Игра в четыре руки

      Бэкхён лежал на кровати и разглядывал потолок. Штукатурка кое-где потрескалась. Омега скользил взглядом по трещинам и неровностям, думая о том, что этот потолок чем-то напоминает ему его жизнь. Когда-то идеальную, но превратившуюся в кошмар. Если бы он тогда заметил первые признаки разрушения и вовремя принял бы меры, то не выглядел бы сейчас так убого. У него не было серьёзных травм: переломов и сотрясений, но всё болело так, что хотелось кричать, но омега сжимал челюсти, понимая, что сам виноват. Всё, что с ним происходило, только его вина. Отец был прав, а Бэкхён просто хотел получить больше внимания и любви, которых ему так не хватало.       Бён вспоминал, как с завистью смотрел на тех омег, что весело смеялись, гуляя во дворе вместе со своими отцами. Ему так же хотелось веселиться, чувствовать крепкие объятия и знать, что он нужен, что он любим, что он не просто дополнение к образу идеальной семьи, а значимая её часть.       Бэкхён прикусил губу, вспоминая, как совсем недавно отец сидел напротив него и плакал, целуя руки сына. Он просил прощения, говорил о том, что думал, что так будет лучше, что даже не подозревал о том, что оберегая родного человека, он сам толкнёт его в руки своих врагов. Отец говорил про Хёншика и его босса и снова повторял, что очень виноват перед младшим. Бэкхён злился, злился на себя, только сейчас, видя разбитого отца, он понимал, как низко он упал. Да, он мечтал о внимании со стороны родителей, но никак не хотел видеть их слёз. Старший выглядел так жалко и ничем не напоминал того гордого и сильного человека, которым омега гордился, а что было бы с ним, если бы тот взрыв случился на трассе, когда Бэкхён был один? Что, если бы Кисоб не закрыл его собой? Отец бы сломался, и больше никому не удалось бы поднять народ на сопротивление привычным уже поборам, вымогательствам и грязи, что заполняла их город и страну день за днём. Бён знал, с кем боролся его отец, и возможно, его шаг к Хёншику был более осознанным, чем Бэкхён предполагал. Он хотел пощекотать нервы, а оказался в капкане. Чего-чего, а краха своему отцу Бэкхён не желал.       — Ты ни в чём не виноват, — сказал тогда омега старшему. — Все совершают ошибки. Ты был не прав, я тоже, но мы постараемся пережить это вместе, ведь так?       — Я стану более внимательным к твоим чувствам, малыш, — ответил тогда отец, вытирая слёзы со щёк сына. — Я многое тебе задолжал, и прямо с этого момента я готов сделать для тебя всё, что ты захочешь. Я не смогу быть рядом постоянно, но я хочу восполнить ту пустоту, что появилась в твоём сердце из-за меня. Чего ты хочешь, милый, я…       — Не сдавайся! — ответил омега. — Что бы ни произошло, как бы эти люди не пытались сломать тебя, не сдавайся! Ты нужен сейчас не только мне, а ещё всем тем людям, что поверили в тебя, ища защиты от этих монстров. Я справлюсь, я заслужил эту боль. Я был слеп, но теперь мы начнём сначала. Чунмён сказал, что мы должны побороться, чтобы стать счастливыми. Я готов на всё, потому что только теперь я понял, что там, за гранью жизни лишь тьма и боль, и что, стремясь туда, я едва не лишился всего, что подарила мне судьба. Я понял, отец, теперь понял, как сильно хочу жить, и как важно найти своё счастье. Мне не так много лет, но сейчас я чувствую себя стариком, вот только сердце бьётся быстрее, а слёзы на глазах обжигают сильнее. Я не хочу больше так, просто…       — Я не сдамся, малыш, — улыбнулся старший. — Ради тебя не сдамся, потому что хочу, чтобы ты и твои дети жили спокойной и честной жизнью.       Бэкхён вспомнил, как отец прижал его к себе, обнимая. Слова о детях всколыхнули тёплую боль в сердце, ведь Бён снова и снова вспоминал слова врача:       — Даже если бы малыш выжил, он не смог бы стать полноценным человеком. Наркотики всегда оставляют свой отпечаток. Я понимаю, что в девятнадцать лет не так много времени остается на мысли о будущем, но и пускаться во все тяжкие не выход. Я не имею права обвинять вас в чём-то, это ваша жизнь, молодой человек, но если хотите в дальнейшем иметь детей, вам следует хорошенько позаботиться о себе и своём здоровье.       Бэкхён решил, что пойдёт на всё, чтобы начать всё сначала, вот только было страшно, ведь кто-то снова может воспользоваться доверием омеги. Как верить, если тебя растоптал человек, с которым, хоть и недолго, но был счастлив.       Сейчас, вспоминая свою жизнь, омега думал о том, что многое сам себе придумал: равнодушие родителей, любовь Хёншика и своё отчаяние, которое топил в алкоголе. Снова стало противно от самого себя, но когда в нас играет ущемлённое самолюбие, мы порой не видим простых вещей. Слёзы потекли по щекам, ведь Бэкхён не знал, как жить дальше, откинув все сомнения, и двинуться вперёд, навстречу своей мечте. Омега задумался, а была ли у него мечта?       Сперва, как и все дети, он мечтал о том, чтобы в его семье всё было хорошо, чтобы люди вокруг улыбались, даря друг другу свет. Потом он мечтал о том, что однажды больше не будет холодно, ведь холод, поселившийся в его сердце, постоянно превращал его в бесчувственную куклу. Потом он хотел лишь чувствовать кипящий в крови адреналин, поспорить со смертью и выхватить свою жизнь из цепких лап. Вот и получил то, что хотел, но почему же он не чувствовал счастья? Может потому, что жил, а тот другой человек лежал в могиле? Бэкхён никогда не хотел, чтобы кто-то пострадал из-за него, а получилось, пусть и не собственными руками, но он уничтожил две жизни, ведь его малышу было уже два месяца, это ведь уже вполне осязаемая жизнь. Почему он не почувствовал? Почему не подумал о том, что может забеременеть? Да что он вообще помнил о той ночи? Они снова много пили, Хёншик тогда был в хорошем настроении, после пары сигарет разум помутнел, течка, замаскированная препаратами и грубые толчки альфы, его смех и громкое:       — Я трахаю самого Бён Бэкхёна! Он только моя шлюха.       Омега вспомнил, как стало больно, глаза защипало, но разве на правду обижаются? Альфа был сильнее, поэтому не дал отстраниться, позволяя узлу, скрепившему два тела, связать две судьбы в одну. От переполняющих чувств омега отключился, лишь на краю сознания слыша насмешливый голос:       — Птичка в клетке. Партия разыграна.       Тогда Бён не понял, что это означало, а сейчас… Сейчас он понимал, что стал приманкой, стал тем, кого можно принести в жертву ради своих целей. Вот только омега не понимал одного…       — Зачем была сцепка, если он всё равно планировал тебя убить? — вспомнил Бён слова Чунмёна. — Как зачем? Я же уже говорил о том, что они пытаются сломать твоего отца. Знаешь, так просто сделать кого-то виноватым, подумай, что бы сказала общественность, если бы после обнародования твоего прошлого, тебя нашли мёртвым на трассе, да ещё и с ребёнком под сердцем?       — Решили бы, что отец избавился от проблемы?       Ким кивнул.       — Или просто довёл сына до самоубийства. Ведь Хёншик мог подтасовать любые улики и причины. Чон никогда не брезговал грязными методами, знаешь, сколько омег он погубил? Мы пытались найти его слабые места почти десять лет, но никогда мы не были к нему так близко, как сейчас, потому что никто не выживал, Бэкхён-и. Чон считает, что от всех, кто когда-то мешал ему, он избавился, но есть три человека, о которых он забыл, и именно это стало его роковой ошибкой. Я очень надеюсь на то, что и ты тоже согласишься ступить вместе с нами на тропу войны.       — Хён, что я могу? Я же простой растоптанный омега, об которого столько лет вытирали ноги.       — Ты сын своего отца, Бён Бэкхён, а значит, должен бороться. Ничего не бойся, ты теперь не один. Нас четверо и в любой момент мы готовы протянуть тебе руку помощи, только ты должен пообещать, что, что бы ни происходило, ты будешь верить нам и своему отцу. О чём бы не шептались люди, о чём бы не кричали с экрана. Правда — это то, во что веришь ты. Верь нам, и я обещаю, что ты сможешь однажды забыть о том кошмаре, что тебе пришлось пережить.       — Я очень долгое время не верил никому, даже себе, и видишь, до чего я докатился? Я сделаю всё, что вы скажете, потому что я не хочу возвращаться к тому, что было. Я хочу научиться жить по другому.       Бэкхён вспомнил, как улыбнулся ему старший, всё словно преобразилось и захотелось улыбнуться в ответ.       — Ты, главное, поправляйся, нам предстоит долгий путь, но мы обязательно придём к финалу победителями.       И Бэкхён старался, выполнял все предписания врачей, терпел длительные и болезненные процедуры, а ночью молча плакал в подушку, пытаясь пережить очередной приступ отчаяния, что накатывал, когда он оставался один.       Вот и сейчас он снова пытался не заплакать, врач ушёл полчаса назад, но ни отец, ни Чунмён до сих пор не пришли. Старшие приходили по очереди, пару раз приходил папа. Бэкхён тогда очень долго плакал в родных руках, чувствуя, как боль уходит, стоит лишь родителю прижать его к себе сильнее, а сегодня, как назло, не было никого, кто мог бы поддержать и снова подарить надежду.       Пару часов назад медбрат притащил в палату Бэкхёна телевизор, списывая свою заботу на то, что в одиночестве свихнуться можно. Бён бездумно щёлкал каналы, пока на одном из них не мелькнул репортаж о Голубом доме. Перед глазами мелькнули картинки того дня, когда он видел это здание в последний раз, а потом, когда на экране мелькнул Чон, что гордо задрав нос, стоял за спиной Ли Шону, что давал интервью о том, как он видит будущее страны, если победит кандидат от поддерживаемой им партии, вовсе стало страшно. Тело затрясло, не слушающимися пальцами омега давил на кнопки пульта, но телевизор продолжал транслировать новости, а Бэкхёну казалось, что Хёншик смотрит прямо на него, видит его и скоро придёт за ним. Наконец, когда экран потух, омега зарылся с головой в одеяло и заплакал. Он ведь обещал Чунмёну, что будет сражаться, но как он сможет помочь альфам, если даже изображение на экране вызывает в нём такой страх. Как он сможет посмотреть в глаза Чона, да ещё и делать вид, что между ними всё по-прежнему? А что он будет делать, если Хёншик снова захочет получить его в свою постель? Бён понял, что боится, безумно боится стать снова игрушкой в руках этого страшного человека. Хоть Чунмён и обещал защиту, он же не может быть с ним 24 часа в сутки, ведь вот сейчас, когда он так нужен, его нет.       Дверь тихо скрипнула, Бэкхён вздрогнул, оборачиваясь, в глазах слёзы, сквозь мутную пелену омега видел высокого светловолосого альфу в чёрной кожаной куртке, белой футболке с каким-то сюрреалистическим принтом и тёмных джинсах. Он держал в руках мотоциклетный шлем и внимательно смотрел на растерянного омегу.       — М-да, — хмыкнул он. — Прав был Чунмён, ни на секунду нельзя оставить. Ты чего весь такой опухший? А глаза чего красные? Ревёшь, что ли?       Тон альфы немного напряг Бэкхёна, но упоминание Кима остудило пыл. Бён ведь, действительно, нарушил обещание, данное Чунмёну. Он ведь обещал не накручивать себя, а получилось…       Между тем альфа вошёл в палату, закрывая дверь.       — Я тут поторчу у тебя до ночи, — сказал мужчина, опуская шлем на тумбочку и плюхаясь в кресло. — Хён временно в Китае, а господин Бён слишком заметная персона. За ним пристально наблюдают, и его появление здесь может вызвать подозрение, так что придётся тебе немного потерпеть моё присутствие. Ты извини, я сегодня не в настроении, плохо спал, поэтому давай просто помолчим.       Альфа откинулся на спинку кресла и внимательно посмотрел на Бэкхёна. Омега почувствовал, как дыхание перехватило от этого взгляда, слишком в нём было много невысказанной боли, а ещё этот запах. Бэкхёну казалось, что он был ему знаком, вот только все воспоминания смешались в одну большую кашу, и добраться до нужных не представляло возможности.       — А чего это у тебя так тихо? — спросил альфа, оглядываясь по сторонам. — Эта скотина Минхён должен был принести телевизор, хён просил их создать для тебя все условия, чтобы ты побыстрее пришёл в себя.       — Не терпится поскорее отправить меня обратно в этот гадюшник? — пробурчал Бэкхён, не понимая, что на него нашло, почему-то осознание того, что он не может вспомнить этого альфу, ужасно злило, почему-то вдруг это стало так важно.       Альфа засмеялся.       — Вот теперь вижу, — сказал он. — Бён Бэкхён в полной боевой готовности. Есть силы язвить, значит, не всё потеряно. Ты не переживай, нам, конечно, выгодно, чтобы ты отправился туда как можно скорее, но твоё здоровье дороже. Хён хочет, чтобы ты твёрдо стоял на ногах. Не думаю, что Чон так просто примет тебя обратно под своё крылышко, если честно, я бы на месте Мёна разыграл бы другую партию, но он старше и опытнее и ему виднее. Если он считает, что ты справишься, у меня нет основания ему не доверять. Ну так вернёмся к телевизору, почему ты не включишь его? Так же намного веселее.       — А ты считаешь, что моё состояние предрасполагает для веселья? — хмыкнул омега.       — Но и причин для уныния я не вижу, — пожал плечами мужчина. — Ладно, хочешь сидеть в тишине, сиди, твоё право.       Мужчина прикрыл глаза, а Бэкхён жадно рассматривал его лицо, пытаясь вспомнить. Запах розмарина полностью заполнил легкие, а этот образ прочно засел в сознании. Острые черты лица, светлая кожа, широкие плечи, за которыми, наверное, было так хорошо прятаться, сильные руки с длинными мозолистыми пальцами. Альфа выглядел словно картинка, и Бэкхён не понимал, как он мог забыть его, ведь если бы он встретился с этим мужчиной в той, своей прошлой жизни, он бы вряд ли бы устоял и обязательно попытался бы затащить его в одну из кабинок туалета, где он иногда баловал своих поклонников откровенными ласками. Бэкхён подумал о том, что сейчас, вспоминая о своём прошлом, он понимает, что, действительно, опустился на самое дно, что он не заслужил той любви, что дарят сейчас ему родители, и той теплоты, что всегда приносит с собой Чунмён. Бэкхён ведь вспомнил этого альфу, вспомнил, как на светских приёмах, которые собирали его родители, юный альфа всегда был рядом. У них было почти десять лет разницы, но семилетний Бэкхён очень любил оставаться в компании старшего, что рассказывал ему разные истории о других странах, а потом… Потом, когда альфа исчез, жизнь Бэкхёна превратилась в кошмар. Где он оступился, почему не понял, что рушит всё своими собственными руками? Слёзы снова навернулись на глаза, он тихо всхлипнул, поздно вспомнив, что в палате не один. Подняв взгляд на своего гостя, Бэкхён замер. Альфа смотрел на него очень внимательно, но не было в его глазах осуждения или чего-то более масштабного, мужчина, действительно, выглядел устало, и Бёну в миг стало совестно за то, что он взвалил свои проблемы на посторонних людей.       — Прости, я не хотел тебя будить, — тихо сказал омега, размазывая слёзы по лицу. — Просто… Я такое ничтожество, почему вы возитесь со мной? Я заслужил эту боль. Мне неудобно перед вами. Я ведь сам довёл себя до всего этого. Я так низко упал, так зачем вы тянете меня наверх, если среди этого болота мне самое место?       Трудно было держать себя в руках, врач говорил, что гормоны ещё не скоро придут в норму после пережитой встряски, но омега не ожидал, что будет вот так. Его трясло, а истерика накатывала с новой силой. Он всегда считал себя сильным, а сейчас… Бэкхён вздрогнул, когда запах розмарина окутал его целиком, а крепкие руки прижали его к себе.       — Ты, конечно, ещё та заноза, Бён Бэкхён, — сказал альфа. — Но все ведь в этой жизни заслуживают второй шанс, вот только кто-то пользуется им, начиная новую жизнь, а кто-то топит всё, оставаясь ни с чем. Ты не должен опускать руки. Знаешь, когда-то давно в моей жизни был человек, который сдался, посчитал, что его жизнь сломана и решил избавить близких от проблем, не думая, что для кого-то его улыбка была смыслом существования. Он не хотел бороться, а я до сих пор думаю о том, что виноват в том, что не дал ему понять, что он нужен. Что мне по силам восстановить то, что разрушили те монстры, что не оставили на человеке ни одного живого места. Я сам был погружён в себя, пытаясь ненавидеть, пытаясь мстить, но упустил момент, когда я был необходим. Теперь у меня одна цель, не дать тем людям вот так же уничтожить ещё кого-то. Когда Кисоб позвонил и сказал, что Хёншик что-то задумал, мне снова стало страшно, как в тот день, когда я нашёл своего омегу, бездыханным на кровати. Я мчался по указанным им координатам, но я снова не успел. Знаешь, он был моим другом, вот только умирая, он не просил позаботиться о своей семье, он просил защитить тебя, он знал, что мы не сдадимся. Я знаю, что Чунмён хочет, чтобы ты снова встретился с Хёншиком, а ещё я догадываюсь о том, что тебе очень страшно, но пойми, что это рано или поздно должно будет случиться. Он не отстанет от твоего отца, но обещаю, что буду рядом, буду тенью, как много лет подряд.       Бэкхён переваривал информацию, получается, что этот альфа был рядом с ним? Он так же, как Кисоб следил за ним? Омега вспомнил те дни, когда напивался до беспамятства, а потом просыпался в своей спальне. Он не помнил, как оказывался дома, вот только лёгкий и едва уловимый запах розмарина, что хранила его одежда, давал понять, что домой его привозил явно альфа. Бэкхён думал о том, что это какие-то наёмники отца, и как оказалось, был недалеко от истины.       — Ты следил за мной? — спросил омега, поднимая голову и встречаясь с тёмными глазами, что сейчас тепло улыбались. — Давно?       — Как только нам стало ясно, что ты связался с Чоном, — ответил альфа. — Мы с Кисобом договорились, что он ведёт тебя в «логове» врага, а я за его пределами. Ох, и помотал же ты нас.       Бэкхён смутился, понимая, что, возможно, эти двое альф видели его не в лучшем состоянии, стало неудобно, омега попытался отстраниться, альфа, хмыкнув, отпустил, а омеге вдруг стало обидно, а что он рассчитывал на то, что этот человек не захочет выпускать его из своих рук? Из того, что Бён услышал, он понял, что у этого альфы был омега, которого он любил больше жизни, а Бён для него только очередное задание, вот только почему в этих руках было так тепло.       — Как твоё имя? — спросил омега, наблюдая, как альфа поднялся с кровати и подошёл к окну, рассматривая пейзажи. — Ты ведь не удосужился даже представиться.       — Тебе это так важно? — спросил мужчина.       — Я хочу знать как зовут человека, что столько раз вытаскивал мою задницу из такого дерьма, о котором я даже представления не имел.       Альфа усмехнулся, а Бэкхён понял, что попал в самую точку, видимо, этот человек, действительно, мог рассказать ему многое о том, чего Бён не помнил, но даже после всего этого, он пытался заставить омегу бороться, неужели из той грязи, действительно, был выход?       — О Сехун, — сказал мужчина, отвлекая Бэкхёна от размышлений. — Хотя ты можешь звать меня, как раньше вонючим ублюдком. Знаешь, даже не догадывался, что эти очаровательные губки знают столько ругательств.       — Прости, — помрачнел омега.       — Да ладно, — отмахнулся Сехун. — Я всё понимаю, кому понравится, когда в самый разгар веселья какой-то незнакомый бугай с отвратным запахом взваливает тебя на спину и несёт к выходу.       — Я не считаю твой запах отвратительным, — заметил Бэкхён, почему-то вспоминая невесомость и желание остаться в этих руках на вечность, ведь все его знакомые потакали всем его капризам, а этот незнакомый человек не подчинялся, и омега был благодарен ему за стойкость, иначе, простить себя уже не получилось бы никогда. — Он довольно-таки своеобразный, но свежий и временами очень волнующий.       — Разве? — сказал альфа, разворачиваясь и глядя прямо в чёрные глаза омеги. — Даже мой истинный, который должен был, казалось бы сходить от него с ума, не мог смириться с ним, называя его раздражающим и слишком насыщенным.       Бэкхён глубоко вздохнул, чувствуя, как аромат альфы снова наполняет каждую клеточку, под прожигающим взглядом старшего сейчас было жарко.       — Морская роса, — сказал омега, слегка дрогнувшим голосом.       — Что? — спросил Сехун, делая шаг навстречу младшему, но останавливаясь и нервно отворачиваясь.       — Ты знал, что в некоторых странах розмарин используют, как приворотное средство? — спросил Бэкхён, глядя на старшего. — А то, что он помогает отгонять кошмары? Ты понимаешь, что, сам того не подозревая, привязал меня к себе? Ты спасал меня по ночам от себя самого и от того ужаса, что был в моей голове, а по утрам я, чувствуя твой запах, понимал, что защищён и снова бросался совершать глупости, зная, что всё равно выйду сухим из воды.       — Ты хочешь обвинить меня в том, что именно я толкал тебя в руки к тем идиотам? Это я сделал из тебя шлюху? Признаться честно, поначалу мне и дело до тебя не было. Чунмён сказал следовать по пятам, я следовал…       — А потом? — спросил Бэкхён, видя, как альфа нервно сжимает кулаки.       — Что потом? — спросил Сехун. — Потом это вошло в привычку. Ты хочешь убедить меня в том, что я спасал тебя и тащил домой, потому что что-то чувствовал к тебе?       — Все, кто был вокруг меня, что-то чувствовали ко мне. Ненависть, презрение, желание, и я не могу упрекать тебя в слабости…       — Ты много на себя берёшь, мой дорогой. В каком бы отвратительном состоянии ты не был, я ни разу не почувствовал желание, я не хочу тебя, Бён Бэкхён, и давай мирно просуществуем до того, как вернётся Мён, а потом пусть он с тобой тут нянчится.       Альфа направился к двери.       — Я в буфет, — сказал Сехун. — Тебе что-нибудь принести?       — Яду, — прошипел омега, слышать о том, что его не хотели, было неприятно. Он привык к тому, что все кружились вокруг него, а этот альфа… Казалось бы, то, что было между ними, даёт Бэкхёну право считать этого мужчину частью своей жизни, но он, видимо, так не считал.       — Не дождёшься, — сверкнул глазами альфа, выходя из палаты и хлопая дверью. Ну и пусть катится, Бэкхён и без него справится, вот только, поняв, что он снова остался один, стало грустно и страшно. Почему же он стал таким нытиком? Почему снова хочется оказаться в крепких объятиях?       Сехун вышел из палаты омеги и откинулся на закрытую дверь. Почему сердце так бешено колотилось в груди? Казалось бы он уже привык ко всем выкрутасам этого мальчишки, но одно дело, если он проклинает или ластится в невменяемом состоянии, а другое, когда говорит о привязанности вот так открыто, глядя в глаза. Альфа никогда не думал о том, что Бэкхён может вспомнить его, ведь состояние омеги, которого он, трепетно прижимая к себе, нёс в сторону дома, всегда оставляло желать лучшего. Сехун не понимал, почему каждый раз, вырывая его из дурмана ночных клубов, он так сильно переживал. Подумаешь, мальчишка, что утратил все страхи в жизни, рискующий всем ради собственного удовольствия, скольких таких он видел, но почему слёзы родителей этого человека, так ранили сердце, может потому, что отца уже не было в живых, а папа был очень далеко? Семья Бён всегда тепло принимала Сехуна, ведь он возвращал в их дом солнце, возвращал самое дорогое, что было у этих двух потрёпанных жизнью людей. Бён Тэюн лишь на людях был сильным и безжалостным лидером, а дома превращался в убитого горем отца, что дрожащими руками забирал спящего Бэкхёна из рук альфы.       — Спасибо, — шептал старший омега, с трепетом наблюдая, как муж относит сына в комнату. — Ты не представляешь, что ты делаешь для нас. Он же всё, что у нас есть, мы не можем потерять его. Он ведь одумается когда-нибудь? Он ведь вернётся?       — Обязательно, — кивал всегда О, чувствуя тепло чужого тела на кончиках пальцев. Вот только в тот день, когда Сехун оказался на той трассе, видя два бесчувственных тела, его уверенность куда-то испарилась. Чондэ и Чанёль грузили в машину Кисоба, Чунмён руководил людьми, что приводили участок трассы в порядок, а О как всегда прижимал к себе Бэкхёна, который в этот раз был таким холодным. В тот день он не сопротивлялся и выглядел в руках альфы, как красивая поломанная кукла, и от этого становилось страшно.       До того дня Сехун считал, что ничего не боится, но хрипы омеги и его стоны боли вызывали в нём массу чувств. Он не понимал, что с ним происходило, потому что, стоило заметить кровь, что насквозь пропитала брюки омеги, стало страшно. Он прижимал Бэкхёна к себе и шептал, что всё будет хорошо, как в тот день, когда он нашёл своего омегу на кровати, с разбросанными вокруг таблетками.       Сехун понимал, что слишком часто проводит эти параллели, что слишком часто сравнивает, понимая, что было у его омеги и Бэкхёна очень много общего. Хан тоже пытался бросить вызов обществу, вот только немного другим способом. Он был лидером молодёжного движения, что поддерживало партию Бён Тэюна. Они и встретились-то как раз на одном из митингов, которые Сехун охранял. Омега был решительным и сильным, и казалось бы, что ничего не способно было сломить его, а оказалось…       Альфа помотал головой, отгоняя ненужные воспоминания. Зачем мучить себя, Чунмён много раз говорил Сехуну о том, что его вины здесь не было, но О постоянно корил себя за то, что не оказался рядом. И вот сейчас, когда Бэкхён просил яду, внутри почему-то что-то взорвалось. Хотелось дать омеге пощёчину, неужели он не понимает, что он должен благодарить их всех за свою жизнь, за то, что он ещё способен дышать и улыбаться?       Сехун вспомнил сегодняшние несколько минут, проведённые с Бёном, вот только вспомнить улыбку омеги так и не смог. Красные опухшие глаза, покусанные губы и слёзы на бледных щеках. Запах омеги был так слаб сейчас, от этого сердце сжималось и хотелось собственными руками выпустить в Чона всю обойму. Он посягнул на самое святое, на здоровье омеги, на его возможность продлить род. Сехун помнил слова врача о том, что если бы Бён попал в больницу чуть позже, то мог бы лишиться возможности иметь детей. Для омеги это страшный приговор, Сехун знал, он прошёл через это.       Альфа знал, что в минуты одиночества каждого накрывает отчаяние. Одно неверное движение — шаг в темноту. Что там за этой гранью, никто не знает, но иногда внутри что-то появляется, что-то такое, что тянет сделать этот шаг, и нужно иметь огромную волю, чтобы не поддаться. Неужели ещё существуют люди, для которых побороться с собой — это девиз всей жизни? Неужели есть такие, кто не боится остаться ни с чем? Всего лишь шаг, и возможно, за этой границей бесконечной тьмы — вечность, которую ты так долго искал. Родные глаза и родные руки, тепло, ради которого хочется жить. Стоит просто оглянуться по сторонам и поймёшь, что иногда этот шаг просто необходим, ведь там за мраком твоих собственных страхов твоё будущее. Бэкхён смог сделать этот шаг и выжил, пусть он ещё так слаб, но если с ним будут правильные люди, он обязательно справится. Сехун думал о том, что однажды младший встретит хорошего человека, и будет счастлив, а сейчас в их руках возможность раскрасить его жизнь в яркие цвета.       — Ты чего здесь? — вырвал из размышлений голос медбрата, тот подкрался слишком незаметно, и Сехун отругал себя за невнимательность. Так ведь можно и врага под носом не заметить. — Стервочка ваша характер показывает? На него находит периодами, а так вполне адекватный ребёнок, даже ничуть не избалованный, я думал, что «золотые детки» живут исключительно капризами.       — И многим тут ты рассказываешь о «золотых детках», Минхён? — сверкнул глазами Сехун. Медбрат поёжился, натянув улыбку.       — Да ладно тебе, — ответил Минхён. — Что, я не знаю, что ли, что ты и пристрелить можешь, если не по-твоему будет. Я себе не враг, к тому же, я многим обязан Мёну, так что не дрейфь, никто не узнает о мальчишке, если вы сами не захотите.       — Смотри у меня, — хмыкнул О, а потом вдруг почувствовал тревогу, уши уловили грохот, а потом топот ног. Альфа успел отскочить в тот момент, когда дверь палаты Бэкхёна открылась и омега выбежал в коридор. Сердце рухнуло вниз, столько страха в чужих глазах Сехун ещё не видел никогда.       Омега, заметив его, тут же оказался рядом, повиснув на шее альфы и заливая его рубашку слезами.       — Там… — шептал омега, пытаясь отдышаться. — Там Шону…       Сехун напрягся, бросив взгляд на медбрата, что бледнел на глазах.       — Главврач говорил что-то об инспекторской проверке, — шепнул Минхён. — Быстро в подсобку, когда всё закончится, я сообщу. Сидите тихо и старайтесь не привлекать к себе внимание.       Сехун подхватил дрожащего Бэкхёна на руки и бросился в указанном направлении. Ещё рано, ни Шону, ни Хёншик ещё не должны были видеть омегу в полном здравии. Нужно было дать им понять, что их план провалился, и Бён Тэюна не сломать с помощью шантажа. Медбрат закрыл за ними дверь. В помещении было темно и пахло сыростью, но это было лучшее, что они могли сейчас получить. У стены альфа заметил кушетку и направился к ней. Неподалеку стояла сложенная ширма. Сехун опустил Бёна на сидение и попытался отстраниться, чтобы закрыть его от посторонних взглядов, но омега крепко вцепился в него, боясь даже пошевелиться.       — Бэкхён-и, — шепнул О, погладив омегу по голове. — Я сейчас, вот только подтащу сюда ширму, чтобы нас не было видно со входа.       Омега отрицательно помотал головой. Он снова плакал, прижимаясь к старшему и ища защиты. Сердце Сехуна сжалось.       — Не уходи, мне страшно! Он найдёт меня… Он убьёт меня…       — Никто, слышишь? Обещаю, что никто не притронется к тебе, пока я жив, понял? Я пообещал твоему отцу, что буду рядом, и вот я здесь, видишь? Я никуда не уйду, но я должен быть уверен в том, что предпринял всё для того, чтобы нас обнаружили как можно позже.       Альфа накрыл руки омеги своими, медленно разжимая его пальцы со своей футболки, красивые руки омеги тряслись от страха, и Сехун неосознанно потянул их к губам. Бэкхён вздрогнул, поднимая глаза и глядя на старшего полным смятения взглядом.       — Я только подвину ширму, хорошо? — осторожно спросил О, улавливая кивок.       Бэкхён, наконец, смог выпустить его, а Сехун поторопился загородить омегу от любого, кто откроет эту дверь. Он не знал, сколько продлится эта проверка, но он должен был создать все условия для того, чтобы Бэкхёну было спокойнее. Когда баррикада была закончена, альфа облегчённо выдохнул, а потом почувствовал чужие руки на своей талии, а чужое дыхание между лопаток доставало, казалось, до самого сердца.       — Когда ты ушёл, стало так пусто, — едва слышно сказал омега. — Прости, я не должен был так говорить. Я привык быть в центре внимания, но теперь я понимаю, что не обязан всем нравиться. И вот за это всё прости, я просто… Просто, когда я в окне увидел, как Ли Шону выходит из машины и в сопровождении своей вечной свиты идёт в сторону клиники, я испугался. Прости, что сейчас прижимаюсь к тебе так сильно, но мне больше не у кого искать защиты. Мой истинный чуть не убил меня, а ты… Ты столько лет был рядом, спасая, даже не понимая, что я сам загонял себя в эту ловушку. Я сам хотел умереть, потому что снова и снова понимал, что лучше смерть, чем быть игрушкой в его руках. Мы оба решили, что между нами нет никаких чувств, только секс. Нам было всё равно друг до друга, но тело требовало близости. Тогда он звал, а я приходил, потому что тоже нуждался в тепле, которое мог дать только истинный альфа. Я сам столько лет отрицал нашу связь, и он запрещал говорить об этом, но я больше так не могу. Я боюсь больше жизни, что он снова найдёт меня, но и не могу не согласиться с Мёном, ведь только мне дано ввести кого-либо в круг Хёншика без подозрений.       Сехун развернулся, крепко сжав предплечья омеги. Бэкхён не смотрел на него и дрожал. Он снова был бледным и холодным, и это пугало О. Он понимал, что больше не хочет видеть бездыханное тело в своих руках.       — Так Чон Хёншик…       — Мой истинный альфа, — кивнул Бён. — Но я ужасно его боюсь. Хён, что мне делать?       О притянул омегу к себе, обнимая. Вот такого поворота он не ожидал. Интересно, Чунмён знал или ему просто повезло? Так значит, Хёншик прекрасно знает, что его омега жив, что его спасли те, кто явно был против него, а значит, появление Бёна в стане врага было бы самоубийством.       — Я не хочу туда возвращаться, — словно через толщу воды услышал Сехун голос омеги.       — Но Мён…       — Мы что-нибудь придумаем, — шепнул альфа. — Ты только не опускай руки, слышишь? Я не дам тебя в обиду, я обещал!       — Отцу? — поднял на старшего взгляд омега.       — Себе, — ответил О, наклоняясь и касаясь губами лба младшего. Бэкхён судорожно вздохнул, втягивая такой свежий, слегка горьковатый запах, почему-то этому альфе хотелось верить.       Сехун наблюдал, как омега медленно засыпал в его руках. Они устроились на кушетке, прошло уже около часа, но Минхён не возвращался. В помещении становилось всё темнее, а значит, постепенно вечер опускался на город. О провёл рукой по чёрным волосам омеги, вспоминая, что ещё совсем недавно вот так прижимал к себе плачущего Чонина. Так получилось, что эти двое были ровесниками и Сехун понимал, что эти две омеги вдруг стали самыми дорогими на свете. О не мог ещё до конца понять, что испытывал к Бёну, но одно он знал точно, что в обиду он его больше не даст, даже если ради этого ему самому придётся пойти в то логово змей, но снова всё сводилось к тому, что Хёншик знал его когда-то в лицо, но прошло больше пяти лет, а как Сехун успел заметить, Чон не обладал хорошей памятью на лица, вот только был ещё Нам Тэхён, что мог всё испортить, именно с него и следовало начать.       В кармане завибрировал телефон. Сехун нахмурился, посмотрев на дисплей.       — Да, Чан, что-то случилось? Что-то с Нини? — тихо сказал О, осторожно проведя по щеке нахмурившегося Бэкхёна и замирая пальцами у уголка таких манящих губ.       — Да нет, — ответил Пак. — Он проснулся, умылся. Выглядит вполне обычно, готовит ужин, спрашивал, когда ты вернёшься? Знаешь, странно всё это. Я, конечно, не знаю, что успел сказать ему Мён перед отъездом, но я сижу тут как на пороховой бочке и боюсь, что какой-то миг и равновесие закончится. Я боюсь, что какая-то мелочь может вывести его из себя, и тогда истерики не избежать, а тут и Исин с Ченом где-то мотаются.       — Чан, ты боишься Нини? — усмехнулся О, представляя, как двухметровая каланча Пак забился в угол, а его маленький братик с ножом в руках и улыбкой маньяка надвигается на него со словами: «А сейчас, хён, мы поиграем».       — Ничего смешного, — пробурчал Чанёль. — У меня как бы нет опыта общения с неуравновешенными омегами, да и с омегами вообще.       — А это твоё упущение, — всё-таки засмеялся Сехун, но тут же спохватился. — Прости, я перестарался, но ты не переживай. Нин очень сильный, и, раз сейчас ведёт себя именно так, значит, ему так легче. Просто прояви участие, помоги с ужином.       — А ты?       — Я не знаю, когда вернусь. У нас тут непредвиденные обстоятельства. Шону вдруг приспичило с инспекцией по частным клиникам покататься. Вот и сидим с Бэкки в подсобке. Лишний раз шелохнуться боюсь, потому что где Ли, там и Хёншик, а они нам сейчас совсем некстати.       — Да уж, — выдохнул Чанёль. — А я говорил Мёну, что лучше бы врача в дом привёз, а не такую известную персону по клиникам прятал. Если они начали больницы проверять, значит, заподозрили чего, а там и до облавы не далеко.       Сехун задумчиво свёл брови, а ведь и правда, чего этим двоим не сиделось, разве в обязанности зарубежного гостя входит патрулирование больниц, будь он хоть сотню раз членом правящей партии? Бэкхёну повезло, что в момент инспекции, Сехун был ещё здесь, а чтобы он делал, если бы был один. Паника пробежала по телу О.       — Се, ты чего молчишь? — с беспокойством спросил Пак. — Случилось чего? Се?       — Не кричи мне в ухо, — проворчал О. — Знаешь что, ты прав, мы должны забрать Бёна отсюда, да и посещение премьер-министром автосалона вызовет меньше подозрения, чем его регулярные визиты в больницу. Чан…       — Ты думаешь, Мён одобрит?       — Знаешь, мне всё равно, я его здесь не оставлю, хватит с меня того, что я пережил за сегодня, а Мён сам это начал, притащив в дом Исина, а потом ещё и Минсока с Тао.       Чанель засмеялся.       — Омежий рай какой-то, — хмыкнул Пак. — Где же наши холостяцкие будни?       — Придётся на время о них забыть, — ответил с улыбкой О. — Хотя… Жениться ведь тебя никто не заставляет.       — И то верно. Ладно, давайте, буду вас ждать.       Сехун сунул телефон в карман и задумчиво посмотрел на Бэкхёна, что крепко сжимал его руку. Да, придётся побороться, но альфа всё решил, хотя бы ради улыбки, что так редко касалась губ этого омеги, он сделает всё, даже пойдёт против законов истинности и жизни.