Хочешь спасти мою душу?

      Когда я увидела его, внутри что-то оборвалось. Мы встретили Роя с матерью и братом, обнялись. Наверное, я повзрослела, потому что неожиданно для себя увидела в этом друге семьи мужчину. Разница в двадцать лет перестала казаться непреодолимой пропастью или я лишь заставляла себя в это поверить.       Последний год Рой не навещал нас, и я не думала о нем, хотя мать напоминала, когда сердилась, что пока был жив отец, Рой приезжал чаще. Может быть, ей нужна была помощь, поддержка, которую он не оказал при смерти папы, может она просто обозлилась на весь мир, потеряв мужа, но ее едкие замечания стали частью нашей жизни.       Я узнала, что Рой выжил после страшного взрыва на каком-то спецзадании, кажется, обрушилось здание. Он сильно обгорел, долго реабилитировался. Теперь больше половины левой части его лица выглядело так, словно его пропустили через мясорубку. Было задето ухо, поврежден глаз и часть левой руки.       — Элис, ты красотка! — обратился ко мне Рой, приглашая обнять его. — Кейси! Ник!       Я забыла, как дышать. Однако от матери исходило едва прикрываемое недовольство, приправленное теперь и брезгливостью. Но Рой был весел.       Крепкий сильный мужчина… С такой травмой на оставшуюся жизнь!       Мама не упустила случая проявить свою чудовищную бестактность, когда мы сидели за столом. Обстановка почти праздничная. Красивая скатерть для особых случаев. За окном смеркается. В гостиной включен каждый торшер. Свет теплый и уютный. Но эта фраза разрушила совершенно все.       — Теперь смирись, Рой, женщины уже такого не полюбят, — ляпнула, зажевала слова салатом и отвлеклась на моего младшего брата, забывая, что Рой вообще здесь.       Я едва не подавилась и покосилась на нее.       — Мам, не так прямо! — шикнула.       — Имею я право на свое мнение? — мать зыркнула и снова отвернулась к Нику, заглядывая в его планшет, где брат победоносно покарал очередного неприятеля.       Рой беззаботно усмехнулся и ответил:       — Буду играть в спектакле монстров! Вот мне и работка найдется.       Я сочувственно поджала губы и потянулась за бокалом вина, запивая неловкое молчание.       — Мне нормально, — проговорил Рой ответом.       Я не слышала, но прочитала по губам. Заметила, как дернулся в нервном тике больной глаз. Рой утер рот салфеткой и словно невзначай коснулся ей нижнего века, а потом снова посмотрел на меня. Видимо, мой взгляд был слишком ощутимым.       Это ненормально.       Мама оставила нас одних. Отправилась ночевать к подруге. Каким бы печальным не было выражение моего лица, я не смогла разбить лёд.       — Все, давай, не могу я, — она округлила глаза и поводила ладонью в районе шеи. Ее кривлянья тянули на хорошую пантомиму. И словно скрашивая свой пробег чем-то благородным, она протянула руку к моей голове и поцеловала в макушку. — Рой, пока! Ник, слушайся сестру.       — Окей, мам! — брат подал голос не отрываясь от игры.       Как только дверь закрылась, планшет полетел в сторону. Ник резво подскочил и двинулся в спальню, натирая ламинат съехавшими носками. Его интонация изменилась до неузнаваемости:       — Я к Чаку на ночь. Прикроешь.       Я не спорила. Парню уже шестнадцать. Там, где надо посочувствовать людям, мать забывает о приличиях, зато трясется над Ником, словно он дошколенок.       Рой стал относить пустые тарелки на кухню и сам принялся мыть их. Я встала рядом и наблюдала за зрелищем. Наверное, его нужно было остановить, но мысли занимало только одно.       — Прости за маму. Ей не следовало так говорить.       — Я привык, крошка, все нормально, — улыбка снова озарила его лицо. — Видишь, внешний вид блюду, как могу, — мокрой рукой он указал на прическу.       — Тебе очень идет.       Я сразу оценила эту стрижку с уложенными вверх волосами, еще когда он зашел. Это стильно. Он стоял ко мне боком и травмированную часть лица и руки не было видно. Небритость, черная футболка, мышцы, растягивающие рукава — кажется, что ткань вот-вот треснет и расползется.       В коридоре послышался хлопок двери — Ник унесся к другу.       — Чем будем заниматься? — поинтересовался Рой.       Он сбрызнул воду с рук, взял полотенце и повернулся прямо. У меня свело где-то в районе желудка, хотя за время застолья я видела его шрамы постоянно — он сидел этим боком ко мне.       — Я бы выпила, раз матери нет. Что-нибудь покрепче этого «морса», — я кивнула на откупоренную бутылку вина. — Она мне не запрещает, конечно, но не любит, когда я развожу пьяные нравоучительные разговоры. Все-таки ты приехал. Отметим?       — А что? Давай!       Если я выпивала, про меня говорили, что я слишком непосредственная. И честная. От моей честности страдала мать. А непосредственность касалась других людей.       Рой был немногословен, а я лепетала о том, что нравилось в детстве, что нравится сейчас, какую предпочитаю музыку.       Он смазал края стопок долькой лайма и окунул в тарелочку с солью, чтобы она прилипла на сок.       — Может, ты хочешь по-женски, с корицей?       — Не, я по-мужски! — кивнула я головой.       — По-мужски, хех! — Рой усмехнулся и наполнил стопки текилой. — Я впервые с девчонкой провожу время таким образом! — он приобнял меня за спину. — В тебе чувствуется отец.       — Спасибо, — я помолчала. — Если спрошу каково это, ты снова скажешь нормально?       Рой убрал руку и посмотрел на стопку, которую держал.       — Привыкаешь.       — Ты любил? До этого всего…       — А что? — усмехнулся.       — Хотела узнать, не изменились ли отношение после. Если были.       — Её можно понять.       Ответ был спокойным, но у меня больно кольнуло в районе сердца, горло сдавило подступившей горечью. Горечью не от текилы — я не успела и в руку взять.       Рой неотрывно смотрел на меня, чуть сощурившись, с мягкой улыбкой. Наверное, это слишком глубоко. В такое тяжело заплывать. И тяжело возвращаться, ведь, ослабев, можно спешно пойти ко дну… Я попыталась приободриться и чересчур рьяно схватилась за стопку из-за проскользнувшей неловкости.       — На брудершафт!       После мы даже потанцевали. Я встала, чтобы заглушить осадок, еще и потому, что заметила, как после поцелуя он напрягся, хотя послушно ответил на прикосновение. Его смех казался счастливым, когда я вытянула его со стула, а изначальная скованность в жестах — трогательной.       Я вернулась с кухни, где домывала посуду. Чувствовала, что нелепая пьяная улыбка не сходит с лица, а пространство начинает плыть. Текила расслабила тело. Стёрла оставшуюся неловкость и, наверное, границы. Это момент, когда нужно прилагать усилия — не ронять предметы из рук, не спотыкаться, но ещё далеко не самый край, ведь мозг прекрасно анализирует происходящее.       Было уже поздно. Погас последний торшер. Включенным остался только бра в коридоре, чтобы безопасно передвигаться. Рой прилёг на диван, не раздеваясь, положил рядом плед. Постельное белье осталось нетронутым. Наверное, ему так проще. Я хотела присесть на край, но в темноте оступилась, выскальзывая из своих тапок. Телефон стукнулся Рою о грудь, а я — следом.       — Фотки хотела показать, — выдохнула, с улыбкой опираясь на него. — Не убила?       — Нет. — Он вынул руку из-за головы сразу, как заметил, что я лечу, придержал за плечо и сейчас отпустил.       — Славно! Можно покажу?       — Покажи.       Я подползла выше, устроилась на его плече под боком и отдалила телефон от лица.       После просмотра сделала селфи, чтобы осталось фото вместе с ним. В голове продолжала играть C.C.Catch про рай и ад, и я тихонько напевала, рассматривая, как вышло. Глаза у него красивые — нежно-орехового цвета, быть может, так кажется из-за вспышки. В больном немного нависает веко, но выглядит это — внезапно — милым.       — Давай, гаси свой телефон, — проворчал Рой и отвернулся, устраивая свободную руку за голову. — И иди к себе! Вероятно, Роя смутила моя заинтересованность его глазами. Я не смогла сдержать тихого смешка и погасила экран, опуская руку вниз, между нами.       Он всегда был от меня справа. И сейчас. Вот она — левая рука с завитыми линиями шрама, почти спрятанного под рукавом футболки. Под моим затылком… Левый глаз, обрамленный впадинами и оврагами, — иногда слезится. Если я качну головой немного вбок, то увижу, даже в полумраке. Рой думал, что я не замечу, как он смахивает непрошенную воду.       Справа от меня его покалеченная жизнь, разрыв с любимой и слова мамы: «Женщины такого не полюбят».       — Ты мне нравишься, — проговорила я в воздух. И сказала это так сладко, с таким восхищенным осознанием, что даже заулыбалась сама себе. — Останусь с тобой.       Я повернулась к Рою спиной, подложила ладони под щеку и прикрыла глаза, так и продолжая улыбаться.

***

      Когда я проснулась, то поняла, что меня держит мужская рука, проходя под шеей, охватывая по груди и сжимая пальцы на плече. Прошло пару секунд осознания, а потом я мысленно приложила ладонь ко лбу, крепко жмурясь.       На моих ногах до пояса был накинут плед, целомудренно разделяя нас друг с другом. В волосах чувствовалось дыхание. Но даже то, что Рой держал меня, объяснялось, видимо, лишь заботой, чтобы я не свалилась на пол.       Я аккуратно расцепила горячее прикосновение, ненароком касаясь и шрама. Поняла, что Рой проснулся. Села, свесила с дивана ноги и не посмотрела назад. Стало не по себе. Охватил липкий стыд за вчерашний брудершафт и за то, что привело к такому пробуждению. Куда теперь прятать свои горящие щеки?       — Эй, — прозвучало за спиной хрипло.       Но я не ответила, нащупала телефон, который лежал где-то между нами, поднялась и утопала в ванную.       Первым вернулся Ник, чтобы не подставлять меня, потом мама. С Роем мы пересеклись только взглядом и сдержанно друг другу кивнули.       Началась утренняя суматоха. Мать собирала вещи, Ник включил громкую музыку в гостиной, а Рой уехал за покупками, потому что собрался остановиться у нас на неделю.       — Не могу я, не могу, понимаешь, смотреть на его рожу! И этот его слепой глаз!       — Мам!       — Я поживу у Клодетт.       — Мам! Да как у тебя вообще язык поворачивается?       — Все, не спорь. Я пошла. — Она начала выворачивать из кухни и вскрикнула: — Рой! О, Господи! Музыка играет, ничего не слышно! Не слышала, как ты вернулся! Ник, сделай потише. Я ушла!       Выглянув из-за холодильника, я увидела Роя и похолодела. Еще не хватало, чтобы он такое услышал.       — Забыл, где ключи от машины оставил, — он осмотрел кухню, а я силилась понять, слышал он слова матери или нет.       Взгляд остановился на мне. Такой выдержанный и словно чего-то ожидающий. Я как-то глупо поджала губы.       — А тебе можно водить? — выдала я как идиотка и уставилась на его солнцезащитные очки, повешенные на ворот футболки.       — Днем — можно. Днем я вижу.       — Ясно, — значит, слышал. — Зачетные очки.       — Спасибо.       Рой нашел ключи на подоконнике и, развернувшись, вышел из кухни. А я все думала про людей, которые нетерпимы к другим, как мама. Именно от них он скрывает под очками свои шрамы. Или даже всего себя.