Writober 2021

       Это началось в Афганистане. Наверное, что-то повредило ее… голову. Или сознание. Психику? Таша никогда всерьез не занималась этим вопросом, а врачи никаких отклонений, кроме того, что у нее в груди была огромная труба для реактора, спасающего ее от шрапнели, не нашли. Да, она не сильно-то доверяла врачам. Но любые… физические ощущения у нее сопровождались запахами — по большей части едва ощутимые, она даже не могла их различить, потому что всё глушил запах цитрусов. — Старк, ты чего не спишь? — выходит на площадку Башни заспанный Барнс в одних пижамных штанах. И да, это уже было достижением, потому что понятие “стыд” у него в Гидре атрофировалось. Не то, чтобы ему было чего стесняться, но при виде голого Барнса у Таши в голове не те мысли заводились, так что… хорошо, что в штанах. — Кто-то прислал мне гигантскую корзину апельсинов, — говорит Таша. — Бросаю их вниз. — А, — кивает Барнс. — Точно. Не любишь цитрусы. — Я их обожала когда-то, — сообщает Таша спокойно. И с размаху бросает апельсин вниз. И нет, никакого ущерба нет, потому что за семь футов от земли их перехватывали дроны под управлением Джарвиса. И это была правда, кстати. Она обожала цитрусы. — Сок по утрам, — говорит Таша бросая очередной апельсин. — В пирожном. В мороженом. Просто так. — А что изменилось? — уточняет Барнс садясь на самый край площадки и пытаясь посмотреть вниз. Его вместе с Кэпом она из Потомака вытащила полгода назад, и бывший убийца Гидры как-то слишком хорошо прижился в Башне. — Афганистан, — мрачно отвечает Таша. И рванувшая рядом бомба с ее фамилией. И боль… постоянная боль, которая у нее была с запахом цитрусов… Но как это объяснишь? — Тебя там апельсинами насильно кормили, что ли? — хмурится Барнс, глядя на нее снизу вверх. — Старк. Не смотри так. Сама знаешь, я спрашиваю, если не понимаю, но хочу понять. И это так. И обычно Таша его за это уважает, но сейчас… сейчас. — Я синестет, — говорит она. — И моя боль — запах цитрусовых. И ты знаешь, я тут умирала… года два… и тогда я постоянно чувствовала запах гнилых апельсинов. Потому что это была моя боль. Представляешь? Барнс… смотрит. — Забудь, — машет ему апельсином Таша, прицеливается и кидает в фонарный столб. Промахивается, конечно. — А сейчас ты его чувствуешь? — осторожно уточняет Барнс, поднимаясь на ноги. — Не так часто, — пожимает плечами Таша, беря новый апельсин. — Но бывает. Барнс подходит, хмуро оглядывает ее с ног до головы, спрашивает: — Сейчас? Таша качает головой, усмехаясь. — Хорошо, — просто говорит Барнс. — Во что ты хотела попасть? — В тот столб, — кивает Таша. — Видишь? Барнс молча протягивает ладонь. Апельсин в его руку перекочевывает легко, с едва заметным прикосновением. Барнс подкидывает его, примериваясь к весу, хмыкает и с размаху кидает вниз. Но у самого фонаря появляется дрон. — Вы сами сказали, мисс Старк, — вежливо напоминает Джарвис, — никакого ущерба общественной и частной собственности. — Зануда, — фыркает Таша. А вот Барнс прищуривается и тянется за другими апельсинами. Кажется, он всерьез решил разбить тот фонарь, а если уж Зимний Солдат за что-то взялся… — Эй, — касается его плеча Таша. — Только не бей мои дроны, их потом чиню я. — Дроны будут целы, — азартно ухмыляется Барнс и вдруг растерянность наполняет его лицо. — Ты прикасаешься ко мне. — А, — кивает Таша, отдергивая руку. — Да. Ты… хорошо пахнешь в прикосновениях. То есть… Я никого стараюсь не касаться, потому что я не знаю, чем для меня будут пахнуть прикосновения к человеку. И, представляешь, у каждого свой запах. А самое смешное, что это всегда правда — Роуди-маршмеллоу или Пеппер-клубника… Для меня эти люди именно такие и… Лучше мне помолчать. — Если я разобью этот фонарь, расскажешь мне про это? — спрашивает Барнс. — Если разобьешь, — кивает Таша. Ему хватает трех минут. А вот ночи для того, чтобы рассказать о том, как ощущается в прикосновениях этот мир, Таше не хватает. Например, она не успевает рассказать о том, что Барнс — это булочка с корицей. Но об этом они поговорят завтра. У них для этого есть еще полкорзины с апельсинами.