Ради тебя

- Пит? Я понимаю, что это невозможно, как только последний звук вырывается из моего горла. Мертвецы не встают из могил и не приходят среди ночи поболтать о погоде. Но это были глаза Пита. После того, как я произнесла имя своего бывшего напарника, незнакомец отшатнулся, и его лицо снова оказалось в тени. Я различаю в темноте его замершую фигуру рядом с дверью. Обхватив себя за плечи, я крепко зажмуриваюсь на несколько секунд. Затем осторожно открываю один глаз, потом второй. В комнате никого нет. Я опускаю руки, и полотенце спадает с моего тела. Ноги подкашиваются, и я оседаю вниз, чувствуя, как холодный пол обжигает обнаженную кожу. Я схожу с ума. Мой измученный разум воспринимает эту мысль довольно апатично. Перед глазами всё ещё стоит лицо Пита, такое знакомое, такое родное. В последнее время мне становится всё тяжелее вспоминать о нём, как тогда, когда я только потеряла его. Что бы с нами было, если бы он выжил? Пит не позволил бы президенту так поступить со мной. Он бы смог с ним договориться. Или отправился бы в Капитолий вместо меня. В любом случае, мне было бы гораздо легче, будь Пит рядом. Я встаю с пола и поднимаю упавшее полотенце. Лёгкий ветерок колышет светлую занавеску, издалека доносится шум дистрикта. Даже здесь, в нескольких часах езды от конца жилой части Панема, жизнь кипит сильнее, чем на моей родине. Пока мы ехали к Дому Правосудия, я заметила целых три процветающих, и, судя по всему, пользующихся у местных популярностью, трактира. Жителям же двенадцатого дистрикта не куда заглянуть, кроме Котла. Что такого могло произойти в нашем мире, что лишило его справедливости? И была ли она вовсе? Неужели никогда не настанет время, когда абсолютно у каждого будут равные права и возможности? Сколько ещё должно пройти лет, чтобы боль и страдания окончательно исчезли из жизни людей? Когда же наконец перестанут рождаться те, кто стремится возвыситься над другими, получить над ними полную власть и наслаждаться своей безнаказанностью? Сколько ещё жизней будет загублено диктаторами, сколько ещё людей будут оплакивать своих близких, навсегда покинувших этот мир по вине тиранов? Вряд ли когда-нибудь кто-то сможет дать мне ответы на эти вопросы. Я поворачиваюсь к открытому шкафу, достаю ночную рубашку и одеваюсь. Провожу рукой по спутанным влажным волосам, вытираю выступившие на глаза слезы. Пора ложиться спать. Надо хотя бы попытаться уснуть, чтобы завтра не выглядеть бледным приведением на радость Сноу. Я сажусь на кровать и провожу рукой по мягкому одеялу. И всё же, планы президента нарушены. Кто-то взорвал поезд, я чуть не подняла восстание, а ещё это странная записка, как-то связанная с Хеймитчем. О, чёрт! Записка! Она же осталась в поезде! Я вскакиваю с кровати. Мысли молниеносно проносятся в голове, вытесняя одна другую. Так, я оставила записку в верхнем ящике тумбочки. Обыскивали ли купе поезда? Вряд ли, победители отправляются в тур без каких-либо своих вещей. Но кто-то же принёс одежду из моего купе? Ладно, даже если её нашли, это ведь ничего не значит? Я начинаю нервно расхаживать взад-вперёд, утопая босыми ступнями в лежащем около моей кровати пушистом ковре. Прямо как в одном из моих кошмаров. Я останавливаюсь и опускаю взгляд вниз. Ковёр светлеет под моими ногами в полумраке комнаты. Приседаю и касаюсь пальцами мягкого ворса. Ты меня убила, Китнисс. Я пошатываюсь, а белый ковёр неожиданно вспыхивает кроваво-красным цветом. Кровь стекает по моим рукам, бурыми потоками расползается по комнате, бежит вверх по стенам, подобно алым побегам оживших деревьев. Крик ужаса вырывается из моей груди, я закрываю глаза руками и падаю на пол… Через несколько секунд я отнимаю ладони от лица и некоторое время бессмысленно пялюсь на белый ковёр. Вот оно, опять. Я же видела растекающуюся по комнате кровь, чувствовала её металлический запах. Слышала голос Пита в своей голове. Но этого на самом деле не было. Или всё-таки было? Я обхватываю голову руками и переворачиваюсь на спину. Пит, кровь, восстание, поезд, записка… Хеймитч что-то знает о записке. Он мне сказал… да, он говорил о ней. Или нет? Или записки и вовсе не было? Неожиданная догадка заставляет меня похолодеть: что, если таинственное послание мне померещилось? И слова Хеймитча о нём тоже. Что, если всё это результат моего покалеченного разума, пытающегося подарить мне слабую надежду? Я больше так не могу. Вскочив, я хватаю халат и надеваю его поверх ночной рубашки. Сую босые ноги в тапочки и, толкнув дверь, выбегаю из комнаты. Полутёмные коридоры встречают меня тишиной. Я мечусь между одинаковыми дверьми, пытаясь вспомнить, в какой стороне находится столовая. Даже если все уже разошлись после ужина, там может быть прислуга, которая подскажет мне, в какой комнате поселили моего ментора. Наконец из-за двери в конце коридора доносится голос Хеймитча, и я, облегчённо выдохнув, ускоряю шаг. У самого порога я запутываюсь в полах халата и, споткнувшись, без стука влетаю в комнату. Ментору досталась комната, ещё больше, чем мне. Огромная двуспальная кровать, шкаф на всю стену и светлый кожаный диван, на котором с бокалами в руках застыли испуганные моим появлением Хеймитч и мистер Датлоу. Пробежав по инерции ещё несколько шагов, я останавливаюсь прямо посреди комнаты. Смахиваю с лица влажные пряди волос и поворачиваюсь к мужчинам. - Китнисс, какого… - Хеймитч окидывает меня недовольным взглядом и останавливается на моём лице. – Что с тобой, ты какая-то бледная? - Нам нужно поговорить, - выдыхаю я. – Наедине, - бросаю красноречивый взгляд на мэра. Датлоу тут же поднимается, но Хеймитч его останавливает. - Что такого ты хочешь мне сказать, солнышко, чего нельзя говорить при мэре? Я теряюсь. Хеймитч хочет намекнуть мне, что не стоит давать Датлоу повод для подозрения? - Присядь, - Эбернати встаёт и подталкивает меня к дивану. – Тебе надо успокоиться. Я послушно опускаюсь рядом с мэром и прижимаю холодные руки к горящим щекам. Сердце стучит в груди так громко, что мне хочется заткнуть уши. - Я всё-таки пойду, - снова поднимается Рэй. - Сиди, - рявкает Хеймитч. Я поднимаю на него ошарашенный взгляд. Как он разговаривает с мэром? Самое странное, что Датлоу его слушается. Может я опять вижу и слышу то, чего нет на самом деле? К горлу подкатывает ком. Как я смогу понять, где проходит грань между реальным и тем, что создаёт мой разум? На меня снова накатывает волна паники, и я не выдерживаю: - Записка, - выпаливаю я. – Хеймитч, та записка была на самом деле? Ментор оборачивается ко мне. Я вглядываюсь в его лицо, пытаясь найти ответ на свой вопрос. - Почему ты спрашиваешь? – тихо интересуется он. - Я схожу с ума, - я закрываю лицо руками. – Я вижу то, чего нет. Кровь… кровь везде, я видела. Хеймитч приседает на корточки рядом с диваном и заглядывает мне в глаза. - Солнышко, у тебя опять кошмары? – обеспокоенно спрашивает он. - Нет, это не кошмары, - я нервно мотаю головой. – Я это видела, видела своими глазами. Как мне могло такое показаться? - я повышаю голос. – Это было так реально. И Пит… Я его видела полчаса назад, в своей комнате. Он стоял так близко и смотрел на меня. Смотрел на меня своими голубыми глазами! Я прижимаю руку ко рту, пытаясь подавить всхлип. - Мне страшно, - выдыхаю я и поднимаю взгляд на Хеймитча. Он смотрит не на меня, а на мэра, и я замечаю, как сильно они оба побледнели. - Ты видела Пита, солнышко? - охрипшим голосом переспрашивает Хеймитч. Какой-то внутренний голос начинает нашёптывать мне, что что-то не так. Да, они, конечно, должны быть напуганы тем, что у меня поехала крыша, но не на столько же! - Да, - настороженно отвечаю я. Мужчины снова переглядываются. Мэр встаёт, и на этот раз ментор его не останавливает. - Проклятье, - вырывается у Хеймитча. Он тоже поднимается и поворачивается к Датлоу. У меня в животе возникает странное чувство, какое бывает, когда прыгаешь с большой высоты. Я вскакиваю и перебиваю собравшегося было обратиться к мэру ментора: - Вы что-то знаете? Хеймитч бросает на меня растерянный взгляд, и у меня перехватывает дыханье. Я отступаю назад, прижав ладонь ко рту. - Пусть он сам ей скажет, - доносится до меня голос мэра. Нет. Нет, нет, нет! - Не пугай её ещё больше! - А что теперь делать? – всё спокойствие Датлоу мигом улетучивается. – Не чего было шляться по чужим комнатам! Это же надо было – вломиться в комнату к девчонке, да и ещё и пялиться на неё полчаса. Сказано было - сиди в своём подвале и не высовывайся! Да он бы ещё на прогулку по дистрикту отправился! - Нет! Мэр замолкает и тоже поворачивается ко мне. Я отступаю ещё дальше и повторяю тише: - Нет… нет, мне всё это только кажется! Пит не может быть жив, не может быть здесь. Он мёртв, - мой голос срывается. – Я ходила к нему на могилу. Я рыдала шесть месяцев, оплакивая его! - Китнисс, - Хеймитч делает попытку подойти ко мне, но я выставляю перед собой руки. - Не подходи! - Китнисс, пожалуйста, успокойся! Его голос долетает до меня, как сквозь туман. Я мотаю головой, затыкаю уши. Но слова всё-таки доносятся до меня, складываются в предложения, уверяют, что Пит жив. Комната начинает кружиться вместе с Хеймитчем и мэром, постепенно сливаясь в мелькающее цветное пятно. К горлу подступает тошнота, ноги подкашиваются, и я с криком падаю куда-то в пустоту…