Troppe stelle

— Тоши, ты не мог бы вести ровнее? — На дорогу какие-то птицы выскочили… Йошики, как мог, потянулся, лёжа на заднем сидении. — Мы едем по мосту над заливом. Откуда птицы? — Сам не знаю. На переднее пересесть не хочешь? — Нет. Йошики уронил голову обратно на обивку заднего сидения. До этого резкого торможения — ему снилось замечательное ничего. В реальности же над ним возвышались помидоры… — Если бы не эта рассада проклятая, мы бы выехали вовремя. — Кто покупает внуку машину, у того есть некоторые права. — Моя мать в неё тоже вложилась. — И попросила отвезти подруге вот этого красавца, — Тоши кивнул на, благо, новый унитаз, пристёгнутый к переднему сидению ремнём безопасности. — Давай так: ты отвезёшь это в центр, я отвезу рассаду за город. — Ты упаришься в полдень в машине. — Мы оба упаримся в пробках. А так — ты поедешь на метро, не в час пик. Я поеду по теневой стороне. — Ты уверен? Ты знаешь дорогу? — Ну ведь ты мне сейчас объяснишь. Йошики ехал мимо рисовых полей. Когда картинка сменилась садовыми изгородями, стало повеселее. Он уже давно свернул с дороги, в конце которой рассада, переданная семьёй Деяма, должна была обрести своего получателя. Солнце стояло высоко над горизонтом, просвечивало сквозь листву живых изгородей у обочины. В этой части пригорода Йошики за рулём был впервые. Он проезжал здесь раньше, на их периодически глохнущем автобусе, Тайджи ещё тогда махнул рукой в сторону дорожки, на которую сейчас сворачивал Йошики: «вон там мой дом, прямо будет остановка, немного дальше, за поворотом налево». Йошики не собирался в гости, просто хотел проверить, насколько хороша его топографическая память. Но поворот налево искать и не пришлось — Тайджи хорошо был виден сквозь прозрачные стенки остановки, прошитые солнечными лучами: сидел с одной ногой на сидении, а на соседнем, как огромная сосиска с ручками, расположилась сине-красная спортивная сумка. Йошики развернулся — и не по правилам, и не эффектно, так что Тайджи скептически наблюдал, как знакомая машина «раскачивается» поперёк дороги. — Здравствуй, — Йошики открыл окно со стороны пассажирского, но Тайджи как будто ждал какой-то не этот автобус. Йошики поставил на ручник, в надежде, что если и сорвёт, то не сегодня. Вышел — Тайджи плавно поднимал подбородок по мере его приближения. — Давно тут?.. — Давненько, да. Транспорта нет. Йошики постоял рядом немного. — Отчим раньше вернулся? — Ночью вернулся. — Хорошо, давай это сюда. Йошики взял сумку Тайджи и заторопился к багажнику, открыл его не без труда — сумка оттягивала плечо — но там оказалось занято: мама передала подруге ещё немного плитки — достаточно, чтобы обложить олимпийский бассейн, о чём сонный Йошики благополучно забыл. — Поехали? — Тайджи успел забраться на пассажирское, надвинул кепку на глаза. — Да, сейчас. Йошики метнулся к задним сидениям, запихнул вещи Тайджи под кресло — если что, томатам будет мягче падать. — А что ты здесь делаешь? — спросил Тайджи из-под козырька бейсболки где-то минут через пять. — Мы с Тоши были в Татеяме. Развозил по знакомым разное. — Понятно. — Хочешь чего-нибудь? Воды, еды? — спросил Йошики ещё через пять минут молчания. — Хочу спать. Но нихрена он не спал — откинул спинку сидения, лежал, закрыв лицо, положив ладонь поверх кепки. Йошики не то, чтобы не знал, что сказать, но это определённо было и лишним: приоткрыл окно со стороны водительского, вечер крался низко по земле, занося прохладу в духоту настрадавшегося за день транспортного средства. Может, к ночи пойдёт дождь. Может, даже помидоры переживут преступное безразличие к себе. Йошики въехал на парковку. Обошёл вокруг и открыл дверь пассажирского. Слегка толкнул в плечо Тайджи, который, может, уже действительно дремал. — Где я… — Идём пожалуйста. Ляжешь спать в постели. — В чьей… — Тайджи, — Йошики отобрал-таки у своего пассажира кепку, закрывавшую глаза, — ещё чуть-чуть, и на меня начнут гадить голуби — пойдём. В сумке есть что-то нужное? — Кому? Йошики вздохнул — группе точно нужен был басист, но говорить об этом сейчас было рисковано — Тайджи любил впадать из крайности в крайность, переключался — как загорался; а это вредно. Так что Йошики дотащил его до душа, пустил мыться первым, и полчаса сидел в коридоре под прозрачной дверью, не включая свет, наблюдая, как Тайджи так же сидит на полу в душевой — под струями воды позволить себе поплакать как-то легче. В конце концов Йошики зашёл внутрь — выключил воду, сел на низкий край душевой — его глаза снова закрыты мокрыми волосами, что за отвратительная привычка; Йошики прятаться так было сложнее — длиннее волосы, так что от излишней публичности оставалось только прикрывать рукой подбородок; вообще, грим неплохо спасал их всех — кроме Тоши, в голосе сложнее скрыть слёзы. Двое, сидя через прозрачную занавеску друг от друга, молчали. Йошики надоело первому — он потянул Тайджи за руку, увёл вытираться и ложиться спать: когда упрямые кудри были стараниями хозяина дома, орудующего полотенцем, уже не мокрыми, а просто влажными, Тайджи неожиданно перехватил его кисть; развернулся лицом, настойчиво толкнул в подушки — это же, наверное, лучшая месть за проявленную жалость: сделать с ним то, что он хочет, и то, чего хочешь ты сам; играть с чужими чувствами, как и своими — очень грязное дело, но на то и дан людям панк рок. Дождь затекал множеством мелких струй сквозь незакрытое стекло со стороны пустого водительского сидения. Было душно и влажно — в таких условиях томаты зацвели бы розами, если б могли, но сумели только слегка порозоветь. Утро было добрым, по крайней мере, первые пять минут, когда Йошики уже проснулся, но ему удавалось не шевелится: голова его лежала у Тайджи на животе, и ноги неизбежно свешивались с края кровати, если их вытянуть. Не самое гениальное решение — спать по диагонали. Тайджи едва ощутимо проводил по волосам расположившегося на нём товарища: корни отрасли, сегодня ночью интервью; остальной состав группы ворвётся в помещение через 3, 2, 1… но нет, пока всё спокойно, Тайджи повёл большим пальцем по щеке Йошики вниз, к подбородку. — Здравствуй. Йошики отлепился от «подушки», подползая выше, к лицу, к губам, попутно устраивая лодыжку Тайджи у себя на плече. — Хочу курить, курить и ссать, а ты на меня давишь всей массой… — морщился он недовольно, уперев руку в грудь Йошики. — Ну давай я тебя отнесу… — Может, ты мне ещё и подержишь? — Может и да. Тайджи потёр лицо обеими руками, так что Йошики всё-таки рухнул сверху. — Ты это серьёзно? — недовольствовал Тайджи. — Ты прямо, ну, любишь члены? Йошики поморгал. — Вообще-то, это ты меня всегда целуешь первым, и тогда, на кухне, со сломанной рукой… — Я тебя ошарашить хотел, ты что там подумал? — Хорошо, а в прошлый раз — ты у меня во рту что-то потерял? — Да я думал, мы подрочим друг другу, и всё, кто же виноват, что пол школы ты дома просидел… — Интересная у тебя была школа! — Нормальная! Я понимаю элементарные правила! — Ты вчера меня повалил и… обслужил практически! — Понравилось? — Тайджи на секунду повернулся к взбешенному Йошики. — А теперь забудь. — Да что за… Минуту назад всё нормально было! Я лежал у тебя между ног, ты меня ласкал! — Нельзя тебя трогать? Слишком хорош? Найдёшь себе кого-нибудь подходящего. — И куда я его, подходящего, приведу, если ты в моей постели? Тайджи попытался вывернуться, но пока безрезультатно. — Пойду в клуб, склею официантку, переночую у неё… или в бордель. — У тебя моча вместо мозгов. — А у тебя — вместо аранжировок. Вот это уже было намеренным оскорблением. Прописать по лицу — сложно из-за взаимного расположения, и тут Йошики рассмеялся. — Так вот чего ты хотел! — Ничего я не хотел, — шипел Тайджи. — Ты, надеюсь, с девушками разогреваешься по-другому? — Бесишь… — Я хочу тебя… слышишь? Сказать не сложно! Я сказал — и до сих пор жив… Или тебя так не заводит? Но что-то из испробованного всё-таки их разогрело, обоих, хоть Тайджи и отворачивался недовольно — зато так шея была максимально открыта, Йошики поцеловал несколько раз под ухом. А так? Тайджи не отвечал — свёл руки на плечах Йошики, по-прежнему отворачивался; закрыл глаза, но губы были приоткрыты. На плечи вскоре стали ненавязчиво давить ладони. — Ты же курить хотел, — пропел Йошики над его ключицами. — Это надо идти… Ходить вредно, можно сломать ногу. Шутить про аранжировки того, кому доверяешь себе отсосать, тоже не лучшая идея, но не отказывать же себе в целых двух удовольствиях. Когда Хиде приближался к двери в дом, из окна ему под ноги прилетело сырое яйцо. — Мои ботинки!!! — Хиде, будь так добр пожалуйста, приходи часа через два! — громко шептал Йошики из кухонного окна. — …а зажигалкой вам не покачать??? — недовольно шипел Хиде в ответ, пытаясь одновременно вытереть желток с начищенный кожи ботинка о траву на газоне. — Нет, но если у тебя есть сигареты… Хиде недовольно метнул початую пачку в сторону окна. — Наслаждайтесь… Йошики, поймав подгон и не находя слов благодарности, пару раз быстро поклонился, высунувшись из окна. — Что там… — послышалось за спиной. — Голубиная почта, — Йошики помахал Тайджи пачкой сигарет. — Хорошо. — Тебе прикурить? — Давай. И есть есть? На Тайджи было что-то свободно-спортивное, и с капюшоном, который покрывал голову. Он принял сигарету от Йошики, всё так же глядя в стык плитки на стене напротив, и тарелку с едой. — Ты когда в последний раз ел? — Помнишь, карри готовил? — Да не просто помню, а разогрел, что осталось… — А, хорошо. Йошики посмотрел на Тайджи повнимательнее. — Ты стряхиваешь пепел в тарелку. — Правда? — Тайджи медленно посмотрел вниз, но, кажется, его ничего не смутило. — А пил ты когда? — Выпил я глоток бурбона, или что это, не знаю… — Где взял? — В бардачке лежало, в косметичке. Йошики придвинулся поближе. — Рот открой. За отчётливым вкусом табака, на языке ощущалась едва ощутимая нотка полыни и какой-то ещё растительности, повеяло малой родиной… — Сколько ты этого выпил? — Всё выпил. У Йошики отвисла челюсть: ему, конечно, в жизни бывало не очень, но максимально «не очень», которое с ним случалось, «лечилось» двумя глотками этой настойки. И надо же было кому-то из родни подкинуть это в бардачок… — И как ты себя чувствуешь? — Хорошо, — пожал плечами Тайджи, — редко чувствовал себя лучше. Да никогда, пожалуй. — Отлично, то есть настойка полыни действует лучше, чем я сосу… — Нет, ты делаешь это потрясающе, — плавно покачал головой Тайджи. — но сейчас… у меня ни единого голоса в голове. Там тихо. — Чувствуешь что-то? — спросил Йошики, запуская руку собеседнику под пояс брюк: насколько он помнил, в этом состоянии либидо не пропадало, даже наоборот: становилось приятнее, проще как-то. — Да, — выдохнул Тайджи. Руку пришлось убрать — Йошики развернул Тайджи к себе вместе со стулом, но решил, что так неудобно. — А куда пепел стряхивать? — спросил Тайджи, когда его усадили на столешницу. Йошики, как раз расправлявшийся с одеждой недокурившего друга, пересадил его поближе к раковине. Тайджи, запрокинув голову, иногда затягивался и выпускал дым в потолок: клубы бились о рейки перекрытий, расплывались рандомно — и это было очень красиво; когда сигарета закончилась, Тайджи переложил ладонь Йошики со своего плеча на лицо: перебрал подушечки пальцев языком; затем большой палец прошёлся по горлу: под ладонью — отдельная жизнь, ни от кого не зависит, никем не дана, нельзя остановить; Йошики на ощупь нашёл сердце — из-за выгнутой грудной клетки можно было даже рассмотреть его — если хотеть; если знать, куда смотреть: туда, где кончается влажный след, идущий вверх от живота. Йошики смотрел бы вечно на его острый подбородок, приподнятый, открывавший шею, под своей рукой; но на вкус он ничуть не хуже. «Нравятся члены?» — вспомнил он вопрос из этого утра. Да если бы он сам знал, что происходит… кто знает — пусть скажет сейчас, или молчит навеки, или уже поздно, и рот занят, и руки лежат на внутренней стороне его бёдер, и его правая рука пахнет недавно выкуренной сигаретой. На этот раз всё дольше, но и проще — Тайджи не думает о том, как странно выглядит, раздвигая ноги, сидя на кухонном столе, и упираясь затылком в шкафчик — просто не смотрит на себя со стороны; кончает, мягко, длинно и низко простонав. В последний момент Йошики решает не глотать — этот идиот выпил успокоительного столько, что им могли пропитаться все биологические жидкости. — Ты сплюнул мне в тарелку? — Смеётся Тайджи из последних сил: его слегка трясёт от эмоционального опустошения. — Ты перед этим в неё покурил. На, держи. Тайджи берёт полотенце из рук Йошики: эффект снадобья такой: после «подрочить» наступает настроение поплакать. И это так же легко, как до этого было легко забыться. В волосах у Тайджи запутался запах детского шампуня, в голове у Йошики звучит Nessun Dorma, и кажется, что звук вибрирует не только где-то в памяти, но и в ладонях, что лежат на спине Тайджи поверх майки. — Тебе не холодно? — шепчет Йошики над ухом, отогнув носом край снова накинутого капюшона. — Я что-то со стола уронил, по-моему… — Так тебе не холодно? — Нет. Но одеться надо. — Можешь встать? — Конечно. На самом деле, руки спокойны и ноги легко опускаются на пол — никаких побочных эффектов, кроме упавшей на пол подставки с ножами. Тайджи потягивается с удовольствием, не спеша упаковывается обратно, будто ничего не было — но всё было… — На интервью надо будет сесть по разным краям. — Глупости. — Не глупости. Если не хочешь, чтобы было заметно… — Что тут замечать? — продолжал гнуть свою линию Тайджи. — Вот встань прямо и вытяни руки. Тайджи сделал, как просили. Йошики соединил его ладони напротив солнечного сплетения, с минуту помахал своими руками вокруг. — Всё, отпускай руки. Йошики дотронулся до кистей рук Тайджи. Медленно повёл ладони вверх — руки Тайджи потянулись за ними, как будто слегка намагниченные. — Ну и что это? — усмехнулся Тайджи, не сопротивляясь, однако, явлению чуда. — Магнетизм. В школе научили. — Так тебя со школы… тянет? — подмигнул Тайджи. — У тебя вопросы идиотские. Не волнуйся, — Тайджи положил ладони на бёдра Йошики, сделал шаг вперёд. — Что случилось в инди-периоде, остаётся в инди-периоде.