Ради тебя

- Мисс Эвердин! Как вы похорошели с нашей последней встречи, - президент улыбается, обнажая ряд белоснежных зубов. Я хмурюсь и стараюсь не смотреть ему в лицо. Тошнотворный запах крови и роз быстро заполняет комнату. - Полагаю, вы уже осведомлены о деталях? – интересуется президент. - Да. - Что ж… - Сноу достаёт из чёрного кожаного портфеля несколько листов бумаги. – Вам нужно подписать здесь, здесь, и вот здесь. Он протягивает мне шариковую ручку, на которой золотом поблёскивает его имя. Я беру этот предмет письма, стоящий, наверное, как наш старый дом в Шлаке. Моя рука замирает над листом бумаги. - Что будет, если я не подпишу? – я знаю ответ, но всё же решаюсь спросить. - Ну, мисс Эвердин, вы же прекрасно помните о своей прелестной сестрёнке. И о матери, и о вашем друге, Хотторне, если я не ошибаюсь? Я уверен, вы очень расстроитесь, если с ними что-то произойдёт. Я чувствую, как во мне поднимается злость. Мои пальцы стискивают ручку так сильно, что она вот-вот сломается. - Вы и так уже потеряли мистера Мелларка, верно? Вот и всё. Вся моя злость улетучивается, когда я вспоминаю о Пите. Капитолий убил его, пускай и руками Катона. И сейчас я как маленькая птичка в когтях коршуна: сколько бы я не билась, меня ожидает смерть. Или проституция. - Вы поступаете жестоко, - говорю я, ставя подпись. - Отнюдь, - Сноу аккуратно складывает бумаги обратно в портфель. – Поверьте, мисс Эвердин, в Капитолии вас будут ждать богатые апартаменты, машина с личным водителем и вообще всё, что вы только пожелаете. То, что вы будете делать, ничтожная плата за право жить, как настоящая капитолийка. Как я его ненавижу! Я и не знала, что могу ненавидеть так сильно. Мне хочется убить его, растоптать, размозжить ему голову о деревянный стол. Но я жалка и беспомощна по сравнению с ним. - Спасибо за понимание и покладистость, мисс Эвердин, - президент протягивает руку, и, стиснув мои пальцы, наклоняется и быстро целует тыльную сторону моей ладони. Меня передёргивает от отвращения. - Завтра за вами прибудет поезд, - Сноу встаёт из-за стола. – Подробнее вам всё объяснят на месте. Он уходит, оставив меня одиноко сидеть в комнате. Я слышу его шаги на лестнице и ненавистный голос, – «До свидания, миссис Эвердин». - Китнисс? - в комнату заглядывает мама. Я вытираю рукавом лицо. - Мне нужно побыть одной, - стараясь, чтобы голос звучал ровно, говорю я. - Когда ты уезжаешь? – спрашивает мать. - Завтра. Завтра. Через двадцать четыре часа. Я уеду в Тур Победителя и вернусь домой только через полгода, униженная и растоптанная. По сути, это буду уже не я, а лишь моё жалкое подобие. Мама молчит. Я ощущаю, как ей тяжело. Страшно представить, что было бы, реши я рассказать всю правду. - Я хочу попрощаться с Гейлом, - признаюсь я. - Пойдёшь сейчас? - Да. Мы обе выходим в коридор. Мама предлагает забрать Прим из школы пораньше. Я соглашаюсь, только чтобы не расстраивать её. Чем больше времени я проведу рядом с сестрёнкой, тем тяжелее будет расставаться. Гейла дома не оказывается. Рори сообщает мне, что он ушёл на охоту. Я поворачиваюсь и направляюсь к ограде дистрикта, ёжась на холодном ветру. Хотторн находит меня сам. - Кискис? – мой друг выходит из-за дерева, как только я перелезаю через ограждение. - Гейл. Мы молчим. Я не выдерживаю первая. - Я завтра уезжаю. Наблюдаю затем, как его лицо медленно вытягивается. Хотторн роняет лук. - Как? Куда? - В Капитолий. Навсегда. Последнее слово повисает между нами в воздухе, постепенно разрастаясь как невидимая стена. - То есть, - поспешно вставляю я, чтобы разрушить эту преграду. – Не совсем навсегда. Я приеду через шесть месяцев. «Ненадолго», - думаю я, но не решаюсь произнести это вслух. - Почему? - интересуется Гейл. - Я должна работать на президента. Ходить на всякие шоу, мероприятия. - Ты держишь меня за дурака, Китнисс? – внезапно резко спрашивает Хотторн. - Что? – моё сердце замирает в груди. - Думаешь, я не знаю, какие слухи ходят по дистриктам о работе победителей? – шипит Гейл. - И какие же? - Победители – это живой товар. А покупатели – капитолийцы, чёртовы извращенцы, которые привыкли получать всё, что хотят. - Откуда ты… - Так это правда!? – Гейл подходит ко мне вплотную. – Я до последнего был уверен, что она солгала, - тише говорит он. - Кто она? – настораживаюсь я. - Она… Да так. Одна девчонка с рынка, - Хотторн отводит взгляд. Почему-то мне кажется, что Гейл мне соврал. Но прежде, чем я успеваю расспросить его об этой девушке поподробнее, он сам заваливает меня вопросами: - Зачем ты согласилась, Китнесс? Ты хоть представляешь, что тебя там ждёт? Когда ты узнала? Почему мне ничего не сказала? - Гейл, он убьёт Прим, - устало отвечаю я. - Кискис, – он подходит ближе и касается моей щеки. – Давай убежим? Возьмём свои семьи и спрячемся в лесу. Я знаю одно убежище. - Ты до сих пор не понял? Нам никогда не удастся от них спрятаться. Мне становится так тяжело, так больно, что я больше не могу находиться рядом с Гейлом, зная, что возможно больше никогда его не увижу. - Прости, - я выворачиваюсь из его рук и бросаюсь прочь. Он даже не пытается меня остановить. И от этого почему-то ещё больнее. На следующее утро прибывает поезд. Вместе с ним приезжают Эффи, моя команда подготовки и целая толпа телевизионщиков и журналистов. Так что с самого утра я оказываюсь в руках Вении, Флавия и Октавии, которым велено привести меня в божий вид к двенадцати часам. Их радостный щебет ещё больше вгоняет меня в апатию. В телевизоре, включённом Прим Цезарь в красках расписывает специальный выпуск сегодняшнего вечернего шоу, в котором впервые после Игр я выйду в свет. Остаток дня проходит как в тумане. Меня одевают, красят, расчёсывают. Потом, под прицелом сотни камер, я выхожу из своего дома, мило улыбаясь. В воротах меня встречают Эффи и Хеймитч, в кои века одетый и гладко выбритый. После наигранных приветствий нас заталкивают в машину и увозят на станцию. Опять камеры, что-то громко кричащие журналисты. Я испытываю огромное облегчение, оказавшись, наконец, в поезде. Закрывшись в своём купе, я сползаю на пол. Слёзы сами собой текут по щекам. Мне почти не дали попрощаться с мамой и Прим. Что будет, если я больше никогда их не увижу? Я встряхиваю головой, отгоняя плохие мысли. В этот раз я еду, не на Голодные Игры, а всего на всего в Тур Победителя. Хотя ещё неизвестно, что лучше: умереть или стать личной игрушкой капитолийцев. Дорога занимает не больше часа. Поезд останавливается в одиннадцатом дистрикте, первом, где я должна произнести речь победителя. Это дистрикт Руты. Мысль, что я увижу её родных кажется мне невыносимой. Выступление назначено на завтра. Эффи предлагает мне прогуляться по дистрикту, но у меня нет ни малейшего желания снова дефилировать перед камерами. Поэтому я не выхожу до ужина из своего купе. Через несколько часов появляется сопровождающая и объявляет, что сегодня трапезу с нами разделят мэр одиннадцатого дистрикта и его жена. Эта новость не вызывает у меня радости. Я пытаюсь уговорить Эффи разрешить мне поужинать в купе, но она тут же начинает расписывать мне, какое это будет ужасное неуважение. Так что у меня просто не остаётся выбора. Мэра дистрикта, толстого и розовощёкого, зовут Рэй Датлоу. Он раз пять, наверное, повторил своё имя, тряся мою руку. Его жена напоминает мне миссис Мелларк, такая же мрачная, как будто вечно чем-то недовольная. Она носит кажущееся мне странным имя Фелисити. Я уныло ковыряюсь в тарелке, слушаю болтовню Эффи. Хеймитч, сидящей напротив меня с тоской поглядывает на бутылку коньяка, которую Бряк переставила на другой конец стола. - А где ваш прелестный сын, Фели? – отпивая вина, чинно интересуется Эффи. Мистер Датлоу, добродушно улыбаясь, отвечает за жену: - Артуру нездоровилось, и он не смог прийти. - Какая жалость! - Эффи печально закатывает глаза. И ещё полчаса совершенно пустой болтовни. Я начинаю завидовать Артуру, сумевшего отмазаться от этого скучнейшего мероприятия. Когда гости наконец уходят, Эффи разносит нас с Хеймитчем в пух и прах, сетуя на наши ужасные манеры. Я оставляю ментора спорить со сопровождающей и ускользаю в своё купе. Первым делам я направляюсь в душ, чтобы смыть с себя события этого дня. Сейчас ванная поезда не поражает меня так, как прежде. Она даже кажется скромной, по сравнению с той, что осталась у меня дома. Завернувшись в белоснежное полотенце, я выхожу из ванной, шлепая босыми ногами по белому ковру. Выбираю одну из ночных рубашек, и, одев её, залезаю под одеяло. Я распускаю волосы и плюхаюсь на подушку. Она пахнет чистым бельём и какими-то мерзкими духами. Слёз больше нет. Я лежу, тупо пялясь в потолок, слушая доносящиеся из вагона-ресторана крики Хеймитча и Эффи. Наконец, я поворачиваюсь к тумбочке и протягиваю руку, чтобы выключить ночник. Мои пальцы нащупывают какой-то лист бумаги, и я различаю в полумраке белеющий конверт. Я сажусь и беру послание в руки. Без подписи и адреса. Я разрываю плотный картон и вытаскиваю маленький квадратик бумаги. На нём простыми печатными буквами аккуратно выведено: «Ничего не бойся. Скоро всё закончится.»