Письма издалека

Дегустация нового вина в представлении Дилюка выглядит... странно. Видимо, сказывается то, что ни он, ни Кэйа так и не успели научиться премудростям виноделия. Когда Крепус вел дела, то во всем опирался на свой вкус или опыт партнеров, таких же виноделов со стажем, но он никогда не советовался с семьей по поводу вина — только из приличия мог спросить, что сыновья думают о новинках «Доли Ангелов». В присутствии отца дегустация для Кэйи и Дилюка всегда ограничивалась парой глотков, даже если Кэйа нередко пробирался в фамильный погреб, пока никто не видел. О распределении финансов в производстве и секретах изготовления продукции Крепус больше рассказывал Дилюку. О тонкостях поставки и искусстве деловых переговоров — Кэйе. С одной стороны, логика ясна: Дилюк мог стать «руками» семейного бизнеса, а Кэйа «мозгами». Вместе они работали слаженно, как единый механизм — так было и в детстве, и в юношестве, пока они оба служили в ордене. Верно, Крепус думал, что так будет всегда, но ошибся. Драгоценные сведения о виноделии почти стерлись из памяти Кэйи, и уж тем более стерлись из памяти Дилюка. Его спас Эльзер: вместе они покопались в вещах Крепуса, которые никто из слуг долгие годы не смел трогать, нашли записи, где описывались некоторые тайны семейного дела. Кажется, Дилюк спешил применить их на практике. Он встретил Кэйю очередным роскошным обедом, налил себе стакан сока, ему — бокал того самого вина из валяшки, а потом увел Кэйю к виноградникам. Тот свое крайне положительное мнение о вине высказал сразу же, как попробовал, но Дилюк настоял на том, что за такое короткое время оценить вино невозможно, даже если выпить залпом десяток бутылок — вкус должен раскрыться. Нужно понять, уместно ли пить такое вино, беседуя с товарищем, или же его своеобразный вкус отвлекает от разговора; с какими блюдами следует подавать это вино; лучше ли пить его на свежем воздухе или же в помещении; какие возникают ассоциации с его вкусом и многое другое. Это поможет верно подать продукт. Кэйа сильно удивился такому списку винных испытаний, но перечить не стал. С ними на виноградники увязался Коннор, один из работников — его основная обязанность состояла в уходе за лозами. По указанию Дилюка Коннор стал рассказывать, как они ухаживают за виноградом, какие используют удобрения, как борются с вредными насекомыми и спасают урожай от кабанов. Интересного в таком рассказе было мало, но каждый раз, когда Коннор хотел закончить, Дилюк многозначительно кивал и просил продолжить. Кэйа молча пил вино, изредка утвердительно хмыкал. Коннора он слушал вполуха, потому что всё пытался разгадать, в чем же тут подвох. Сложно не потерять бдительность, когда кругом дурманяще пахнет виноградом, кристальные бабочки неслышно порхают по ветру меж листвы, а свежий воздух приятно холодит кожу. Потом Кэйа понял, что Дилюк постоянно смотрит на него — причем пристальнее всего глядит, когда Кэйа делает глотки. Стоит отпить, и он почти чувствует, как чужой взгляд упирается ему в горло: наблюдает, как оно подрагивает; потом скользит ниже, к... вырезу на рубашке? Да Кэйа каждый день в таком виде к нему заявлялся, чего Дилюк там не видел? Это всё игра воображения, разумеется. Бывает, показалось. Или Дилюка слегка опьянил один только запах вина, вот он и позволил себе лишнего — точно так же Коннор позволяет себе вести неприлично долгие монологи. Когда тот наконец заканчивает, Дилюк снова зовет Кэйю в поместье. Он хочет объяснить ему схему поставки нового вина, которую придумал вместе с партнером. Им нужно мнение со стороны: вдруг Кэйа сможет подсказать, что в ней можно улучшить. Неясно, чем он тут поможет, но вслух Кэйа об этом не спрашивает. По долгу службы он немного разбирается в снабжении, особенно с тех пор, как его лишили кавалерии, но закупки для ордена и поставки для бизнеса — это небо и земля. Они с Дилюком усаживаются с документами за столик, и тот достает карту. На ней он показывает выстроенный маршрут поставки. Лицо у него такое сосредоточенное, что Кэйа невольно вспоминает: когда-то за этим столом они вдвоем обсуждали планы экспедиций и маршруты патрулирования. Дилюк и сейчас выстраивал их с той же дотошностью. Непривычно видеть его над картой в сюртуке и рубашке, размахивающего голыми руками: сразу вспоминается другой Дилюк в безупречной капитанской униформе и белых перчатках. Кэйа не слишком внимательно следит за ходом его мысли, но когда Дилюк заканчивает объяснять, Кэйа склоняется над картой рядом с ним и показывает пальцем на недавно построенный мост рядом с Каменными вратами в Ли Юэ. Если ехать через новый мост, можно полдня сэкономить. Почему бизнес-партнер Дилюка про это не знает — загадка. То ли хотел слегка набить цену за свои услуги по импорту, то ли он не в курсе новостей Ли Юэ. Стоит окликнуть Дилюка, и тот вздрагивает: кажется, теперь это он всё прослушал. Только тогда Кэйа замечает, что вплотную прижался к нему плечом — за столом не слишком много места. Их пальцы почти соприкасаются у нарисованных Каменных ворот. Он бы вообще не придал этому значения, если бы карта не стала нагреваться у них под ладонями, будто сковорода. — Дилюк? Карта... горячая. — Рука вспотела. Извини. — Он тут же отдергивает ладонь. — И часто с тобой такое бывает? — Нет... разве что в последнее время. — Глаз Бога в поясной сумке практически вжимался Дилюку в бедро: неужели тот почувствовал его силу, или Глаз воззвал к хозяину? — Когда я приехал, то нашел у себя в шкафу много пар перчаток. Я часто носил перчатки во время путешествия, но скорее по привычке. Может быть, с моими руками что-то не так... помимо шрамов. Он как-то странно смотрит на Кэйю, будто снова пытается подловить. Тот не поддается. Дилюк его бдительность хотел усыпить сегодняшними фокусами? — Всё с твоими руками так, — лукаво говорит он и сам хватает Дилюка за ладонь. При других обстоятельствах Кэйа бы себе такого не позволил, но Дилюк должен понять, что не только он умеет фокусничать. — Я даже первую твою мозоль помню. Точнее, когда-то у тебя здесь была мозоль, сейчас уже руки совсем огрубели... Она появилась ещё во времена, когда ты начал упражняться с двуручным мечом. Он касается места у основания пальцев Дилюка и снова чуть не отпрыгивает: кажется, огрубевшая кожа стала ещё горячее. Кэйа сказал это просто так, хотел отвлечь внимание — вроде бы получилось. Или... Вообще-то, он снова упускает шанс рассказать правду, и почему бы не сделать это сейчас, когда всё так спокой... — Ты что... помнишь мои мозоли? — Вдруг Дилюк накрывает его пальцы своими, будто не понимая, что Кэйа сейчас поджарится, и тогда он правда пытается отшатнуться. Ему не позволяют. — Ну, мы всё-таки росли и тренировались вместе. Сложнее было бы не запомнить. — Неужели? — У тебя руки очень горячие, — почти шипит Кэйа, и тут они слышат скрип дальней двери. Дилюк мигом отстраняется. В гостиную робко заходит Хилли. — Господин Дилюк, Аделинда велела узнать, присоединится ли к нам на ужин господин Кэйа, — скромно спрашивает она, шагая ближе. — Мне бы этого очень хотелось, — говорит Дилюк, глядя ему в лицо. — Думаю, мне уже пора... — выпаливает Кэйа с ним в унисон, а потом понимает, что явно подпортил всеобщие ожидания своим ответом. Лицо Хилли тут же киснет, и она начинает что-то лепетать о том, как расстроится Аделинда. — ...пора хоть раз остаться на ужин? Кэйа опять совершает ту же ошибку, но полсекунды на размышления ему хватает, чтобы прикинуть: пока он дойдет до «Хорошего охотника», знатно проголодается; дома маловато продуктов, чтобы что-то приготовить — опять забыл закупиться; а ещё кислое лицо Хилли и нахмуренные брови Дилюка портят ему настроение, чего не скажешь о бесплатной еде. Дилюк и Хилли тут же веселеют, когда слышат, что Кэйа согласен. Она сообщает, что на ужин опять изыски: лососевый стейк и картофель с трюфелями, шоколадно-вишневое суфле на десерт. Все мысли о «Хорошем охотнике» куда-то улетучиваются. До ужина ещё полчаса, но Дилюк хотя бы больше не мучает Кэйю рассказами про маршруты поставок. Вместо этого они спускаются в погреб, чтобы Кэйа ещё раз попробовал вино из валяшки. Погреб всё тот же, только пустующих бочек в нем стало больше: кажется, сейчас они понемногу заполняются снова. Крепус этими деревяшками даже гордился, называл их «главными виноделами» — он считал, что именно бочка определяет вкус вина, и не забывал при случае упомянуть, что это не абы какие бочки, а из клёпок горного дуба. Дилюк же ещё не особо умел нахваливать себя или свое производство, и многие дела винокурни перешли к Эльзеру. Наверняка за достойную плату. — Как думаешь, вино достаточно... праздничное? — спрашивает Дилюк. Что-то он притих. — Не совсем, — задумчиво протягивает Кэйа, оглядывая ровные ряды бочек. — Оно довольно сладкое, но оставляет еле заметное кисло-горькое послевкусие. И после этого хочется сделать ещё глоток, чтобы снова стало сладко. — Так и задумано. — Дилюк рассеянно касается одной из бочек. — Если честно, этим напитком я хотел почтить память Стефана. — О. Ты упоминал его в письмах. И его смерть тоже, — говорит Кэйа, отводя взгляд. — Да... Как-то мы с товарищами купили валяшку у иностранного торговца в Инадзуме, я сделал из неё нечто похожее на вино. Стефан сказал, что этот напиток очень напомнил ему тот, что готовила его мать: правда, ягоды она использовала немного другие, но он так и не признался, какие именно. Теперь уже не узнать. — Дилюк криво, еле заметно улыбается. — Но... вкус у этого вина вполне подходящий, как по мне. В нашем путешествии были и радости, и трудности. Сладость и горечь. Кэйю слегка передергивает. Он до сих пор ждет, когда Дилюк покажет ему, насколько ожесточился во время путешествия, как его закалили многочисленные расправы над фатуи, потеря памяти и потеря товарищей, но тот никак не проявляет себя — только время от времени говорит Кэйе что-нибудь вдохновенное и идеалистическое, как много лет назад. Может, всё потому, что Кэйа не фатуи. Он — кое-кто похуже, но пока его не раскрыли. — Не слишком ли романтично? — Не думаю. Если для тебя — слишком, можешь больше не пить, — без обиды отвечает Дилюк. Как будто не понял, что речь не о вине. Кэйа усмехается и делает показательные последние глотки: выпивает всё вино в бокале до дна. Дилюк не сводит взгляда с его подрагивающего кадыка, и настает тишина — слышно только, как он глотает. Дилюк стоит с чуть приоткрытым ртом, будто хочет что-то сказать, но Кэйа не успевает узнать, в чем дело. Прежде, чем кто-то из них успевает заговорить, Хилли стучится в дверь погреба и зовет их к столу. — Ну же, господин Дилюк, — Кэйа нагло вертит ножку бокала меж пальцев: долго учился этому трюку так, чтобы выглядело по-настоящему завораживающе. — Мы ведь не хотим опоздать на ужин? Тот сглатывает и кивает. Взгляд мечется от бокала к Кэйе, от его губ к вырезу на рубашке. Наконец Дилюк находит в себе силы отвернуться и пройти с ним в обеденный зал. Пока они едят, Кэйа пытается расспросить Дилюка о Стефане, и даже нарочно садится ближе обычного. Сейчас Кэйа сам устроился по правую руку Дилюка: это должно расположить его к разговору. Одни из самых ярких воспоминаний о Стефане связаны с Инадзумой. Дилюк разрезает лососевый стейк, и на ум ему приходит история о рыбалке с его товарищами: как-то в погожий день они наткнулись на бродячих кайраги, и те попытались на них напасть во время рыбной ловли. Одного из кайраги Стефан чуть не придушил леской, и всех в их компании его прием очень повеселил: на такой крупный улов они точно не рассчитывали. Да и к грубой силе Стефан обычно не прибегал. Устранить врага изподтишка, издалека, выиграть бой до его начала, всех обхитрить — это было в его духе. Он всегда останавливал Дилюка, когда тот пытался идти напролом. — Иногда ты мне его напоминаешь, — вдруг говорит Дилюк Кэйе, и тот вздрагивает. — Есть в тебе что-то от его расчётливости. А может, это Стефан напоминал мне тебя — всё-таки с тобой мы знакомы дольше... были. Кэйа вспоминает Гаспара, наивное рыжее чудо из Сумеру. Вспоминает, каково это — искать Дилюка в других людях и не находить. — И вот мы знакомимся заново, — отвечает Кэйа, и уголок губ у него дергается. — Часто думаешь о Стефане? — Почти каждый день, если честно... как и об отце. Стефан ушел из жизни слишком внезапно, я не успел попрощаться с ним даже мысленно. Но теперь, когда я в Мондштадте, у меня есть время всё обдумать. Рано или поздно станет легче. Ты раз за разом доказываешь мне это. — Я? — Да. После твоих визитов лекарь всегда отмечает улучшения в работе моей памяти. — Хм... Тогда, безусловно, надо продолжать. — На мгновение Кэйа готов сорвать с себя поясную сумку, просто швырнуть её на стол и уйти, потому что так будет лучше для всех. Вместо этого он наигранно смеется. — Джинн того же мнения. — Отлично. Может, так вскоре и свои годы в ордене вспомню без чужой помощи. Скорее бы уже. Удивительно, как никто из работников винокурни или слуг ещё не проболтался о прошлом их господина. Сразу после ужина Кэйа думает улизнуть домой, но Дилюк заявляет, что хотел бы поговорить с ним наедине, и это настораживает. Они остаются вдвоем у камина в гостиной, садятся в кресла; садятся уж слишком расслабленно и по-домашнему, будто они оба хозяева этого дома, но это давно не так. Кэйа заставляет себя выпрямиться. Может, Дилюк хотя бы заподозрил, что ему врут? Не тут-то было. Он полушепотом объясняет, что завтра хочет попросить помощи ещё в одном деле, и без Кэйи тут никак не обойтись, ведь он понимает ситуацию как никто другой. Объяснения у Дилюка совершенно банальные, поэтому Кэйа просто кивает в знак согласия и говорит себе, что Джинн не позволила бы ему отказать. После этого они прощаются, и Кэйа наконец уходит из поместья, не ожидая ничего хорошего ни от нового дня, ни от самого себя.