Чтобы обеспечить всеобщую преданность, не обязательно проливать кровь.
У Цзы.
Сатоми учили, что главнокомандующую сукэбан не должно сдерживать Небо свыше, а Земля не связывать снизу, и в середине люди не должны ею управлять. Она должна быть невозмутима, чтобы не поддаваться гневу; неподкупна, чтобы ее невозможно было соблазнить. Но в определённые тяжелые моменты Сатоми казалось, что ее связывают по рукам и ногам, а ее собственный ум затупился и не так остер, как в те времена, когда она только вступила в должность главнокомандующей. — Что ты хочешь, Казуко? — Резче положенного спрашивает Сатоми. Несвойственную главе грубость капитан подмечает, но не пугается ее. — Просто принесла свежие новости, глава, — тянет Казуко, плавным движениям усаживаясь на стул напротив Сатоми. Длинные ресницы трепещут, откидывая тени на бледные щеки Казуко. Красота Казуко внушала волнение. Но не трепетное, от которого в животе распускаются цветы, а беспокойное, от которого эти самые цветы вянут. А ее глумливая в своей вежливости усмешка только усиливала неприятное впечатление. — Последний из насильников Натсуми был доставлен в больницу с глубокими ножевыми ранениями сегодня утром. Казуко пристально смотрит на Сатоми. Ее брови слегка приподнимаются от осознания, что ее главе все уже известно. — Неужели они сознались в нарушении приказа? — искренне удивляется Казуко. Сатоми кивает. Причин скрывать нет — Казуко способна выяснить правду и без ее помощи. — Дай угадаю. Весь шорох навела моя любимая парочка: Ханако и Акане. — В широкой улыбке Казуко проглядывается мрачная удовлетворенность от итога ситуации с «Мебиус». Кровавая вендетта завершилась тихо — Сатоми сделала все: отбросила гордость прочь, унизилась и пала ниц перед Советом, вымаливая замять дело с янки в полиции. — Ханако и Миуюки, — поправляет Сатоми. Лицо Казуко вытягивается от удивления, даже ее улыбка меркнет. — Миуюки призналась в том, что направила своего лейтенанта к Ханако. И они вдвоем, в последние месяцы, выслеживали насильников. — Надо же: глава карательного отряда нарушила установленный приказ. — Казуко смеется легким хрустальным смехом, не скрывающим злорадства. — Нам готовиться к прилюдному наказанию? Ответ Казуко находит в сурово поджатых губах Сатоми и застывшем взгляде. — Ты ведь накажешь их? — уточняет Казуко. — Ты не можешь оставить их проступок просто так. Сатоми разрывалась от противоречий. Наказывать своих капитанов она не хотела. Понимала ведь их ненависть и злобу, да и сама частично была виновата в том, что не сумела защитить несчастную Натсуми. Однако доля истины была и в словах Казуко: роскошь милосердия ей недоступна. — Глава, извините за откровенность, но сейчас мы в дерьме. — Казуко говорит с неприкрытым беспокойством, так не свойственном ее натуре. — Девочки начинают роптать, и скоро перестанут слушаться приказов. А Инуи Акане… — Хватит, Казуко! — прерывает Сатоми тоном, не терпящим возражений. — Я достаточно наслушалась про Акане. Ее дружба с босодзоку… — Компрометирует тебя. — Казуко заставляет себя смотреть прямо на командира, но челюсть напряжена, выдавая волнение. — Возможно, Акане и не нарушает правила, однако остальным ее поведение не по нраву. Акане не пользуется популярностью, ее мотивы непонятны, и ходят слухи, будто она под твоим протежированием, раз позволяет себе подобные вольнодумства в отношении других банд. Она оказала помощь вице-капитану «Свастонов»! Помогла этим мальчишкам на байках! — Казуко презрительно фыркает и негодующее покачивает головой. В глазах Сатоми Акане виновата только в том, что оказалась удачливой там, где многие потерпели поражение — на лестнице, ведущей к желанному званию. Поведение Акане — не нарушение правил «Лотоса». Водить дружбу с янки не запрещено; многие девушки имели и отношения с парнями из босодзоку, однако близость Акане и с «Черными драконами», где состоял ее младший брат, и со «Свастонами» напрягала многих, но больше потому, что юной Акане слишком легко все давалось, а лейтенантская нашивка, словно красная тряпка, для завистников, которые были не прочь понаблюдать за ее падением. — У меня нет причин наказывать Акане по этому делу, — говорит Сатоми. — Она будет привлечена к ответственности только за нарушение моего приказа. — Глава, иногда не совсем обязательна причина. — Сатоми практически верит в искреннюю заботу в голосе Казуко. — Одно наказание, и ты развеешь сомнения в своей благосклонности к ней. — Казуко говорит твердо, уверенно, что ожидаемо от того, кто живет обманом и ложью. Казуко отлично играется интонациями и манерам в нужных ей ситуациях. Вот и сейчас: взгляд кроткий, а голос ласкает слух сладким медом, лишь слегка отдававшим плесенью. И тысяча ответов: от ругательств до откровенных высказываний чуть не слетают с языка. Она делает глубокий вдох и возвращает привычное спокойствие. — Я просто не хочу добавлять Инуи наказание за обычную дружбу с янки, — неохотно признается Сатоми. — Тогда просто дополни наказание за нарушение приказа, добавь остроты. — Казуко переводит тонкими плечами. — Все знают, как эти трое близки, так что поизвращаться можно изрядно. Кровожадность Казуко Сатоми не разделяет. Однако наказание меняет, а близость драки между двумя противоборствующими группировками наталкивает ее на мысль. Акане придется стать платой, ее личным жертвенным Азазелем. И Сатоми искренне раскаивается за это. — Нельзя купить благосклонность народа кровью, — тихо говорит Сатоми. Казуко хмыкает, но без прежнего высокомерия и насмешки. — Это единственное, чем можно его купить.***
От волнительной встречи, назначенной Такемичи, Акане не может проглотить и кусок. Хотя десерт перед ней выглядит аппетитно и соблазнительно, но от одного взгляда на него Акане начинает мутить, а в животе что-то болезненно натягивается. Встречу Ханагаки назначил в укромном кафе, а Акане и Хидилин, пришедшие раньше, выбрали уютное местечко в углу, подальше от любопытных глаз и ушей. — Не хочешь? — Акане пододвигает тарелку ближе к Хидилин, сидящей напротив. Девочка поднимает голову от тетради, внимательно смотрит на пирожное, будто оценивает его вкус, не пробуя, и качает головой. — Что ты пишешь? — интересуется Акане. Хидилин разворачивает к ней свою тетрадь. На первой строке выведено: «Эссе. Кем я хочу стать», а дальше пустой и незаполненный лист. — Не знаешь, кем хочешь быть? — Акане понимающе улыбается. У самой планов дальше зимы следующего года не было. А ведь она практически окончила школу. Но выбор университета, заботы о будущей профессии казались слишком уж незначительными на фоне творящегося Хаоса. — А ты уже решила, кем хочешь быть, Акане-сан? — любопытствует Хидилин. Акане медлит с ответом. В прошлой жизни она последовала прихоти матери — поступила на экономический. Сейчас же ее ничего не ограничивало, она могла стать, кем угодно. — Вообще-то была мысль, — неуверенно тянет Акане. Хидилин пытливо на нее смотрит, и Акане тихо договаривает: — Учителем. Акане хотела помогать детям, и профессия учителя казалась ей одной из наиболее разумных. В ней до сих пор горел праведный гнев на того преподавателя, который равнодушно отнесся к драке на территории школы два года назад. Таким учителем она точно не будет! — Тебе подходит, Акане-сан, — заявляет Хидилин. Акане слабо улыбается. Действительно, было бы здорово отучиться на преподавателя. Она позволяет своим мечтам улететь дальше — в будущее, которое у нее могло быть. Суровая действительность настигает ее моментально. В лице Ханагаки Такемичи. Хидилин безмолвно собирает свои вещи и пересаживается за соседний стол, оставляя Акане и Такемичи наедине. Их обсуждения были не для ушей юной девочки. — Садись. — Акане кивает на освободившиеся место. Такемичи неуверенно мнется под пристальным, выжидающим взглядом Акане. Акане его не торопит. Самой слегка страшно от новостей, принесенных из будущего, но когда молчания затягивается, а ожидание становится уже невысоким, Акане торопит Такемичи: — Ну? Что случилось? Такемичи говорит медленно, начинает с того, как вернулся в будущее; потом переходит к недавним событиям — назначение Кисаки капитаном 3-го отряда; уход Баджи; судилище «Вальхаллы». Акане жадно ловит каждое слово; фиксирует в голове детали; расспрашивает обо всем. И только удовлетворившись рассказом бессильно прикрывает глаза. Такемичи не поведал ей абсолютно ничего нового. Ничего. По мере рассказа и память Акане оживляется: она припоминает разговоры, детали из манги; страницы проносят перед мысленном взором, освежая забытое. Сюжет двигался как хорошо отточенный механизм — и это пугало. — Это все дело рук Кисаки. — Такемичи бессильно сжимает и разжимает кулаки. Лицо у него вновь разбито. Синяка да ссадинами стали постоянными украшениями, как и потухший взгляд. Акане едва заметно кивает, но думает про другое. Истинную причину ухода Баджи — выяснить правду про Кисаки — Акане знала, но облегчение это не приносило, ведь решение Кейске повлекло за собой и его собственную смерть. — Вы ведь знакомы с Баджи? Вопрос прозвучал натянуто — узнать Такемичи хотел явно не это. — Откуда ты знаешь, что я из будущего? — тут же выпаливает Такемичи. — И в тот раз, на парковке, это ведь была ты? Ты наблюдала за моим боем с Киемасой. Акане фыркает — Это больше походило на избиение, а не на драку. Уши у Такемичи краснеют, и Акане слегка улыбается, чтобы смягчить свою грубость. Обидеть его она не хотела — вырвалось, нервы сдавали. — Знаешь, моя история еще абсурднее твоей, но Такемичи. — Акане ловит взгляд мальчишки. В нем она видит отражение себя — потерянная, испуганная, не знающая, что делать со всей ситуацией, но и замечала и то, чем никогда не обладал: такой прочный стержень, поддерживающий его, что оставалось только завидовать. Такемичи поднимался там, где Акане давно бы упала. — Ты можешь мне доверять. Я тоже хочу счастливого будущего для всех. — Я верю вам, Инуи-сан, — искренно говорит Такемичи. Акане про себя усмехается. Такая доверчивость могла бы обернуться для него ужасными последствиями. — Ты выяснил, что с семьей Сано в будущем? — напоминает Акане. — Д-да. — Такемичи слегка заикается, выдавая свое волнение. Акане терпеливо ждет, пока он соберется и начнет говорить. Известия о собственной смерти не удивляют Акане. Она ожидала нечто подобного. Было только непонятно: то ли прокололась сама, и выдала себя Кисаки; то ли просто стала случайной жертвой, разменной фигурой на его доске. Впрочем, собственная незавидная судьба волновала ее меньше всего. Шиничиро — вот за кого Акане беспокоилась больше. О жизни и смерти других героев она знала из манги, однако Шиничиро вообще не должен был выжить, и новостей Акане ждала больше о нем. — Вы умерли с Шиничиро в 2008 году, — рассказывает Такемичи. — Через пол года умерла и Эма. Три года — вот их срок. Немного обнадеживало то, что известные ей, Акане, события должны были произойти раньше, уже зимой. В следующем году холод должен был унести не только зелень деревьев и остатки летнего тепла. — Ладно. — Акане трет виски, пытается унять головную боль. Все запутывалось все больше и больше, и Акане уже потеряла свободный конец нити, за который схватилась изначально — Баджи тебе вряд ли удастся вернуть, он тот еще упрямец. В следующий раз выясни итоги битвы с «Вальхаллой», — просит Акане. И желательно это сделать быстро. Дурное предчувствие грядущих трудностей не оставляло Акане. В манге Баджи умер от нанесенных ран: рукой Кадзуторы и собственной. И нехороший голосок шептал Акане не расслабляться раньше времени и обнадеживаться тем, что Ханемия остался на свободе. — «Вальхалла», — повторяет Такемичи. — Инуи-сан, но Баджи-кун… Я хотел… — Чтобы я поговорила с ним? — С изрядной долей скепсиса уточняет Акане. Такемичи неуверенно кивает. — Я последний человек, которого будет слушать Баджи, — вздыхает Акане. Если твердолобый Кейске что-то решил, то от своего не откажется. А переубеждать его дело заведомо провальное. Звон телефона отвлекает Акане от разговора. Она бросает взгляд на сообщение и поспешно встает. «Общее собрание сейчас же». — Можешь обращаться ко мне по имени. — Акане машет Хидилин, которая все это время прожигала их любопытным взглядом. — Я подумаю, что можно сделать с Баджи и дам знать. Если что-то понадобится, то звони. Акане и Хидилин поспешно выходят из кафе, оставляя Такемичи одного. Акане торопливо переставляет ногами: спешит на общее собрание «Лотоса», так некстати вторгшееся в ее планы. Рядом семенит Хидилин, старается не отставать. По дороге она прокручивает в голове слова Такемичи: вертит их и так, и этак; рассматривает со всех сторон, надеясь найти среди букв ответы. Акане давно не считала, что знает, как все сложится дальше: ведь столько всего изменилось. И настраивалась принимать все подарки Судьбы, как данность, однако известия о будущем сильно ее подкосили. Неизменность будущего пугала больше его неопределенности. Руки грозились опуститься, но Акане твердо их держала высоко поднятыми. Рано было унывать. На «Кровавый Хеллуин» она явится сама, если того потребуют обстоятельства: притворится мальчишкой, скроется среди черно-золотых курток. Все ее вздорные планы звучали красиво и складно только в голове, на деле же все грозило обернуться страшным кошмаром и еще более страшной смертью. Уже в зале Акане устало опускается на скамейку, и обводит взглядом присутствующих. Девушек много — практически вся банда собралась на собрание, объявленное Сатоми. Общие проводились редко. Чаще всего, когда новых участниц представляли банде, и Акане думала, какой же отряд пополнится девушкой на этот раз. — Чо как, Инуи? — Рядом плюхается Ханако и скалится в волчьей ухмылке. — Выглядишь не очень, как всегда. Акане не обижается: просто ровная констатация факта. Переживание и волнение стали ее новыми спутниками и наложили свой отпечаток на внешность, и теперь она напоминает больше духа юрэй, чем человека. — Ты не лучше, — беззлобно парирует Акане. Излюбленная манера их бесед — общий обмен колкостями, только кажется, что Ханако выглядит испуганной. Ханако пролетает по всем меркам адекватности, как впрочем и сама Акане. Капитан отмороженная на голову, и даже сложно представить, что может испугать эту девицу. — Что-то не так? — хмурится Акане. — Сатоми знает. Два слова, от которых легкое волнение Акане перерастает в самый настоящий ужас. — Значит все здесь ради наказания? — Акане понижает голос. Их наказания. Ханако кивает, поджав губы. Прямое неподчинение приказу командира — самое злостное нарушение, которое существует в их рядах. И Акане не представляла, что конкретно их ждет, а догадки только понапрасну мучают ее, и она старательно гонит их. Последнего — пятого насильника — они нашли буквально пару дней назад. Удивительно сложно оказалось выследить парня, который, смекнув, что за виновниками ведется охота, прятался дома. Однако он совершил ошибку — вышел на улицу, где его уже поджидали Ханако и Акане. Предупреждение Ханако позволяет Акане морально подготовиться и за спину капитана, в общий строй, она встает бледная, но решительно настроенная вытерпеть все, что прикажет Сатоми. Что там физическое наказание — ей гораздо хуже от прошедшего разговора с Такемичи. Так что публичные побои или еще какую гадость она выдержит. С появлением Сатоми весь гул утихает. Глава, как всегда, безукоризненна холодная и равнодушна, а голос спокойный, приглушенно разливается в полной тишине. — Когда У Ци воевал с одним государством один из воинов совершил вылазку. — Сатоми обводит всех собравшихся взглядом, ни на ком не задерживается. — У Ци приказал его казнить. Тогда один из командиров осмелился возразить ему, заявив, что этот человек — хороший солдат. У Ци ответил: «Я полностью уверен, что он хороший солдат, но ему нужно отрубить голову, потому что он действовал без приказа». После У Ци казнил и командиров, знавших о проступке солдата. Это один из принципов, которому следуем и мы: Единство — в наказании. Страх медленно подползает к Акане, заключает в свои липкие объятия. Как не готовься, но выкинуть и отринуть ужас перед наказанием у нее не получается. — Ханако. — Сатоми разворачивается в сторону первого отряда. — Ты ослушалась приказа: избила пять участников банды «Мебиус» без распоряжения. Признаешь ли ты свою вину? Ханако не вздрагивает, ничем не высказывает ни страха, ни испуга. Когда она говорит, то ее голос звучит также ровно, как и у главы. — Признаю. Акане не может сдержать собственные чувства: она вздрагивает, когда Сатоми поворачивается в сторону 4-го отряда, но она произносит совершенно не то, чего ожидала Акане. Называет не ее имя. — Миуюки. — Капитан 4-го отряда не реагирует. — Ты ослушалась приказа: направила своего лейтенанта на помощь к Ханако. Ты признаешь свою вину? — Да, глава, — спокойно отзывается Миуюки. Акане не успевает опомниться от удивления, как Сатоми вперяет взгляд в нее. — Акане. — Собственное имя из уст главы звучит резко, подобно приговору из нескольких слог. — Ты подчинилась приказу своего капитана, но ослушалась приказа главнокомандующего. Признаешь свою вину? — Признаю. — Слова звучат ровно, практически равнодушно, но пульс при этом учащается как у испуганного ребенка. — Выйдите вперед. Несчастные пары шагов для Акане превращаются в ненавистно долгий путь. — Ваше наказание — пятнадцать ударов каждой. Акане не знает, что ее поражает больше: жестокость наказания или бездушие, с которым Сатоми произносит приговор. Однако мысли вылетают в ту же секунду, когда Кейко вручает ей в руки длинную тонкую палку, довольно гибкую, сделанную из бамбука и сверху обмотанную бумажным шнуром. Акане глупо ее принимает, не понимая, зачем она ей. — Акане, ты будешь наносить удары. Палка из рук Акане падает с глухом звуком, отозвавшимся от стен. От распоряжения Сатоми кружится голова, а бархатистый голос, отдавший ужасный приказ, разливается раскаленным железом по телу. Бить, а не быть избитой. — Ты уж постарайся, Инуи, — тихо говорит Ханако. Она слегка поворачивает голову, чтобы посмотреть на Акане взглядом полного безмерного доверия, который душит Акане хуже удавки, состоящей из приказа Сатоми. Она будто идет ко дну: легкие сдавливает тяжесть, на тело накатывает неприятное давящее чувство. Ханако и Миуюки, словно заведенные, разворачиваются лицом к ней, Акане, к своему экзекутору, падают на колени и упираются руками в пол, готовые принять наказание. К такому Акане не была готова. Как она может выносить приговор? Она ведь тоже виновата, она должна стоять рядом с ними, разделять удары, а не наносить их. — Бей от плеча по спине, не затрагивая позвоночник, — шепчет наставления Миуюки. К двум провинившимся капитанам подходят Казуко и Яшама — капитаны 2-го и 3-го отрядов. Они становятся впереди, упираются руками в плечи своим товарищам, удерживают на месте. — Н-нет, я не могу, — заикаться Акане. Она прирастает к месту, чувства как кровь стынет в жилах, несмотря на тепло, стоящее в зале. — Я увеличу количество ударов в два раза, если ты сейчас же не поднимаешь палку. И в три, если ты будешь бить вполсилы, — говорит Сатоми. От угрозы мир перед Акане плывет, реальность теряется в цветных потоках и растворяется в тумане. — Акане, — зовет Сатоми. И от мягкости в ее голосе ей становится тошно. Поднять руку на близких ей по духу людей, ставших для Акане если не семьей, то подругами — она не может. Наказание не должно быть настолько жестоким, настолько неправильным в ее понимании. Где это видано, что сам виновник карает таких же провинившихся. — У тебя десять секунд до начала. Руки у Акане так трясутся, что подхватить палку удается не сразу: она укатывается от нее дальше и дальше. Перед собой она видит согнутый спины капитанов, а остальной мир расплывается мутным пятном. Пятнадцать — вот сколько ей нужно раз занести палку. Но когда шест опускается первый раз на их спины, то Акане сама чуть не прогибается под тяжестью. Она ощущает каждый удар так, будто бьют ее саму, и каждый удар давит в ней что-то, десятикратной болью отзывается в сердце. Преданная капитану, она следует наставлению Миуюки: бьет от плеча, не затрагивая позвоночник. В горле застревает болезненный ком, который выходит вместе со всхлипом и последним, пятнадцатым ударом. Ноги не могут удержать вес тела, и Акане валится на пол. — Скоро будет битва: «Свастоны» против «Вальхаллы». — Сатоми встает рядом с ней. Акане видит свое размытое отражение в ее до блеска начищенных туфлях. — Ты пойдешь туда со мной и будешь стоять всю битву рядом. Слова Сатоми звучат проклятьем; петлей из букв, затягивающей на ее шеи. — Чего ты добиваешься, Акане? — Сатоми говорит тихо, ее слова обращены только к Акане, но слышит их весь зал, пребывающий в гнетущем молчании. — Я закрыла глаза на твою помощь вице-командиру «Свастонов», на твое шатание с мальчишками из другой банды, но ты, возможно, не понимаешь: черта есть у всего, в частности, у моего терпения. Акане ничего не отвечает. Да и что можно сказать в такой ситуации. Она поступала так, как считала нужным и не особо задумывалась над последствиями, потому что нынешние ее проблемы ничто по сравнению с тьмой будущего. — Если ослушаешься еще раз, то наказание будет жестче, Акане. Желчь слов проникает в вены, дурманит и душит. Неудача за неудачей. От собственной глупости даже смешно: решила тягаться с гениями; обхитрить змею невозможно — как не старайся, она незаметно скрутится кольцами вокруг и начнет медленно пожирать. Акане не знает, как Такемичи мог переносить столько поражений. Потому что она все: с хрустом надламывается, как тонкое печенье. Обещание, данное самой себе — спасти всех — не удерживает ее. Акане хочет отступить; прихватить с собой Сейшу и сбежать. Все равно ведь ничего не получается: будущее неизменно — это уже доказано. Так зачем пытаться? — Очнись, Инуи! — Кто-то наотмашь бьет ее по щеке, и Акане вздрагивает. — Били нас, а в отключке ты, — фыркает Ханако. Акане оглядывается: незаметно они оказались на улице, а ушедшая глубоко в себя Акане этого даже не заметила. Ханако и Миуюки ровно, крепко стоят на ногах, будто и не было этой жуткой пытки; рядом с Акане примостилась Хидилин и взволнованно всматривается в лицо своего семпая. — Как вы? — с сочувствием спрашивает Акане. — Будто бы в первый раз, — беспечно отзывается Ханако. Кожа у нее бледная, губы искусаны до крови, однако бодрость духа поражает. — Ударчики у тебя так себе, вот у нее. — Ханако тыкает в равнодушную Миуюки, которая что до пыток, что после, ничем не высказывает своего состояния. — Намного сильнее. Настоящая живодерка. После нее всегда приходилось в больничку тащиться. — Мне так жаль. — Акане опускает взгляд. Сама до конца не понимает: за что конкретно извиняется, но чувствует себя виноватой. — Мы сами признались Сатоми в своей виновности, — говорит Миуюки. Слова капитана поражают Акане, и она не находится с ответом. — Ну пятнадцать ударов еще цветочки, — ухмыляется Ханако. — Если бы утаили, то Сатоми нам и голов не оставила бы. Принять наказание, сознаться и признать вину — и все это добровольно. Акане не понимает, чем они руководствовались, ведь этого можно было избежать. — Единство в наказании, — повторяет Миуюки слова Сатоми, глядя на Акане. — Когда ты наказываешь могущественного, то показываешь, что наказанию подлежат все. — Простым языком: капитаны должны страдать, как все, и даже больше, — язвительно вставляет Ханако. — Но зачем вы признались? — восклицает Акане. — Можно было ведь скрыть! — У тебя мозгов вообще нет, — притворно поражается Ханако. — Я же сказала: если бы Сатоми выяснила про инцидент с «Мебиус» не от нас, то наказание было бы намного жестче. А так считай получили скидку за честность. — Все равно вышло жестоко, — недовольно сопит Хидилин рядом с Акане. Акане переводит взгляд на девочку, и в голове всплывает разговор с Ханако, когда они вместе пошли против приказа Сатоми. Кусочки головоломки, будто магнитом, притягиваются друг к другу. — Вы сделали это из-за меня. — Акане испытывающее глядит на капитанов. — Выясни Сатоми все после, то она наказала бы не меня, а моих близких в назидание. — У нас тоже есть близкие, Инуи. — Ханако кривится, словно от боли. — Не надо тут этих соплей. Мы это сделали — все, теперь забудь и живи дальше. Злость разливается в крови Акане, вспыхивает огнем, обжигая, но быстро утихает, растворяется в пустоте, охватившую ее после наказания. — Не суди Сатоми. Она — глава, и решения принимает исходя из своего статуса. — Голос у Миуюки спокойный, покровительственный, как у матери, объясняющей ребенку простые истины. — Ладно, — тянет Ханако и отсальтовывает им. — Я домой. Акане смотрит вслед уходящей Ханако. Капитан слегка хромает и горбится. Удары повлияли на нее сильнее, чем она хочет показать. — Мы с Ханако пойдем с тобой, — говорит Миуюки и на полные недоумения взгляд добавляет: — На драку Акане все равно. Пусть хоть вся банда притащиться. Все без толку. Руки, которые Акане так долго держала поднятыми, опускаются. Что ей делать дальше, она не представляет.