***
Чувства, когда тебя сливают сразу после секса, унизительны. И первые секунды, пытаясь отойти от шока, ты просто не можешь сообразить, что нахрен происходит. Либо это ты настолько плох, что тебя выкидывают, как использованный презерватив, либо твой любовник — человек не очень хороший. Но разве я мог осуждать мужчину, которого боготворил? Я думал, что любить кого-то — классно, что любовь — это здорово. Но с Дайске получалось всё наоборот. Любовь к нему оказалась синонимом боли. Разговор в лифте отдавал безнадёжностью. Унижение и ощущение неопределённости, которые Дайске заставил меня испытывать, не позволяли взглянуть на ситуацию его глазами. Зацикленный на обиде, я тогда не отражал, насколько Андо не принадлежит себе. Я вообще много о чём даже не догадывался. Он вёл себя как скотина и меня тоже не щадил, вынуждая воспринимать действительность такой, какая она была, и поступать соответственно. Дай ничего не объяснял, просто ставил перед фактом, вдребезги разбивая мне сердце. Хотел донести всё сразу, заставляя выбирать, а времени на осознание не давал. Не потому, что был плохим человеком, а потому что сам существовал в такой же реальности. Он не лгал. Но лучше бы лгал. Лучше. Бы. Лгал. За тот период я ни разу не попытался ему позвонить. И удалить номер тоже не мог, ведь это была единственная ниточка, которая связывала меня с гитаристом.***
Мы встретились летом, в августе 2011, ровно через девять месяцев на фестивале Wacken open air в Германии. У меня было много друзей, работающих в этой сфере, и на предложение почти на халяву скататься в Европу, я согласился. Почти — значило, что я ехал на фестиваль не только валять дурака, но и работать. А деньги всегда нужны. Собственно, как и развлечения. По графику выступление Dir en Grey приходилось на шестое число, потом начинался их тур по Европе. И то, что они приехали сюда на сутки раньше — оказалось большим сюрпризом. За отстройкой аппаратуры, проверками оборудования и втыканием проводов и штекеров я только и думал о том, узнает ли меня Дай, когда увидит? Прятаться не было резона. Но и подойти к нему просто так я не мог. Вот тогда-то и пришла мысль воспользоваться телефоном. В конце концов, что я теряю? Привет. Это Джин Вонг. — написал я в сообщении. — Увидел Dir en Grey здесь, на фесте. Решил узнать, удобно ли будет подойти поздороваться? Как дела? Ответ пришёл, правда, не сразу. И к тому времени, когда Дай его написал, я был уже пьян в хлам, потому что проверяя телефон слишком часто, пытался не расстраиваться. Здравствуй, Билли Джин! — прочёл я, и сердце обозначило себя где-то в горле. Тело сошло с ума. Меня кидало то в жар, то в холод. — Сообщи, если нужен пропуск. Буду рад тебя увидеть. Дай. Ну, ещё он указал локацию, где находился. И всё. Всё! Я поплыл… — Ты куда? — закричали вслед ребята из компании, с которыми мы тусили. А я без объяснений рванул к павильону на интервью, где Андо отвечал на вопросы. Скрывая некондицию за тёмными очками, и привалившись к стене, я в полной мере ощутил, насколько всё плохо. Меня сильно развезло. Дойти-то я дошёл, а вот что дальше… Оставалось ждать и надеяться, что это состояние хоть немного отпустит. Вот, я стоял и ждал; а мероприятие завершилось, и из помещения повалил народ. Оценивая меня взглядом, Нора, тур-менеджер группы, выразительно промолчала. Андо даже не смотрел в мою сторону, просто жестом указал следовать за ней. Собрав в кулак всю свою волю, я отлепился от стены и шагнул вперёд. От резкого движения закружилась голова, и в тот же миг чья-то рука подхватила под локоть. Надо было скорее убраться из людной зоны. И минуя палатки с едой, мы, наконец, вышли к служебному кемпингу. Когда я снял очки, мир окончательно поплыл перед глазами. — Бля… Джин, — сказал Андо, взглянув на меня повнимательней. — Это неприемлемо! Да я и сам понимал, что неприемлемо. Помню шум дождя, и осуждающий взгляд тур-менеджера. Она смотрела так, будто я был серийным маньяком, убившим не менее сотни людей. И чем дольше она так пялилась, тем сильнее становилось не по себе. Дай что-то сказал, Нора ответила ему холодно и жёстко, а я чувствовал себя предельно неловко и не хотел неприятностей. — Я просто… когда писал сообщение, думал, что ты не ответишь, — промямлил я ему. — И вообще … не надеялся увидеть вас раньше завтра… Спасибо… что… пойду я, наверное. Простите… — Кофе! — прозвучало ультиматумом. Дай всё ещё держал меня за локоть. Мы вошли в трейлер, который, как объяснил Андо позднее, организаторы предоставили группе, несмотря на существующий тур-бас, на котором музыканты должны были отправиться по Европе. И я вслух отметил, что палатка, в которой хранились мои вещи, точно не дотягивает до такого комфорта. — Они даже душ сюда провели, — хохотнул Дай, мотнув волосами, — правда, вода в нём ледяная… — он усадил меня на диван, взял термос и протянул стаканчик. — Кофе. — Пальцы соприкоснулись с моими, но он тут же отдёрнул руку, поправляя браслет на запястье. Его ладонь была… прохладной. А кофе — обжигающе горячим. — Пей, чего смотришь? — Вижу, ты носишь кольцо… — Да, ношу, — ответил и поставил табуретку. Сел напротив меня. Андо внешне совсем не менялся. Такой же худой, энергичный, и одет весьма непритязательно — в серую футболку Chrome Hearts, мешковатые джинсы и куртку. Только волосы стали короче, и глаза были уставшими. — Тебе идёт быть блондином. Ну? — Спасибо, — в голове, пусть медленно, но начинало проясняться. — Лучше. Люди могут вечно смотреть на огонь и воду. А я на то, как органично Дай обхватил губами фильтр сигареты. Затянулся, прихватив к себе поближе пепельницу, размеренно выпускал дым в потолок… Он сидел так красиво — ногу на ногу. Но взгляд меня смущал. Неспокойный. А ещё смущало крайне сложное выражение на лице. Если бы кто-то заглянул в окно или зашёл сюда, то ничего не заметил — мы просто болтали. Но я чувствовал противоречие. Эта непроницаемая маска, нахмуренный взгляд, формальный тон. Андо не высказывал недовольства, но всё говорило о том, что он дико зол. — Дай… — Трезвей! — больше гитарист не улыбался. Его гнев открывал себя постепенно. Слой за слоем спадал с невозмутимого лица. — Я с тобой возиться не стану. — Но ты уже возишься, — вырвалось шёпотом. — Потому что, — хмыкнул он, — ты застал меня врасплох. — Но я ничего не сделал… — Сделал! — Дай резко поднялся, выцеживая слова мне в лицо. — Ты пьян! На ногах не стоишь! Он стоял так близко, что можно было заметить щетину, пробившуюся на его лице под носом и на подбородке. Хотелось протянуть руку и ощутить под пальцами её шероховатость, обвести линию челюсти. Обхватить его за шею, притянуть к себе и целовать сразу глубоко, с языком. Чтобы от нехватки воздуха свело грудь. Чтобы до одури. В губы — сочные, запретные, вкус которых я помню до сих пор. Ну, пожалуйста, перестань сердиться на меня. — Не позволяй ничего лишнего! Особенно на людях. Ни в словах. Ни в действиях, — выплёвывал Андо сквозь зубы. Он почти орал. — Ни даже в мыслях… — и отстранился так же быстро. Этот тон заставлял трезветь. Чего, например? Мозг отказывался анализировать слова. Будто это имело какое-то значение. Я всё ещё видел его губы, мгновение назад, замершие в сантиметре от моих. Ничего лишнего. — Как мне себя вести? Как мне вести себя с тобой? — Нейтрально, — гитарист закрыл глаза, потирая пальцами веки. — Я тебя почти не знаю, Джин… кто ты вообще? Откуда взялся? — Андо поднялся со стула. Хотелось объяснить, убедить его, что я понимаю; что я вообще-то умею себя вести. А к вечеру буду совсем в норме, и смогу рассказать о себе всё… ну, если Дай… Но я выдал вот это: — А узнать не хочешь? С ещё более сложным взглядом, Андо протянул мне руку, помогая встать. — Надеюсь, дойдёшь сам. Мне дела надо делать. — Дёрнул к себе. Поймал, удерживая за предплечья, убедился, что я в состоянии передвигаться самостоятельно. В глаза он больше не смотрел, но я почувствовал мягкое прикосновение пальцев. — Не дыши на меня… — пробормотал, убирая руку. — Ладно, — я замер с открытым ртом. — Не буду. И напряжение отпустило. Улетело в раскрытую дверь. — Вечером нам обещали что-то вроде барбекю с сосисками и пивом. Для своих. Если будешь жив, приходи. Я передам Норе. Площадку ты видел. В десять, — скептически улыбнулся он, глядя на то, как меня штормит. — Нормальным приходи, бля. Соображать я всё-таки мог, и по мере того, как трезвел, вспоминал, как после интервью Дай буквально тащил меня до самого кемпинга. И это не могло не вызвать соответствующий резонанс. Я засветил рожу, привлёк ненужное внимание, и тем самым очень рассердил тур-менеджера. Одного раза облажаться бывает достаточно, чтобы в тебе засомневались. С тех пор я никогда больше так не напивался. При нём.***
Популярность Dir en Grey набирала обороты, и Дайске понимал, что очень скоро период их сексуальной свободы закончится даже тут. Останутся лишь воспоминания о крышесносном пьяном трахе, о котором время от времени будут напоминать номера телефонов из потрёпанной записной книжки. Безымянные, и уже безликие… Присутствие мальчишки на фестивале, странным образом взволновало, и, одновременно, напрягло Андо, как-то и дело накрапывающий здесь дождь, который в любой момент мог усилиться и обрушиться ливнем. И всё, что до этого выглядело чётким и ясным грозилось стать размытым и потерять очертания. Надо пользоваться, пока есть возможность. НАДО. ПОЛЬЗОВАТЬСЯ. Тяга европейцев знакомиться всегда поражала Дайске. Вот так взять, и просто подойти к незнакомому человеку для них не было нарушением личных границ. Музыканты нравятся всем. И нельзя отрицать, что в отдельных случаях это приятный повод для того, чтобы… «Чтобы блюсти репутацию уже и заграницей». — сурово зазвучали в голове слова лидера и гитариста группы Каору Ниикуры. Но разве к его словам кто-то прислушался? Все развлекались, как могли. Только здесь не Америка, где всем плевать — здесь локация размером с ладошку, а потому внимание к твоей персоне соответственно увеличивается. Андо не считал себя параноиком, но всё же чувствовал, что уже не так незаметен, как, например, пять лет назад, когда группа посетила Европу впервые. За это время много чего изменилось. И возымело кучу «но». Они теперь на виду, и марку нужно держать! Хотелось сразу объяснить это Джину, но кто ж знал, что у пацана проблемы с алкоголем? Не такой уж и компромат — он просто знакомый… С которым ты в обнимку прошёл через всю территорию… А теперь объясни это Норе, Каору и всем, кто вас видел. И себе в первую очередь. Палиться на фестах — последнее дело, намного удобнее, когда ты не привязан к туру и находишься на нейтральной территории… Зачем? Ох, не надо было тащить пацана в трейлер и отпаивать кофе. Не надо было делать вообще ничего, тем более, отвечать на сообщение. Хотя, ладно, мальчишка держался, как мог. В таком состоянии соблюдать нюансы сложно. — … А узнать не хочешь? — Может быть, — ответил ему Андо. Уж он-то прекрасно знал, чего желают влюбленные мальчики. И сложно было не… Думать. Просто. Не. Думать о том, чтобы затащить малыша в душ и… пофиг, если их застукают. В паху тяжелело, когда взгляд скользил по изгибу спины и заднице — джинсы на этом мальчишке сидели идеально! Всегда так было, или гитарист заметил это лишь сейчас? От шальной мысли зашумело в висках. Как было удержаться и не провести ладонью по упругой заднице? И это называется ничего лишнего, Дай? В любом случае Джин будет благодарен за всё, что ему предложат. И даже если не предложат ничего.***
Я был бы рад не пересекаться вовсе, только она сама пришла и подсела рядом. И лишь взглянув на женственное лицо с пронзительными чёрными глазами, я догадался, о чём пойдёт речь. — Не знаю, кто ты, но тебе здесь не место, — сказала Нора. Эта миниатюрная филиппинка, едва достававшая мне до плеча, не первый год работала с группой, и вовсе не являлась нежной фиалкой, какой казалась на первый взгляд. И разговор с ней не нёс ни толики дружелюбия. — Не прикидывайся дурачком, — добавила она, глядя мне в лицо. Реально напрягало то, что эта женщина могла сказать или сделать. — Тебя я вижу не впервые. — Не понял? — Послушай, мальчик… — Меня зовут Джин! — Окей, Джин. На моей шее пять взрослых мужиков и все со своими тараканами. К счастью, здесь не Япония… — она перевела дыхание. — Ты хоть глазки-то иногда отрывай от него. Наверное, понимаешь, что он сюда не развлекаться приехал? А люди вокруг не слепые. Общение с музыкантами, видимо, предполагало особые правила поведения. Особенно с японскими, и их щепетильным отношением к репутации. Правила, о которых я тогда и не догадывался. Но крайне взбесило, что об этом заговорила именно Нора, а Дай помалкивал. — Чего вы хотите? — Постарайся, чтобы к утру я тебя здесь не видела. Не становись проблемой. Ужасно не люблю выуживать кого-то из чужой постели. Мы друг друга поняли? Вдруг подумалось о занятной периодичности, с которой меня сливали. Неловкие ситуации находили меня сами. И унижение достоинства уже стало их неотъемлемой частью. Только сейчас я не мог позволить себе просто уйти, поджав хвост. Какого хрена она говорит со мной в подобном тоне! — Я бы вам ответил вашим же бестактным заявлением, мэм. Но вы женщина, а меня хорошо воспитали. Поэтому скажу так: я обещаю подумать о ваших словах. Но большего от меня не ждите!***
Глядя на то, как Джин целый час цедит одну бутылку пива, Андо умилялся зрелищу. Обхватывая горлышко губами, парень делал микроскопические глотки, отчего объём жидкости в бутылке практически не менялся. Эстетично. Только в движениях почти отсутствовала плавнось. Разумеется, парнишка был напряжён, хоть и быстро сориентировался в компании; худой и строгий, он держался так, будто явился на официальный приём и пока что предпочёл просто наблюдать за происходящим. Но самым приятным для Дая стало то, что малыш абсолютно не нуждался в моральной поддержке. Он выглядел самодостаточным. В подпитии Дайске становился больше сентиментальным, чем подозрительным. Ощущение накрыло его мимолётно, и, в целом, ничего не значило. Но когда гитарист поймал на себе взгляд тёмных и жаждущих глаз, зрительный контакт разорвать получилось не сразу. Это чувство встревожило. Оно заводило. Гитарист ощущал, как желание материализуется в воздухе, в запахе костра, дождевой воды и… еле уловимом аромате парфюма с освежающими нотками цитруса. В смехе, музыке и радостных выкриках нестройных голосов, дополнительно приносящих какое-то… Новое ощущение… И, наверное, стоило об этом поменьше думать. Он пытался стряхнуть с себя наваждение — прощупывающее, влекущее, и неожиданно-пронзительное, от которого начинало печь в груди. Чувство — ну, нельзя так, малыш… мы, бля, не одни… И Дай ловил себя на том, что нет-нет, да оборачивается туда, где… да просто узнать, посмотрит ли Джин на него снова?***
То, что я забрёл не туда, дошло не сразу. И, наверное, в таком состоянии нет ничего хуже, чем внезапно увидеть чужой секс, от которого тебе окончательно сносит крышу. В тот момент я ужасно злился на Андо. И даже не допускал мысли, что Нора права, и я действительно мог создавать ему проблемы. Просто… какого? Они трахались молча. И оба были мужчинами. И я знал этих людей. Чёрт подери, а ещё Нора мне нотации читала! Она сама-то в курсе? Сначала эти двое негромко спорили в темноте. Тихое, застывшее, как в анабиозе, напряжение между ними, вдруг обернулось всепоглощающим коллапсом. Будто развернувшаяся пружина; страсть, которая рвёт внутренности, воплощаясь в нечто дикое, звериное, нечеловеческое. Будто оголодавшие животные, они набросились друг на друга, чтобы… через насилие и боль напомнить о… Какая-то глупая ирония, чёрт возьми, но тогда мне было не до смеха. — …Уже лучше, правда? Они говорили по-японски. И провидение хорошо поиздевалось, подкидывая мне прозаичный смысл диалога. — Признайся, тебе иногда очень хочется, чтоб я сдох… — Не говори ерунды! — Но даже мёртвым ты меня не отпустишь, — и мужчина негромко рассмеялся. — Не отпустишь ведь? — и снова захихикал. Смех у него был лёгкий, заразительный, чуть с хрипотцой. Раньше я вообще не слышал, чтобы он смеялся. Улыбался ещё того реже. В объятиях, прикосновениях, поцелуях не было нежности, но между ними присутствовало нечто иное, большее и глубокое, что заставило меня задохнуться завистью. — Я скучал по тебе, — шёпотом. — Я заметил. Рука легла на шею, притягивая мужчину ближе, и какое-то время они просто сидели молча. Казалось, такое положение, дарит обоим баланс спокойствия. А в полумраке зажёгся огонёк, наполняя запахом табака загустевший воздух. — Дашь затянуться? — Тебе петь завтра. — Тем не менее, человек протянул любовнику сигарету, и, помолчав, спросил, видимо заметив что-то то ли в движениях, то ли в мимике лица: — Что, я опять перестарался? Его партнёр отозвался не сразу. Между ними повисла тишина, время от времени нарушаемая обоюдными затяжками, а ещё отзвуками грохочущей с площадок музыки. — Порой забываю, что ты животное. — Прости. — К боли я давно привык, — шепнули ему ласково, — не тревожься. Мне нравится, что в такие моменты ты не знаешь, чего хочешь больше — трахнуть меня или убить. — А ты не провоцируй! — ответил мужчина, выдыхая дым. — Не, без этого не интересно… Не хочу, чтоб ты ко мне остыл. Взгляни, какое тут небо! Совсем другое, чем у нас.***
Джин шёл и просто смотрел. Напряжённо. Странно. А во взгляде кричала тоска. И злость. Хочешь — протяни руку. Потрогай и почувствуешь. Это заставило гитариста подняться и выйти навстречу, жадно впиваясь глазами в худое лицо, отмечая покрытые алыми пятнами щёки и сбитое дыхание. — Что случилось? — Можно тебя на пару слов? — речь звучала отрывисто. Это не было просьбой, и Андо впитывал новую, вырванную из контекста эмоцию. — Говори. — Не здесь, Дай. Гитарист обернулся по сторонам, потом на людей у мангала, которые пребывали уже в таком блаженном состоянии, что случись Армагеддон — и ухом не поведут. А Джин сейчас просто горел, кажется, ещё немного и взорвётся. Дай как-то не привык к подобному накалу страстей, его реальность всегда размеренна, вычищена от подобных эмоций, но мальчишка… Рванул вперёд; только и оставалось, что догонять, продираясь через какие-то дебри, мокрые после дождя. — Билли Джин! Какого чё… Тот остановился, и, схватив за плечи, буквально впечатал гитариста в стену одного из стоящих на пути трейлеров. — Ничего лишнего, да?! — заходится криком. Его руки прожигают сквозь ткань толстовки и кажутся Андо слишком горячими. Разогретыми собственной злостью. А тело дрожит. — Скажи-ка, Дай, твоим коллегам тоже выговаривают? Или мне одному так повезло? Твои согруппники! Им походу вообще плевать, где… А я должен корчить из себя праведника, потому что так надо. А кому надо-то? Менеджеру или тебе? Для чего? Объясни мне тупому. Поскольку я ни хрена не въехал… Мужчина резко и сильно дёргает плечом, заставляя Джина сделать шаг назад. Надо поставить мальчишку на место. Немедленно! Андо вскидывает голову, чувствуя, как под влажной тканью толстовки начинает саднить спину — парень неслабо его приложил. — Ты ничего не видел, — выговаривает гитарист очень ровно. Беспристрастно. И так жёстко, что слова почти режут воздух. Он уверен, Джин не станет об этом болтать: его сейчас больше волнует он сам. — Это не твоё дело. И не моё. Не проецируй на себя… Ещё проблемы? Джин кивает. — Нора… — судорожно выплёвывая слова, — ненавидит меня. Андо прекрасно знал, какие рычаги воздействия использует их тур-менеджер. Больше всего на свете она ненавидела приводить в чувство перепивших с ночи музыкантов, когда пора в дорогу и время уже поджимает, а группа пребывает в посталкогольном анабиозе. В гостиничный номер Нора буквально вламывалась с ноги, то есть без стука, выливая на голову отрубившейся жертвы бутылку ледяной воды со словами: «Мне всё равно умер ты или жив. У тебя контракт! Поэтому быстро поднял зад и привёл себя в порядок». Ну а тем, кто был в постели с музыкантом, везло ещё меньше. Тур-менеджер не церемонилась. Она звала парней из стаффа в помощь, и те не очень вежливо выставляли гостей за дверь прямо из постели. Нора прецеденты исключала. И Дай вполне представлял, о чём она сказала Джину. — Она выполняет свою работу. Ничего личного. — То есть для тебя я тоже мусор, да?! — снова взвивается яростью. — Случайно затесавшийся в твой рафинированный мирок? — А ты, я смотрю, решил качать права, мальчик? — Если я настолько не вписываюсь в твою компанию, тогда зачем ты меня позвал, Дай? Для мальчишки это драма. Задетая гордость бьётся в конвульсиях, разрываясь между самолюбием и чувствами. И внутренняя борьба — чистая, замешанная на гневе; в нём столько страсти, что она брызжет через край. Война ожидания против реальности, где реальность бьёт рекорды баллами несовпадения. Чёрт подери, малыш мог бы добиться очень многого, если бы смотрел ещё и по сторонам, а не только на Дайске. Но мальчик пока слишком юн, дабы понять, что дело вовсе не в том, вписывается ли он куда-то, а в… — Сам себе ответишь? — Поцелуй меня! — Джин подаётся вперёд. Рука сильно и уверенно ложится на бедро, втираясь в ткань подушечками пальцев, чувствуя, как под ними моментально напрягаются мышцы ноги. Андо слегка обескуражен: прошло каких-то девять месяцев, а такая разительная трансформация в отношениях. Мальчик становится мужчиной. — Руки! — рычит гитарист, перехватывая чужую ладонь. А Джин не отрываясь смотрит на его рот, дышит как загнанный зверь, но руки не убирает. И Андо терпит, хмурится и сильнее сжимает напряжённую кисть, не позволяя парню вновь коснуться себя. — Если не это, то что? Что мне делать, Дай? Остаться, пойти нахер, держать дистанцию? Скажи! — Ждать! — перебивает его гитарист. — Когда позову. А позову или нет, зависит от того, что ты выберешь. Меня или самолюбие? К чему больше сейчас тянет? Джин убирает руки, его колотит. Он делает шаг назад; отходит подальше, чтобы Андо не заметил, что под раскалённым всплеском его ярости скрывается огромное бессилие. И отчаяние. Давящее, жалящее, разрывающее. Такое, что хочется кричать. А дрожь не унимается. Андо не желает ему сопереживать. Но что-то внутри вынуждает… вытаскивает совсем другое. Не будь мудаком, Дай. Не с этим мальчиком. Объясни ему! Мысль проносится по телу почти судорогой. Гитарист отлепляется от трейлера. Глаза влажно блестят в темноте. Джин сначала с трудом въезжает в смысл сказанного, потому что мужчина вдруг переходит на японский. И делает это осознанно, только вот, для чего, Джину пока не ясно. — Связавшись со мной, ты останешься в тени. Превратишься в человека-невидимку. Придётся. Что тебя ждёт? Куча табу и постоянное сомнение. А ещё ревность, зависть, тоска. И редкий секс. Я разобью твою жизнь на мгновения, которые можно будет сосчитать по пальцам. А большего дать не смогу. Ты этого хочешь? — спрашивает уже по-английски. И, кажется… Джин ни хрена не слушает. Просто впитывает интонации и смотрит на Дая, смотрит, как ненормальный. Проживает момент, прокручивая его в голове снова и снова. Что-то замкнутое и подкожное, как зуд, требующий прикосновений. Псих. Дурак. Мальчишка! Он вынуждает Андо сделать шаг навстречу, потом ещё один торопливый, но, кажется, лишь для того, чтобы схватить парня за плечи и как следует встряхнуть. Пусть перестанет так смотреть, чёрт подери! Пусть не тратит время… — Не решай за меня! — отвечает мальчишка по-японски. Взгляд Дайске скользит по пылающему лицу, изучая его выражение. — Я и сам могу… — он преодолевает оставшееся расстояние, обхватывая гитариста руками, врезаясь своим телом так, что оба влетают в стену трейлера. Пальцы зарываются в волосы сильно, горячо, притягивают с тоской и злостью. Джин едва осознаёт, что делает, прижимаясь к его рту губами. Млеющий выдох, граничащий со стоном, вырывается из груди, он просто не успевает скрыть. Поцелуй выходит смазанным, и всего на миг, совсем чуть-чуть Дая колет ощущением, что Джин уже не настолько беспомощный. И он позволяет тугому языку провести по губам, раздвигая их, проникая внутрь, смело, влажно. — Ты сказал это, чтобы не ранить, да? Типа, предупредил, а если я не понял, то это для меня же лучше? Почему ты такой? Почему не скажешь прямо, что тебе не всё равно? Дайске молчит. Дыхание прерывистое, жаркое. — Ты хочешь меня? В любовники. Ты… хотел бы, Дай? Я буду твоим… просто скажи как… Я… привыкну… научусь себя вести. Правда… Ведь ты же думал… Ведь думал же? Андо не всё равно. И что-то толкает его в спину. Наверное, удары собственного сердца. Он подаётся навстречу и тянется к губам, которые кажутся ледяными и вместе с тем обжигающими. Прикосновение ладони к пояснице почти невесомое, но жадное, посылает разряды тока по всему телу, от которого мутнеет в голове. Адреналин, проникающий в жилы, заставляет стонать. Джин слышит этот стон. Ведёт ладонью вверх, вплетает в затылок пальцы, подаётся ещё ближе, теснее, будто пытаясь запомнить звук. Ещё один быстрый поцелуй, мальчишка уже тянется за ускользающими губами, когда Дайске отстраняется, останавливает его. — Ты не понимаешь, о чём просишь… ты… Взгляд. Кажется, он проникает прямо под кожу. Кричит прикосновением. Почти жалит. …Не сможешь всякий раз наступать на горло своему эго, малыш! — Пожалуйста, Дай. Скажи вслух. — А в глазах: — Я с ума по тебе схожу. И Андо, кажется, понимает вкус этой тоски. Джин так хотел его. Наверное, именно это заставляет гитариста протянуть ладонь к его лицу и мягко очертить костяшками линию от подбородка до виска. Мальчишка закрывает глаза, ластясь к руке. Желание касаться пожирает его изнутри. Неизлечимо. — Это тебя сломает. — Не так, Дай. Скажи, что хочешь меня… Обезоруживающий приём. И это сильнее чего-либо другого. Желание. Как в лихорадке, когда тело морозит, но одновременно становится так жарко, что одежда липнет к коже, а лицо покрывается испариной. Пальцы подцепляют шлейку джинсов, слегка дёрнув к себе, и, отпускают. Джин медленно, не отрывая глаз от Дайске, опускается вниз, на колени, проводя ладонями по груди, животу, бёдрам гитариста. Вжимается лицом в его пах, замирает. — Я люблю тебя, — выдыхает прямо в затвердевший член. На мгновение Андо перестаёт дышать. Приоткрыв рот, он протягивает руку, судорожно впиваясь в худое плечо, безуспешно пытаясь предотвратить, предостеречь, подтянуть мальчишку обратно наверх. К себе. Только внутренний голос уже на всё согласен и радостно вопит своё экстатическое да. А Джин мягко отводит, сжимающую его плечо, руку, и выжидающе смотрит своими глазищами снизу вверх. Ты победил — читает он в глазах мужчины. Он победил. До боли вдавливая затылок в стену, Дай тупо глядит перед собой, не соображая, чувствуя лишь, как нетерпеливые пальцы поднимают толстовку, и губы жадно скользят по напряжённому животу. Возбуждение терпко и тяжело стекает в пах, и Андо невольно сжимает ладони в кулаки, стараясь игнорировать это чувство. А рот мальчишки уже уверенно движется вверх по распирающей джинсы ширинке, едва касаясь её губами, затем сильнее прижимается к члену, и кончик языка начинает выводить на нём крышесносные абстракции. Научился, бля… Джин целует разгорячённую кожу через ткань, а у гитариста медленно едет крыша от учащающейся пульсации между ног. Он задерживает дыхание, невольно толкаясь вперёд. И руки тут же расстёгивают пряжку, а затем и молнию на штанах, спуская их вниз вместе с бельём. ВСЁ. Просто всё. К чёрту всех, кто вокруг. Выступающих, зрителей, пьющих и веселящихся друзей. К чёрту репутацию, карьеру. Здесь сейчас только он и Джин. А ещё ожидание Дайске, ставшее почти материальным. Ладонь смыкается у самого основания и осторожно ведёт вверх по нежной коже. Пальцы неторопливо двигаются, размазывая выделяющиеся капли смазки по всей его длине. Тёмные глаза, цвета чёрных маслин, неотрывно наблюдают за этими действиями. Шумно вдыхая сквозь стиснутый рот, Дай ощущает, как в висках шумит пульс, а по лицу вместе с потом стекают капли дождевой воды. Глаза Джина расширяются. Боже… ты уже его видел… Ладно, пусть. Просто не останавливайся. Помогая себе рукой, Джин накрывает головку губами, опускаясь, вбирает глубже. Язык скользит по самому кончику — тугой, упоительный, и Дай сгорает от нетерпения толкнуться сильнее. По спине прокатывается горячая волна, рассыпая по телу миллион мурашек. Его стон теряется в шуме ливня, когда член проскальзывает в горло. Мальчишка вздрагивает, на мгновение отстраняясь. И Андо ловит себя на том, что готов умолять Джина продолжать то, что тот так бесчестно начал. — Не надо рук… Он даже не заметил, что размеренно толкается бёдрами, лишь почувствовал, как быстро парень приноровился к его движениям. Глубже, резче, сильнее. Мальчишка стонет. Эти звуки приглушённые, вибрирующие стремительно приближают финал. Похоже, Джин сам нереально заводится от того, что делает. Да, ещё немного! Вот так… Опустить руку на затылок, чтобы направлять и чувствовать. Господи, как он стонет! И в голове ни одной мысли, кроме той, что с этим парнем всякий раз у него случается какая-то полная хрень. Особенно сейчас, и это, наверное, самые лучшие ощущения за последние несколько месяцев. Сейчас… Оргазм оглушает. Уничтожает. Возрождает. Заставляет захлёбываться воздухом, толкаясь снова и снова. Изливаясь в чужой рот. Джин глотает его сперму, а на лице выражение такого счастья, будто он пробует что-то вкусное. И потрясённое оргазмом тело вздрагивает снова. Сорванное дыхание и закрытые глаза. Не осталось сил даже на то, чтобы убрать сжатую в волосах Джина руку. Дайске просто было нужно несколько секунд прийти в себя. Поднять малыша с колен, подтащить к себе, и помочь ему кончить. Затем, опустить непослушные руки вниз, застегнуть джинсы и мягко обнять мальчишку, чувствуя на шее его размеренное сопение. — Ты не говорил мне, что понимаешь японский. — Ну, ты как-то и не спрашивал… — отвечает, и пытается отстраниться, потому что губы Дайске почти касаются его рта. А ведь он только что… — Не надо. Это, наверное, не очень… — С тобой становится интересно, — мужчина понимающе ухмыляется. Притягивает Джина за подбородок и целует сразу глубоко, жадно встречаясь с чужим языком, прекрасно осознавая, что почувствует свой собственный вкус. Горький. Благодарность гитариста именно такая — она горчит. И Джин принимает её с чувством, словно сделал нечто важное. Наверное, так и есть, поскольку Андо ведёт себя сейчас очень мягко. Почти нежно проводит подушечкой большого пальца по нижней губе. Так ласково, будто извиняется за что-то. — Я не могу взять тебя с собой. Но это не значит, что я не хотел бы… — произносит он хрипло, и повисает пауза. И от того, как Джин улыбнулся, сжимается сердце. — Ничего. Кажется, я начинаю привыкать, — вдруг отвечает юноша. Гитарист смотрит на него сложно и внимательно, и парень не выдерживает взгляда, опуская глаза. — Не делай вид, что это нормально, Джин. Потому что это не так. — Ну, другого ты мне не предлагал. Увидимся завтра, Дай.