Третья из пяти действующих сил на войне — Небеса, означающие возрастание и угасание; твердость и мягкость.
Сунь-Цзы.
Ветер проникает сквозь пальто, обвивается вокруг тела и холодом отдает в костях. Акане едва чувствует пальцы ног и рук — настолько она замерзла. Она увеличивает скорость и последние метры буквально бежит до кафе — место встречи с Такемичи. Внутри немноголюдно, большинство столов свободно, и Акане выбирает самый дальний — подальше от любопытных глаз и ушей. Зал кафе декорирован к Рождеству: с потолка свисают бумажные гирлянды; из колонок играет Рождественская музыка на повторе, а меню украшают милые снеговики да елочные шары. Легкомысленный и веселый дух праздника витает повсюду, Акане видит его в широких улыбках детей; в горящих счастливым восторгом глазах взрослых; ощущает его буквально кожей, но сама им не пропитывается. Акане остается где-то за границей праздника, в укромной тени. Общая восторженная радость ей недоступна. Все ее мысли заняты только одним — предстоящей битвой в церкви. — Спасибо, — благодарит Акане официанта и кончиками пальцев касается горячей кружки кофе. От теплого воздуха она постепенно согревается; замершие конечности оттаивают, и к ним возвращается чувствительность. Дверь резко открывается, и в кафе стремительно забегает Такемичи. Он окидывает зал беспокойным взглядом и, только заметив Акане, немного расслабляется. Следом за ним, вместе с холодным порывом воздуха, врываются Баджи и Чифую, замотанные в шарфы до самых ушей. Акане быстро скрывает удивление: приветственно улыбается и машет рукой, подзывая к себе. Неожиданные участники встречи с Такемичи были как раз кстати. Все трое нестройно с ней здороваются, рассаживаются за столом и мнутся, как малые дети, не зная, куда деть руки и ноги. — Я так понимаю, Такемичи вам все рассказал. — Акане переводит взгляд с Баджи на Чифую, сидящих напротив. Спрашивает осторожно, прощупывая границы этого «все». В манге, свой секрет Такемичи поведал Чифую, подхлестываемый отчаянием и одиночеством. Однако теперь была она, Акане, с которой Ханагаки делил бремя, и что заставило раскрыть тайну не только Чифую, но еще и Баджи, Акане не понимала. — Вы тоже из будущего, Акане-сан? — выпучив глаза, спрашивает Чифую низким, заговорщическим голосом. Кофе обжигает горло, Акане кашляет, пытаясь пробить вставший ком. Действительно, рассказал все. Такемичи, сидевший рядом с Акане, нервно ерзает и посылает извиняющуюся улыбку в ее сторону. Акане только и остается положиться на здравомыслие Ханагаки. Некоторые детали, например убийство Баджи Кадзуторой в будущем, следовало скрыть, сохранить в тайне. Подобную истину тяжело принять, и вешать ее в довесок на Кейске, и так тяготившегося произошедшим во время битвы, по-злодейски бесчувственно. — Нет, я не из будущего, — хрипло отвечает Акане. Тонкости своего происхождения и сама Акане с трудом понимала: параллельная вселенная? Другая реальность? Впрочем, это уже давно стало неважным. — Мы тут не за этим, — говорит Акане прежде, чем Чифую успевает задать новые неудобные вопросы. — Сначала расскажите, что у вас с «Драконами». Такемичи и Чифую наперебой пересказывают последние события: перемирие «Свастонов» с «Черными драконами»; переход Хаккая в банду старшего брата; встреча с Хаджиме. Пока ребята в два голоса вещают наперебой, Баджи молча сидит, понурив голову. Затравленное выражение лица никак не вяжется с неугомонным Баджи Кейске. Смотрит вокруг грустными серыми глазами, напоминающие холодную пустошь без озорного огонька, который отныне погас. Скользкая вина в смерти Хидилин связывает всех троих — Баджи, Кадзутору и Акане — тугой удавкой. Пока Ханемия нес вину в безжизненной тюремной камере, Баджи и Акане тяготились своей в раздражающе живом Токио, скитаясь по улицам апатичными тенями. — Этот придурок Кисаки теперь желает объединиться с нами! — Чифую презрительно фыркает, а Такемичи вторит ему кивком. — У меня есть план, как мы все провернем! — У Чифую в глазах загорается лукавый огонек, а губы растягиваются в злую усмешку. — Нет! — в унисон восклицают Баджи и Такемичи. — У тебя ужасные планы, — с содроганием говорит Такемичи. — Просто отвратительные, — соглашается Баджи, вклиниваясь в беседу. Чифую преисполняется обиженного гнева и упрямо отстаивает свои планы, приводит в качестве аргументации случаи, когда они срабатывали. Таких насчитывается ничтожно мало, и даже сам Чифую начинает колебаться, но, заметив, как Такемичи и Баджи обмениваются многозначительными взглядами, вновь берется за спор. Акане следит за затянувшейся перепалкой с ужасным понимаем, какая разношерстная компания ей досталась. Она медленно цедит кофе, пока степень ее раздражения не достигает пика. — Так, хватит, — прерывает их препирательства Акане стукая ладонью по столу. Мальчишки замолкают, и во все глаза смотрят на Акане. — Во-первых, вы примите предложение Кисаки. Чифую раскрывает рот, но Акане не останавливается говорить: — Второе, чтобы не предложил Кисаки, вы должны настоять на кое-чем другом. На лицах мальчишек хмурое негодование от решения доверять Кисаки, однако Акане молча слушают со всей внимательностью, на которую способны. — Такемичи, ты должен будешь зайти в церковь и поговорить с Хаккаем, настаивая, что у тебя с ним самые доверительные отношения. — Акане переводит взгляд на Чифую. — Мацуно-кун, ты и Кисаки с Ханмой должны остаться снаружи, чтобы задержать Тайджу. Чифую смотрит на Акане с нескрываемым удивлением и не находится с ответом — только шевелит губами в попытке что-то сказать. Слова Акане звучат с какой-то отрешенной убежденностью в их согласии и принятии ее плана, что даже и не стоит пытаться возразить. — Тайджу им не одолеть, — озвучивает общие мысли Баджи. — Ни одному из них. — Знаю, — кивает Акане. — Но драться им не придется, потому что Кисаки вас предаст. Необъяснимая уверенность, прозвучавшая в словах Акане, заставляет мальчишек замереть на месте. — До битвы предупредите Мицую, напишите сообщение, что вы задумали. Говоря, Акане выхватывает из подставки зубочистки и раскладывает их в форме кривого прямоугольника. — Это, — тыкает Акане в конструкцию из зубочисток, — церковь Удагава, где молится Тайджу. Помимо центрального входа для прихожан есть еще и один вход. — Акане тыкает в место, где по плану находилась дверь. — В Рождество она будет открыта. Открыта ключом, украденным у брата. Ненависть, которую Акане испытывала к самой себе за кражу у Сейшу, болезненно ощущалась где-то глубоко в сердце. Откровенно отвратительная из нее старшая сестра. Но всепоглощающая злоба на Кисаки действует как анестетик, и муки совести гаснут так же быстро, как свеча на ветру. — Дверь ведет в коридор, из которого можно попасть в церковной зал и в помещение для прислужников. — Акане попеременно тыкает в разные концы прямоугольника. — Мацуно-кун, ты должен заманить туда Кисаки и Ханму. Они попытаются связать и обезвредить тебя, и ты подашься, но только здесь. —Акане тыкает в обрубок зубочистки, обозначающий помещение для прислужников. Чифую обеспокоено сводит брови к переносице, рассматривая зубочистки. — Такемичи. — Акане поднимает взгляд на мальчишку. — Тебе придётся в одиночку встретиться с Тайджу и продержаться до прихода Мицуи. Справишься? Ханагаки кивает в уже привычном жесте, хотя уверенностью не располагает. Он согласен на все, на любые злодейства, если они способны принести ему долгожданное освободительное будущее без потерь. — Баджи, у тебя самое важное. — Кейске под взглядом Акане выпрямляется. — Тебе нужно привести Майки и Дракена к церкви за пять минут до полуночи, а ровно в полночь они обязаны быть здесь. — Акане вновь тыкает в место, обозначающее комнату для прислужников. От слов Акане лицо Баджи сразу приобретает растерянное выражение. Он хмурит брови и пытливо всматривается в Акане, в попытке найти недостающую деталь плана, которую Акане намеренно скрыла. — Не понимаю, — мотает головой Чифую. — Зачем все это? — Чтобы наконец избавиться от Кисаки, — цедит Акане, сметая зубочистки в сторону. — С нами понятно, а что ты собираешься делать? — Баджи подозрительно прищуривается, глядя на нее. Цепкий взгляд Баджи сдирает с ее плана обертку из недоговоренности так легко, словно кожуру с фрукта. Акане впивается ногтями в ладонь и, глубоко вздохнув, сознается: — Буду ждать Кисаки и Ханму в комнате для прислужников. Такемичи и Чифую непонимающе хмурятся, а вот Баджи постепенно выстраивает кусочки плана в верной картине. — Нет, Акане-сан, — твердо отрезает Баджи. — Я не сомневаюсь в твоих способностях, но один Ханма стоит десятерых. Он чересчур силен. — Я не собираюсь драться, — возражает Акане. — Просто ровно в полночь приведи Майки туда и все. Глубокая складка залегает меж бровей Баджи: он долго молчит, нервно потирая ладони, затянутые в перчатки. — Я не совсем понимаю, зачем тебе их ждать, — тянет Такемичи, с замешательством оглядывая груду зубочисток. — Еще и Мицуя-кун… Мицуя вмещает в себя все известные Акане положительные качества, и сомневаться в том, что он придет на помощь своим друзьям, не приходиться. Она только открывает рот, чтобы объясниться, но ее нагло прерывает Баджи: — Акане собралась подставиться под Ханму и Кисаки, — не говорит, зло сплевывает Баджи. Он начинает сильнее тереть ладони в тревожно странном жесте, а лицо принимает выражение невысказанных сожалений, разрывающих изнутри. Сама того не понимая, Акане всколыхнула нечто болезненно для Баджи. — Майки принципиальный дурак. Если он увидит, как Кисаки и Ханма избивают ее, то он не только вышвырнет их из «Свастонов», но сделает чего похуже. Проницательность Баджи поразила бы Акане в другое время, когда на кону не стоял ее план. В Рождество Акане сыграет на струнах принципов Манджиро торжественный марш в честь изгнания Кисаки из «Свастонов». И постарается максимально выгодно для себя разыграть сложившиеся обстоятельства. Исходящее от мальчишек неодобрение, Акане ощущает слишком остро: оно, подобно колючему морозному воздуху за окном, проникает под кожу и холодит кровь. — Слушайте, сюда. — Акане трет виски. Слишком уж сложно объяснить все детали, чтобы не вызвать напрасного волнения. — Этот план позволит не только выгнать Кисаки, но и сохранить статус Майки. Подумайте сами: два капитана нарушили установленное правило — не включать гражданских в дела банды. Если Майки удастся разыграть их уход верно, то и некоторые участники «Мебиус» и «Вальхаллы» останутся в ваших рядах по собственному желанию, и «Свастоны» не потеряет в количестве слишком много. Снова недоговоренность, снова обман — Акане уже не могла по-другому. Рассказать им про Изану, про возможную битву с «Поднебесье» — нельзя, а другой причины, по которой «Свастоны» должны сохранить свое многочисленное количество, — просто не было. Ушедшие вслед за Ханмой и Кисаки, третий и шестой отряды составили основную боевую силу «Поднебесье». Триста человек встали под флаг Изаны Курокавы и усилили позиции самопровозглашенного короля и его Серого Кардинала. Акане понимала: избавиться от Кисаки быстро не получиться, и единственное, что она может на данный момент — ослабить его позиции; не дать ему завладеть численным преимуществом. Мальчишки молчат: переглядываются между собой, будто ведут мысленную дискуссию, но умом понимают — план рабочий. — Почему ты так уверена, что Майки — это сделает? — уточняет Такемичи. — Потому что Майки девочек не бьет, — отвечает Баджи вместо Акане. Нравственный идеалист Майки предъявлял жесткие требования не только к себе, но и к «Свастонам» — это знали все. Майки, подобно Шиничиро, старался видеть в людях только лучшее: он готов был дать всем на один шанс больше, чем дадут другие. Но и у него были границы дозволенного, к которым Акане и подтолкнет Кисаки. — А что насчет сукэбан? — с мрачной серьезностью спрашивает Чифую. План Акане мог принести «Свастонам» новые проблемы в лице женской банды. — Если Ханма и Кисаки нападут на тебя то, что сделает глава «Лотоса»? — Ничего, — просто отвечает Акане. — Рассказывать о произошедшем Сатоми я не планирую, поэтому она ничего и не узнает. От нее — нет, не в ее интересах это; имя своей главнокомандующей, после драки, она использует иначе. Однако ручаться за другие источники информации Сатоми, например, за личную паучиху, с глазами цвета аравийской смолы, Акане не может. Но даже так: какой бы стороной многоликая Судьба не повернулась к ней по итогу — Акане готова. Она учла все моменты Рождественской битвы из манги и вплела собственные ожидания от результата в общую картину, чтобы получить желаемый результат: не только отобрать у Кисаки пешки, но и получить защиту для своего брата. Под протежированием Майки, Сейшу станет неприкасаемым: как для самих «Свастонов», так и для других, в частности, для ее собственной банды и Сатоми, не брезгующей грязными методами. Твердость ее слов сглаживает беспокойное волнение Чифую. Его лицо покидает мрачная задумчивость, он хлопает в ладоши, поводя конец дискуссии — план Акане принят. — Ну? — энергично вопрошает Чифую. — Как назовемся? Все искоса на него смотрят, не понимая вопроса. — Может, АнтиКисаковская коалиция? — серьезно предлагает Чифую. — Отстой, — брезгливо тянет Баджи. — Мстители? — Такемичи перенимает затею Чифую. — Ага, Токийские, — хмыкает Акане, но ее замечание остается без внимания: тонет среди сотни других вариантов. Мальчишки наперебой предлагают название, и каждое последующее — хуже предыдущего. Они рассуждают так, словно они банда, замышляющая ограбить ларек со сладостями, а не планируют серьезные стратегии. — Остановимся на АнтиКисакиевской коалиции, — решает Акане, устав от споров. Все единодушно кивают. — Мы пойдем сообщим Кисаки, что согласны объединиться с ним. — Такемичи встает с места, следом поднимается и Чифую. Акане с Баджи остаются одни: молчание между ними скрашивает музыка, играющая в кафе, однако даже так, Акане начинает ощущать неловкость и подносит к губам чашку с остывшем кофе, чтобы хоть как-то сгладить момент. Баджи мнется на месте: тянется в свою сумку и достает шуршащий и смятый конверт, который он аккуратно разглаживает и кладет перед собой. — Это от Кадзуторы? — интересуется Акане. Баджи слегка кивает. — Получил вот недавно, по пути зашел на почту, — делится Баджи. Донельзя аккуратный почерк приковывает взгляд. Акане воображает, как Кадзутора старательно выводит иероглифы в серой и пустой камере, и это картина тяжестью наваливается на Акане. Горечь остывшего кофе не идет ни в какое сравнение с горечью от ареста Кадзуторы. Судьба оказалась неизменна и привела к, уже известному Акане, печальному финалу. Никакие маленькие победы — спасение двух жизней — не приносили ей и крупицы освободительного облегчения. Поражение ощущалось, как нечто окончательное и бесповоротное. Напряженный Баджи издает долгий прерывистый вздох прежде, чем полузадушено произнести: — Он сам решил сдаться… Решил понести наказание за содеянное. «Но он мог уйти от него», — читается у Кейске на лице. Мог сбежать тогда с места; мог обвинить кого угодно; мог жить на свободе, а не тяготиться тюремной робой. Акане так много хочется сказать, но она только растерянно проводит пальцем по кромке кружке, не зная, как выразить свои мысли словами. — Баджи. — Акане протягивает ладонь через стол, и Баджи несколько неуверенно вкладывает свою ладошку, затянутой перчаткой в ее. — Не вини себя ни в чем. Не становись на эту скользкую дорожку. — Говоря, Акане расстегивает липучку на перчатке, и та сползает с руки, обнажая ужасные необработанные царапины с выступающими бусинками крови. От увиденного сердце Акане болезненно сжимается. Осторожно, чтобы не зацепить раны, она дотрагивается до полыхающей кожи. — Это я должен был умереть. — Слова даются Баджи с трудом. Они звучат ужасно и мерзко, и, кажется, будто его вывернет наизнанку от них. — Это меня должен был убить Кадзутора. На секунду Акане теряется. Осведомленность Баджи тяжелым молотком ударяет ее по голове, и Акане глупо вытаращивается на Кейске, силясь осознать происходящее. — Так он все рассказал, — с ужасом говорит Акане. Баджи смеживает веки, скрывая появившийся влажный блеск. От вины и тягостных мыслей Баджи казался почти больным. Акане про себя проклинает Ханагаки на чем свет стоит. Что вообще творится в голове у Такемичи, раз он раскидывается подобными знаниями направо и налево. — Но ты жив, — твердо говорит Акане. — И я хочу, чтобы ты продолжал жить, Кейске. Не просто выживал, а жил: радостно, увлекательно, так, как можешь жить только ты. — Акане натужно улыбается. — Попытаешься? Из влажного взгляда Баджи постепенно пропадает небольшая крупица переживаний. Время сгладит острые края вины, а приятные воспоминания вытеснят болезненные. Баджи научиться жить дальше — Акане в этом уверена. — Тогда и ты тоже попытайся. — На слова Баджи Акане недоуменно хмурится, и Кейске поясняет: — Жить дальше, без вины. Единственное, что Акане может сделать — кивнуть. Слова могли выдать ложь: Акане не верит, что сможет пережить смерть Хидилин. Иногда, она подолгу задерживается около подъезда, ожидая, пока девочка спустится; оборачивается, чтобы проверить — не отстала ли она, и в такие моменты потеря Хидилин ощущается, как заточенная игла в сердце, которую вытащить невозможно. Акане виновата, и никто ее не переубедит. Если бы она была внимательнее; если бы не брала Хидилин с собой на встречи с Такемичи; если бы не… Список подобных «если бы» — нескончаемый, как и ее вина перед девочкой, которая меньше всех заслужила незавидный конец. — Их нужно обработать. — Акане рассматривает царапины на руках Баджи: неглубокие, нанесенные ногтями, с красными уродливыми краями. — По пути на почту зайдем в аптеку и купим все необходимое. Баджи неверующие глядит на Акане и осторожно уточняет: — Ты напишешь письмо Кадзуторе? — Конечно, — как нечто безусловное говорит Акане. — И отправим вместе. Впервые за вечер Баджи искренне и широко улыбается. Чистых листов у Баджи немного, им приходится писать емко и кратко, чтобы вместить все свои мысли в пару строчек. Повинуясь сердцу, Акане пишет Кадзуторе обо всем: о погоде; о вкусном кофе; о школьных занятиях и о том, что она будет трепетно ждать его возвращения, чтобы снова погулять всем вместе. Строки наслаиваются друг на друга: разобрать что-то довольно трудно, даже самой Акане приходится напрячься, чтобы понять свой почерк. Заглянув в лист Баджи, Акане спрашивает: — У тебя больше нет проблем с диктантами? — Неа, Чифую мне иногда помогает, — откликается Баджи, не поднимая головы от письма.— Ну я и сам справляюсь, вообще-то, — важно добавляет Баджи. — А я никогда и не сомневалась в тебе, — тянет Акане слегка обижена тем, что Баджи вообще подумал усомниться в ее безоговорочной вере в его знания и способности. Простые слова вызывают удивление Баджи, которое медленно сменяется неким выражением, напоминающие смущенное удовольствие. С трудом упаковав свои письма в один конверт, Баджи и Акане спешат на почту, предварительно забежав в аптеку. Запыхавшиеся ребята успевают забежать за пару минут до закрытия, и, под неодобрительные взгляды работников почты, в две руки спихивают конверт в ящик. — На конверте твой адрес указан, поэтому не забудь и меня позвать, чтобы вместе прочитать и ответить, — настоятельным тоном говорит Акане Баджи. Безликую темноту улиц разбавляет только тусклый свет фонарей; зимний ветер свистит и воет, Акане ежится под его напором, а Баджи сжимается, прячет нижнюю часть лица в шарф, затянутый вокруг шеи. — Хорошо, Акане-сан. — Голос Баджи звучит глухо из-за шарфа, Акане еле удается разобрать его ответ. Вдвоем они останавливаются на перекрестке — месте, где их пути должны разойтись. Живут они в противоположных сторонах, но Баджи и не думает уходить: выжидающе глядит на Акане поверх шарфа. — Твой дом там. — Акане машет покрасневшей ладошкой в сторону. — Или тебе голову заморозило настолько, что ты свой адрес забыл? Собственной остроте Акане слегка усмехается, а Баджи только негодующе хмурит брови. — Я тебя проводить вообще-то собрался. — Из-под шарфа раздается слегка раздраженное хмыканье. Новый порыв ветра выбивает из Акане желание ответить. Холод подстегивает к действиям, а не к спорам да разговорам. Плотнее завернувшись в пальто, она жестом подзывает Баджи следовать за ней. Замерзшие конечности еле двигаются, пальцы будто одеревенели, и Акане прячет руки в карманы, чтобы согреть их. Мысли о доме, горячем чае и уюте теснят засевший внутри холод, а предстоящее наслаждение от тепла заставляет Акане двигаться быстрее, несмотря на сковывающий мороз. Увлекшись собственными мечтами, Акане не сразу замечает, что Баджи отстал от нее: остановился на углу и присел на корточки, осматривая что-то, лежавшее на асфальте. Подойдя ближе, Акане удается рассмотреть грязный комок, который Баджи аккуратно держит в сложенных ладонях. И только, когда непонятное, вымазанное в грязи, нечто издает слабый писк, Акане понимает — это котенок. Совсем маленький, с тонким хвостом и тощими лапами, он едва шевелится, жалобно что-то мяукает и приоткрывает глаза — кристально голубые, удивительный цвет для животного. — Ого, — восторженно ахает Баджи, рассматривает котенка. — Смотри, у него голубые глаза. Осторожно, боясь навредить, Баджи проводит пальцем по слипшейся шерстке, и кое-где проглядывается светлая, почти белоснежно-белая, шерсть. — На тебя похож, Акане, — заявляет Баджи и склоняется над животным ближе. — Да это ведь кошечка! — восторженно вскрикивает Баджи, а котенок вторит ему мяуканьем, будто соглашаясь. Акане на сравнение с грязным котом только хмурится. Ничего, бывало и похуже. — Ты не против, если я назову её в твою честь? Баджи поворачивается и устремляет на Акане взгляд полный пылкого воодушевления и нетерпеливого ожидания. От встречи с котенком на лице Баджи проступает такая кристально-чистая и хрупкая в своей искренности радость, что может разбиться от одного злого слова. Отказать ему — выше сил Акане, и она соглашается не только на имя для котенка, но и пустить незваных гостей в квартиру. — Нужно подготовить смесь для Акане, — говорит Баджи, по-хозяйски открывая холодильник. Акане тихо радуется, что Сейшу нет дома. Как брат среагировал бы на бывшего капитана «Свастонов» – она представить не может, зато явственно воображает его насмешки и подколы из-за выбора имени для котенка. — Акане, нагрей воды, — командует Баджи. — Ты это мне или коту? — с ноткой язвительности уточняет Акане. — Тебе, конечно же. — Баджи воззриться на Акане с искренним удивлением на ее непонятливость. Сарказм Кейске явно понимал с трудом. Бурча под нос ругательства, Акане набирает воды в таз, но Баджи признает воду непригодной для кота — слишком уж горячая. Не взорваться, подобно вулкану, Акане не дает только чистая неподкупная радость Баджи. Он снова полнился жизнью: глаза горят, щеки пылают, а губы растягивались в широкую улыбку, поэтому Акане покорно меняет воду, а после выполняет еще сотню поручений. Мыло и вода помогают явить истинный окрас кота — чисто-белый. Пушистая после мытья шерсть, торчит в некоторых местах, отчего котенок напоминает облачко на ножках. Недоуменно Акане разглядывает котенка. Роднит их разве что цвета: голубые глаза, светлые волосы, но, когда котенок цапает Акане за протянутую ладонь, ей приходится признать: у обоих характер не самый пушистый. — Заберешь ее себе? — интересуется Акане. Баджи кивает. — За ней нужно ухаживать тщательно. Она ведь маленькая еще. — Баджи протягивает ладонь, и котёнок ластится, подставляет круглую головку с острыми ушами и утробно мурчит. На подобное проявление нежности Акане цокает языком. Ее кошак только царапнул, а погладить не дался. — Ну ты уж позаботься об Акане, — со смешком говорит Акане на прощанье. Баджи важно кивает, а кот по-злому блестит глазами, сидя на руках Кейске. Оставшись в полном одиночестве, Акане достает из своего тайника — из-под матраса – ключ от церкви. Проверяет — не подменили ли, не нашел ли его брат, не испарился ли ключ, как страшное видение поутру. Долго держит его в руке, пока металл не нагревается от тепла ее ладоней, а потом убирает обратно: к другим спрятанным вещами, хранимых Акане в столь тривиальном месте. Обрывки страниц — обрывки воспоминаний; ее память — устилают каркас кровати, словно опавшие листья асфальт. Мелкий убористый почерк практически не читаем, разобрать что к чему невозможно. Никакой шифр и не нужен. Каждый лист — квинтэссенция ужаса; блестящий образ всего того, чего Акане отчаянно желает избежать. Пара жалких смятых страниц вмещают все события, описанные в манге. Ключ ложится ровненько на лист, вырванный из блокнота, с ее записями об Изане Курокаве и Какуче Хитто. На лист, чью копию Акане недавно собственноручно передала в изящные руки Казуко.