Снежинки на зимнем ветру

Нужно быть разумным и стремиться познать и врага и самого себя. Чжугэ Лян.

      Баджи проводит рукой по тасуки.       Белая лента, его личная гордость и отличительный капитанский знак, стал просто куском ненужной ткани, не имевший никакой ценности после его отстранения от деятельности обеих группировок: и «Вальхаллы», и «Свастонов».       За лентой тянулся огромный мир из воспоминаний с множеством теплых и значимых для Баджи моментов — и это единственная причина, почему лента не отправилась в мусорку вместе с другими вещами.       Избавляться от атрибутов, уже бывшей хулиганской жизни, трудно: каждая вещь будь то замызганная бита или форменная куртка была свидетелем его, Баджи, счастливых моментов в компании друзей, и расставаться с ним все равно что добровольно отрезать руку — невыносимо болезненно. Но еще хуже смотреть на них и наблюдать за тем, как теплые моменты его жизни перекрываются трагичными событиями «Кровавого Хэллоуина»: девочка, чье имя Баджи смог выяснить только на похоронах, стрелой метнувшаяся в его сторону; пропитанная кровью земля; глаза, холодные в Смерти; разорванная плоть; лучший друг с ножом в руках.       Противная чесотка охватывает руки: стаей насекомых пробегает от локтей к кончикам пальцев. Баджи ногтями скребет костяшки пальцев и ладони. Кожа краснеет, появляются неровные царапины, а под ногтями остаются чешуйки кожи.       Чувство не унимается, и Баджи интенсивнее чешет руки, старается вместе с кожей выскоблить ощущение податливого девичьего тела под своими кулаками.       Почему она защитила его? Почему рискнула собой? Почему вообще пришла на драку?       Ответы на некоторые вопросы он не находил, а единственный человек, который мог их дать, блуждал по миру меньше, чем самый захудалый дух.       Из Акане будто выбили душу: она смотрела на всех остекленевшим взглядом, повторяла однотипные фразы, как заведенная кукла, и походила на хрупкую статуэтку из египетского стекла, балансирующую на краю пропасти. Вот-вот сорвется, да упадет.       — Тебе не за что извиняться, — равнодушно говорила Акане, как нечто безусловное, когда Баджи пришел к ней домой впервые и извинился за то, что избил ее подругу.       Стыд пронзал каждую кость, завладевал каждым нервов. Ее слова — пощечина, приговор. Баджи было бы легче, обвини она его во всех смертных прегрешениях, чем сносить холодное равнодушие и пустоту в глазах.       Чесотка сменяется освободительной и приятной болью, заглушая под собой ощущения ударов по девичьему телу.       Принцип — не бить девушек — вдолбил Шиничиро в горячие головы еще мелких Баджи и Майки. Как и его друг, Кейске никогда не смел поднять руку на девушку: каждая ведь тонкая и хрупкая, будто засохшая древесная ветвь, а удар у Кейске тяжелый, таким и убить можно. Как девчонка во время драки поднималась после них — загадка, чей ответ все равно не принес бы ему и грамма облегчения.       Глупое эгоистичное решение — уйти из «Свастонов» — привело за собой под руку последствия, с которыми Кейске не мог справиться. Вина плотоядным зверем впивалась, грозилась разорвать на части, а нервная чесотка добить окончательно.       От настойчивого стука в дверь Баджи вздрагивает и лихорадочно выискивает среди своих вещей байкерские перчатки без пальцев. Находит в груде одежды, сваленной в углу, и скрывает за черной кожей рассеченные ладони.       — Я принес лапшу! — заявляет Чифую с ходу. Он по-хозяйски проталкивается мимо Баджи, проходит на кухню и ставит чайник.       Чифую неприятно внимательным взглядом окидывает Баджи: глаза на секунду цепляются за перчатки, но Чифую не придает им большего значения. Мало ли, руки замерзли.       — Зачем тебе лента? — Чифую кивает на тасуки, которую Баджи неосознанно прихватил из комнаты.       Кейске жмет плечами.       — Что-то случилось? — интересуется Баджи в ответ. Чифую выглядит озабоченным, серьезно мрачным, несмотря на благодушный тон и слабую улыбку.       — Я принял решение, — говорит Чифую. — Ухожу из «Свастонов».       — Дурак, — беззлобно журит Баджи. — А первый отряд на кого оставишь?       — Найдут кого-нибудь, — легкомысленно отмахивается Чифую и быстро получает подзатыльник от друга. — За что? — недовольно сопит Чифую, потирая ушибленное место.       — У тебя есть обязанности, нельзя ими просто так раскидываться, — авторитетно заявляет Баджи.       Он приподнимает крышку упаковки с лапшой и глядит на плавающие на поверхности овощи. От приятного запаха желудок сжимается, а рот непроизвольно наполняется слюной. Горячий бульон жжет язык, а челюсть сводит от острых специй, но Баджи с жадным удовольствием проглатывает свою часть и передает миску Чифую.       — И что мне там делать без тебя? — насупливается Чифую.       — Помогать новому капитану, — твердо отвечает Баджи.       Чифую слегка хмурит светлые брови, а Баджи осторожно гладит большим пальцем ленту в руках.       «Свастоны» менялись. На место старым капитанам-основателям пришли новые: со своими идеями и ценностями, которые сильно отличались от всего того, что «Свастоны» собой олицетворяли. У истоков новой эры становились люди, тяготеющие особой, изощренной формой жестокости, тщеславными амбициями и жадные до славы. Пестрая коллекция собиралась, а во главе стоял Кисаки, разрушающий все то, что шестерка «Свастонов» так упорно строила, и только один человек мог противостоять ему, только один мог принять тасуки вместе со званием капитана 1-го отряда.       — Я хочу, чтобы им стал Такемичи, — говорит Баджи.       Не умеющий сражаться Такемичи, подходил на должность главы атакующего отряда, в котором ценились физические навыки, хуже всех, если не знать того, что скрывается за личиной хлюпика и слабака. Невероятное упорство, сила принципов, за которую Баджи искренне уважал его, и причина, по которой именно ему, а не кому-то другому, он решил доверить первый отряд вместе с лентой тасуки.       Ожидаемого смеха или шуток не следует. До невозможности верный и преданный Чифую только кивает на решение своего капитана.       — Мы не подведем тебя, Баджи-сан! — уверенно говорит Чифую. — Я помогу Такемучи, чем смогу.       Баджи благодарно улыбается своему бывшему вице-капитану.       — Передашь ему? — Баджи протягивает Чифую сложенную ленту.       — Лучше ты сам. — Чифую подрывается с места. — Найдем и обрадуем его!       Энергичный запал друга передается и Баджи. Вырваться из тоскливого плена дома — приятно. Светит нежаркое золотое Солнце, которому Баджи подставляет лицо, наслаждаясь приятным покалывающим теплом и свободой вдали от мрачных стен комнаты, полной вещей, пропитанных ядовитыми воспоминаниями.       Чифую идет рядом, пиная иссохшие и опавшие листья.       — Как там Кадзутора? — осторожно спрашивает Чифую.       — Не знаю, еще не получил ответ на свое письмо. — Затянутой перчаткой рукой, Баджи трет грудь, чтобы унять растущую боль. Боль, которая появлялась всякий раз, когда он думал о лучшем друге, запертым в унылой, одинокой камере.       Кадзутора сдался с повинной: остался с телом девочки до приезда полиции. Сидел на земле, сгорбленный под тяжестью убийства с пятнами крови на рукавах.       Подойти к нему Баджи не осмелился: он даже сдвинуться со своего места тогда не смог. Глупо стоял, смотря на все происходящее, будто со стороны. Все казалось зыбким, ненастоящем, как кошмарный сон, который должен был развеиваться дымкой под первыми лучами Солнца. Однако от суровой реальности не проснешься, она никуда не исчезнет с приходом дня. Ее можно только принять и смириться, либо, вспыхнув свирепой яростью, биться головой об стены действительности.       — Почему он это сделал? — вновь спрашивает Чифую.       У Баджи ответа нет: ни на этот вопрос, ни на любой другой. Собственная жизнь казалась ему одной сплошной неизвестностью; чередой вопросов без ответа.       Будущего капитана они находят в довольно интересном месте: прячущегося за кустом на пару с Хинатой Тачибаной и ее младшим братом.       — Чо вы делаете? — спрашивает заинтересованный Кейске, подходя к ним ближе.       Не услышавший шагов, Такемичи подскакивает на месте, привлекая своим диким испуганным воплем посетителей кафе. В их сторону опасливо косятся, но, поняв, что буянить они не собираются, отворачиваются. Среди сидящих за столиками Баджи замечает светловолосую макушку Майки, развалившегося на стуле, и чинно сидящую Эму напротив.       — Такемучи, поговорить надо. — Чифую, выразительно косит глаза в сторону, намекая: разговор не для посторонних ушей.       — У нас вообще-то задание! — возмущенно вставляет Хината и тыкает в сторону Майки и Эмы. — Что вы на это скажите?       Вид у нее странно победный, на голове нелепый берет, из-за которого она напоминает детектива самоучку.       Чифую и Баджи переглядываются, не понимая, что они вообще могут сказать на то, что Майки проводит время с сестрой.       — Они точно влюблены! — горячо заявляет Хината, сверкая глазами.       Чифую закашливается, пытаясь скрыть смех, а Баджи, которого ситуация мало забавляет, мрачно изрекает:       — Вы дебилы. Эма — его младшая сестра.       Секундное осознание, и лица Такемичи и Хинаты вытягиваются от немого изумления.       — Сестрица, ты ведь знала и забыла, да? — с тяжелым вздохом спрашивает Наото. Щеки Хинаты розовеют от смущения, подтверждая слова младшего Тачибаны. Такемичи потирает затылок в жесте некого нервного смущения.       — Пошли. — Чифую настойчиво тянет Такемичи в сторону.       Найти тихое и безлюдное место посреди торгового квартала — задача поистине сложная. Они обходят площадь несколько раз, пока Баджи, не психанув, останавливается на дороге.       — Держи. — Баджи пихает растерянному Такемичи ленту. — Это моя тасуки. Теперь она твоя.       Такемичи недоуменно разглядывает ленту, проводит по ней рукой.       — Станешь капитаном 1-го отряда. — Не просто говорит — утверждает Баджи: горячо и уверенно.       Тревожно сильно Ханагаки походил на Шиничиро. Иногда казался взрослым, застрявшим в теле подростка, или подростком, с мышлением взрослого. Баджи не сомневался — место капитана уже принадлежало Такемичи. Майки и сам сделал бы Ханагаки капитаном и без подачек самого Кейске или Чифую.       Такемичи смотрит на ленту, вместе с которой получил и новую ответственность, осторожно, как на опасную змею, раскрывшую перед ним пасть, но затем крепко сминает в кулаке.       — Я не подведу, Баджи-сан! — Такемичи склоняется в поклоне, а выпрямившись смотрит на Кейске с полыхающей огнем уверенностью во взгляде.       Баджи слабо хмыкает, понимая, что впервые, за последнее время, сделал хоть что-то правильное — доверил отряд и «Свастонов» Такемичи. Своим друзьям Баджи не принес ничего, кроме разочарования, однако теперь легкое спокойствие охватывает его душу, залечивая слабые раны. «Свастоны» в надежных руках.       — Надо это отпраздновать. — Чифую хлопает застывшего Такемичи по спине.       — Вообще-то есть еще кое-что. — Баджи прочищает горло. Медлит, собирается с мыслями и силами. Не хотел делиться проблемой: она казалась ему сугубо личной, оттого еще более унизительно было просить помощи. — Разговор пойдет о Кисаки.       Мрачная серьезность проступает на лицах Такемичи и Чифую. Баджи слушают внимательно, внемля каждому слову, и делятся собственными догадками и размышлениями.       Объединенные не только общим врагом, а еще и белой отличительной лентой, трое из первого отряда строят планы по свержению злодея, сидя на асфальте и глядя на постепенно багровеющее небо.