Смятение

— Ты прекрасен, как цветение хризантем в твоём саду, — Альфред говорил заученные слова, которые любезно подсказал ему Франциск. — Дурак, — Хонда тогда лишь залился румянцем и поспешил скрыться быстрее, чем Америка успеет схватить его за край кимоно и притянуть к себе. Не успел. Требовательный поцелуй лёг на губы Японии.

***

Кику много не понимал в этой жизни. Сначала он даже не мыслил о том, чтобы предать Яо. Да, Хонда не считал его своими братом, и порой он даже слегка раздражал своей навязчивостью, но всё же Яо многому научил Японию. Храмы построены по чертежам, которые когда-то дал ему Яо. Фруктовые деревья, коих сейчас несчëтное количество, тоже когда-то привёз Яо. Да что тут говорить, Кику многим обязан Китаю. Именно Яо научил юного Кику читать и писать, помог с иероглифами и алфавитом, привил любовь ко всему прекрасному. Нет, Хонда не мог думать о… Предательстве. Да, именно предательство. По-другому назвать это сложно. Однако правители убедили Японию, что это всего лишь маленький шаг к большой цели. Чтобы выжить — надо выпускать когти. И Кику выпустил, раня всех остальных вокруг. Хонда видел, как горели старинные постройки. «Когда-то ты построил свои храмы, глядя на это сооружение», — некстати шепнул внутренний голос, но Кику поспешил заглушить его. На глазах Японии гибли старики, женщины и дети, причём страшной смертью. Кику видел, какие опыты ставили на живых людях. Его пугало это. Ему не нравилось это. Однако «всё ради великой цели», — и Хонда, сдерживая подступающую к горлу тошноту, продолжал смотреть за ходом дела. Потом Кику привык. Да, страшно произносить это слово, когда дело касается войны, но спустя время Хонду действительно перестали пугать подобные зрелища. Он стал принимать их как должное. Нанкин защищался долго. Этот упорный юноша до последней капли крови держал в руках меч, однако под натиском японской катаны и мастерского обращения с ней, меч сломался, как и сам Нанкин. Японские войска вошли в побеждённый город. И это воспоминание прочно врезалось в память Хонде, он не видел столько ужасов за всю свою достаточно долгую жизнь. Слова: «Прекратите!» так и рвались наружу, но застряли в горле при упоминании, что «всё, ради великой цели». — Япония, почему ты такой помятый? — строго спросил император. — Вы сказали мне отвлечь Америку — я отвлёк, — стараясь сохранять вежливость, ответил Кику. — Ладно, только из-за этого прощаю, — император сменил гнев на милость, — ты действительно молодец. — Благодарю, — Кику чуть склонил голову, не глядя в глаза правителю, надеясь, что он его наконец отпустит. Эта ночь забрала у Японии все силы. Ему ужасно хотелось сейчас завалиться на футон и поспать. Хотя бы часик. — Кстати, мне нужно с тобой поговорить, — вдруг сказал император, и у Кику все зубы заныли от досады. Если вызывают на разговор — значит, будет долго. О сне сегодня можно забыть. — О чём, Ваше Величество? — относительно бодрым голосом спросил Хонда. — Твоё оружие… Эта катана устарела. — Простите, Ваше Величество. Я постараюсь что-нибудь сделать. — Не постараешься, а сделаешь, — голос императора звучал беспощадно. — Может, усовершенствуешь её? — Но Ваше Величество, на её создание у меня ушло так много времени! К тому же, наши воины… — Ты долгое время создавал кусок металла? Серьëзно? Япония, не смеши меня. Обида перекрыла лëгкие. Кику задыхался. Его оружие, его святыню, в которую он вложил так много сил, обозвали куском метала. — Хорошо, Ваше Величество, — Кику глотает обиду. — Каковы наши дальнейшие действия? — Каковы? — император не смотрел на Японию, его взгляд был направлен в даль. — Америка объявила нам войну. Ты слышал? — Ох, — Кику болезненно вздохнул. Впрочем, чего ещё стоило ожидать после случившегося. У Хонды было очень противоречивое отношение к Альфреду. Это американец нарушил его многолетний покой, и, кроме того, начал проявлять к Стране восходящего Солнца знаки внимания. Сначала Кику пугали эти знаки, потом смешили, а под конец, когда они стали настойчивее, начали неслабо смущать и вгонять в краску до самых ушей. А потом Кику и сам не понял, как оказался абсолютно раздетым, под Джонсом. И нет, Хонда не был девственником. Первый раз он уже отдал Греции. Геракл был нежен с ним, и Хонде, возможно, даже понравилось, если бы он тогда не был до смерти напуган новыми и странными телодвижениями. Альфред тоже старался быть аккуратным. Но стараться и быть — понятия разные. Всё-таки юношеский темперамент давал о себе знать. Причём особым терпением Джонс, увы, не отличался. Однако вместе с этим Альфред помогал Кику. Он давал ему деньги, рассказывал, как вести себя в той или иной ситуации, просто знакомил с миром. «Тебе надо просто раскрепоститься», — говорил Джонс, когда они оставались наедине. Легко сказать, попробуй тут раскрепоститься, когда двести лет провёл в изоляции от всего мира. «У тебя получится. Ты ведь не глуп», — и с этими словами быстро целовал в приоткрытые губы. В общем и целом, Япония хорошо относился к Альфреду. Точнее, он мог его терпеть. Однако, и здесь правители шептали, что Америка лишь пользуется им. Что Альфред высасывает из Кику всё, что можно и только. Что Америка уничтожает японское достоинство. — Ваше Величество, я бы хотел поговорить с вами насчёт моей военной формы, — подняв взгляд на императора, сказал Кику. — А что с ней так? Прекрасная форма. — Просто она слишком часто пачкается. Кровь на белом слишком заметна, — Хонда сам пришëл в ужас от того, как цинично из его уст прозвучала эта фраза. — Ну, так надень чëрную. В чём проблема? — Ни в чëм… — Ты свободен до завтра. Думаю, ты заслужил отдых. — Благодарю Ваше Императорское Величество, — Кику отвесил поклон и с заметным облегчением поспешил скрыться с глаз правителя, пока он ещё чего-нибудь не выдумал. Дома Кику стал бывать редко. Долгое время он проводил либо на поле битвы, либо в дипломатических поездках к другим странам. И, честно, в такие моменты Хонда очень жалел, что когда-то вышел из изоляции. Всё-таки он скучал по дому. Больше всего скучал по Японии Почи. С началом войны он почти перестал видеть своего хозяина. А ещё в доме Японии появился новый предмет интерьера. И имя ему — Корея. Да, с тех пор, как Кику удалось колонизировать территории Ëн Су, тот практически переехал к нему. Точнее сказать, его вынудили переехать к Японии. — О, явился. Где же так долго пропадало «Ваше Императорское Величество»? Японцы ещё не стали главенствующей нацией на земле? — с издевательской усмешкой спросил Ëн Су, накрытый одеялом. — Ëн Су, мне сейчас не до этого, — не глядя на Корею, Кику открыл шкаф. — Я устал. — Ну, конечно. Это же сложная работа: города резать, не так ли? — Корея вновь усмехнулся, внимательно наблюдая за действиями Японии. Кику решил проигнорировать. Ëн Су встал с кровати и кошачьей походкой подошёл к Хонде. Почувствовав мягкие шаги, Кику обернулся и… Ужаснулся. — Корея-кун! Немедленно оденься! — Хонда резко развернулся обратно к шкафу, стараясь не смотреть на обнажённого Ëн Су. — В чëм дело, Кику? — Корея положил руку на плечо Японии. — Не нравлюсь? Ах, как жаль. Точно, я же не какой-нибудь американец, — и с удовольствием наблюдал за тем, как передëрнуло Кику. Ëн Су ненавидел Японию. Всем своим существом ненавидел. Его раздражал Япония. Раздражал своим спокойствием и вечной невозмутимостью. Поэтому при любом удобном случае Корея находил способ вывести Кику из себя: то голым походить по дому, ничем не прикрывая свои достоинства, то словесно задеть или совершенно невзначай разбить какую-нибудь японскую вазу. — Ëн Су, ты слышал выражение «язык мой — враг мой»? Так вот, ещё одно слово, и я прикажу тебе его отрезать, — пригрозил Япония. — Ну, давай, попробуй, коли смелости хватит, — Ëн Су завалился на кровать. — Ты же трус. — Ëн… — Ты знал, что в доме братика идёт Гражданская война. Ты знал, что он сейчас очень слаб, и всё равно напал на него. Разве не трусы так делают? — Корея-кун! Замолкни! — Кику наконец снял с вешалки форму и поспешил к выходу. — И оденься, пожалуйста. Мои портные изготовили тебе прекрасное кимоно. Где оно? — Оно давно в мусорке. Я его порезал, — с вызовом сказал Ëн Су. — Моя одежда — чосонот, и кимоно твоё я носить не буду! Это стало последней каплей. Собрав в кулак все свои душевные силы, Япония крикнул: — Осака! В комнату вошёл юноша. — Что-то случилось? — Одень Корею, а то в нём опять чувство национального самодостоинства заиграло, — приказал Япония, глядя на обнажëнного Ëн Су. — А если будет сопротивляться? — Осака помнил, как уже один раз пытался одеть Корею. Царапины до сих пор болят. — Так одень силой! — и, встав в дверном проëме добавил, обращаясь к Корее, — ночью приду к тебе. Подготовься, — с этими словами Япония наконец-то вышел, оставив Корею наедине с Осакой. На самом деле, Кику не был настроен на занятие сексом. Он до сих пор не отошёл от бурной ночи с Америкой. Но надо было же как-то усмирить непокорную колонию.