Солнечная система

Было это странно и необъяснимо, будто наваждение — только вот однажды они проснулись в обнимку, полураздетыми. Серёжа испугался и разозлился одновременно, особенно было страшно не перед Вовой, а что кто-то узнает. В конце-то концов, никто не отменял статью за эти дела, и ни в ком нельзя быть уверенным. А Вова открыл глаза и успокоил его: — Ничего не было, Серёга. — И с души будто камень свалился. — Просто перепили? — Убедился Серёжа. — Просто перепили. — Улыбнулся Володя. И только потом Сережа понял, что сожалеет. А потом это понял и Володя. И часами Серёжа смотрел на володины волосы, и хотел узнать, какие они на ощупь, а Володя смотрел на сережины губы, и хотел дотронуться до них хоть раз. А ещё через время — никто уже не помнит, сколько этого времени прошло — они вдруг, оставшись в студии вдвоём, просто набросились друг на друга, и сладко, сладко целовались и гладили друг друга, прижимаясь телами так, будто хотели слиться в единое существо. И Серёжа узнал, насколько володины волосы мягкие, а Володя узнал, какие у Серёжи вкусные губы. С тех пор они в сладостном напряжении ловили любой момент, чтобы остаться наедине, и целовались, как безумные подростки. Никто не знал — или они думали, что никто не знал. И не было ничего, кроме этих запретных поцелуев. Серёжа множество раз запирался в туалете после володиных объятий, трогал себя и кончал, зажимая прядь собственных волос в зубах, чтобы не кричать, закрыв себе ладонью глаза, чтобы не чувствовать стыда перед самим собой. И ни разу они не поговорили об этом, ни разу не называли то, что происходит между ними, ни разу не договорились о чем-то заранее — все было спонтанно, и оттого так безумно волнующе. Когда Рита принесла текст на «Искушение», незаметно напряглись они оба — ведь именно то самое ощущение владело ими настолько явно и всецело. А потом всё закончилось — когда мир вокруг начал меняться, когда оба встретили женщин, когда больше волновало выживание, чем страсть. Вскоре Серёжа ушел из группы, надеясь таким образом помирить бунтующего вокалиста и остальных. Думал — временно, а вышло — навсегда. Только потом, лишь однажды, уже в эпоху эмо и альтернативы, Серёжа вдруг оказался в студии с Володей вдвоём — так же, как тогда, в первый раз. И Володя вдруг обнял его, провел пальцем по сережиным губам, а потом поцеловал мучительно долгим, невозможным поцелуем, чуть приподняв серёжин подбородок рукой. Оторвался от Серёжи, и, улыбаясь, шепнул впервые что-то, что хоть как-то говорило об их странной связи: — Искушение моё… Рыжее. И Серёжа вдруг понял, что его так тянуло к Володе, что никогда не давало забыть и перестать. Понял, что любит. Но так никогда этого и не сказал.