Росстань

– Мить, выпей вот это! Кирилл поставил на стол чашку с бергамотом, от которого исходило благоухание по всей комнате. Мальчик как раз вышел из ванной, закутанный с ног до головы в махровое полотенце. Он только что принял горячий душ. – Пап, а ты со мной чай не попьешь? – спросил он, выдвигая из шкафа свой ящик, чтобы взять свежую футболку и штаны. – Я сейчас тоже в душ – а потом сразу на собрание, сынок, – Кирилл нагнулся и поцеловал его в макушку. – Ты же помнишь, мне нужно помочь на завалах? – он пристально посмотрел мальчугану в глаза. – А я ничем не могу помочь, чтобы поскорее найти Надю? – упавшим голосом спросил Митя. Кирилл про себя порадовался, что сын больше не смотрел на него обиженной букой, осознав всю серьезность ситуации. – Нет, Мить, – он присел около сына на корточки. – Но ты очень поможешь мне, если сегодня будешь очень самостоятельным. Я могу провозиться до ночи, так что не жди меня, ложись спать. Мальчик печально кивнул. – А еще – не рассказывай пока никому про Надю? Она просто уехала на каникулы, хорошо? А то другие ребята могут захотеть сунуться к завалам, а это очень-очень опасно. Мы же с тобой умеем хранить тайны, Мить? – Да, – серьезно проговорил Митя. – Пап, ты не волнуйся, я никому-никому не скажу про Надю. Даже Алисе. Хотя ей будет очень грустно... – Иногда приходится идти и на такие жертвы, – вздохнул Кирилл, поднимаясь. – Всё, давай, пей чай, а потом беги к Анне Михайловне в класс. Можешь взять шоколадку, она вон в том ящике. Только не ешь много! Кирилл спешно ушел в душ, несколько не понимая, зачем сейчас все эти водные процедуры, когда дорога каждая минута. Но Виктор был непреклонен – он приказал это сделать всем, кто вернулся из леса. Грязную одежду же велел сложить в пластиковый пакет и унести на черный вход. Возможно, это были меры предосторожности из-за вируса? Кирилл сомневался, что это всё поможет, но понимал, что дисциплина сейчас крайне важна. И взрослые в первую очередь должны подавать всем пример. Только встав под душ, Кирилл осознал, что тоже сильно замерз. Горячие струи расслабляли напряженные мышцы, но вот голове не было покоя. Воронцов не мог ни на минуту перестать думать о том, что сейчас, пока он нежится здесь, Вера лежит под обломками, с трудом находя воздух для дыхания. И, возможно, не одна Вера... Удастся ли им разобрать завал, не вызвав новых обрушений? Выполнит ли этот майор, чьи солдаты выскочили как чертики из табакерки, свое обещание насчет инструментов и опор? Сейчас от правильных и своевременных действий зависит так много... Согревшись, Кирилл по-солдатски быстро помылся, наскоро вытерся и, не заботясь о том, чтобы высушить или даже причесать волосы, непослушно торчавшие во все стороны, натянул на себя первые попавшиеся штаны, футболку и толстовку, упаковал грязную одежду и, отнеся ее на задний двор, бросился в учительскую. Занятый своими мыслями, он не заметил, что переодевшийся Митя, выпив чай и даже не притронувшись к шоколадке, побежал прямиком в библиотеку. *** В учительской уже началось собрание – не хватало только Анны, оставшейся сидеть с младшеклассниками, которых нужно было чем-то занять. – Это какой-то сюрреализм, – потрясенно говорила Елена, переводя взгляд с Виктора на остальных, не менее пораженных учителей. – Смертельный вирус... радиационное заражение! – Если бы я своими глазами не видел солдат, тоже не поверил бы, – согласился с ней учитель химии. – Просто так они бы не оцепили школу. С трудом верится, что здесь была лаборатория. Прямо под школой, в Подмосковье! – Хочешь что-то спрятать – расположи на виду у всех, – со вздохом произнес Виктор. – Люди удивительно слепы, пока их самих что-то серьезно не затронет. А школа, первоначально детский дом, – отличное прикрытие. Поляков выглядел усталым, похудевшим, бледным – неудивительно, ведь он почти полгода провел под землей. Прибавившиеся морщинки придавали его лицу непривычную жесткость, голос сделался грубее. Из ада никто не возвращается прежним. – Но спецслужбы? – недоумевала преподаватель по иностранному языку. – Они должны были следить? Кирилл устало опустился на свободный стул. – Еще неизвестно, сколько сотрудников там подкуплены, – произнес он. – В местной полиции у нацистов были свои люди, поэтому на творящиеся в школе и вокруг нее странности не обращали внимания. В том числе на смерти учеников. Насильственные смерти. – Что вы имеете в виду, Кирилл Евгеньевич? – для Елены рухнул целый мир, она даже временно, казалось, забыла о своей ненависти к нему. Кирилл в чем-то понимал ее и не чувствовал удовлетворения от того, что ее любимый папочка оказался на самом деле нацистским преступником. Не до злорадства теперь, совсем не до него. – Артем Калинин, Соня Гордеева, Миша Кузьмин, Олег Трофимов, – мрачно проговорил Виктор. – Все они были убиты. Или как жертвы опытов, или как узнавшие слишком много. Но сейчас речь не о мертвых. Им мы уже ничем не поможем... Он прервался, взглянув на Елену, которая, сжав голову руками, прошептала "Господи". На мгновенье его лицо смягчилось, и вернулся прежний Виктор. Он коснулся ее руки, медленно проведя по ней. Учителя, пребывавшие в не меньшем шоке, пользовались паузой, чтобы привести в порядок свои мысли. Мир сегодня перевернулся не только для Крыловой. – Лена, понимаю, что это потрясение, – тихо сказал Виктор. – Но нужно взять себя в руки. У нас будет достаточно времени, чтобы понять, что здесь происходило все эти годы. Я был не менее слеп, чем ты, чем все вы, – он обвел глазами собравшихся. – Но, повторяю, мертвым уже не помочь. У нас полторы сотни живых учеников, которых нужно спасти. Мы должны сейчас сосредоточиться на этом. – И еще у нас люди под завалами, – Кирилл не мог больше сдерживаться. – Вера Назарова, Володя Соколов... Он запнулся, сомневаясь, стоит ли выдавать, что учительница истории и повар охотились за местными нацистами. Кто знает, вдруг среди собравшихся в учительской есть еще люди "Ингрид"? Однако Кирилл решил, что нахождение в подземелье уже выдало тайных агентов с головой, поэтому сказал как есть: – ...Они помогали вывести этих нелюдей на чистую воду и оказались в момент взрыва в подземелье. Там же Наталья Колчина, Александр Авдеев и маленькая Надя. – И еще другие узники нацистов, – закончил за него Виктор, и Кирилл заметил, что морщинки у его глаз прорезались сильнее. Возможно, в подземелье тоже был кто-то родной для него. – Время у нас ограничено. Вирус убивает за двое суток, а под завалами можно задохнуться за несколько часов. Не говоря уже о потери крови и тяжелых ранениях. – Лекарство нам обещали сделать военные, – проговорил химик. – Я сомневаюсь, что это можно провернуть в такие короткие сроки, тем более без испытаний... Хотя я не медик, конечно. – Лекарства как такового нет, есть особый аппарат, который волновым излучением убирает вирус из клеток, не повреждая их, – объяснил Поляков. – Верьте мне, я тоже был заражен, правда, через кровь. Сейчас я полностью здоров. Однако аппарат был совсем рядом с реактором. Думаю, от него ничего не осталось... В учительской повисло гнетущее молчание, и Кирилл физически ощутил, как давит на него общий страх. Аппарат взорвался, излечения нет... а в школе дети! Вот сейчас Митя пошел в класс, где сидят ребята, находившиеся рядом с разбившейся пробиркой. Может, в эту самую минуту вирус уже проник в ослабленный астмой организм его сына... и обратный отсчет начался. Может, следовало приказать Мите сидеть взаперти? Нет, вряд ли это даст какую-то отсрочку, ведь по пути к остановке он уже успел пообщаться с ребятами из своего класса. – Но неужели не осталось каких-то... не знаю, чертежей этого аппарата? – Елена, сцепив в замок дрожащие руки, задала на удивление важный вопрос, в мгновенье ока вернувший к насущным проблемам. – Я более чем уверен, что есть, – подтвердил Виктор. – Колчину в лабораторию под школой постоянно доставляли какое-то оборудование. Я видел одну из поставок, спускаемую через грузовой люк, меня тогда вели на очередное обследование. Они не таились, видимо, считая меня уже мертвецом. Значит, у компании есть еще центры разработки. Покойный Колчин был умен, он не стал бы хранить столь важные материалы в одном месте. – Значит, военные могут найти их, отдать ученым, и они изготовят аппарат! – с воодушевлением воскликнул химик. – Только вот... как быстро? В том-то дело. Время было не на стороне узников школы. Кирилл не был ученым, но примерно представлял, сколько займет изучение и изготовление существенно нового оборудования. Это даже если исключить тесты, а ведь кому-то применение неиспытанного аппарата может стоить жизни... – Неужели этот ваш вирус настолько страшен? – произнесла Елена. – Может, дезинфекция остановит его распространение? Я попросила Машу вымыть всё с хлоркой, особенно в холле... – Это не просто вирус, Елена Сергеевна, – Кирилл избегал встречаться с ней взглядом, чтобы не провоцировать никому не нужный сейчас обоюдный конфликт. – Это биологическое оружие, созданное искусственно для уничтожения людей. Не десятков и даже сотен, а тысяч... – ...Чтобы расчистить пространство для тех единственных, кто достоин жить и править, – закончил Виктор. – Фашизм, а говоря точнее, право на жизнь избранных, никуда не делся, он отлично скрывался все эти годы за масками вполне добропорядочных и честных людей. Более того – ученых. Заражение нашей школы – их явный просчет, случайность. Вероятно, они не хотели светить вирус здесь и сейчас. Но именно мы первыми попали под его удар. – Я всё еще будто нахожусь в романе какого-то фантаста, – пробормотал химик. – Жутко, захватывающе, но каждую минуту ждешь, что проснешься. – Арсений Сергеевич, ну как вы так можете говорить? – укоризненно посмотрела на него учительница английского, впервые за всё это время заговорив. – Речь идет о наших жизнях! О жизнях детей! – Паника сейчас ни к чему не приведет, – по возможности сдержанно произнес химик. – Виктор Николаевич, Кирилл Евгеньевич. Вижу, вы знаете об этом больше нашего. Итак, что мы можем предпринять? Помимо того, чтобы рассказать военным всю правду об этой... как его, "Ингрим"? Никогда не слышал названия такой организации. – "Ингрид", – поправил Виктор. – Беру это на себя. Начать следует с обыска комнаты Морозова – он был человеком Колчина в школе. Также нужно обследовать медкабинет на предмет антидота. Это не полное излечение, но оно купирует на сутки симптомы заболевания. Если у нас будет достаточно антидота, мы можем ждать, пока ученые изготовят новый аппарат. – Медкабинет? – удивилась Елена. – Откуда у Тамары Алексеевны... – Потому что она одна из них, – проговорил Кирилл. – Опыты над детьми проводились при полном ее осведомлении. – Но она очень хороший специалист в данной области, – черты лица Виктора снова сделались жесткими, губы стянулись в узкую полоску, голос стал словно металлическим. – Нужно обратиться за консультацией к ней... – Не выйдет, – покачала головой Елена. – Она уволилась день назад. Даже согласилась потерять зарплату за май, чтобы не отрабатывать положенные две недели. Виктор на мгновение прикрыл глаза. Кирилл про себя выругался – дело совсем плохо. Тамара, значит, сбежала. Ох чутье, словно знала, чем всё закончится. А они, значит, разбирайся со смертельным вирусом, не имея никакого медицинского образования. – Тогда нам срочно нужен врач, – сказал Виктор, открыв глаза. – Инфекционист или вирусолог. Нужно поговорить об этом с военными, они обязаны его прислать. Медик сможет дать нам более точные указания, как действовать на зараженной территории. – А что если этого вашего антидота будет слишком мало? – вступил в разговор информатик. – Поймите меня правильно, но мы не знаем вообще, есть ли он там и в каком количестве. – Резонный вопрос, – кивнул Виктор. – Еще и поэтому нам придется разбирать завалы. Внизу, в подземелье, были тысячи ампул с антидотом. Ведь сами нацисты долгое время не могли усовершенствовать свой аппарат, поэтому запасались впрок. Подземелье огромное, комнат там много. Что-то должно было уцелеть, и нам это нужно во что бы то ни стало найти. – Но постойте, вы еще говорили о радиации, – напомнил химик. – Виктор Николаевич, неужели это всё так серьезно? У нас тут второй Чернобыль? – Ну, до Чернобыля далеко, – невесело усмехнулся Поляков. – Реактор не таких размеров. Я не специалист в данной области, и так грустно, что Прохор Николаевич сейчас не с нами, – он кивнул на стул, на котором обычно сидел физик. – Хотя для него, пожалуй, и к счастью. Удачно поехал в город по делам. Из того, что знаю и что мог увидеть из подземелья, – до реактора почти два с лишним километра. Я этот лес мальчишкой помню, поэтому карту вам набросал. Он показал карту местности у школы, среди закрашенного пространства – судя по всему, леса – стоял жирный крестик. – Это – примерное расположение подземного реактора. Видите, он на юге от школы. Ветер, я это специально замечал во время нашего пути к остановке, дул как раз к югу, то есть даже если был выброс из-под земли – его отнесло от нас. Нужно поискать в кабинете физики дозиметры. Прохор Николаевич просил новые приборы для демонстрации работы счетчика Гейгера, и я закупал несколько штук в прошлом году. – Поэтому вы нас просили всех вымыться после прогулки? – догадался Кирилл. – Именно. Очень хорошо, что прошел дождь, прямо удачно. Будем надеяться, что радиационный фон будет в норме. Но всё-таки всем нам и детям следует принять по таблетке йодистого калия, если он найдется в медкабинете. – Или выпить 5% раствор йода, – вмешался дотошный учитель химии. В отличие от своих коллег, которые еще не пришли в себя от шока, он достаточно мужественно воспринял ситуацию и периодически задавал крайне уместные вопросы. – Вы рассуждаете правильно. Мне бы, конечно, больше данных по реактору, тогда мог бы составить примерную картину распространения радиации... Но я беру на себя ее контроль, дозиметры действительно у нас были. Меня волнует другой вопрос. Реактор был под землей. Если, как вы говорите, нам придется разгребать завалы и искать пропавших людей и антидот... то не приблизимся ли мы тем самым к нему? – Подземелье состоит из двух уровней, – разъяснил Поляков. – Реактор располагался на нижнем, туда вел лифт. Значит, уровни разделял большой слой земли. Если наших людей засыпало наверху и там же находится часть антидота, мы мало чем рискуем. Конечно, нужно будет отслеживать уровень радиации и тщательно мыться после работ... – А если кто-то из пострадавших застрял на нижнем уровне? Или весь антидот был там? Вновь возникла напряженная пауза. Кирилл ощутил, как сердце замерло в груди. Об антидоте он в тот момент не думал, его мысли занимало другое. Действительно, что если Вера с Володей спустились по этому проклятому лифту? Что если они находились вблизи реактора? Что если... – Тогда, – и Кирилл видел, как дрогнули губы Виктора, – боюсь, наших коллег и узников нацистов уже нет в живых. Или они погибли от взрыва, или получили смертельную дозу радиации. Что до антидота – уверен, он есть и на верхнем уровне. Я не раз слышал об этом от работников лаборатории. Его руки стиснули карандаш, точно Поляков хотел разломить его пополам, но из последних сил сдерживался. Кирилл ощутил, как тишина давит на барабанные перепонки, как вжимается кулаком в затылок, заставляя голову гудеть. – Хватит, – произнес он слишком громко, отчего все вздрогнули. – Давайте предполагать лучшее. И действовать как можно быстрее, потому что если пострадавшие завалены на верхнем уровне, они всё равно в смертельной опасности. Даже большей, чем все мы. Виктор, – он обернулся к Полякову, – когда военные доставят материалы? – Уже через... – Виктор машинально поднес к глазам руку, где обычно были часы, но не нашел их там. Тогда он посмотрел на висевший над дверью большой циферблат. – Уже через два часа. Сейчас половина шестого. – Разрешите мне сходить на разведку вниз! – умоляюще посмотрел на него Кирилл. Хотя формально директором всё еще была Елена, становилось очевидно, что сейчас главный здесь Виктор. – Да, я понимаю, что разгребать что-то без опор опасно, я просто оценю, насколько там всё серьезно. Прикину примерный масштаб работ... Конечно, его последнее заявление было наивно. Он не профессиональный спасатель или МЧС-ник, даже в инженерных войсках не служил. Откуда ему правильно оценить "масштаб работ"? Но Кирилл больше не мог сидеть на месте. Он был человеком действия, а не теоретиком, тем более каждую минуту там внизу могли умереть Вера, Наташа, маленькая Надюшка. – Кирилл, ты обязательно сходишь туда, – Виктор посмотрел на него так, будто всё понимал, хотя вряд ли был в курсе романа двух своих бывших подчиненных. – Только, конечно, не один. Ипполит Петрович, – он кивнул в сторону учителя информатики, – составит тебе компанию, потому что внизу очень опасно. Арсений Сергеевич пока займется поиском дозиметров и замерами радиационного фона. Но ты завуч, и у меня к тебе и Елене Сергеевне важное поручение – нужно успокоить учеников и дать им указания, как действовать в ближайшие дни. Сейчас они в состоянии шока и еще не до конца осознали происходящее. Но в любой момент может возникнуть паника – достаточно кому-нибудь вбросить любой слух, пусть даже самый нелепый. Я пойду обыщу комнату Морозова и медкабинет, а вы с Еленой Сергеевной проведете собрание в библиотеке. Потом отправлюсь к военным. Черт бы побрал то, что он завуч. Но Кирилл понимал справедливость слов Виктора. Понимал и то, что одна Елена сейчас не в силах сделать то, о чем их просят – она сама еще не пришла в себя. А к военным лучше в самом деле идти Полякову: Кирилл сгоряча мог всё испортить, он, кажется, уже настроил против себя того майора. – Хорошо, давайте решим, что нам стоит сказать, а что скрыть? – со вздохом проговорил Кирилл. – Так понимаю, следующее: школа заражена, вирус неприятный, заразный, но не смертельный? – Именно, – кивнул Виктор. – Про завалы тоже ничего говорить не надо, потому что в подземелье могут полезть любопытные, а нам только не хватало новых жертв. Я пока оставил дежурить в библиотеке Семена Андреевича. – Но несколько школьников знают о вашем подземелье, – подняла голову Елена. – Вика Кузнецова рассказала мне о нем. Я как раз собиралась проверить, когда случился этот взрыв и разбилась пробирка. – Да, компания Максима Морозова в курсе обо всем, – саркастически усмехнулся Поляков. – Тот случай, когда дети оказались дальновиднее и наблюдательнее всех нас. Кирилл, с ними нужно поговорить отдельно и попросить их молчать. Я думаю, они поймут, что нельзя сейчас поднимать шум. Однако они могут знать много важного о подземелье, поэтому, прежде чем отправиться туда, расспроси их. – Нам также надо дать детям информацию, что делать в случае заражения, – напомнила Елена. Кирилл отметил, что, несмотря на ситуацию, она пыталась активно участвовать в обсуждении, хотя ее всё еще подтрясывало. Ее самообладание было достойно уважения. – Чтобы они не скрывали симптомы. Какие они, Виктор? – Общая слабость, в носу могут лопаться сосуды и течь кровь, даже если этого никогда не бывало раньше. Проблемы координации, головокружение. На более поздних стадиях – временная потеря зрения. До последнего лучше не доводить, – перечислил Виктор. – У нацистов был особый тест – автоматическое взятие крови и его анализ в течение полуминуты. Возможно, в медкабинете Тамара хранила такой прибор. Это позволит не спутать ложные симптомы, вызванные стрессом. – Я могу пойти с вами и осмотреть медкабинет, пока Кирилл Евгеньевич и Елена Сергеевна проводят собрание, – вызвался информатик. – Правда, я ничего не понимаю в медицине, как хоть этот антидот и тест выглядят? Поляков на мгновенье замер и обратил на информатика внимательный взгляд, затем, словно ругая себя за неуместную паузу, быстро заговорил? – Ампулы с красной жидкостью, а тест представляет собой небольшой сосуд в форме прямоугольника, со сменными насадками, с помощью которых берется кровь, – объяснил Виктор. – Кабинет Морозова осмотрим тоже, он мог где-нибудь и запрятать антидот. "Интересно, почему Поляков так на него посмотрел? Не доверяет? – подумалось Кириллу. – И Ипполит так внезапно вызвался – почему? Только ли из-за желания помочь? С ингридцев станется забрать и спрятать весь антидот. С другой стороны, вымирание целой школы им вряд ли на руку – привлечет излишнее внимание. Хотя куда уж мне понять мышление фашистов". – Нам еще нужно подумать, куда отправлять заболевших, – снова заговорила Елена. – Изолятор в медкабинете? Он небольшой, на десяток человек, но там есть душевая и туалет. – Хотелось бы, чтобы несколькими людьми всё и ограничилось, если вообще началось, – вздохнул Виктор. – Да, Лена, его нужно подготовить на всякий случай... Дверь в учительскую вдруг отворилась, и внутрь вошла Анна. Она была очень бледной и едва стояла на ногах, вцепившись рукой в косяк. Кирилл вскочил со своего места и поспешил поддержать чуть живую девушку. После взрыва ее обнаружил в медкабинете Виктор, проверявший, все ли услышали сигнал тревоги. Анна тогда пояснила, что у нее начались преждевременные роды, но ребенка она потеряла. Там, внизу. Кирилл понятия не имел, как Анна оказалась связана с "Ингрид" и почему ее уволокли рожать на нижний уровень. Им всем еще предстояло многое рассказать друг другу. Сейчас ясно было одно: Анна была очень слаба после родов, ей бы отлеживаться, а не сидеть с кучей неугомонных ребятишек. Но она мужественно вызвалась хоть как-то занять их, пока шло совещание. Что же теперь привело ее в учительскую, до которой она просто могла не дойти, упав где-нибудь по дороге? – У меня в классе заболевший, – пробормотала она, когда Кирилл, аккуратно поддерживая ее за талию, помог ей добраться до дивана и сесть. Девушка виновато посмотрела на Виктора, будто это был ее личный недосмотр. – Матвей Рощин... В наступившей в очередной раз тишине было слышно, как с треском разломился карандаш в руках у Полякова. Как пролилась мимо стакана вода, которую химик хотел дать Анне. Как всхлипнула учительница иностранного, чьи нервы не выдержали. Как ветер, ворвавшийся в приоткрытое окно, зашуршал занавеской. Они готовились к этому, но втайне надеялись, что это случится как можно позже. У вируса же были свои планы. – Обратный отсчет начался, – с трудом, будто ему не хватало воздуха, выдавил из себя Виктор. – У нас двадцать четыре часа на поиски антидота. Иначе мальчик умрет... *** Провести Семена Андреевича, дежурившего в библиотеке, оказалось несложно. Он охранял вход с первого этажа, а Митя пробрался со второго. Он быстро юркнул в темный камин, стараясь не шаркать ботинками. Пройдя с десяток шагов, замер, вжавшись в стенку. Тихо, погони нет. Семен Андреевич хороший человек, но без Джека ничего в слежке не понимает. Джек... Митя ощутил, как в горле встал ком. Злой оборотень убил его, а ведь пес мог бы помочь им теперь! Митя видел в фильмах, как собаки чуяли людей под завалами. Джек мигом нашел бы и Надю, и тётю Наташу, и даже Веру Дмитриевну... Но Джека больше не было, и Митя пришел сюда один. Конечно, он боялся. Царство фей и эльфов, как его называла Алиса, оказалось больше похожим на подземный мир из книги про Урфина Джюса. Наверное, так оно и было. Конечно, из темноты не выскакивали слепые шестилапые, а в глубине не нашлось огромного грота с сияющими, как солнце, облаками и летающими на ящерах лучников. Но в одной из комнат был мертвый человек... Как бы Анна Михайловна ни убеждала Митю, утверждая, что это какой-то эльф, мальчик понимал – она просто хотела их успокоить. Наверное, тот бедный человек просто погиб в неравном бою с шестилапым или был подстрелен лучником. А теперь подземные жители и вовсе решили завалить всё подземелье, чтобы к ним не ходили сверху. Ну и пусть бы заваливали. Только вот там осталась Надя! Митя, спеша под дождем к школе и вздрагивая от холода даже в теплой солдатской куртке, не мог отделаться от мысли, что она лежит там под камнями... в темноте, совсем одна... Всё как рассказал папа. И становилось невыносимо совестно, что он, Митя, мог так легко ее там оставить. Но что он мог сделать теперь? Мальчик и сам не знал. Только понимал, что не может просто сидеть в комнате и есть шоколадку. Или делать вид перед Алисой, что ничего не произошло. Это было как предательство. Он должен был спуститься сюда, как бы страшно ни было. Даже если из-за вон того поворота сейчас покажется шестилапый. Митя включил фонарик, который заранее взял в комнате, и, вздрагивая от каждого шороха, двинулся вперед, как шел ровно год назад вместе с Алисой. Вот он завернул за угол, и скоро должна показаться развилка. Они с Алисой тогда брели, плотно прижимаясь друг к дружке, отчего страх немного отступал, но сейчас Митя был один. Ведь обещал отцу никому ничего не говорить. Воздух был наполнен пылью, чего не было раньше, и через десятка два шагов Митя почувствовал, что она стала раздражать горло, отчего стало тяжелее дышать. Только бы снова не приступ! Мальчик дрожащей рукой нащупал в кармане ингалятор. Фух, не забыл! Стало чуть спокойнее, однако Митя, привыкший к своей болезни, понимал, что долго находиться здесь не сможет. И как ему найти Надю в этом огромном подземелье? Закричать, позвать ее? Но тогда пыль забьется в грудь по самое горло. И если здесь обвал, как говорил папа, кричать нельзя – всё осыплется снова. Оседавшая пыль раздражала глаза, и Митя потер их рукавом, однако это мало помогло. Тем не менее, мальчик мужественно двинулся вперед, пересиливая неприятные ощущения и страх. Боялся, правда, меньше: когда тяжело дышать, не так уже опасаешься даже шестилапых. Фонарик метался по стенам, в которых тут и там виднелись трещины, а кое-где даже вывалились камни – их обломки лежали под ногами, из-за них идти было куда как тяжелее, чем прошлой весной. Свет внезапно наткнулся на преграду, и Митя очутился у развилки. Наконец-то. Но куда теперь идти? Горло першило, пыли здесь было еще больше, как и лежащих под ногами камней, как и дыр в стенах и даже на потолке. Митя закашлялся и вынужден был достать ингалятор. Встряхнув и перевернув, поднес трубку к губам и сделал несколько глубоких вдохов. Стало легче дышать, однако страх заблудиться и задохнуться с каждым мгновеньем давил всё сильнее, и мальчик понимал, что вынужден будет вернуться назад, иначе может от приступа потерять сознание – так однажды уже было. Но неужели он не в силах совсем ничем помочь Наде? Да, он попытался... но достаточно ли? Фонарик отчаянно забегал из одного коридора в другой. Вон, в конце того, правого, какой-то большой столб, будто упавшая колонна, наполовину перегородил вход, там, наверное, завал. А еще она может рухнуть ему на голову. А в другом коридоре вроде пусто... Куда идти? Едкая пыль вынуждала быстрее сделать выбор, и Митя двинулся в левый, где не было угрожающей непонятной колонны. Пару раз он запнулся, в третий пролетел вперед, вынужден был схватиться за стену, чтобы не упасть, и выронил фонарик. Ладонь резануло болью, и Митя, проведя по ней, понял, что рассадил ее до крови. Он закусил губу, чтобы не заплакать. Не столько от боли, сколько от обиды на свою беспомощность, и принялся шарить здоровой рукой среди камней в поисках укатившегося фонарика. Папа прав, ему лучше сюда не идти. И ребятам лучше не знать об этом месте, где так тяжело дышится, где легко упасть и пораниться. А еще эти коридоры, казалось, продолжали дрожать, будто это ходила верх и вниз большая грудная клетка, будто здесь дышало что-то огромное. Подземелье словно было живым. Вот оно вдохнуло и выдохнуло, вот захрипело... Митя, оставшись без света, сжался в комочек, готовый на всё, только бы в этот момент оказаться подальше отсюда... Снова вдох и выдох, хрип... Нет, это не подземелье, это что-то совсем другое! Митя ощутил, как спина разом взмокла, а волосы на затылке зашевелились. А что если это всё-таки к нему подобрался шестилапый? Сейчас он сожрет его во тьме, ведь ему совсем не нужен свет, он слепой, но чует добычу за километр! Всхлипнув от страха, который сковывал горло не меньше, чем пыль, Митя стал шарить по полу уже больной рукой... и наконец-то наткнулся на свой фонарик. Рванув его вверх, щелкнул туда-сюда. Свет не загорался. Сердце разделилось на части и стучало теперь в одном и другом ухе, и даже в затылке. Митя отчаянно потряс фонарик, вспомнив, как смог зажечь его в прошлый раз... И наконец столп света врезался в завал прямо впереди. Камни и камни, почти до самого верха. И ни одного шестилапого. Но кто-то же дышит и хрипит, и... что это, стон? Почти как человеческий... а вдруг это ловушка? Разрываясь между желанием броситься со всех ног прочь – и выяснить, что же это, Митя всё же направил фонарик в сторону, откуда доносились звуки... Человек. Камнями там был завален человек. Не сильно – вот торчит голова и руки. Но большой камень упал ему на грудь, и ему было тяжело дышать... как и Мите. Вмиг мальчик почувствовал то же, что и неизвестный, которому так не повезло. Ему тоже стоило усилий дышать, и здесь не помог бы даже ингалятор. Митя это сразу понял. Это был взрослый, мужчина. Мальчик ощутил разочарование – он бы так хотел найти кого-нибудь из знакомых. Но понимал, что мужчине нужна помощь, ведь ему, наверное, жутко больно с таким булыжником на груди! Митя с трудом встал на ноги, потому что коридор стал шататься туда-сюда. И всё-таки мальчик упрямо дошагал, хватаясь за стену, до мужчины и посветил ему в лицо. – Вы... Вам... – Митя захрипел, с трудом вдыхая пыльный воздух. – Помочь?.. Свет выхватил из тьмы серую толстовку и лицо Вадима Юрьевича, учителя физкультуры. Он-то зачем пошел сюда? – Вадим Юрье... – Митя закашлялся, едва снова не выронив фонарик. Он прижался к стене, стараясь держаться прямо и не согнуться в три погибели – так учил отец. Становилось понятно – нужно выбираться отсюда. Еще пара минут – и Митя упадет рядом с учителем физ-ры – и они оба умрут. И никто их не найдет, потому что не будут знать, что они здесь. – Ми... митья... – послышалось хриплое дыхание Вадима Юрьевича, и он открыл глаза, щурясь от света. – Ми... тья... позови... – он не смог говорить дальше, зажмурившись. Наверное, ему было совсем-совсем больно. Ощущение, что учителю гораздо хуже, чем ему, Мите, придало мальчику сил. Он должен спасти Вадима Юрьевича во что бы то ни стало! – Я сейчас... сейчас!.. Всё так же идя вдоль стены так быстро, как только мог, спотыкаясь и чудом не падая, Митя, дрожа от слабости, весь мокрый от пота, как брошенный в реку котенок, добрался снова до развилки, стараясь дышать так, как учил отец: глубокий вдох – и выдох, спина выпрямлена. Вездесущая пыль иголками исколола и горло, и всё, что внутри, но Митя мужественно шел вперед и вперед, и упал, только когда выбрался из камина... *** Андрей был таким импульсивным, легко провоцируемым – будто ребенок. Это забавляло Женю Савельеву и существенно облегчало ее задачу. Но в отношении сестры Андрей вел себя даже не как старший брат, а почти отец. Надежный, как скала, готовый ради своей Наденьки на всё. Это привлекало и вызывало даже некоторую симпатию. Своей крови нужно держаться, за своих надо стоять горой. Хотя, правду сказать, кровь-то у него была не то чтобы "своя". Генно-модифицированная. И сам Андрей был когда-то одним из тысяч эмбрионов, бережно выращенных в "Ингрид". Правда, удачно пересаженным, прижившимся в таком же модифицированном организме Ирины Исаевой, выношенным и рожденным – в отличие от сотен других, которые были отторгнуты организмом суррогатных матерей. Новая раса искусственно выведенных сверхлюдей, которым предстоит сыграть важную роль в построении нового миропорядка. Поэтому такие, как Андрей и его сестра, и были важны. Им даровано было право жить. – Садись, Евгения, – Клавдия Владимировна лишь небрежно кивнула головой вошедшей в дверь внучке, и продолжила что-то изучать на своем ноутбуке. Между Женей и бабушкой никогда не было теплых отношений, девушка с самого детства всегда называла ее по имени и отчеству. Но гордилась и внутри хотела быть такой же: непоколебимой, целеустремленной, не допускающей ни тени сомнений в своих действиях. Истинной королевой. Получалось это, впрочем, далеко не всегда. Женя покорно опустилась на стул, ожидая, когда Клавдия Владимировна заговорит. Здесь командовала она и только она, даже отец, которого боялись все сотрудники, – и тот беспрекословно подчинялся тёще. Было в ней то, что заставляло покорно склонить голову, даже если ты не знал правил игры. А Женя знала, ее учили этому с детства. Правда, один раз она всё-таки оступилась, и Клавдия Владимировна была этим очень недовольна. – Твой Григорий отказался взять деньги и забыть о тебе, – наконец заговорила та, которую нельзя было именовать "бабушкой". – Мы забрали его в лабораторию. Он чистой воды холерик, и на нем будет небезынтересно испытать наш аппарат. Клавдия Владимировна замолчала и подняла на Женю глаза, которые смотрели холодно и в то же время пытливо. Железная леди ждала реакции внучки. Реакции на то, что парень, с которым она встречалась, теперь подопытный. Собственно, связь с ним и стала причиной недавнего гнева Клавдии Владимировны. Он не был ровней Жене ни по крови, ни по уровню образования. Какой-то простой курьер. Круг общения девушки был определен заранее, с самого ее рождения, и она знала, что родители и бабушка сами назначат ей мужа, что она лишена всякого выбора – здесь и во многих других вещах. Это было, безусловно, правильно – нельзя смешивать кровь с недостойными, плодить "полукровок". Но где-то в глубине души уже пару лет как зрел бунт против строгих семейных правил, что и вылилось в роман с Гришей Куриленко, с которым Женя познакомилась чисто случайно. Он был забавным – легким, общительным, бесшабашным и веселым. Чересчур, однако, вспыльчивым, но это сильно отличало его от тех парней, с которыми Жене приходилось общаться, которые были "ее крови". И девушка кинулась в эту авантюру как в омут, на несколько недель позабыв обо всем. Даже в чем-то была счастливой... Недолго. Клавдия Владимировна, разумеется, обо всем узнала и сделала Жене суровый выговор, приказав порвать с Гришей. Он, конечно же, не понял и не сдался, продолжал искать встречи с ней... и тогда за дело взялся отец. Выходит, предлагал деньги, а когда Гриша отказался (так похоже на него) и стал настаивать на своем... то потерял и свободу, и, в перспективе, жизнь. Ведь в ходе экспериментов людям иногда свойственно умирать. Жалко ли Жене было его? Она соврала бы, если бы сказала, что нет. Но больше она, наверное, жалела о том, что время, проведенное с ним, оказалось таким коротким. Жалела о потерянной свободе. А Гриша? Ну, правду сказать, думать о нем как о спутнике жизни было попросту смешно, и не только из-за правил их семьи. Он был именно что "забавным", но не более. Однажды – Женя это прекрасно понимала – ей наскучило бы его общество. Поэтому жалко, что все всё решили так быстро за нее – но не более. А переходить дорогу Клавдии Владимировне и отцу нельзя – и Гриша сам виноват. Пусть теперь расплачивается. – А какой именно аппарат? – спросила Женя. – Новая разработка? – Акустическое волновое воздействие, наследие покойного Отто, – сказала Клавдия Владимировна и снова устремила взгляд на ноутбук. – Его разработки опережали свое время, но из-за его убийства Шевцовым мы оказались отброшены назад. Вот к чему приводит беспечность, Евгения. Отто слишком был уверен в своей безопасности и поплатился за это. Ей не нужно было говорить "это урок тебе", всё и так было ясно из ее слов. Поняла Женя также, что Клавдия Владимировна удовлетворена ее реакцией. Спрашивать о деталях опытов было лишним – если бы бабушка хотела, то сказала бы больше, а значит, на данный момент это всё, о чем следовало знать. – Как продвигаются дела в "Логосе"? – перевела Клавдия Владимировна разговор, даже не поднимая на внучку глаза. – Есть успехи с Андреем Авдеевым? – Пока плохие, – честно призналась Женя. – Мы с ним дружим, но он слишком привязан к своей однокласснице, с которой познакомился на год раньше, чем я пришла. Но учитывая то, как легко Андрей забыл Анну Ольшанскую, едва вызнал, что она действует заодно с нами, я думаю, что он слишком переменчив. К тому же эти "сыщики" постоянно подозревают друг друга в предательстве, и это накладывает свой отпечаток. – Подростковый возраст, все вы сейчас склонны к скоропалительным решениям, – прокомментировала Клавдия Владимировна. – А у Андрея еще может быть нестабильная психика в связи с его происхождением. Пользуйся этим, Евгения. Слабости наших противников – это наши будущие победы. А этих слабостей предостаточно. Надавить на жалость, на эмоции, заставив выключить голову. Выказать благородство и участие, чтобы никто не заподозрил тебя в двойной игре. Люди легковерны и охотнее принимают то, что им преподносится в готовом виде другими, чем то, до чего нужно дойти самим. Последовало молчание, нарушаемое лишь щелканьем мышки, на кнопки которой Клавдия Владимировна нажимала пальцами с безукоризненным маникюром. По ее внешнему виду и не скажешь, что ей более девяноста лет. – Я поняла, – Женя наконец осознала, что от нее ждут ответа. – Тогда действуй. Заручись симпатией мальчишки. Контролируй его действия. И будь моими глазами и ушами в школе, – снова оторвавшись от ноутбука, Клавдия Владимировна посмотрела на окно. – Колчин ведет свою игру, но хочет действовать слишком радикальными методами, для которых еще не настало время. И подозреваю, они окончатся для него личной катастрофой. Мы должны быть готовы к тому, чтобы привести тогда в действие наш запасной план. Также мы должны продолжать наши исследования, и нам крайне необходим для этого материал. Какой именно план – Женя не знала даже близко. Ее в это не посвящали, она еще не доросла. Но осознание того, что она играет важную роль во всем этом, преисполняло ее уверенности в том, что она достигнет успеха. И Колчин – теперь уже, очевидно, покойный – невольно помог ей, похитив Надю, которую Женя героически помогла Андрею спасти. И тем самым закинула петлю, которая прочно свяжет их вместе. – Молодые люди, я не могу пустить вас туда! – Андрею, который кинулся в подземелье, готовый хоть голыми руками разгребать завалы, в библиотеке преградил дорогу дворник. – Извините, распоряжение лично Виктора Николаевича. – Да хоть Папы Римского! – воскликнул Андрей. – Вы не понимаете? Там моя семья! Мать, отец, сестра! Они могут в любую минуту умереть! Пока Виктор Николаевич там совещается со всеми! – парень злобно выбросил руку в сторону двери, имея в виду, очевидно, учительскую. – Солдаты должны через пару часов инструменты доставить, тогда и примемся за работу, – дворник стоял на своем. – Пару часов? А у нас есть эта пара часов? – Вы не понимаете, что ли? – досадовал дворник, приводя, к слову, крайне разумные аргументы. – Если опоры не поставить, там всё рухнет! Тебя самого, парень, засыпать может! – Андрей! – Женя по возможности мягко, но вместе с тем крепко ухватила его под локоть. – Он прав! Ты никому не поможешь, лишь вызовешь новый обвал! Нужно подождать!.. – Да не могу я больше ждать! – Андрей грубо скинул ее руку и, схватив первый попавшийся стул, со злостью отшвырнул прочь. Такой в самом деле может сморозить глупость. Нельзя его пускать в подземелье, еще погибнет. Хотя Надежду Авдееву тоже жаль – такой редкий, ценный экземпляр. Но лучше потерять один, чем оба. – Андрей! – Женя упорно повторила попытку утихомирить Андрея, положив руки ему сзади на плечи и, наклонившись, чтобы быть как можно ближе к его лицу, произнесла, изображая истинное волнение и участие: – Андрей, мы их найдем! Мы обязательно их найдем, всех живыми! Но сейчас нужно сохранять самообладание... – Блонди права, Андрюх, – рядом появился Максим Морозов. – Нужно ждать инструментов и опор, иначе рухнет всё на фиг. Женя с трудом скрыла гримасу раздражения. Морозов-младший. Субъект, который Савельева просто терпеть не могла. Грубый, неотесанный – таких когда-то называли мужик-лапотник, деревенщина. Ни образования, ни воспитания – совершенно пустой биоматериал, от которого не было проку. Но известно, что чем меньше из себя представляет человек, тем больше он из себя изображает. Тем не менее, в данный момент его участие как нельзя кстати. Внезапно из камина послышался хрип и едва слышные звуки шагов. На мгновенье все замерли, даже Женя – неужто после того, как там всё взрывалось и сыпалось, оттуда может кто-то выбраться сам, без посторонней помощи? Но в следующую же секунду все кинулись вперед, чтобы увидеть появившегося из подземелья Митю Воронцова – ноги его не держали и он рухнул прямо на пол, выронив из рук какой-то баллончик. Его лицо было белее простыни, одежда вся засыпана пылью, правая ладонь разодрана до крови, а сам мальчик судорожно вбирал в себя воздух, точно у него был какой-то приступ. – Боже мой! – воскликнул Семен Андреевич, подхватывая его на руки и бледнея сам. – Митя! Ты как туда... Что? Тебе плохо? – Он-то что там делал? – недоумевал Андрей. Подскочив к мальчику, он принялся за крайне "своевременные" расспросы: – Митя, ты видел Надю? – Нормально пацан прогулялся, – вставил свой комментарий Макс. – Андрюх, он же задыхается! Его к Тамаре надо срочно. – Нету ее, она уволилась, – пробормотал ошарашенный Семен Андреевич. – Что ж теперь делать-то? – Там... Вадим Юрьевич... засыпан... – прохрипел Митя, выдыхая из себя последний воздух. – В левом коридоре... он живой... Пока дворник охал, мальчуган задыхался, а эти двое обменивались комментариями, Женя подобрала баллончик. Ингалятор – всё теперь понятно. Не смертельно, и весьма, весьма, удачно. – Посадите его на стул. Держите прямо. Вот так! – она вставила мундштук между губами Мити, который вот-вот мог потерять сознание, и нажала на флакон. – Так, дыши, Митя, дыши! Андрей, держи его прямо! Дыши, вот так, малыш, вот так... – она мягко массировала ему спину, помогая расслабиться. – Андрей, его потом нужно унести отсюда! Здесь еще слишком много пыли, он ей надышался, а у него явно астма. Это и вызвало приступ. – Мне только интересно, откуда в подземелье Уваров-то взялся? – недоумевал Макс. – Это фрукт тоже с Вульфом заодно был, что ли? Да тут не школа, а фашистская забегаловка просто. – Может, он знает что-то о моих родителях и Наде? – Андрей старательно поддерживал Митю, выполняя все указания Жени, но при этом не переставал думать о своем. – Надо его вытащить... – Интересно, а папашу тоже там завалило? – Макс вздохнул. – Хотя вряд ли, этому всё нипочем. – Митюшка, ты как? Лучше? – Семен Андреевич вглядывался во всё еще бледного мальчугана, который, тем не менее, уже мог дышать, хотя и с трудом, рывками вбирая в себя воздух. – Андрей, Максим, перетащите его в медкабинет! – попросила Женя. – Здесь ему лучше не будет, много пыли. И руку нужно обработать... – она посмотрела на ладонь мальчика и ахнула: – Ничего себе, да тут кожа содрана! – А Уваров? – Андрей, тем не менее, не медля ни секунды, подхватил мальчишку на руки. – Я скажу Виктору Николаевичу, как только он придет... – пообещал дворник. – Уже не надо, – послышался от двери голос. На пороге библиотеки стояли Воронцов, который замер, с тревогой смотря на сына, Виктор, непривычно хмурый и, казалось, закрытый на все замки, взволнованная Крылова и Завлатов – информатик, с крайним любопытством оглядывающий камин. Отлично, Андрей теперь не наломает дров. Да и Уварова, если он еще жив, они вытащат. У Полякова и Воронцова просто не хватит духу добить его камнем, чтобы потом свалить всё на обвал. Они назовут свою слабость милосердием, но как бы они это не называли, это останется слабостью. А любая слабость однажды будет наказана. Так и должно быть. Если Уваров спасется, ей, Жене, будет легче в своей миссии, так как всё внимание он перетянет на себя. Ну а если нет – с чего ей жалеть еще один подопытный экземпляр? *** – Живой, гад... Кирилл Воронцов с нескрываемым отвращением пощупал на шее бессознательного Вадима пульс. Возможно, в глубине души надеясь, что Уваров успел умереть за то время, которое они шли сюда, или что Митя ошибся в том, что он был жив. Планы пришлось срочно поменять: Елена пошла успокаивать учеников, а Виктор вместе с Кириллом и Ипполитом отправились обследовать подземелье. Андрей рвался пойти с ними, но Виктор нашел способ воздействовать на него. – Виктор Николаевич, Митю может отнести и Макс... – У меня к тебе важное поручение, – прошептал Поляков, оттянув племянника за рукав подальше от собравшихся в библиотеке: хлопотавшего около своего сына Воронцова и уверяющей, что всё с ним будет хорошо, Жени Савельевой, от Ипполита Петровича, которого еще предстояло проверить, от Максима Морозова, который казался всегда больше ведомым эмоциями, чем здравым смыслом. – Андрей, тебе нужно проверить медкабинет на предмет антидота. Это важно теперь не только для вас, но и для всей школы... Андрей сжал зубы, но вынужден был признать важность поставленной перед ним задачи. Двух зайцев разом: парень не полезет снова в подземелье, где было небезопасно, и убедится, что какая-нибудь крыса "Ингрид" не стащила антидот. Возможно, в школе больше никто не работал на них, но жизнь показала Полякову, что чрезмерная наивность вкупе с идеализмом опаснее безграмотности, с которой он боролся всю свою жизнь. И вот теперь перед Виктором лежал без сознания собственный ученик, вставший на сторону фашистов. Фашистов, убивающих детей, ставящих над ними бесчеловечные опыты, разрабатывающими биологическое оружие для "корректировки" населения Земли. Вадим был ранен, но жив, его можно было спасти. Почему так? Тот, кто заслужил смерти, сейчас жив, а сестра и племянница Виктора, возможно, погибли при взрыве. Добро не всегда воздается добром, а зло не всегда наказывается. Всё, чему Поляков учил детей всю свою сознательную жизнь, оказалось миражом, в который он, как и многие люди, продвигающие всеобщее просвещение, так искренне верили. Или хотели верить... Жизнь ведь показала ему еще в детстве, как торжествует зло, как отчаянные потуги мальчишек лопнули мыльным пузырем, как по его друзьям и их сестрам прокатились жернова, которые крутили те, кто оказался хитрее, умнее, изворотливее – и поэтому сильнее. И эти преступники до сих пор оставались безнаказанными. Более того, снова они стали убийцами. На этот раз не пятерых отчаянных мальчишек, не знавших, куда полезли, с кем столкнулись. Убийцами молодых людей – одаренных, умных, талантливых. Юношей и девушек, которых сами же взращивали годами, перетягивали на свою сторону убеждением, обещанием, искушением. Кто-то не поддался – и был теперь мертв. Как Станислав Марков, Семен Гаврилов, Инна Лыкова... Антон Уваров. А кто-то с удовольствием примерил на себя одежды вершителя людских судеб, чистильщиков Земли от тех, кого Колчин называл "быдлом". Вадим – он ведь был одним из лучших учеников Виктора. Великолепная память – он, играючи, цитировал отрывки из Пушкина, Лермонтова, Гоголя. Писал отличные сочинения. А его познания в точных науках были еще более глубокими. Образованный юноша, надежда своего учителя. И в результате – фашист, для которого человеческая жизнь ничего не значила. Только Вадим не понимал, что в чем-то он сам давно мертв. Его убили Колчин и Войтевич, убили в нем человеческое, того мальчишку, которого Виктор до сих пор помнил. Мальчишку, бегающего за Полиной Мальцевой и не побоявшегося на весь класс прочитать собственноручно написанное стихотворение с признанием в любви к ней. Мальчишку, однажды стащившего для вечеринки с друзьями вино из кладовой и потом неделю исправно метущего двор. Мальчишку, который на спор однажды прошелся во время дождя по узкому карнизу вдоль всего ученического крыла, едва не вызвав сердечный приступ сразу у десятка учителей. Но тот мальчишка мертв. Он умер, когда впервые одобрил опыт над человеком. Он умер, когда убил своих одноклассников. Умер, когда отдал собственного учителя в руки сообщников. Умер, когда позволил отнести на опыты маленького Игорька. Вадим умирал десятки раз, пока в нем не осталось уже ничего человеческого. И сейчас перед ними – лишь оболочка. Будет ли жестоким оборвать ее существование? Прежний Виктор ужаснулся бы подобным мыслям. Виктор, прошедший нацистский плен и крах всех своих идеалов, размышлял об участи Вадима, чувствуя лишь одно – горечь утраты. Утраты того, кто мог бы быть другим, но уже никогда не станет. "Но чем я лучше их, если считаю себя вправе решать, кому жить, а кому – нет?" – Мы не вытащим его? – заволновался Ипполит Петрович, растерянный молчанием обоих спутников. – Это редкостная сволочь, – сквозь зубы процедил Кирилл. – Он убил собственного брата. Он на моих глазах тяжело ранил учительницу биологии. Даже не знаю, выживет ли она. Он пособник фашистов. Думаю, он справедливо лежит теперь под камнями. "Существует ли эта справедливость? – подумалось Виктору. – Или камни просто падают на того, кто оказался не в том месте и не в то время? И им всё безразлично?" – Но если он преступник, его нужно судить, – заявил информатик. – По закону. А сейчас наш долг спасти его и оказать помощь. При свете фонариков трудно было прочитать выражение лиц, но почему-то Виктор был уверен, что Кирилл злобно посмотрел на Ипполита Петровича. – Он бы бросил вас умирать. А может, даже камушком по голове ударил, если бы вы еще дышали. – Но мы же не такие! Мы не фашисты! – информатик, наклонившись, решительно взялся за камень, лежавший на груди Вадима. – Поможете или так и будете стоять? "Вот оно, – кивнул себе Виктор. – Мы не такие, мы не фашисты. Но почему-то постоянно в проигрыше". Он услышал, как Кирилл – интеллигентный мужчина – грязно выругался, а затем, положив фонарь на пол, взялся за камень с другой стороны. – Надеюсь, мы сейчас не на могилу себе его кладем, – проговорил он. – На раз-два-три. Они приподняли камень и аккуратно отложили в сторону. Вадим глухо застонал, но не пришел в себя. Кирилл и Ипполит разобрали остальные камни мелкого размера, которыми были засыпаны его ноги. Посветив на своего бывшего ученика, Виктор увидел, что внешних повреждений вроде бы нет, разве что царапины и ссадины. Но вот упавший на грудь камень мог сломать ребра, а у них в школе теперь даже медика нет. А что если ребра были сломаны настолько, что осколки повредили легкое? "Парадоксально, что ты уже думаешь о том, как оказать Вадиму помощь, хотя полминуты назад был готов оставить его под камнями". Наверное, он совершает ошибку, и большую. Кто знает, сколько за нее придется заплатить в будущем. Но собственная совесть – и совесть внешняя, Ипполит Петрович, – тысячу раз правы. Он просто не может так поступить. Даже с врагом. – Нам нужно вернуться за носилками, – выдавил из себя Виктор, закашлявшись от пыли. – Если сломаны ребра – переносить его так нельзя. Смысл спасать, если покалечим? В сарае были доски. Я схожу за ними, а вы пока еще осмотритесь здесь. Второй от развилки коридор ведет к лифту. Надо глянуть, какого рода завал образовался там. Будьте осторожны. И, не дожидаясь ответа, быстрыми шагами направился к каминному выходу. *** – Рома, держи ее, я пока мыло возьму... Да повесь ты этот шланг! Ай!.. Павленко, ты совсем? Ты зачем МЕНЯ поливаешь? Даш, ну разве он не идиот? – Скорее мыло бери... – сквозь зубы прошипел Ромка, морщась от стекающих по лицу капель. До того, как случайно направить душ в сторону Светки Тимофеевой, он умудрился полить еще и себя. И стоял теперь, мокрый, вздрагивающий от внутреннего озноба, осторожно придерживая за плечи Дашу Старкову, хотя мечтал оказаться где угодно – даже в проклятом подземелье! – но только не здесь. Вот чего Виктору взбрело в голову устроить всем массовый "мойдодыр"? Принять душ, сменить одежду... От вируса это может спасти, что ли? Горе-сыщикам уже всё равно, как и ему, Ромке, – горе-предателю. Они уже заражены. Заражена та же Даша, которая не могла сама помыть себя и попросила помочь почему-то Светку, тем самым сильно обидев Вику. Как-никак, близкие подруги, знают друг друга с самого детства. Но без мужской помощи Светка бы не дотащила Дашу до душевой, поэтому решила использовать его, Рому, в качестве рабсилы. Черт, на его месте должен был оказаться Андрей! Обязан был оказаться, но он убежал разузнавать про разбор завалов, оставив свою, между прочим, девушку справляться саму. Макс – ну, этот откачивал Лизу, всё еще бледновато-синюю из-за "гипотермии", как выразилась Вика. Она что-то рассказывала про то, как призрачная Ингрид едва не заморозила Лизу в ванне, и Ромка, признаться, сам бы предпочел превратиться в ледышку и отключиться – лишь бы не чувствовать вообще ничего... ...Но вместо этого помогал принимать душ Даше, рядом с которой даже просто находиться ему было невыносимо. Не то что поддерживать, переносить, аккуратно взяв на вздрагивающие руки, помогать снимать ботинки с ног, которых девушка больше не чувствовала. Из-за него. Всё из-за него!.. Даша чудом осталась жива – спасибо снегу под окном, на который она упала из окна второго этажа. Но теперь у нее поврежден позвоночник, и она может до конца жизни остаться калекой. И Ромка ухаживает теперь за ней, полубеспомощной, лепечет что-то несуразное – типа слова поддержки, краснеет и отворачивается, потому что на ней сейчас только нижнее белье. Господи, как же тошно, как же он противен себе самому! Хочется взять – и долбануться что есть силы о стенку с кафельной плиткой... – Рома, полей немного... Рома?.. Павленко, да не спи ты! Светка напугана, но забота о Даше помогает ей отвлечься, сбросить напряжение. Правильно, ведь это не она выкинула подругу из окна, не она отволочила ее в лодочный сарай, оставив замерзать, не она врала в глаза друзьям, чтобы лишить их любой зацепки и не позволить отчаявшейся, покалеченной, закоченевшей девушке вовремя попасть к доктору – и тем самым спастись. – Даш, не сильно горячо? – участливо осведомилась Светка. Старкова молча покачала головой. Она с самого появления в школе едва ли проронила более десяти слов. Только изучала их компанию, переводя взгляд с одного на другого, даже к объятиям Андрея отнеслась так, будто к ней стал клеиться незнакомый парень. Даша сильно изменилась, будто покалечена была не только ее спина, но и душа. Будто под окнами комнаты Морозова умерла, разбилась вдребезги та непоседливая, целеустремленная девчонка-детектив, которая всегда воодушевляла их всех ввязаться в самые опасные авантюры. Осталась жить одна оболочка, и о прежней Даше изредка напоминали лишь глаза, пытливо всматривающиеся в каждого из них. Как вот сейчас в него, Ромку. На Светку Даша смотрела совершенно иначе. Неужто знала? Подозревала? Подлавливала? – Дашунь, всё хорошо будет, – непонятно кого Светка успокаивала больше, себя или подругу, пока старательно наносила ей шампунь на смоченные волосы и слегка массировала голову. Затем сердито взглянула на Ромку, который всё, естественно, делал не так: – Павленко, ты-то скажи что-нибудь! – А что я? – он старался отвечать сдержанно, хотя очень хотелось рявкнуть. Но Ромка боялся – вдруг Даша не так это истолкует? Боже мой, ну неужели этот душ никогда не закончится?! Эти девчонки красоту будут наводить битый час. А для Ромки каждая секунда, проведенная здесь, была пыткой. – Как чушь всякую нести и паясничать, так вы слова находите, а как поддержать! – сердито зыркнула на него Светка и, наконец закончив массаж головы, забрала у Ромки душ и сама стала смывать с волос подруги шампунь. – Дашенька, потерпи, еще немного совсем... Рома сделал над собой усилие, чтобы не скривиться, будто пытался целиком сжевать лимон. Разве непонятно, что Даше противно это излишнее участие, все эти жалостливые слова. Ведь они ровным счетом ничем не помогут, только подчеркнут то, что отныне она – калека. А он – трус и предатель. Как хорошо, что по лицу всё еще текут с мокрых волос капли горячего душа. Под ними не увидеть редкие, но такие жгучие слезы от осознания своей полной беспомощности - и непростительной подлости. Ромке душно от того, что у него хватает наглости помогать той, которую едва не убил, но в то же время... в тоже время ему до жути страшно – а вдруг Даша давно поняла, кто сотворил это с ней, и просто готовит ему западню? Она ведь это умеет. Вирус и предательство даже в чем-то схожи между собой – стоит заразиться, и от них так просто уже не избавишься. Они всегда с тобой и постепенно отравляют: методично, равнодушно и безжалостно. Только от вируса всё же можно в итоге вылечиться, а вот предательство напоминало Ромке какое-то болото, в котором с каждым днем тонешь всё больше и больше. Только ты не умираешь: ты дышишь этим смрадом, глотаешь вонючую тину, изнемогая от дурноты и омерзения по отношению к самому себе. И погружаешься так глубоко, что давно не видно поверхности – и потому к ней не выплыть. Теперь уже никогда. Но ты, тем не менее, живешь, потому что настолько жалок, что держишься за свое существование из последних сил. Ненавидишь себя – но борешься за свою провонявшую предательством, осклизлую и синюшную, как тело утопленника, но всё еще имеющую для тебя ценность жизнь. И хочется смыть всё это с себя – но душ и мыло здесь бесполезны. И хочется завыть – но вместо этого рассеянно, как идиот, улыбаешься. Ждешь, пока окончится эта пытка, зная, что скоро начнется другая. *** 28-е ноября 2010 года К уроку по внеклассной литературе Ромка с Артемом приготовились что надо: в тетрадках у обоих лежали листки в клеточку, расчерченные под морской бой. Каждый приготовил свой флот к грандиозной битве, даже двум: ведь необходимо было занять целых сорок пять минут. Пока Даша, не успевшая дочитать повесть Василя Быкова, заданную на внекласску, спешно выспрашивала конец у Вики, Ромка дорисовывал свой эсминец, на которые возлагал главные надежды: Тёмыч не должен его обнаружить, пусть отвлекается на линкор. Прозвенел звонок, в класс вошел Поляков и, поздоровавшись, начал урок с презентации, рассказывая о творчестве автора. Ромка с другом старательно, как прилежные ученики, переписали с доски тему и эпиграф, а затем с головой ушли в бой. – Д-5, – шепнул Калинин, делая очередной ход. – Мимо, – ухмыльнулся Ромка. Друг мазал уже в третий раз. – Ж-3. – Убит, – понуро вздохнул Темка. – RIP, крейсер "Аврора". – И-9, – Ромка ковал железо, пока горячо, чувствуя, что удача на его стороне. Поперло, что называется. – Ранен, – послышалось недовольное бурчание. Сейчас главное не спешить, понять, как именно Калинин расположил свой корабль и какой именно. Ромке сегодня явно везло: шутка ли, второе потопленное судно противника меньше чем за десять минут... – Павленко!.. – послышался над ним голос Виктора. ...Или всё-таки не везло. Судорожно закрыв листок локтем, Ромка поднял глаза на учителя. Кажется, к нему обращаются не в первый уже раз, сильно же он увлекся. – А? – Извиняюсь, что отвлекаю вас с Калининым от морских баталий, – ехидно усмехнулся Поляков, – но я хотел бы поинтересоваться, какую из повестей Василя Быкова прочитал ты? "А их было несколько?" – растерянно пытался напрячь свою память Ромка и, потерпев неудачу, вгляделся в тетрадь, где на полях было записано домашнее задание к этому уроку. "Обелиск" или "Сотников". Точно, две повести, они еще с Темкой распределили их между собой... и никто, разумеется, не прочитал ни одну. – "Сотников", – спасаться, тем не менее, было нужно, а именно эту повесть Даша выспрашивала у Вики. Ромка даже краем уха что-то успел услышать. – Про партизан. Провести Полякова, впрочем, было непросто. – Кому из двух героев ты симпатизировал поначалу? – допытывался он. Здесь вывернуться уже было сложнее. Ромка лихорадочно стал вспоминать имена персонажей. Один вроде был тот самый Сотников, именем которого названа повесть, а вот второй... второй, кажется, всех предал, если Ромка опять чего-то не напутал. – Сотникову, – рискнул он, чувствуя, что начал новую партию морского боя – на этот раз с Поляковым – и лучше бы ему не быть "убитым". Лишняя двойка совсем ни к чему. Ну странно, если бы он симпатизировал второму, который предатель? – Интересный выбор, – улыбнулся Поляков, отходя назад к доске. – Чем же он тебе приглянулся? Ох, топит он его, топит... "Ранен", иначе и не скажешь. Чем может нравиться партизан, который не предатель? – Ну, он смелый, – начал перечислять штампы положительного героя Ромка. – Заботится о других, предан своему делу... Хоть один-то его выстрел попал в цель? – В преданности ему не откажешь, – согласился Виктор. – А вот заботится... кто его, раненого, вытащил, рискуя собственной жизнью? Рыбак... "Какой еще рыбак?" – подумал Рома, чувствуя, что окончательно поплыл. – А что касается смелости, – продолжил Виктор, – то будь Сотников благоразумным, не пошел бы, будучи больным, за провизией в деревню, где могли быть немцы, и не подводил бы постоянно напарника из-за своей слабости и медлительности. Из-за него полицаи в конце концов столько человек схватили и казнили. Такой себе пример для подражания и весьма сомнительная смелость. "Еще раз ранен", – с грустью подумал Ромка. Что ж этот партизан Сотников такой неправильный оказался и подставил вдобавок к тем людям из повести еще и его? – Ну, – промямлил он, – это всё плохо, но он оказался не предателем. – Выстоял до конца, погиб, но не изменил, – согласился Поляков. – А вот вправе ли мы осуждать второго, Рыбака? "Ах вот что за рыбак! – понял Ромка. – Это фамилия. Ну, или прозвище". – Это вопрос ко всем, – обвел Виктор взглядом класс, и Ромка тихо порадовался про себя, что его, кажется, оставили в покое. Мнения, между тем, разделились. – Он хотел вырваться и потом помочь своим, – сказала Вика. – Он только решил прикинуться, что теперь служит фашистам. – Но при этом неплохо так сдал этих "своих", – возразила Даша, изображая стопроцентное знание текста. – Предатель – всегда гнида, – отрезал Макс, скучающе постукивая по столу карандашом. – Какие бы там оправдания у него ни были. Наверняка же тоже не читал, но говорить уверенно Морозов умел. Вика же повернулась к нему и укоризненно сказала: – А как бы ты поступил на его месте? Ты старался изо всех сил добыть провизию для товарищей в лесу, не бросил раненого напарника, из-за него тебя схватили и должны повесить. Что, смириться и погибнуть? – Вот, Вика, хороший, крайне важный вопрос, – подхватил Поляков. – Что бы каждый из вас сделал на месте Рыбака? Казнь или сотрудничество с фашистами с призрачной возможностью потом убежать в лес? В классе наступила тишина, никто не торопился отвечать на такой коварный вопрос. Тёмка толкнул друга в бок – самое время вернуться к бою, внимание Полякова отвлечено. – И-10, – шепнул Ромка и ухмыльнулся, увидев, как перекосилось лицо соседа по парте. – Убит. Да как ты их... – закончить он не успел. – Калинин, как бы ты поступил, окажись в такой же или очень похожей ситуации? – Поляков снова стоял у их парты. Вот Виктор Николаевич всегда такой дотошный. Другой бы уже вкатил им пару и на этом успокоился. Но Поляков еще и помучает, выпытает ответы на свои вопросы. Всегда со своей извечной идеей, что без разбора отраженных в книгах человеческих проблем жить попросту нельзя. Можно, и еще как. За целых пятнадцать лет Ромке не пригодилась ни одна прочитанная им книга, и он собирался и впредь жить так же беззаботно, не загружая себя этими премудростями. – Ну... – Тёмка не нашелся, что ответить. – Виктор Николаевич, ну вот зачем вы нам задаете такие вопросы? – решился он пойти ва-банк. – Война эта когда была? Больше полувека назад. Теперь нет фашистов, нет партизан, никто никого не пытает и не склоняет на свою сторону. Так зачем... – Калинин, а как же конфликты в горячих точках? – спросила Светка Тимофеева. – После Великой Отечественной были Афган и Чечня, – конечно же, влезла Вика Кузнецова, их местный эрудит. – Сколько идут войны, столько и придется делать выбор. Не говоря уже о мировом терроризме. – Тем, кто воюет! – возразил Темка. – Контрактникам, которых посылают туда или которые сами идут. А я вот лично не собираюсь быть ни военным, ни разведчиком, ни работником спецслужб, поэтому эти вопросы предательства, своих и чужих... – Виктория и Светлана правы, – голос Полякова как-то сел, зазвучал непривычно глухо, так что Ромка даже задержал взгляд на его лице. Казалось, их въедливый учитель смотрит на них, но видит что-то совсем иное. – Выбор придется делать, и не только в войнах. И предать можно не только Родину и сослуживцев, но и друзей, семью, дело своей жизни. Это кажется, что события повестей Василя Быкова далеки от нас. Внешне – да, но не внутренне. Виктор наконец моргнул, отведя взгляд, и легкое наваждение пропало. Ромка чуть не фыркнул про себя: ну, Поляков тот еще артист. Почти ведь загипнотизировал. А на деле – опять слова, слова, слова. Вода, которую нужно щедро налить в сочинение, чтобы получить положительную оценку. Всё это Ромка научился копировать из работ Кузнецовой, особо не вдумываясь. Главное, чтобы звучало солидно. – Никто, по всей видимости, так и не решится ответить мне, что бы вы сделали на месте Рыбака? – вновь спросил Поляков. – Ладно, вопрос действительно тяжелый. Тогда кто мне пояснит фразу, которую говорит напарнику Сотников... – он раскрыл книгу и зачитал: – Чудак! С кем ты вздумал тягаться? – А вот увидишь, – возразил Рыбак. – Это же машина! Или ты будешь служить ей, или она сотрет тебя в порошок! - задыхаясь, просипел Сотников. – Я им послужу! – Только начни! Закрыв книгу, Виктор, к досаде Ромки, опять обратился к нему. Видимо, решил, что раз уж топить, то следует доводить дело до конца. Да уж, поиграли в морской бой, называется. – Что подразумевал Сотников, говоря про машину, которая сотрет напарника в порошок, стоит ему только начать служить ей? – Немецкая машина, – повторил где-то услышанные слова Ромка, – бессмысленная и беспощадная. – Это про русский бунт, Рома, – шепнула, повернувшись к их парте, Вика. Все засмеялись, серьезными остались лишь учитель и его жертва. – Виктория права, но и в твоих словах есть доля истины, – кивнул Поляков. – Немецкая, хотя лучше сказать, машина фашизма действительно беспощадная. Но она как раз очень осмысленная. И если кого-то однажды заставит служить себе – то не отпустит уже. Не всегда убьет физически, но морально – раздавит. Ромка пожал плечами. Подумаешь – морально. Поляков покачал головой и обратился к Светке Тимофеевой. – Когда Рыбак соглашается служить полицаям, что ему приказывают сделать в доказательство преданности? – Выбить чурбан из-под ног Сотникова, его напарника. На виселице... – То есть стать палачом боевого товарища, – Поляков снова посмотрел на Рому. – После этого, как думаешь, Рыбак будет жить? Это как если бы тебя в знак преданности приказали столкнуть с моста Максима... Артема... Дашу или Вику?.. Ромка досадливо поморщился. Вот умеет Поляков загонять в угол своими вопросами. Неудобными, неприятными, ненужными, вызывающими одно раздражение! – Я бы НИКОГДА так не сделал, – с нажимом произнес Ромка. – Вы это хотите от меня услышать? – Именно это, – подтвердил Поляков, а затем снова обвел взглядом класс и вздохнул, увидев, что Димка Марченко играет на телефоне, совсем его не слушая. Не то чтобы Ромка желал проблем последнему, но пусть теперь Виктор подостает его, а то привязался же сегодня к ним с Тёмкой! Урок близился к концу, а они первый бой до конца не довели. – Именно это, – подойдя к Марченко, Поляков ловким движением забрал у него телефон и положил в карман брюк, – а также хотел бы пожелать, чтобы вам никогда не пришлось столкнуться с таким ужасным выбором. Потому что стоит перейти черту, как это сделал Рыбак, – и всё. Почему в конце повести он хочет повеситься? Потому что понимает, что, казнив товарища и увидев в глазах сельчан ненависть к себе, уже умер. Но удается ли ему это сделать? Поляков вопросительно приподнял бровь. – Нет, – снова заговорила Вика. – Потому что полицаи отобрали у него ремень. И Рыбак постоянно у них на глазах, ему даже не дают уединиться. – Правильно, потому что эта машина намерена использовать его до конца, не давая убежать даже в смерть. Вот почему Сотников и говорил "только начни". Это "начни" – путь в один конец. Нельзя стать "чуть-чуть" предателем... – Это как нельзя быть чуть-чуть беременной, – вставил Макс Морозов, и класс снова захохотал, прервав трагичную речь Полякова. Кажется, последний несколько расстроился, но Ромка почувствовал удовлетворение. Так ему и надо, а то прикопался же сегодня! – А с тебя, Морозов, по "Сотникову" сочинение, – улыбнулся Поляков Максу. – Как раз по теме "Предателем можно стать, но нельзя перестать". – Я же всё равно не напишу, ставьте сразу двойку, – ухмыльнулся в ответ Морозов. – Двойки ты не увидишь, как и каникул тоже, – в тон ему ответил Поляков. – Ладно, у нас всего пятнадцать минут, давайте обсудим теперь "Обелиск"... К превеликому счастью Ромки, больше к их парте Виктор не подходил, избрав себе новые жертвы. И они с Тёмкой доиграли наконец в морской бой. И Ромка даже выиграл. А за урок, что интересно, получил тройку, хотя сам не понял за что. За фразы "Не стану предателем" и "Ни за что на свете не сброшу друзей с моста"? Вот бы всегда так легко оценки получать по литературе! А сочинение Макс потом скатал у Вики, вставив лишь пару своих мыслей. Как всегда, очень категоричных. *** Ромке казалось, что дождь уже закончился, но он опять зарядил в полную силу. Несмотря на то, что часы показывали лишь без четверти шесть, комната мальчиков была погружена в полумрак. Тем лучше, в нем можно было укрыться, съежиться, пропасть. И как хорошо, что Макс с Андреем где-то ходили – вероятно, отправились на большое собрание, которое устроила Елена в библиотеке. У Ромки же не было сейчас никакого желания выслушивать лекцию о том, что он и так знал. Он вытащил из шкафа полотенце и сменную футболку, но в итоге только вытер лицо, без сил опустившись на свою кровать. Он сидел, уронив голову на колени и сжав руками. Тук-тук – стучали капли по стеклу. Тук-тук – отдавалось в ушах. Тук-тук-тук – бухало о грудную клетку сердце, будто Ромка только что пробежал стометровку. Как всё-таки до противного прав оказался Поляков, говоря о том, что выбор приходится делать не только в войнах и что для этого необязательно быть солдатом или разведчиком. Оказалось, достаточно быть просто школьником, сунувшим свой нос, куда не просят. Более того: достаточно просто быть тем, кому есть, что терять. Достаточно быть тем, кто трясется за свою жизнь. И как сейчас Ромка понимал этого выдуманного персонажа по фамилии Рыбак. Он ведь тоже всего-то хотел жить. Он ведь тоже старался помочь друзьям, силился доносить фашистам "по минимуму". Он ведь тоже думал, что всё это временно, ненадолго... А его спеленали, как младенца, связали руки. Рыбак убил боевого товарища, выдернул чурбан ему из-под ног. А он, Ромка, вытолкнул из окна свою подругу, которую знал с семи лет, с первого класса. Дашку, которую помнил смешной белобрысой девчонкой с дырками от выпавших молочных зубов, шепелявившую и очень при этом комплексующую. Дашку, так смешно накрасившуюся в первый раз в восемь лет. Дашку, которая храбро пошла ночью на кладбище и не сдрейфила, даже когда в лесу кто-то завыл, тем самым она навсегда разрушила в глазах друзей образ "глупенькой и трусливой девочки-блондиночки". Дашку, которая пытливо распутывала клубок таинственного исчезновения Савельича – первой странности, которая сбросила покров надежности и безопасности с респектабельной школы "Логос". А теперь всё, теперь уже никуда не уйти. И участь Рыбака из "Сотникова" – повести, которую еще месяц назад Ромка сам взял в библиотеке и прочел от корки до корки – пугала до ужаса. Неужели и его путь окончится тем, что он будет в уборной искать ремень, на котором повеситься? А Морозов или Уваров – или кто-то еще – с усмешкой вырвут его из рук и заставят служить им и дальше? "Только начни, – повторил Ромка слова из книги, – только начни..." А Поляков... неужели он спецом дал на уроке совершенно необязательного внеклассного чтения эти повести, помня о том, что когда-то здесь уже окапывались фашисты? Хотел предупредить? Хотел сделать так, чтобы ученики не повторили участь его друзей-мстителей? Ведь он так смотрел тогда, будто видел на партах перед собой кого-то другого. Теперь Ромка это понимал. Виктор Поляков, Игорь Исаев... Единственный выживший из малолетних мстителей, единственный выживший из пленников нацистов. Неубиваемый. Может... может, хотя бы он поймет нового "Рыбака"? Ромка дрожал – отопление отключили еще неделю назад, ведь стояли теплые дни. Но сегодня то ли из-за дождя, то ли из-за мокрой одежды, то ли из-за озноба в комнате было очень холодно. Надо вытереться и переодеться, но он не мог заставить себя двинуться. Казалось, что-то случится, если он разожмет руки и встанет с кровати. Как в далеком детстве, когда его, семилетнего, пугал Макс рассказами о мертвецах, прячущихся под кроватью ночью. Мертвецах, которые схватят и утянут к себе, стоит только открыть глаза и высунуть лицо из-под одеяла... И пусть мертвые, если верить Лизе, оказались не такими уж и безобидными, живые были гораздо хуже. А Поляков изменился, стал каким-то колючим, закрытым, суровым. Что удивляться, после нацистского-то плена. Прежний Виктор, наверное, понял бы заблудшего ученика. А новый – даст ли шанс? Но если Ромка и дальше будет баюкать свой страх, боль и бесполезное раскаяние в одиночестве, он сойдет с ума. За что ему всё это? Он ведь только хотел радоваться, только хотел жить, беззаботно жить. Не слишком нужный родителям, не слишком нужный друзьям, за исключением Тёмки, но всё-таки зачем-то ведь родившийся, зачем-то же живущий на этом свете... Неужели только для того, чтобы предать, а потом самому выброситься в окно, если не найдется подходящего ремня?.. Ромка медленно поднял голову и, отняв ладони от головы, открыл глаза. Пора перестать бояться мертвецов, закрывшись одеялом. Пора начать смотреть им глаза в глаза. Вон Тёмка, такой же недалекий раздолбай, не испугался, отослал друзьям видео в момент, когда ему в шею вонзился шприц со смертельным растровом... Взглядом Ромка нашел фотографию, стоявшую в рамке на прикроватной тумбочке. Тёмка, лучший, и, наверное, единственный друг, осуждал бы он его теперь? Тёмка умер храбрецом, но ведь и он, Ромка, проявлял в какие-то моменты отчаянную смелость. Когда провоцировал Морозова, вызывая на откровенный разговор, когда разбил его ноут, когда, несмотря на страх, лез с друзьями в подземелье, хотя рядом бродил кровожадный оборотень. Храбрым, как бы странно это ни звучало, легко быть в какой-то момент, но тяжело быть храбрым постоянно, когда кошмар длится не секунды, не часы, а дни, недели, месяцы... – Эй, Ромыч, ты чего здесь в темноте ныкаешься? Потерянный в своих мыслях, Ромка даже не заметил, как в комнату вошел Макс. Щелчок выключателя – и по глазам больно резанул яркий свет. За окном стало совсем темно, неужели прошло так много времени? – Заснул, – пробурчал Ромка, наконец стягивая с себя мокрую и холодную футболку и надевая сухую. Макс рылся в шкафу, видимо, что-то тоже искал. – Сколько времени? – Около семи, сейчас ужин будет. Да, выходит, Ромка просидел так целый час. А из-за дождя кажется, что сейчас вообще девять вечера. – А где Виктор? – эти слова вырвались прежде, чем Ромка успел остановить себя. Макс, впрочем, не удивился вопросу. – Поехал с несколькими учителями к солдатам, инструменты и опоры взять. Потом будут укреплять своды. Андрюха просился помогать, но Виктор послал его. Опасно слишком. Но, думаю, Андрюха его уломает, так что я сразу хочу переодеться, чтобы разбирать завалы. Ты же с нами? – Макс вынырнул из шкафа, держа в руках спортивный костюм. – Я? – Ромка в глубине души уже так развел себя с ними, что было странно слышать, что друзья могут его куда-то звать. Тем более помогать. – Д-да, конечно же. – Чё дрожишь? Простыл, что ли? – бросил на него быстрый взгляд Макс и, не дожидаясь ответа, стал переодеваться. – Лизка тоже в себя еще не пришла, здорово ее эта Ингрид достала. Еще и Тамара сбежала, мы теперь без врача совсем. Блин, я вот думаю, как бы вирус этот не прогрессировал и Лизку не начал добивать. Вирус. Ромка обмер: он же совсем забыл, что тоже заражен и если в течение двадцати четырех часов не выпьет лекарство... – А антидот? – спросил он упавшим голосом. – Тамара забрала его? – Не, – Макс ухмыльнулся, надевая толстовку через голову. – Заначку она неплохую оставила. Хватит на дня три-четыре. Если, конечно, новые больные не будут прибавляться... – в его нарочито беззаботном голосе Ромка всё-таки уловил озабоченность. – А они будут, – выразил он вслух эти мысли, тоже заканчивая переодеваться. – Если пробирку грохнули в холле, где было много людей... – Ромыч, кончай ныть, – недовольно скривился Макс. – Родаки Андрея и Надюха под завалами, еще и наша историчка с поваром там прописались. Вот кому хреново так хреново. А мы на свободе, живые, что-нибудь придумаем, – он подошел к Ромке и легонько, по-дружески похлопал его по плечу. – Давай, догоняй, харчей много не будет, Галина экономить велела. Малышня слопает всё, а нам калории необходимы, может, всю ночь вкалывать. Он подмигнул и скрылся за дверью. Ромка хмыкнул: Макса невозможно вогнать в уныние. Даже когда ему тоскливо, он прячет это за маской грубости или показной беспечности. В последнее время, благодаря влиянию Лизы и Марии, грубости стало на порядок меньше. Хотелось бы Ромке быть похожим на Макса, хотелось бы уметь не бояться... А Виктор, значит, уехал к лагерю солдат, потом будут ставить опоры. Под завалами люди, антидота хватит на пару-тройку дней... конечно, Полякову не до него, Ромки, паршивого предателя. Но разбирать завалы... пусть это опасно, даже "слишком опасно", но Ромка готов. Лучше что-то делать, стараться кому-то помочь. Может, хоть так он ненадолго забудет о своем предательстве, может, хоть так он временно будет вместе со всеми, а не наедине с теперь уже неизменным и неумолимым спутником – чувством вины.