Получая выгоды, помни о праведности.
Чжугэ Лян.
Старший офицер Японского отделения полиции Такано Иоши забыл, что такое совесть очень давно. Похороненное на дне души чувство слабо колыхалось только при виде маленькой красавицы дочери с большими карими, как у оленёнка, глазами. Чистый невинный взгляд пробуждал ненавистное чувство даже с фотографий, поэтому, чтобы лишний раз не мучатся, Такано убрал ее фотографию со своего рабочего стола. Так было легче: отрицать; принимать взятки; делать вид, что не в его власти совершить то, о чем просит девушка, сидящая перед ним. — 31-го октября, состоится драка между двумя крупными босодзоку. Весь вид просящей исполнен отчаянием, которое ощущается в голосе, и отражается на бледном юном лице. Ее практически жаль. Такано слегка хмурится в лживом удивлении, а взгляд невольно опускается на запертый ящик стола, в котором уже увесистой пачкой лежат деньги от лидера ICMB, бывшего судьей на предстоящий драке. Такано не первый год служит и прекрасно знает: от ставок банды получают гораздо больше, чем платят полиции, но торговаться Такано не решался из суверенного страха. Каждый в босодзоку — отмороженный на голову, хуже якудзе. У вторых хотя бы свои кодексы правил, которым они следовали. Босодзоку ценят только грубую силу, а в методах кровожадностью не уступают преступникам высшего класса. Чего только стоил инцидент с изнасилованной группой байкеров девушкой. Мерзавцы подкупили судью, но правосудие нашло парней в лице неизвестного мстителя, отправивших всех пятерых на больничные койки. Дело грозило набрать серьезный оборот, но закрылось с легкой подачи неизвестной Такано женщины, пополневшей кошелек старшего офицера на пару добрых тысяч йен. — Ровно в два часа дня, — продолжает говорить девушка. — На старом автомобильном заводе. У них будут оружия, ножи. Может даже кто-то погибнет. Девушка замолкает, выжидающе на него смотрит огромными испуганными глазищами, и Такано важно кивает, а сам раздумывает: а не продешевили ли с ним? Не стоило ли поторговаться? Драка назревает серьезной, и хоть о дерущихся Такано ничего не знает, волнение этой девушкой явственно говорит и о важности битвы, и о выступающих янки. — Вы ведь придете? Весь ее вид — невысказанная надежда, от которого внутри Такано что-то неприятно покалывает. Будто мертвая совесть пытается пробиться из могилы его души. И глубокий океан стыда усмиряют только мысли о радости дочери от покупки новых зимних вещах на полученные деньги. Такано прочищает горло. — Конечно! — Голос звучит чересчур энергично, но девушка этого не замечает. Она облегченно вздыхает, а от ее искренней благодарной улыбки ком в горле встает. — Я обязательно отправлю патруль, не волнуйтесь! — успокаивает Такано ее. Девушка рассыпается в благодарностях, ее глаза влажно блестят, она уважительно кланяться на прощание и уходит. А Такано пересчитывает деньги с мучительным осознанием единственной вещи — он продешевил.***
Человеческие поступки рассчитать нельзя.
Лю Цюань.
— Смотри. — Ханако пихает Акане локтем бок и кивает в сторону братьев Хайтани, сидящих неподалеку от них. Ран и Риндо выглядят так же, как и в их первую и последнюю встречу: до ужаса привлекательно и неизменно равнодушно. От их вида у Акане по спине пробегает ворох мурашек, а рука, вывихнутая тогда Риндо, начинает побаливать. Вспоминать про их с Ханако доставку к братьям Хайтани, Акане не хочется. Она отворачивается от братьев и вслед за капитанами залазит на башню из авто. Она предпочла бы что-нибудь поудобнее холодной и грязной крыши легковушки, но выбора особо нет. На драку пришел посмотреть весь «свет» преступного мира: помимо братьев Хайтани, присутствовали члены ICMB, «Сверхзвуковые демоны» из Синдзюку, «SS» из Кичиджеджи, «Ночная пыль» из Уэно. Все посматривают друг на друга с опасливым подозрением, но даже так — витающая между собравшимися враждебность не умаляет тревожно легкомысленную атмосферу. Среди рядов снуют букмекеры, принимающие ставки на исход боя. Их голоса пронзают воздух, а крик: «Ставки» постепенно начинает раздражать Акане, и так находившуюся не в лучшем расположении духа. Акане встает за Миуюки — уже привыкла всегда быть позади капитана, что даже на смотрилище выбирает место рядом; Ханако пристраивается около Акане, а впереди них, буквально шаг, встает Сатоми и Кейко. Больше из «Лотоса» никто не пришел. Акане даже веселит то, что все притащились на драку, чтобы следить за ней. Целый взвод воспитателей, однако игривые мысли уходят, стоят только двум бандам выйти вперед. «Свастоны» выглядят жалким черным пятнышком, по сравнению с «Валхаллой». — А кто это у «Вальхаллы» глава? — прищуривается Ханако. Акане тоже поддается слегка вперед: Ханму вживую она видит впервые. Высоченный, будто жираф, да и расцветкой похож: светло-темная. — Ханма Шуджи. — Миуюки неотрывно смотрит на вице-главу «Вальхаллы», не сводит с него глаз, словно пытается прожечь. Маска Миуюки раскалывается, она теряет свою холодную невозмутимость и под ней, о Ками, обнаруживается живой человек с клубком непонятных сложных эмоций, название которым Акане не знает. Заметив пристальный взгляд Акане, Миуюки вновь окутывает себя спокойствием, и надевает ничего не выражающую маску. Акане душат вопросы, и она старательно их давит внутри: все равно ведь Миуюки не ответит, зря воздух сотрясать. Акане приглядывается: вместо Кадзуторы, как представитель, вперед вышел неизвестный парнишка, однако он также вырубает судью, и глумится над Дракеном и «Свастонами». У Акане вырывается нервный смешок. Ками, Судьба или кто-там был явно над ней потешались. История четко следовала написанному даже в таких тонкостях. Ничего не менялось. Стрелка часов слегка переваливает за назначенное время. Акане вслушивается в звуки. Вот-вот должен раздаться оглушающий свист сирены полицейской машины — обещание старшего офицера. Думать о худшем ей не хочется, но с каждым мгновением все отчетливее звучит лишь одна мысль: её обманули. И к этому Акане не готова. Акане поставила всё, абсолютно все свои надежды и чаяния на хранителей закона. Из всех выходов — обратиться в полицию — казался ей самым безопасным и правильным в ее ситуации. Кто, как не стражи правопорядка способны остановить драку? Но она оказалась слишком наивной, хотя и полагалось быть мудрой — ей ведь давно не пятнадцать. Ализариновое солнце стоит высоко в небе, окрашивает все кроваво-красным — цветом будущей победы «Свастонов»; цветом будущей жертвы этой ужасной драки. Тупая боль сдавливает виски, со всех сторон ударяют удручающие мысли, сливаясь в один нестройный гул. Все лица смешиваются в кучу, она не может отличить одного дерущегося от другого: черное и белое сливается в серое пятно, которое окутывает Акане с головой. — Инуи, ты в порядке? — волнительно шепчет Ханако. Ее голос звучит где- то на периферии сознания Акане. Она чувствует, как ее голова клонится вниз, а потом обратно поднимается, будто кто-то дергает ее за ниточку. Ложь, конечно же. Но на подобный вопрос никто правдой и не отвечает. — Это глава «Свастонов»? — спрашивает Сатоми, глядя на Майки, которого в захват взяли сразу двое из «Вальхаллы». — Да, Сано Манджиро. Его прозвали «Непобедимым», но видимо титул слишком приукрашен, — ядовито замечает Кей. Акане цепляется за голос Кей, будто за канат, и постепенно выбирается из серой пустоши. Сосредотачивается на драке, взглядом выискивает Баджи или Кадзутору. Про себя возносит молитвы всеми Ками — иного ей не остается. Один из «Вальхаллы» подкрадывается к Майки со спины и бьет железной трубой по голове. Звук удара Акане различает даже с расстояния. — Жестко, — присвистывает Ханако. Среди собравшихся зрителей разносится легкий ропот: все уже приписали поражение «Свастонам», который, впрочем, быстро сменяется одобрительным возгласом, когда Кисаки Тетта, как герой, появляется рядом со своим командиром. Один вид Кисаки пробуждает в Акане противоречию смесь эмоций: от глухой ненависти до всепоглощающего ужаса. Издалека Кисаки кажется чересчур маленьким, совсем крошечным. Зачем ждать, пока мальчишка превратится в смертельный приговор для ее близких. Зачем ждать наступления того мира, где мерилом справедливости станет Кисаки Тетта. Достаточно одного удара в висок: точного, сильного, и все ее проблемы решатся. Собственные мысли пугают Акане. Она загоняет их глубоко внутрь и прячет в самом темном уголке души, чтобы они либо умерли, либо пустили корни, одурманивая разум своей заманчивой простотой. — Какой странный парнишка, — замечает Сатоми, разглядывая кого-то внизу. Акане вглядывается в маленькую фигурку, сражающуюся с Баджи. Подобного момента в манге не было, и это заставляет Акане напрячься и всмотреться внимательнее. Движение мальчишки странны тем, что они не беспорядочны, как у других. Маневры неизвестного «Свастона» достойны похвалы, но то, как он переставляет ноги, меняет руки, вращает шест, наталкивает Акане на отвратительные мысли, от которых кровь леденеет. — Они будто девичьи, — подмечает Миуюки. Страх подкрадывается к горлу, стискивает железными цепями, и Акане от ужаса не может даже вздохнуть. От переполняющих эмоций, сердцу становится тесно в груди: оно бьется все быстрее и быстрее, как запертая птица в клетке. Она твердит себе: это не Хидилин; послушная и верная она не посмела бы ослушаться прямого указа Акане. Волнение возрастает с каждым движением оппонента Баджи, а, когда капюшон падает с лица, то весь мир Акане сжимается до перекошенного от боли лица Хидилин. В чужой форме Хидилин выглядит маленькой, еще меньше, чем Акане помнила. — Не смей, Инуи. — Ханако поддерживает Акане под локоть. Мягко и одновременно крепко, не давая ей сдвинуться с места. — Сейчас выбегать туда опасно. Бошки тебе не сносить, если вмешаешься. Акане не понимает: ни слов Ханако, ни действий Хидилин. Зачем она пошла туда, Акане ведь ей строго запретила. Стоило следить пристальнее, не верить на слово. Акане ведь знала, что девочка подслушала весь их разговор с Такемичи, но все равно лелеяла и вскармливала собственные проблемы вместо того, чтобы озаботиться более насущными вопросами. Акане не сводит с Хидилин взгляда: надеется, что девочка сейчас посмотрит в ее сторону и все поймет — ей нужно немедленно уходить оттуда. Однако Хидилин не поднимает взгляд, не поворачивает головы в сторону «трибун». Тело Акане напрягается: оно томится от бездействия, но, крепко сдерживаемая Ханако, Акане не может поддаться эмоциям и сбежать с «трибун». Акане казалось, что она только моргнула: всего секундное действие, несчастный миг, за который не могло произойти что-то важное. Но произошло. Кадзутора появился неожиданно, словно вырос из тени; Хидилин двигалась быстро, будто со скоростью света, и только Баджи оставался неподвижен. Акане не помнила, как оказалась около Хидилин; как вырвалась из хватки Ханако. Даже после драки она пыталась вспомнить, как, но мозг сжимался и не позволял оживить воспоминание. — Что же ты наделала. Зачем пошла сюда, — мягко журит Акане, склоняясь над Хидилин. Девочку бьет мелкая дрожь, глаза закатываются назад, а кровь течет ровными потоками из раны, скопляясь в зловещее пятно на одежде. — Все будет хорошо, все будет хорошо, — продолжает нашептывать Акане, а у самой голос дрожит не хуже Хидилин. Она зажимает рану, надавливает сильнее, чтобы остановить кровь, но ее так много: не понятно, где она начинается и где заканчивается. Акане приподнимает край толстовки Хидилин, чтобы рассмотреть рану от ножа Кадзуторы. Мерзкая тошнота подкатывает, обжигая горло. Определить глубину Акане не может: образование не то, однако рана достаточно широкая, нож вошел в тело по рукоять. — Да почему она не останавливается, — хнычет Акане, упорно зажимая рану. Глаза заволокла слезливая пелена, мир перед глазами расплывается и единственное, что остается четким — слегка приоткрытые глаза Хидилин. Губы у девочки едва шевелятся, голос сиплый и разобрать что-то практически невозможно. Акане склоняется над самым ее лицом, чтобы расслышать: — Я справилась, Акане-сан? Акане интенсивно кивает. Она не отпускает рук от раны, боится, что если позволить ослабить хватку хоть на секунду, то крови станет только больше. — Конечно, ты такая молодец. Я тобой горжусь. Потерпи еще чуть-чуть. Лицо девочки светлеет от похвалы, будто освещается изнутри. Ее губы слегка изгибаются, она приоткрывает рот. Акане прислушивается: Хидилин хочет ей что-то еще сказать, но девочка молчит. Акане ждет. Проходит одно долгое мгновение, потом второе. А Хидилин все молчит. Тишина давит. Новый, ранее неизвестный ей страх, змеей скользить по телу, обвивает кольцами тело, и тянет холодом к сердцу. — Эй-эй, не закрывай глаза, — ласково просит Акане. — Говори же, сейчас приедет скорая. Кто-то ведь вызвал скорую? Акане с надеждой осматривает собравшуюся толпу. Среди них она выделяет мальчишек из «Свастонов», несколько белых курток «Вальхаллы» и даже парочку «верхушек», спустившихся со своих мест с «трибун». Выражение их лиц непонятно Акане: они бледные, с грустным и сочувствующим взглядом, словно скорбные. — Чего вы так смотрите? — зло рычит Акане. — Она просто потеряла сознание. Такое бывает: от шока или боли. Будто не знаете. Акане сильнее давит на рану, и ждет, что вот-вот раздастся вой сирены скорой. Они приедут, помогут Хидилин, а потом Акане строго с ней побеседует. Ослушалась ее, и как вообще в голову взбрело тащиться сюда, да еще и в одиночку. — Акане. — К ней подходит Ханако. Медленно, будто пытается не спугнуть дикого зверька, присаживается напротив. И говорит она тоже медленно. Тон ее голоса Акане непонятен и неприятен. — Отпусти девочку. Акане интенсивно мотает головой. Как же она ее отпустить — а кто рану зажимать будет Остановить кровь — самое важное, так Хидилин сможет выжить. — Помоги мне. Тоже зажми рану, — просит Акане. Ханако не протягивает руки, а только смотрит: мучительно долго и тошнотворно испытывающее, а лицо такое же, как и у остальных, скорбное, как на поминках, и полное сожаления, от вида которого горло перехватывает от злости. Разве тут кто-то умер? Все живы: Хидилин спасла Баджи, и Акане заставит Кейске не только извиниться за те удары, которые он нанес девочке, но и купить в благодарность ей что-нибудь. Новую толстовку, например, а то старая вся перепачкана кровью. Отстирать такие пятна невозможно. — Акане-сан, я не хотел. Кадзутора делает один неосторожный шаг и подкашивается, будто силы разом покинули его. Он падает на колени рядом с ними, Акане и Хидилин, а из рук со звоном выпадает нож, запятнанный кровью. — Не трогай ее! — Голос Акане срывается. От былой дружеской нежности не осталось и следа. Ее голос, полный истеричной ярости, режет Кадзутору не хуже ножа, и по телу горячей волной проносится вина и стыд. — Не приближайся к ней! Глаза Кадзуторы наполняются горькими слезами, но он слушается: жалко ползет назад, взметая облако пыли. — Акане, отпусти ее, — уже более твердо требует Ханако. — Уйди! — кричит на нее Акане. Слезы жгут глаза, застилают своей мутной пеленой все вокруг. Она смаргивает, чувствуя, как они скатываются по щекам. Акане злиться на них всех: только и могут бездельно стоять, глупые и бестолковые, а еще «элита» преступного мира. Ками бы их всех побрали. Она замечает, что крови становится меньше, и в сердце тут же распускается облегчением, подобно подснежникам. — Видишь, крови стало меньше, — говорит Акане, слабо улыбаясь. Ханако поджимает губы, и переводит взгляд поверх головы Акане и кивает кому-то. Акане не успевает обернуться или осознать, что происходит. Точный и сильный удар по голове отправляет ее во тьму.