Ради тебя

«Предательство». Это слово крутится у меня в голове, пока мы, подталкиваемые в спину людьми в форме охраны, идём по длинному коридору в сторону зала для совещаний. Что могло произойти? Каждый из нас строит догадки, и мы двигаемся в мрачной тишине, прерываемой лишь звуком наших шагов. Койн застыла на своём прежнем месте с прямой, как струна, спиной. Её взгляд хищно скользит по нам и останавливается на Китнисс. Президент поджимает губы и вскидывает подбородок. Китнисс наоборот, как будто съёживается, обхватив себя за тонкие плечи. Кроме неё, меня, Одейра и Койн, в зале только молчаливые охранники. Один из них закрывает дверь, и мне становится совсем не по себе. Одейр отодвигает один из стульев, ножки которого слишком громко скрежещут по полу для тихого зала, и вальяжно разваливается на нём, закинув ногу на ногу. - Итак, президент, что за срочность? – он самодовольно ухмыляется и взъерошивает волосы. Я успеваю подметить, что его рука дрожит. - Посерьёзней, мистер Одейр, - мрачно бросает Койн. Её взгляд всё ещё сверлит Китнисс. Думаю, президента очень задело то, что ей пришлось уступить моей бывшей напарнице. - Кто-то из тех, кто был на совете стучит Капитолию, - Койн встаёт и, опёршись спиной о стол, скрещивает руки на груди. Я прочищаю горло: - Что случилось? Президент переводит взгляд на меня, потом на Одейра. Она выглядит спокойной и угрожающей, как будто уверена на все сто процентов, что предатели стоят перед ней. - Мы говорили о группе, которая должна была сегодня совершить вылазку на поверхность. Их расстреляли почти всех до одного, стоило их ногам ступить на землю. Мне становится трудно дышать, а живот скручивает тупой болью. Китнисс сдавленно ахает, вцепившись бледными пальцами в спинку стула. Одейр перестаёт лениво раскачивать ногой и выпрямляет спину. О той группе на совете сказали вскользь, просто упомянули. Кажется, Хеймитч снова пытался добиться отмены сухого закона и, не добившись желаемого, плавно перешёл на отсутствие в рационе мясо: мол, в тринадцатом полно детей, и всем этим подрастающим организмам нужен белок. Не думаю, что ментор всерьёз переживал за младшее поколение, о котором он отзывался как о «орущих мелких засранцах», но насолить Койн, указав на недостатки её законов, ему точно хотелось. Отбиваясь от нападок Хеймитча, президент объявила, что как раз сегодня в три с чем-то часа по полудню специально подготовленная группа должна сделать вылазку, чтобы оценить перспективы охоты на ближайшее время. Я высказываю Койн свою догадку и получаю в ответ молчаливый кивок. Вспомнить всех, кто присутствовал на совете представляется мне невозможным. Неужели кто-то из них предатель? - На совещании были другие люди, - замечает Китнисс. - Их опрашивает начальник охраны, - холодно говорит президент тринадцатого дистрикта. Каковы их шансы вычислить подозреваемого? Почти каждый был тем или иным способом связан со Сноу. И всё-таки мы втроём вызываем у Койн больше всего подозрений. - В ваших комнатах проводится обыск. Придётся допросить многих людей, но, если вы как-то связывались с президентом, мы докопаемся до правды, и тогда… - она делает мрачную паузу. – Вся ваша жизнь не стоит и вздоха каждого из погибших людей. - Но вам пока нечего предъявить нам, - замечает Одейр. Он всё ещё пытается хорохориться. Хоть я его и недолюбливаю, мне совсем не хочется, чтобы он оказался предателем. Энни точно не переживёт. Если уж говорить о ней, то Финник, так горячо любящий свою невесту и защищающий её от Капитолия, никогда бы так не поступил. - Я начну допрос. В ваших же интересах говорить только правду, - Койн снова садится на стул. – Начнём с вас, мистер Мелларк, присядьте, пожалуйста. Что вы можете сказать об отношениях мисс Эвердин и мистера Хотторна? - Что? Причём тут это? – Китнисс яростно встряхивает головой. - Молчать! – президент резко ударяет ладонью по столу. – Сколько можно повторять, ты будешь говорить только тогда, когда я скажу! Китнисс отшатывается, испугавшись неожиданной вспышке гнева Койн, но почти сразу берёт себя в руки, выпрямляет спину и неожиданно твёрдо произносит: - Кажется, мы не переходили на «ты», президент Койн. Но если вам… тебе так угодно… Финник прав, нам нечего предъявить, поэтому перестань командовать. Не забывай, что ты вообще-то тоже в списке подозреваемых. Один их охранников делает быстрый шаг к Китнисс, но Койн останавливает его рукой. Кажется, один её взгляд может стереть в порошок. - Я никогда не стану сотрудничать со Сноу, - её голос полон такой ненависти, что даже нам с Китнисс есть чему позавидовать. – Этот человек уничтожил всё, что у меня было, всё! Она замолкает, но её голос продолжает звенеть в тишине зала. На секунду Койн представляется мне совсем другой: потерянной, одинокой, растоптанной. Она цепляется пальцами за край стола, как утопающий за ускользающий борт лодки. Я не знаю, что случилось с семьёй Койн, но боли в её голос достаточно, чтобы посочувствовать. Она такая же, как и мы. Разве что несколько сильнее. Китнисс молчит, и я впервые с тех пор, как мы вышли из столовой, ловлю её взгляд. Она потеряна и раздавлена, но всё ещё кидается на любого, кто смеет произнести имя Гейла. Пока его нет, я обязан заботится о ней. И я буду. - Это не Китнисс, - твёрдо говорю я. – И не один из нас. Мы ненавидим Сноу так же, как и вы, и мы бы никогда не предали повстанцев. - Даже в обмен на жизнь тех, кого любите? – не отступает Койн. Китнисс отводит взгляд. Я продолжаю смотреть на неё, пока она снова не поднимает голову. В этих серых глазах вся моя жизнь. И я готов пожертвовать всем, чтобы она жила. Но не все мои жертвы она готова принять. - Тогда они бы нам этого не простили, - тихо отвечаю я. Повисает тишина, а потом Койн вяло махает рукой. Мы не двигаемся с места, поэтому президенту приходится вслух указать нам на дверь. - Идите, - раздражённо бросает она. – Идите.

***

В моей комнате всё перевёрнуто. Я спотыкаюсь о разбросанные вещи и с трудом добираюсь до своей кровати. Хеймитча нигде нет. Что-то хрустит под ногой. Опускаю взгляд вниз и вижу переливающиеся в тусклом свете осколки. Несколько секунд я не могу понять, что это, а потом до меня доходит. Мамино зеркало. Опускаюсь на корточки и выуживаю из груды стеклянных осколков обломок дешёвой сделанной «под золото» рамы. Пальцы дрожат. Я кладу обломок на ладонь и вглядываюсь в узор из переплетающихся листьев и кривых цветов, вспоминая, как когда-то, зеркало, разбитое теми, кто обыскивал мою комнату, стояло, будучи целым, на трюмо в родительской спальне. Слёзы сами собой катятся по щекам, и я не прилагаю никаких усилий, чтобы остановить их. Я так до безумия скучаю по своей семье, что иногда мне кажется, будто я не смогу дальше жить без них всех. Но я живу. Потому что жива Китнисс.

***

Хеймитч сидит на стуле рядом с лазаретом, засунув руки в карманы и бессмысленно пялясь на стену напротив. Как бы странно это не звучало, но запрет на алкоголь не идёт ему на пользу. Вспоминаю, как до Игр после пары бутылок ментор начинал шутить, развязно говорить с Эффи и относиться ко всему с мудрым пофигизмом. Сейчас его волнует слишком многое. Как, впрочем, и меня. Сажусь на стул рядом с ним и тоже гляжу на мрачную стену. Даже в коридоре чувствуется лекарственный запах, пропитавший лазарет насквозь. Хеймитч тяжко вздыхает и скребёт небритый подбородок. - Как только земля меня только держит, парень? Я слишком многих не уберёг… Он закрывает глаза и откидывается назад так, что голова гулко ударяется о стену. - Ты так и не поговорил с ним, - догадываюсь я. – С сыном Датлоу. - Его отец умер у меня на руках. А до этого я позволил тем ублюдкам забрать Эффи. И что я сделал с вами? Чёрт побери, мне так и не удалось спасти солнышко. У неё окончательно поехала крыша… - Китнисс справится, - я сам переживаю за неё. Но мне не хочется, чтобы Хеймитч думал, что загубил её. - А ты? - Я тоже. Он молчит, так и не открывая глаз. Молчит минуту, две, три. Я встаю, но Хеймитч продолжает сидеть на стуле. - Пошли, уже поздно. Ты всё равно сегодня не поговоришь с Артуром. Но Хеймитч продолжает сидеть, и на какую-то чёртову секунду мне кажется, что он умер. Я хватаю его за руку. - Хеймитч! - Иди ты, парень, - бормочет он и вырывает мою руку из своей. Я выпрямляюсь. - Ладно, если тебе так хочется заночевать на стульях, то пожалуйста, - я говорю так громко, что Прим наверняка сейчас выйдет посмотреть, кто тут разорался под дверьми лазарета. - Знаешь, когда мы впервые встретились с Эффи, я был в стельку пьян, - неожиданно говорит Хеймитч. – Помню, как нас представили друг другу, она тогда была совсем другая… Без своих дурацких париков и платьев. Такая красивая. Улыбалась, краснела и смотрела на меня с таким восхищением… Присела в реверансе. А я сказал что-то грубое и пошлое, хоть убей не помню, что… Помню лишь, как она отшатнулась… Я так ненавидел её в тот момент. Как будто это она задушила мою невесту. Я смотрю на бледное лицо Хеймитча, встречаюсь с его потухшим взглядом. Все мы здесь сломанные, искалеченные, скорбящие. Все мы виним себя за то, что предали любимых.

***

- Что происходит, Хеймитч? - Эффи покачивается на своих длинных каблуках, кусая ярко накрашенные губы. Её затравленный взгляд то и дело возвращается к двери. - Мисс Бряк, вы здесь? – мэр от волнения начинает говорить слишком высоким голосом для мужчины своей комплекции. – А где следователь? Я же просил вас… - Он разговаривает с миссис Датлоу на первом этаже, - сообщает нам Эффи. Тут её взгляд упирается в меня. – О, Господи, Пит? - Что? Следователь здесь? – мэр бледнеет на глазах. - Что происходит? – Эффи самой нужны ответы. – Пит, это ты? Господи, мы же похоронили тебя полгода назад! Боже! - Придётся воспользоваться ходом, Датлоу, - командует Хеймитч. – Так, все встаём. - Но до восстания ещё полчаса, дистрикт кишит миротворцами, - мэр испуганно хватается за голову. - Может спустишься и поговоришь со следователем? Предложишь ему коньячка, как хороший хозяин, - ментор почти шипит сквозь зубы. - Что происходит? – продолжает настаивать Эффи. - Ещё одно восстание? – возмущается Китнисс. - Тихо! – орёт Хеймитч, перекрывая всеобщий шум. Все замолкают, и становятся слышны гулкие шаги внизу и надрывный голос миссис Датлоу: - Нет, послушайте, постойте! Я должна поговорить с вами об Артуре! - Проклятье, - выдыхает Хеймитч. – Они поднимаются по лестнице. - Мне конец, - скулит мэр. - Я пойду, - Эффи направляется к двери. – Задержу их, хотя не совсем понимаю, зачем это, - её взгляд останавливается на мне. - Эффи, - только и говорю я. Она всхлипывает. - Не знаю, как ты жив, но Господи, я так рада. - Эф, не дури, - впервые слышу, чтобы Хеймитч так обращался к сопровождающей. – Мы все успеем уйти. - Они всё равно не тронут беззащитную женщину, - усмехается она и неожиданно шутливо посылает Хеймитчу воздушный поцелуй прежде, чем выйти за дверь. Через несколько секунд пронзительный крик Эффи опровергает её же собственные слова.

***

За завтраком Китнисс озирается по сторонам и по-детски покусывает кончик косы. - Почему они ничего не делают? – спрашивает она у меня, прожигая взглядом Плутарха Хэвенсби. – Один из тех, кто был на совете – предатель. Китнисс опускает взгляд на почти затонувшую в вязкой каше ложку, и сама отвечает на свой вопрос: - Потому что им его не вычислить. Всеобщее настроение такое подавленное, что даже Финник не шутит. Энни зябко ёжиться и отказывается есть. Мы с Китнисс едим только потому, что, если пропустим ещё один завтрак, не сможем стоять на ногах. - А где Хеймитч? – спрашивает наконец Одейр, устав от тягостного молчания. - Он в последнее время не охотник до столовской еды, - фыркает Китнисс. Я решаю рассказать ей о сыне Датлоу и о том, как ментор всё набирается смелости поговорить с ним. Китнисс всё ещё не может простить Хеймитчу его поступки, и мне кажется, что её обида сильно его тяготит. Так и делаю, как только Финник и Энни уходят. Китнисс долго молчит, постукивая короткими ногтями по столу. - Я не могу простить его… вот так. - Но ты же не будешь обижаться на него вечно? Китнисс фыркает. - Шансы, что у нас будет вечность ничтожно малы. - Вот именно, Китнисс. Ты же потом не простишь себе, если… так и не помиришься со старым ментором. Я знаю, мне не стоило этого говорить. Протягиваю руку и сжимаю её пальцы. - Прости. Я не хотел, просто… - Всё нормально. Мы некоторое время молчим. - Слушай, а пойдём пройдёмся, - неожиданно говорит она. – Ты обещал мне экскурсию. Такая резкая смена темы пугает меня, но я соглашаюсь. Решаю сводить Китнисс на верхние этажи, поближе к поверхности. Может, мне только кажется, но там даже дышится легче. Поднимаемся по лестнице, чтобы растянуть прогулку. Китнисс идёт чуть позади, и я постоянно оглядываюсь, как будто кто-то может выскочить из тёмного угла и утащить её у меня из-под носа. Через несколько этажей у девушки начинает сбиваться дыхание, и мы останавливаемся. - Прости, кажется, я совсем потеряла форму, - она упирается ладонями в худые коленки и часто дышит. - Не извиняйся, мы же просто гуляем. Я сажусь прямо на прохладный пол, и Китнисс, чуть помедлив, повторяет за мной. Она как-то странно смотрит на меня, покусывая губы, и я некстати вспоминаю своё вчерашнее признание. Зачем я это сказал? Теперь она будет чувствовать себя обязанной. Мне это вовсе ни к чему. Если она счастлива с Хотторном… Что ж, как бы больно мне не было, я ничего не могу с этим поделать. Это её выбор. - Я вспомнила, как ты подарил мне цветок, - говорит Китнисс. И встречая мой непонимающий взгляд поясняет: - Во время Игр. Ирис. Я вспоминаю и мне кажется, что я снова чувствую под пальцами мягкость волос Китнисс. Она сидит совсем близко ко мне, подобрав ноги под себя, с раскрасневшимися после долгой ходьбы щеками. Мне бы только ещё раз прикоснуться к шёлковым тёмным волнам, спадающим на спину. Только ещё раз вдохнуть её аромат. Тянусь к её лицу дрожащей рукой и осторожно заправляю за ухо выбившуюся прядь. Ладонь соскальзывает на щёку; Китнисс смотрит на меня, не двигаясь. Я подаюсь вперёд, так близко к ней, что она, наверное, чувствует моё горячее дыхание на своих губах. Я не запоминаю, кто из нас делает это. Кто касается своими губами губ другого. Я как будто погружаюсь на несколько секунд в небытие, а когда выныриваю из него, то мы с Китнисс целуемся, положив руки на щёки друг друга. Мне кажется, это сон. Её губы шершавые, искусанные, но такие сладкие и родные. Китнисс запускает пальцы мне в волосы, и я не могу сдержать тихий вдох. - Пит, - шепчет она, прерывая поцелуй. Её губы оставляют влажный след на моей скуле. Мой затуманенный взгляд проясняется. Я как будто вспоминаю, где мы и что с нами происходит. - Прости, - отстраняюсь, убираю руки с плеч Китнисс. – Прости. Она, наверное, сейчас думает о Хотторне. Эта горькая мысль прожигает дыру внутри. Я отодвигаюсь, её руки безвольно спадают с моего лица. Встаю на ноги. - Пит, - она зовёт отчаянно, с мольбой в голосе. – Пит, не уходи! Я пугаюсь интонаций в голосе Китнисс. Она поднимается на ноги и застывает напротив меня. - Гейл сказал, что любит меня. Качаю головой. - А ты? – наверное, нечестно вот так спрашивать. Но я не могу не спросить. - Я не горюю по нему так, как горевала по тебе, - выдыхает Китнисс. Она облизывает губы, и я невольно повторяю её движение. Мне кажется, на языке остаётся сладость поцелуя. - Мне больно, потому что он там… а я здесь с тобой. Больно, потому что я люблю тебя сильнее, чем его. - Что? – тупо переспрашиваю я. Китнисс качает головой. Нервным движением проводит рукой по волосам. - Я недостойна тебя Пит, - говорит она. - Нет, - откликаюсь я. И повторяю ещё раз: - Нет, это неправда. - Просто не уходи, - просит Китнисс. – Останься. И я остаюсь.