальридер был тем, кто раскромсал в кровавую кашу Эдди Глускина. Шварк по стене! Мозги всмятку. От того осталось только кроваво-красное мокрое место. Кровавый Жених стал Кровавым Пятном. — Тихо, малышка. Погоди-ка… Он быстро скинул с себя дублёнку, такую сырую, что хоть выжимай. Осторожно усадил Тедди на топчан, накинул на неё одеяло снова. Тяжело дыша, быстро стянул с себя футболку. Во вспышке молнии вспыхнуло и его тело — бледное, мускулистое, с длинными тугими мышцами под кожей, покрытой синяками и ссадинами, следами от истязаний, нанесённых Меркоф за пять лет и те жуткие дни, что он торчал в двигателе. Тедди знала, что сама выглядела едва ли лучше. Но до сих пор глядя на багровые кровоподтёки на торсе Билли, она видела жуткие трубки, затиснутые в его горло и вспучившие под кожей живот. — Сейчас дам попить, погоди. Он быстро зажёг керосиновый фонарь, озаривший комнату слабым жёлтым светом. Длинная тень Билли Хоупа так напомнившая огромный силуэт Вальридера не думай не думай не думай об этом не смотри!!! заплясала по стене. Билли присел в одних джинсах на колено и принялся копаться в рюкзаке. — Вот. Он достал бутылку воды и вручил её Тедди, перед тем открыв. Хрустнула пломба на крышке. Она с благодарностью взяла бутылку и прежде, чем отпить, попыталась в дрожащую ладонь налить немного воды. Чёрта с два. Это оказалось делом нелёгким. Воду она расплескала по коленям и готова была расплакаться от своей беспомощности. — Тихо, дай мне. Билли уверенно наклонил бутылку и налил воды себе в ладонь: большую и мозолистую. Он поднёс её к губам Теодоры. Та послушно припала к ней. Прежде, чем отпить из бутылки, она хотела прополоскать после рвоты рот. Её бы опять стошнило, если б она начала пить сразу. Из тела хотелось вымыть, вычистить, вырезать всё, что хоть как-то напоминало о мудаке Глускине. Она со стоном сплюнула воду прямо на пол, и та быстро впиталась в щель между досок. — Давай ещё, — тихо велел Билли и повторил. Тедди послушалась. Только после она смогла попить — и жадно пила воду, кажущуюся такой ледяной, что заболели зубы. Не боясь, что заболит горло, она покосилась на Билли. Он разделся до светло-серых боксеров и теперь рылся в сундуке. — Не старайся, — тускло сказала Тедди. — Там наверняка ничего нет. — Не накаркай, — вздохнул он и хлопнул крышкой. — Ты права, действительно пусто. — Тогда — присоединяйся ко мне. Тедди сама от себя не ожидала такого приглашения. Но нельзя же бросить его здесь одного, холодного, озябшего? Он так заболеет. Он заботится о ней. Да и вообще, они сбегают вместе. Глупо вот так взять и бросить его сейчас, когда не бросила даже в Маунт-Мэссив. — Ты серьёзно? — Билли пристально взглянул на неё, выпрямившись. Он здорово держался, хотя пар валил изо рта. Теодора кивнула. — Мы так, вдвоём, даже быстрее согреемся. Ух и холодно же здесь… — Печку топить — только внимание привлекать, — проронил он, но сделал шаг к топчану. Кроссовки он уже снял. Чужая обувь натёрла ему ноги. — Да и потом, где взять сухих дров? В темноте не видно. Я едва нашёл что-то съестное в пристрое и фонарь. — Тем более. Он сел рядом на топчан, и худой матрас громко скрипнул под его тяжестью. Тедди вздрогнула, но тихо — так, чтобы он ничего не заметил. Она постаралась запахнуть Хоупа одеялом, заботливо накинув край ему на плечи. Билли неловко поморщился. — Прости, я должен подвинуться ближе. Не против? Странно это. Они до того спокойно прикасались друг к другу. В автобусе даже спали вповалку. А когда уехали из Маунт-Мэссив, она сама, Тедди, без разрешения обняла его куда крепче, чем кого-либо. Но сейчас они были одни в домике егеря близ озера, и Билли Хоуп до того спустил с обрыва целый пассажирский автобус, полный неповинных ни в чём людей, даже не знающих об их беде, и ещё они были почти голыми и сидели друг от друга на расстоянии вытянутой руки. То, что кажется нормальным в психушке, на свободе становится сумасшедшим. Почему так? Теодора встряхнулась и кивнула. — Конечно, нет! Я не против, а разве у меня есть выбор? Льдистые глаза Билли Хоупа источали больше холода, чем мёрзлая осенняя ночь. Снаружи домик атаковали ветер и дождь. А здесь, внутри, они спрятались от непогоды. — Давай подвинемся ближе к стене? — предложил Билли. Они отползли, прислонились к брёвнам. Тедди стало холоднее, тогда Хоуп предложил ей прислониться к его плечу. Для того она села полубоком. Билли прихватил с собой кое-что из рюкзака и маленькую картонную коробку из найденного в пристрое. В коробке оказались «Твинкис»: обычные шоколадные батончики в красно-серебряной хрустящей упаковке. Взглянув при слабом свете фонаря на дату изготовления, Тедди с облегчением поняла, что всё о’кей — она уж очень захотела сладкого. В рюкзаке был ещё пакетик хрустящего картофеля и бутылка колы. Было бы куда лучше выпить горячего чаю, но кипятка здесь не было — а в такой ливень Тедди никуда не отпустила бы Хоупа. Довольствовались тем, что есть. — Как думаешь, долго они нас будут искать? — спросила Тедди, обняв себя за колено рукой. Второй рукой она передала Билли бутылку. Тот пожал плечами и отпил. Кожа его была гладкой и плотной, будто горячей: Теодора прижималась к нему боком и жевала батончик. Постепенно тело отогревалось. Холодными оставались только лишь ноги. — Не знаю, всё зависит от того, насколько они зададутся целью, — признался Билли. — Я бы не рисковал и не стал оставаться здесь надолго. Думаю покинуть домик уже наутро, когда дождь пройдёт. — А потом куда? — Потом? — он задумался. Прищурился. — Хорошо бы по намеченному плану в Калифорнию. Нас там мало кто найдёт: по крайней мере, так сразу. — А после? Если хватятся? — Ну что ты всё заладила! — Билли закатил глаза и сунул в рот картофельный ломтик. — Если хватятся и там, уедем на Аляску. Попробуем перебраться в Канаду. Оттуда — в Европу. — Так далеко? — Тедди вскинулась. — Слушай, у меня же здесь семья. Я не могу так просто бросить их и ничего не сказать. Она выпалила это, а сердце заныло. Как это не можешь? Можешь, потому что в противном случае Меркоф вытрясет из них душу, устроит им не жизнь, а ад, если уже не устроила. Она боялась признаться себе в этом и молчала, но понимала, что всё бесполезно. Если уж бежать, то без оглядки — вдвоём, и никого больше в расчёт не брать. — Брось, ты сама всё знаешь лучше моего, — мрачно ответил Билли и отряхнул руки от паприки, которой была посыпана картошка. — Знаешь, мне кажется, ни твоя тётка, ни твой брат не хотели бы, если б тебя упекли в какую-нибудь новую психушку, только уже как подопытную. Тедди опустила глаза и обняла крепче колени. Ей нечего было сказать. Она чертовски устала, она хотела просто окунуться в темноту и сон — забыть и забыться. А проснувшись, понять, что это сон, и тётя Эмили на кухне делает оладьи, а дед снова уходит на рыбалку. Никаких Меркофф, никакого Хоупа, никаких тайн. Она бы отдала душу — свою и чужую — за то, чтобы вернуться в прошлое и всё изменить. — Прости. Нам придётся поскитаться какое-то время, — пробормотал Билли и коснулся её макушки, пригладив вьющиеся мокрые волосы. Он тактично сказал «какое-то время», а не «всю оставшуюся жизнь». Тедди оценила и благодарно опустила щёку ему на грудь, поняв, что если не прижмётся сейчас к кому-то живому и дружественному, близкому хоть на пять процентов — точно умрёт. Большими ладонями Билли Хоуп обвил её под грудью — даже без секундного намёка на что-то такое. Но сердце захлебнулось. Тедди никогда бы не подумала, что от простого прикосновения к коже может заболеть всё тело до последней клеточки. И что боль эта будет стремиться к сердцу, которое, кажется, вынули и оставили грудь пустой чёрной дырой. С мгновение Билли замер, не зная, что делать дальше — оттолкнёт она его или нет. Она не стала. Тогда он молча прижался щекой к её виску, обняв, и пошире расставил ноги, чтобы усадить её между них, поставив Тедди под спину своё колено. — Удобнее так? — прошептал он. Она лишь молча кивнула. — Ну хорошо. Давай ты поспишь? Снаружи по крыше стучал дождь. Веки слипались, хотя мозг отчаянно сопротивлялся из-за страха — но она не спала нормально и глубоко так долго, что ещё немного — и начнёт видеть всех американских президентов наяву. Тедди сонно кивнула, убрала с лица налипшие к коже кудри. Билли осторожно помог ей: собрал волосы в хвост и положил их на одеяло, чтобы они не холодили ей спину. — Ты бы… — он поёрзал и чуть сполз, прислонившись к стене. — … знаешь что, ложись ко мне? Ох и холодные у тебя ноги. Давай погрею. Пока Тедди удобнее устраивалась на его груди и сонно кемарила, он подоткнул ей со спины одеяло и снова отодвинул от лица мокрые волосы, зачесав их назад и обнажив бледный высокий лоб, покрытый веснушками. Фонарь тихо гас, керосина в нём было мало. Ещё немного — и темнота снова накроет дом. Билли Хоуп не боялся темноты. — Спокойной ночи, Билли, — пробормотала она и обвила его за талию рукой. Ей почудилось, что пальцы скользнули по вспухшей коже, следу от шрама на животе. Билли продолжил гладить её по голове и перебирать волосы. Это было так успокаивающе, что Тедди ещё быстрее проваливалась в сон. — Доброй ночи, Теодора, — ответил он и зевнул, а потом согнул в колене одну ногу. Под коконом из одеяла было тепло. Два тела, согревающие друг друга, наконец высохли. Два усталых человека окунулись в сон, хотя Хоуп обещал себе, что будет дежурить. Он дежурил, пока Тедди не уснула крепче крепкого. И пока сам не закрыл глаза, роняя голову набок, на плечо.***
Раскат грома. Он открыл глаза: они подсветились дымчато-голубым в темноте, словно фосфоресцировали, как глубоководные рыбы. Кажется, сердце стучало более гулко и глубоко. Что и почему сдавило ему горло так, что нечем стало дышать? Он судорожно схватил воздух губами и привстал на локтях, вместе с собой поднимая и Тедди. Она сонно оторвала висок от его груди: вьющиеся после дождя волосы оплели мужской бицепс и предплечье, украшенные синяками. Тревога Билли передалась и ей по воздуху, как вирус. Она посмотрела ему в лицо, в переруганные глаза и приоткрытый рот, во взгляд в никуда, и быстро села, обняв его за плечи: — Билл. Билл! Билли! Он заметался глазами по единственной комнатке старенького домика. Тедди взяла его одной рукой под затылок, другой легонько хлопнула по щеке. Билли тяжело дышал, но кажется, не просыпался. Что же такое ему снилось, отчего он в диком ужасе?! — БИЛЛ! Он видел свою мать. Она была всё так же красива, как пять лет назад. Она совершенно не тосковала по нему. Сон был такой. Он явился спустя столько лет в свой дом, чтобы сказать маме: я жив и невредим почти и я вернулся. Вернулся! Хуже чем из могилы, невероятнее, чем Джейсон Вурхиз из любой части «Пятницы 13». Я дома. Теодора пыталась его дозваться. Она резко поднялась на топчане, сбросив с плеч одеяло. Билли тихо постанывал и метался, мокрый от пота. По ощущениям за окном было раннее утро. Небо обложило тучами, но оставалось чёрным, хотя комната наполнилась тусклым предвосходным светом. Дождь шёл мелкий, моросящий. Он убаюкивал… бы. Если бы Билли не снилось что-то кошмарное. Проснись, Хоуп, проснись! Билли во сне вращал глазами под плотно сомкнутыми веками. Он сжимал руки в кулаки и разжимал их. Капли пота выступили на лбу и висках, увлажнилась ложбинка над припухшей от беспокойного сна верхней губой. Мышцы проступили так явно, что казались стальными: как же он остался в такой форме, будучи в Маунт-Мэссив?! Хотя… Тедди невзначай подумала, что тот же не произноси его имя!!! Глускин был здоровым мускулистым шкафом. А он провёл в психушке явно куда больше времени, чем Хоуп. — Билли! — она испуганно обняла его лицо руками, огладила скулы большими пальцами. — Проснись! — Ты пришёл, Уильям? — строго спросила мать у него во сне. Она повернулась к нему. До ужаса молодая и привлекательная в розовой люрексовой кофточке, в коротких шортах, с серебряным браслетом на руке и медальоном на груди. В том медальоне — Билли знал — не было фотокарточки, но она всем говорила, что там — снимок её мужа. Куда он делся? Билл сам не знал точного ответа, но подозревал, что бедолага слинял от его чокнутой мамаши, как только выдался шанс. Он и сам признайся себе в этом!!! сбежал от неё в армию. А потом, вернувшись, уезжал к чёрту на рога, чтобы не оставаться с ней дома наедине. Надолго. — Я так скучала по тебе, малыш Билли, — трескучим, как щётка на хвосте гремучей змеи, голосом сказала она. — Где ты так долго пропадал? — Ты меня отдала в клинику, — проворочал он немеющим языком и с испугом начал пятиться, когда мать прихватила худыми сухими пальцами как ветки, Господи, он сразу вспомнил все эти сказки про жутких ведьм с длинными костлявыми пальцами верхнюю пуговицу своей кофты и начала расстёгивать. Под ней она не носила белья. — Ты покинул меня слишком надолго, и я затосковала, заболела, Билли-бой, — качая головой, она шла на него, а он пятился, пока не упёрся спиной во что-то. — Но мне сказал тот господин из Меркоф… в аккуратном чёрном костюме… мистер Блэр считает, что ты можешь меня вылечить. Из-под розовой ткани показалась круглая и неожиданно юная грудь с крупным торчащим соском. Она ловко расстегнула дальше, и между пуговиц вылезла вторая — дразняще большая, призывно и возбуждённо дышащая. У Билли по загривку пробежали мурашки. Он замотал головой и заскулил: — Мам, пожалуйста. Пожалуйста. Оденься. Мам. Он знал, что о ней говорят у него дома, в родном городе. Что она шалава и потаскуха. Что от одного мужчины — он даже помнил фамилию, Принстон, ходит к другому, Фишли, и оба трахают её. Он не хотел верить, когда такое говорят о твоей матери, никогда не хочешь. Но сейчас она раскрыла шорты до конца молнии и показала бритый лобок. Билли колотило от страха, но он не мог отвести взгляда. Присмотрелся. Ему стало плохо: когда мать раздвинула пошире ноги и вошла в себя двумя пальцами, из неё по ладони и кисти потекла желтоватая мутная сперма. Много. Чертовски. Много. Спермы. — Билл, проснись, проснись! Что же ты… о Господи… Он побледнел и начал задыхаться. По щекам потекли слёзы. Тедди не понимала, что происходит. Ноги казались надломленными, как у паука-косеножки. Мама улыбалась, хищно и бескомпромиссно. — Иди ко мне, Билли, приласкай мамочку. — НЕТ!!! Он не для того выбирался из одного ада, чтобы попасть в другой. Он не… вдох-выдох, Билл, давай… он не вернётся туда. Ты знаешь, что лжёшь, и знаешь, что вернёшься. Ведь это твоя мать. А если ты не хочешь возвращаться, то ты — ПЛОХОЙ СЫН, Уильям Хоуп! — Ты можешь обмануть себя, — мягко сказала мама, ущипнув себя за сосок. Она колыхнула грудью, подхватила под ней и, обняв ладонью (в ладонь вся не поместилась), сжала. Билли быстро закрыл глаза. Но даже так он чувствовал, как солоновато пахнет её влагалище, и терпко — пот. Как мать подошла вплотную и коснулась его обнажённого тела своим. Ещё немного, и от страха он бы просто обмочился. Губы жалобно дрогнули. — Билли!!! Умоляю!!! Ты не дышишь!!! — Ты стал таким красивым, мой мальчик, — она повела по его груди ладонью и больно царапнула сосок, сжав его между пальцами. Затем выделила, покатала до боли. Лизнула. — Таким большим. Везде большим. — Пожалуйста, прошу тебя, — шепнул он, дрожа и пряча руки за спиной. Боясь даже дотронуться. — У тебя такие крепкие мускулы, малыш Билли, — промурлыкала она, очерчивая их рукой. — Таких у твоего отца не было. Даже у Тейта Салема. Это их сосед. Господи. — И у Майло Брауна. И у мистера Таггерта. Да сколько, блядь, там имён? Пальцы царапнули живот. Больно! Билли взвыл, когда она царапнула его снова и снова, впиваясь в плоть и терзая до крови. Красный маникюр, заострённые как у гарпии ногти словно пытались вывернуть клок мяса из него, как из чёртового Прометея. Он прикован к скале. Она — долбанный орёл, клюющий ему печень по приказу злого Бога. — Мой Билли… — Билл! Она прильнула к его губам и начала вдыхать воздух. Он совсем не дышал, а тело теряло остатки тепла. — Я всегда была очень ласкова с тобой. Я была хорошей матерью? Нет. Вот что он хотел вякнуть, но у него не хватало сил и смелости. Он умирал под её рукой, боясь даже вздохнуть. Его охватило оцепенение. Совсем как то, перед армией… Нет, не думай, не вспоминай! — Проклятье!.. Она с трудом ровно уложила Билли на топчан. Быстро натянула на себя подсохшую футболку. Дрожащие руки наложила ему поверх сердца, собираясь делать массаж. Она не для того выцарапывала его из Маунт-Мэссив, чтобы отпустить во сне! — Я давно хотела почувствовать, какой ты, — шептала мать ему на ухо, прильнув и распластавшись по телу. Её пышная грудь жгла кожу. В лобок вжался венистый член: часть его восприняла её просто как тело. И Билли готов был плакать, потому что это было неправильно. Это рушило его воспоминания. То, как мама читала сказки по вечерам и чинила его любимого зайчика, которого сама и сшила, когда ему было пять. Как мазала йодом и перекисью его синяки и ссадины; Билли был неугомонным пацаном и постоянно влипал в неприятности. Первый деньрожденьевский торт со свечами. Первый раз проводила его в школу. Первый раз он пришёл к ней с вопросом, что делать, когда тебе нравится — и очень — девочка. Первая стыдливая мастурбация под тонким одеялом ранним-ранним утром с мыслью («Лишь бы она не узнала!»). Он не видел, что она подсматривала за ним в узкую щель приоткрытой двери, облизывая губы. Сын становился старше. Он играл в американский футбол в школьной команде. Стал плечистым, крепким, много улыбался. У него были подружки: он играл очень хорошо. Учился средне, но мог бы лучше — просто ленился. У него были отцовские глаза, голубые как лёд, и такие же пухлые большие губы. Чем старше он становился, тем быстрее темнели его каштановые волосы, становясь чёрными — не только локоны на голове, которые он безжалостно отстригал очень коротко, но и подмышками, и дорожка на животе от паха, и на лобке. Она раз зашла к нему в душ, глядя на то, как сын моется. Он её не видел. Он намыливался, беззаботно что-то насвистывая себе под нос, а она примерилась к дверному косяку и ввела в себя по фаланги два пальца так глубоко, что оргазм пробил тут же — и она заскулила. Она не знала, что Билли застыл в холодном поту, потому что разглядел её отражение в лейке душевой. С того момента его жизнь превратилась в ад. С того — до ночи перед тем, как он уехал из дома на службу… — БИЛЛИ!!! ДЫШИ!!! Он с гулким хрипом вдохнул и сел, чувствуя, как кто-то обнимает его за затылок и дрожит. Он услышал плач и всхлипы. А затем ощутил на своих щеках и шее стекающие слёзы. Так вот почему он ни черта не видит. — Я думала, ты задохнулся, я думала… Это Тедди. Тедди. Тедди. Не… он сглотнул и обнял её в ответ. Она спрятала лицо у него на плече. Хоуп сморгнул слёзы и шмыгнул носом. Он погладил Теодору по спине и стиснул её крепче. — У меня был такой плохой сон, — пожаловался он. — Плохие сны нас не убивают. — Этот был очень плохим. Она, покачиваясь из стороны в сторону, прижала его к себе и провела по бритой голове ладонью. Прильнув губами к его груди и склонив на плечо лоб, шепнула в кожу: — Мы друг друга в обиду не дадим, Билли. Я не дам тебя в обиду. Что бы там тебя ни испугало так сильно. Он закрыл глаза, благодарно коснувшись губами её макушки. В груди поднялась щемящая нежность. Закутав Тедди в одеяло и накрывшись им, Билл устроился на топчане и уложил девушку себе на предплечье, потихоньку отходя от кошмара. Ещё долго он шептал ей успокаивающее всё хорошо. До тех пор, пока она не смежила веки и не задремала, согревшись от его тела. Но Билли не закрывал глаз. Он знал, что не всё хорошо, пусть мама с кривой ухмылкой попятилась в темноту, запахивая на груди мерзкую розовую шкурку, прикрывающую тело чудовища.***
Они встали так рано, что в воздухе повис густой седой туман. Он прятал под своим покровом озеро. На деревьях тихо перекликались птицы. Лес будто звенел, умытый и чистый. — Доброе утро, Тедди. Сейчас вскипячу нам воды и будем завтракать. Билли уже встал. Он наклонился к ней и, отведя тёмные кудри в сторону, оставил на лбу ласковый поцелуй. Тедди приоткрыта глаза и улыбнулась: Билл, одетый в джинсовую рубашку и спортивные серые штаны, был более чем прекрасен. Рубашку он накинул прямо на голое тело. Ей показалось, или сегодня синяков на нем куда меньше прежнего? Хоуп тихо вышел за дверь. Тедди потянулась, устало замычав, и тут же тело откликнулось болью. Собственные синяки. Следы ударов, царапины. Больная рука. Отрезанный палец. И укус на шее, до сих пор горячий, какой-то воспалённый. Она коснулась пальцами следа и вздрогнула, шепнув одними губами: — Рик. Что с ним? Успел ли он спастись из Маунт-Мэссив? Одни и те же вопросы она задавала себе раз за разом, и почему-то в груди проснулось колючее беспокойство за чокнутого хирурга Рика Трагера. Он откромсал ей мизинец. Он напугал ее до чёртиков. Он её трахнул, в конце концов. Но ничто из этого она не помнит о нем так хорошо, как их разговор у запертой секции, когда он прислонил ножницы к её шее и наконец открылся, рассказав пусть и неполную, но свою историю. Вскоре вернулся Билли, и мысли о Рике стёрлись из памяти, потому что Хоуп в руках держал большую кружку с растворимым дымящимся кофе. Они завтракали батончиками и развели сухую лапшу. Теодора от неё отказалась, а вот Билли быстро умял, ловко орудуя крохотной пластиковой вилкой. — Потише, здоровяк, — хмыкнула Тедди. Они сидели на поваленном бревне напротив озера, закутавшись в просохшие куртки. Воздух был сырым, пахло мокрым песком и тиной. Высокая осока окружала берег. Камыш шуршал под слабеньким ветром. Билли снова улыбнулся. Под его глазами залегли густые тени, но он не показывал виду, что что-то ночью случилось не так. — Вот позавтракаем… — пробубнил он с набитым ртом. Тедди рассмеялась. — Чего?! Он рассмеялся тоже, и вокруг глаз залегли морщинки-лучики. Тедди потянулась к нему и молча стёрла большим пальцем с уголка его губ кисло-сладкий соус. Билли совсем не смутился. Только взгляд стал другим. Глубже и темнее. — Я говорю, вот позавтракаем, можно и выйти к дороге, поймать попутку, — сказал он. — Нам нужно прорваться за горную гряду. — А там нас только и видели… Билли вскинулся. Он поднял глаза на лес. Нахмурился. Цыкнул. Теодора поняла сразу, он что-то (или кого-то?) увидел или услышал. Боже мой, а что если это люди из Меркофф, тогда они пропали… Между деревьев мелькнула тень, и к домику вышел мужчина в клетчатой красной куртке — явно местный. В руке у него была винтовка; такой себе знак дружелюбия. На плече — рюкзак-разгрузка. — Вот это номер, — процедил он, глядя на то, как Тедди сжимает в руке его жестяную кружку с нарисованным на ней полярным медведем. — И кто это у меня здесь в гостях?..***
Мужчина в тёмных очках, в чёрной шляпе и в клетчатом шарфе, прикрывшем нижнюю часть лица, ни у кого не вызывал никаких подозрений. Он ничем не выделялся из толпы, шёл бодро и энергично, но когда скользнул вбок, в проулок, и прислонился спиной к каменной стене, оказалось, что под чёрной дорогой курткой у него снятой с какого-то неудачника, которого он быстро сделал трупом была пулевая рана в боку. Он стиснул зубы. Он вытащил пулю и перевязал её сразу как покинул Маунт-Мэссив: выскочил наружу до того, как чертова психушка сложилась, словно карточный блядский домик. Звериная хитрость помогла ему сбежать, когда Меркофф прислали свой отряд зачистки для решения проблемы. Они всегда так делали. Затем угнал машину одного из служащих. Вооружился. За спиной услышал звуки автоматной стрельбы и вопли — и понял, что это Вальридер настиг ворвавшийся спецназ. — Гони, Рик, — сказал он себе и не остановился, прежде чем не выехал из предгорья. Только после он смог встать у обочины и там инструментами, предусмотрительно захваченными с собой, вытащить долбаную пулю, засевшую в боку. Он хотел перекусить на какой-нибудь заправке, но уже почти забыл всё — и маршрут, и дорогу. И как общаться с людьми. Он за целый год заточения стал совсем другим Риком Трагером. Заехав в крохотный Темплтон по пути, Рик подкараулил поутру мужчину, который шёл к своей машине. То что нужно! Неудачник, что он забыл так рано утром на улице?! Он прикончил высокого, солидно одетого незнакомца, спокойно подойдя со спины и полоснув ему по горлу скальпелем. Поменял автомобили. Запер труп в своей старой машине, переоделся — брюки, ботинки, водолазка, куртка, шарф — и сел в новенькое авто. Большой джип. Стабильный джип. В таких джипах ездят состоятельные дядьки, которых копы предпочитают не тормозить: они сплошь семьянины, доктора, бизнесмены и «положительные». На заднем сиденье Рик нашёл (очень кстати!) шляпу, в бардачке — очки. Он спрятал свои уродства как мог и нажал на педаль газа, плавно тронувшись. С улыбкой включил радио. Dear Mr Fantasy. Он любил эту песню. Хорошая, хорошая, мать их, музыка! Подпевая и подсчитывая параллельно доллары в бумажнике, Рик думал, как хорошо, что некоторые солидные дядьки любят наличку. Он ехал по пустой дороге и слушал сначала музыку, потом — погодную сводку. А затем, когда уже парковался близ заправки, на местной частоте сообщили: — Внимание, срочные новости полицейского департамента штата. По последним данным, из психиатрической клиники Маунт-Мэссив сбежали опасные пациенты… Рик мрачно посмотрел на дорогу. Вдавил педаль газа в пол. Резко развернулся. Слава Богу, машин совсем не было. Он покатил вдоль лесного массива и вековых сосен — назад, понимая, что та девчонка, Теодора, очень крепко насолила Меркоф, раз те открыли за ней и дьяволом Хоупом охоту. И что он не прочь был бы подбавить жару в этот адский котёл.