Love is

      Каково это — быть чужой там, где родилась? Теодора на самом деле чувствовала себя лишней.       Каждый раз, когда её семья, состоящая из четырёх человек, собиралась за одним столом, у неё возникало острое чувство, словно она лишь тень, которую никто не замечал, не интересовался её желаниями, стремлениями, попросту не видел в ней личность. Из-за чего обида подступала к горлу, превращаясь в комок, готовый вырваться судорожными всхлипами, которые упрямо подавляла, потому что не хотела никому из них показывать, насколько сильно подобное отношение задевает её, вынуждая чувствовать себя здесь никем.       Ведь отец с матерью предпочитали заниматься только её старшей сестрой, Элизабет, в которую вкладывали душу и деньги, нанимая для неё лучших учителей и выполняя все её прихоти. В то время как Теодору критиковали за любое проявление инициативы, давая понять, что она недостаточно хороша для тех или иных занятий. Не годилась она даже для будущей роли жены. Так считали они, притом совершенно её не зная, хоть и жили с ней под одной крышей.       Ей же очень нравилось писательство. Оно было её отдушиной. Возможностью убежать от реальности и выплеснуть эмоции, используя слова. А ещё музыка привлекала её. Тео хотела бы научиться играть. И неважно, что это будет — скрипка, пианино или что-нибудь ещё. Отчасти из-за того, чтобы доказать, что она вовсе не бездарность и может в чём-то преуспеть.       Но в собственном доме к ней не прислушивались, её мнение демонстративно игнорировали. Сестра если и обращала на неё внимание, то обычно смотрела с присущим ей высокомерием, едва ли не с презрением. Поэтому Тео сбегала, предпочитая проводить много времени со своей единственной подругой по имени Шарлотта, родители которой относились к ней гораздо лучше собственных, всегда с радостью принимая её у себя. Девушки учились всему вместе, поддерживали друг друга, особенно когда что-то не получалось. Только с ней она могла поделиться своими переживаниями и не бояться осуждения.       — Я благодарна за то, что ты есть в моей жизни, овечка, — произнесла Теодора искренне и, смахнув непрошенные слёзы со щёк, с теплотой посмотрела на подругу. — Что бы я без тебя делала…       Шарлотта улыбнулась, затем накрыла её руку своей ладонью и легонько сжала, тем самым желая подбодрить.       — Ты можешь в любое время прийти сюда за помощью, — сказала она с уверенностью, что передавалась и ей. Этой девушке нельзя было не верить. — Двери моего дома всегда открыты для тебя, Тео. Не сомневайся, моя мама скажет то же самое.       Возвращаться к себе ей нисколько не хотелось, но иначе она не могла. Необходимо было поспешить, чтобы успеть до наступления сумерек во избежание нотаций, уже ставших привычными и тем не менее неприятными.       Едва переступив порог, Теодора замерла на мгновение и прислушалась. Из глубин дома доносились приглушённые звуки красивой мелодии, которая проникала под кожу и вызывала мурашки. Ноги привели её к гостиной, где она застала мать со старшей сестрой, а также темноволосого незнакомца, сидящего за пианино. Даже имея минимум опыта игры на данном инструменте, она понимала, что этот человек был мастером своего дела. Его длинные пальцы буквально порхали над клавишами, удивляя своей ловкостью. Сам он, складывалось впечатление, полностью находился во власти музыки, что как будто лилась непрерывным потоком и заполняла каждый уголок.       Как только воцарилась тишина, Тео заметила, что почти не дышала, точно так же всецело поглощённая столь прекрасной композицией. Хотелось, чтобы она не заканчивалась.       — Великолепно, — мать сдержанно похвалила пианиста.       Тем временем он не спеша поднялся и обернулся к ним, ответив коротко:       — Благодарю.       Стоящий перед ними мужчина был высоким, статным и с виду неприступным. Что подтверждал суровый, но пронзительный взгляд поразительно чёрных глаз, глубина которых одновременно и пугала Теодору, и завораживала её. В них можно было легко затеряться, забыв обо всём.       — Вы нам подходите, мистер Робертс. — Надменный голос матери заставил Тео вздрогнуть, тут же прийти в себя и вспомнить о манерах. Ей нужно прекратить так внимательно разглядывать постороннего человека. — К занятиям с Элизабет можете приступать с завтрашнего дня.       Мать положила руку на спину старшей дочери и чуть подтолкнула её вперёд, словно давала понять новому учителю, о ком из двух девушек шла речь. Теодора лишь горько усмехнулась в ответ на этот жест.       — Как скажете, — отозвался пианист лишённым каких-либо эмоций голосом и всё равно взглянул на Тео, которая вновь устремила на него пристальный взгляд.       Ей показалось, что между ними возникла какая-то связь. Неожиданная, странная. И всё же…       Наверное, всему виной её воображение.       — А это наша младшая дочь. Теодора. Она далека от музыки. Собирается стать писательницей, как Джейн Остин. — Подобный снисходительный тон матери был ей хорошо знаком. Он скрывал в себе насмешку, которая не переставала ранить её. — Какой вздор, не правда ли?       Но невозмутимый мистер Робертс никак не отреагировал на сказанное, отвёл глаза от Теодоры, покрасневшей то ли от стыда, то ли от смущения, и посмотрел на её мать. Девушка, в свою очередь, почему-то сдвинуться с места была не в состоянии, захваченная необычным чувством, происхождение которого поначалу не могла объяснить. Сердце же оглушительно сильно билось у неё в груди, а довольно туго зашнурованный корсет не позволял сделать глубокий вдох.       Влюбиться с первой услышанной ноты, с первого взгляда — вот настоящая глупость.       — До завтра, — бросил только он, прежде чем уйти.       Отголоски его уверенных шагов звенели в ушах, отзывались дрожью в её теле. Она с трудом сдержалась, чтобы не оглянуться и не проводить пианиста взглядом.       Позже, по привычке устроившись на огромном подоконнике, Теодора неотрывно глядела в окно и не переставала думать о нём, восстанавливая в памяти его черты. Он красивый, мужественный и талантливый. Идеальный. Ей хотелось смеяться из-за своей романтичной натуры. А какой ещё должна быть девушка в семнадцать лет?       Она старалась оставаться незамеченной, когда подбиралась поближе к гостиной, чтоб наблюдать за уроками. За ним. Как она узнала, его имя — Джон. Он был терпеливым, но строгим преподавателем. Его бархатный голос будоражил, а профиль, казалось, навсегда отпечатался в её памяти. Который ей захотелось очертить пальцами, обводя контуры подбородка, губ и носа. Как художник, увлечённый предметом рисования.       Всё же он замечал её, изредка бросал на неё взгляд — серьёзный, пронизывающий насквозь и порой изучающий, от которого щёки вспыхивали насыщенным алым. Она обнаружила, что её непреодолимо тянуло к нему, как мотылька к пламени. Было так заманчиво оказаться там — на месте сестры, возле него. Показать ему, какими навыками обладала она, узнать его мнение. И однажды, когда сестра после очередного урока музыки ушла к своим подружкам, Тео осмелилась пригласить его прогуляться в их саду. Нервно сжимая и разжимая пальцы, она боялась получить отказ, но, к её удивлению, он согласился.       С тех пор они иногда сидели на скамейке и просто беседовали на разные темы, обсуждая искусство и не только. Он умел слушать. А главное — слышал её, поддерживал в каких-то суждениях или делился собственным опытом. Временами на его лице, которое чаще всего напоминало непроницаемую маску, всё-таки появлялась слабая улыбка. И в подобные моменты Тео ловила себя на мысли, что Джон стал для неё неожиданным, но необходимым, как воздух, спасением в этой тюрьме. Он был её вдохновением.       Как-то, оставшись дома в одиночестве, не считая слуг, ведь родители находились на приёме у своих друзей, а сестра тоже отсутствовала, Теодора позволила себе вольность. Плавным, немного неуверенным шагом она подошла к пианино и присела на банкетку. Погладила крышку, которую осторожно подняла, аккуратно прикоснувшись к клавишам, до которых дотрагивался Джон.       Она взяла первые аккорды с лёгкостью, попутно мягко надавливая на педали. Закрыв глаза, представила, как бы они с Джоном играли, находясь плечом к плечу и при этом случайно касаясь друг друга кончиками пальцев. Она бы то и дело бросала на него полные смущения взгляды в поисках хоть какой-то похвалы, которой ей так не хватало. А он смотрел бы на неё с одобрением и восхищением.       Теодора без оглядки погрузилась в воображаемый мир, где по-прежнему видела их вместе. Теперь она оказалась с ним в полумраке своей спальни, оставив за дверью все формальности, условности. Горящие свечи делали обстановку более интимной, волнующей и подходящей для того, чтобы стать женщиной в руках горячо любимого человека.       Она позволила ему неторопливо раздеть её, наблюдая за тем, как платье скользит по телу, спадает вниз. И чувствуя, как ослабевает шнуровка на корсете, что он нетерпеливо отбросил прочь. Ни намёка на сомнения или стыдливость, когда она предстала перед ним обнажённой. Лишь наполненный решимостью взор, который не отводила от него.       Тео упустила момент, когда они очутились на мягкой постели, ведь полностью сосредоточилась на нём. Она ощущала на себе вес его тела, как он прижимался к ней, и упивалась жаром, исходящим от него. Видела лицо Джона над собой и вдыхала с жадностью его запах.       Она дрожала от нежных поглаживаний груди, живота и бёдер. Казалось, что кожа пылала под его прикосновениями. У неё перехватило дыхание, стоило ему коснуться её там, где чувствовалась отчётливая пульсация.       Губы его оставили обжигающий след на шее, затем на её губах. За чем последовало сплетение языков, движение которых было невыносимо медленным и от этого восхитительным. Прерывистое дыхание каждого стало одним на двоих.       И Теодора окончательно потеряла голову, утопая в столь сильных, прежде неизведанных ощущениях. Ей отчаянно хотелось быть той единственной, которая заставила Джона Робертса послать к чертям самоконтроль. И чтобы только с ней он был таким.       Она резко очнулась, почувствовав, что уже не одна в гостиной. Посмотрела направо, увидев того, кто сидел с ней рядом. Тео настолько глубоко ушла в себя, отдавшись мечтаниям, что даже не заметила, когда Джон присоединился к ней.       Она поприветствовала его улыбкой. Он тоже улыбнулся ей — с искренностью, но почему-то грустно.       — У вас талант, мисс Эйвери. Поверьте, я знаю, что говорю, — заявил Джон решительно и выглядел притом, как обычно, серьёзным. — Никому не позволяйте убедить вас в обратном. Занимайтесь тем, что вам нравится. И у вас обязательно всё получится.       Они оба застыли, неотрывно глядя друг другу в глаза. Как вдруг, протянув руку, он дотронулся до её щеки, которую ласково погладил. И Теодора доверчиво прильнула к его тёплой ладони.       Этот момент придал ей смелости. Чувства к нему заглушали голос разума. Сердце её трепетало от волнения, в то время как она, поддавшись порыву, прижалась к его губам своими. Поначалу Джон не реагировал, охваченный оцепенением, но потом всё-таки сдался — ответил, схватил девушку крепко за хрупкие плечи, притянул к себе и поцеловал её. По-настоящему. Требовательно, ненасытно, упоительно. Как она мечтала.       Не без труда он прервал опьяняющий поцелуй, отстранился, и Тео невольно потянулась за ним, не желая отпускать его. Им обоим не сразу удалось совладать с дыханием.       — Ещё никогда я не целовала мужчину, — призналась она шёпотом. — Я хотела, чтобы впервые это произошло именно с вами.       Джон погладил её по волосам, после чего коснулся губами её лба, к которому вслед за этим прижался своим, прикрыв глаза. Он держал её за талию, как будто изо всех сил сдерживаясь, чтобы не подхватить её на руки и не отнести в постель, которую мог бы разделить с ней.       — Теодора, — его голос дрогнул, показался надломленным, когда он с придыханием произнёс её имя. — Я…       Но Джон не договорил, вмиг стал напряжённым и чуть отодвинулся от неё. По спине девушки пробежал холодок, как только она поняла, что здесь они больше не вдвоём.       Тео оглянулась, сразу же поднялась и судорожно сглотнула при виде старшей сестры, которая стала свидетелем подобной сцены, вернувшись домой раньше обычного. Сколько она уже там стоит? Элизабет смотрела на неё со злостью, ярко полыхающей в её взгляде. Она ничего не сказала, вместо этого развернулась и бросилась наверх, откуда послышался громкий хлопок.       Тишина, что наступила, казалась тягостной.       Первым молчание прервал Джон:       — Мне лучше уйти… Извини.       И Теодора осталась одна в опустевшей гостиной. Сжимая руку в кулачке, который прижимала к груди, растерянная и терзаемая противоречиями, она даже не пошевелилась. Но ей ничего не оставалось, кроме как пойти к себе и дожидаться возвращения родителей, которым Элизабет несомненно поведает обо всём в красках.       Присев на краю кровати, Тео поглаживала всё ещё чувствительные губы подушечками пальцев и вспоминала поцелуй, который не был плодом её воображения. До этого словно окрылённая благодаря ему, она подумала о том, что её полёт обернулся стремительным и болезненным падением.       Теодора вздрогнула, вскинула голову и встала, когда дверь её комнаты резко распахнулась и с глухим стуком ударилась о стену. Это к ней ворвалась разъярённая сестра, которая смотрела на неё с такой дикой ненавистью, что ей становилось не по себе.       — Тебе всё всегда давалось легко, в то время как мне приходилось стараться, много заниматься, чтобы добиться успеха. — Элизабет понемногу приближалась к ней и сквозь зубы цедила полные неприязни слова. — Ну почему… Почему он обратил внимание именно на тебя? Чем ты заслужила это? Я ведь не хуже. Это я должна была понравиться ему, а не ты.       Она продолжала повышать голос, бросалась оскорблениями в адрес Теодоры, которую явно желала заставить страдать. Или просто уничтожить, избавиться от неё, как от препятствия на своём пути.       — Перестань, — потребовала Тео, не сдвинувшись с места, потому что не собиралась показывать ей свой страх. — Тебе нужно успокоиться.       Но сестра не послушала её, влепила ей пощёчину. Теодора пошатнулась и тут же прикоснулась к горящей от боли щеке. На глаза навернулись слёзы.       — Ты забрала его у меня, подумав, что можешь быть лучше, чем я. — В потемневших глазах Элизабет не утихала ярость, наоборот, разгоралась всё сильней, теперь вправду пугая. — Что ж… Тогда я тоже имею полное право отнять у тебя мечту.       Настороженная, Тео нахмурилась. Последовал ещё один сильный удар по лицу, что вынудил её упасть на колени, упираясь руками в пол. Не успела она опомниться, как сестра, одержимая желанием отомстить, схватила канделябр и обрушила его тяжесть на обе её руки, делая это снова и снова, безжалостно ломая пальцы. И пространство тотчас заполнил пронзительный крик Теодоры вместе с тошнотворным запахом крови.       — Ты больше не сможешь играть или писать свои глупые отрывки. — Элизабет возвышалась над ней, глядела сверху вниз самодовольно, но с отвращением, которое всегда испытывала по отношению к ней. Голос её при этом уже звучал равнодушно, в нём не было ни капли раскаяния о содеянном. — Как считаешь, ты будешь нужна ему такой — жалкой, никчёмной? Потому что теперь ты действительно выглядишь, как ничтожество, Дора.       Прижимаясь щекой к прохладной поверхности пола, Тео смотрела в одну точку и тяжело дышала. Не было сил подняться. Озноб вместе с болью волной прокатился по телу. А потом всё погрузилось в темноту.       Она практически не помнила, что происходило дальше. Или просто не хотела помнить. Но груз вины, конечно же, свалился на её плечи. Они твердили, что всё из-за неё.       Тогда Теодора не знала, что в тот день, когда она поцеловала Джона, он пришёл, дабы сообщить о прекращении обучения старшей из дочерей, потому что планировал покинуть Соединённые Штаты и вернуться на родину. Ей также не было известно о том, что он опять приходил к ним домой с требованием встретиться с Тео, но родители прогнали его, сказав ему лишь, что её на долгий срок отправили к родственникам и чтобы Джон забыл о ней, так как больше её не увидит. Откуда ей было знать и то, что после того он ни разу не притронулся к клавишам пианино, ведь без неё ему больше не хотелось играть и наслаждаться музыкой…       Она замолчала. Горло болело, но ей нужно было выговориться. Ведь долгих восемь лет держала всё в себе, не испытывая ни малейшего желания делиться с кем-то пережитым.       Теодора отпила из чашки, ощутив приятный привкус чая на языке, и посмотрела на миловидную девушку с рыжими волосами, с которой удивительно быстро подружилась. Вместо того чтобы отправиться дальше — в планах у неё значилась солнечная Италия, ей пришлось задержаться в бельгийском городке под названием Химворде, потому что она так некстати заболела.       Она поделилась своей историей любви к талантливому пианисту, имя которого вслух не произносила. Рассказала, что в итоге сбежала от родственников, заручившись поддержкой своей подруги, и вскоре пересекла океан на лайнере, чтобы путешествовать по Европе в поисках самых разных историй людей. Как с тех пор почти каждое утро она просыпалась с ощущением пустоты внутри, но всё равно нашла в себе силы вернуться к любимому делу и стать настоящей писательницей, хотя ей поначалу было очень тяжело печатать и тем более писать. И что всё же написала о них двоих книгу, которая больше напоминала дневник и всегда находилась при ней. Призналась, что не теряла надежды встретить его, но этого так и не произошло. Как попыталась заново научиться играть, правда, ничего не вышло, искалеченные пальцы утратили прежнюю ловкость. Отчего иногда становилось ужасно обидно, больно, вынуждая её срываться на крик или же захлёбываться слезами, которые считала непозволительной слабостью.       Её путь в самом деле был непростым. И он продолжался.       — Ох, Теодора… — всхлипнула Йоке. — А что же сейчас?       Она поджала губы и следом взглянула на свои руки, в которых всё ещё держала чашку. У неё вырвался тяжёлый вздох.       — Мне пришлось смириться с тем, что я больше не смогу играть. И что, возможно, никогда его не увижу. — Тео почувствовала, как сдавило грудную клетку от этих слов, что принесли за собой вкус горечи. — Пора бы уже отпустить прошлое, чтобы двигаться дальше.       Произошедшее стало для неё уроком. Что любовь, жизнь — это испытание, через которое каждому суждено пройти. Но притом не надо сдаваться. Как бы ни было трудно.       — Мне жаль, что всё это случилось с тобой, — отозвалась Йоке. Её слова, наполненные сожалением, были искренними.       — Зато я стала сильной, самостоятельной… Свободной, — улыбнулась Теодора, тщательно скрывая печаль, которая закрадывалась в её притворно беспечный тон. — Я делаю то, что мне хочется, не дожидаясь от кого-то позволения или боясь, что кто-то может меня осудить. Видимо, всё это было необходимо мне, чтобы повзрослеть.       Йоке только кивнула в ответ на сказанное ею, а после вздохнула и, решив сменить тему, сказала:       — Я, конечно, неплохая медсестра и во многом разбираюсь, но будет лучше, если тебя всё-таки осмотрит врач. Я попросила его сегодня прийти, скоро он будет здесь.       И тут же раздался стук в дверь, что почему-то показалось Тео забавным. Покачав головой, она протяжно выдохнула, кое-как поправила подушку, на которую опять устало откинулась, и перевела задумчивый взгляд на окно, ожидая появления доктора. Тем временем она думала о том, что все эти воспоминания вновь пробудили в ней тоску, от которой щемило сердце, что до сих пор хранило в своём тайнике чувства к мужчине с манящими тёмными глазами.       Звуки твёрдых шагов заставили её взглянуть в сторону открывшейся двери, где на пороге теперь неподвижно стоял тот самый врач, держа в руке небольшой саквояж. Точно так же, как он, Тео замерла и, кажется, совсем перестала дышать. В груди внезапно стало так тесно, сделать полноценный вдох не получалось. Она моргнула. Затем ещё раз. Чтобы убедиться, что она не в бреду и ей не мерещится человек, которого видела перед собой сейчас.       Теодора проглотила комок, застрявший в горле, глядя на мужчину сквозь пелену, что застилала взгляд. Господи. Сколько раз она представляла их встречу. И сколько всего хотела сказать ему…       Но с пересохших губ её сорвалось лишь тихое, с дрожью в голосе:       — Мне это снится? Неужели я действительно вижу тебя?       Джон промолчал, тоже удивлённый подобным поворотом судьбы, что свела их снова. Он просто разглядывал её, пока приходил в себя. Постепенно его черты смягчились. И Тео увидела до боли знакомую улыбку, которая как будто подтверждала реальность происходящего.       Он настоящий. Вернулся к ней. Её потерянная родственная душа.