Пропущенные моменты

- Отец погиб, когда мне было семь... или около того. - Гвейн задумался, свесив кудлатую голову, сжимая пальцами серебряный кубок. - Твоя семья, друзья, - вновь начал он, - все они составляют симфонию твоей души, когда кто-то из них пропадает навсегда, - голос дрогнул, - разум заполняет пустота, а сердце стучит чаще, в бешенство будто. – Он замолчал и продолжил с силами: - Это все полотно. Они являются ее частями, отрываться иногда и больше не восстанавливаются... И из-за этого водоворот в твоём уме, ты тонешь в нем... Боль, бескрайняя я боль, я понимаю. Артур положил голову на скрещенные на столе руки и вздохнул. Сладкий шумный воздух таверны окружил его со всех сторон, и он ему нехотя отдавался. - Эй! Ещё вина! *** Все началось со дня коронации, именно тогда Гвейн ненароком заметил пустой взгляд короля, устремлённый на праздничный тронный зал. Особо долго усердствовать не пришлось: Артур сам сдался под его дерзкие и отрывочные слова, под его тихие, но заметные насмешки и под его... скрытое сочувствие. *** - А ты... Артур вздрогнул и приподнял голову. – любил их? Гвейн опустил взгляд в пол и пожал плечами. - Я их почти не помню. Мы с сестрой оказались на многолюдной улице, среди шумных и громких голосов и разных запахов, - он нахмурился, поставил локти на грубо скоолченый стол и лбом уткнулся в сцепленный замок. – Снег шел в тот день… холодный, белый… пушистый. – рыцарь оборвался на словах так резко, что Артур взглянул на него с недоверием. Гвейн отпрянул и по наитию почувствовал, что это взгляд, боль и мертвая тоска которого были ничем не занавешены, он запомнит на всю оставшуюся жизнь. – Я шел с ней, держа ее за руку, чтобы она не упала и ее не затоптали прохожие. - Куда шли? Зачем? - Мы, - мужчина запнулся. Собрался с духом и тохо вынес отнюдь не новое для монарха, - мы голодали. А зима действительно в тот год была злющей и безжалостной, так по крайней мере видел восьмилетний черноволосый кудрявый мальчик и четырехлетняя девочка. Они шли по площади. Гвейн в конце концов не выдержал и взял сестру на руки и попытался бежать, опасаясь, как бы стража не заметила двух одетых в лохмотья диких детей. Гвейн помнил, как у него закоченели руки и стали дико болеть, помнил, как прижалась к нему девочка, насквозь промокшая и продрогшая; помнил, как остановившись у крайней избы, он снял с себя дырявую мамину шаль и закутал ее. Помнил, как она уснула у костра в подвале какого-то здания. В тот день он больше всего боялся потерять ее. В тот день он хотел, чтобы все вернулось на круг своя, чтобы отец вернулся из похода живой и невредимый, чтобы мама была живая, чтобы им было тепло и они не мерзли. Так он мечтал, прижимая к себе раскрасневшуюся во сне сестру и согревая ее своим дыханием. - А потом, - продолжил рыцарь, - стало легче. Люди жалостливые, добрые попадались нам на пути. Пару раз нас приютили ночи так на две. - А потом? – шепотом спросил Артур. Рыцарь поджал губы. - Мы научились выживать.