Машина без тормозов

      Мелвин вёл себя очень странно.       Спустя несколько дней, за которые Лукас уже тридцать три раза забыл про это злосчастное волонтёрство, Анджела нашла ребят и сообщила о подготовке актового зала к танцевальному мероприятию для людей, живущих в доме престарелых на окраине города. Задачей волонтёров на следующие четыре дня было найти для этого украшения, разместить их в зале, а после помочь старикам добраться до места проведения. Не сказать, что сложно, но по времени это казалось мега затратным.       Лукас тем же вечером рассказал об этом своему деду, на что тот, паразит, гаденько захихикал. О том, что именно его так развеселило он делиться не стал, заставляя парня ещё больше пожалеть о записи в это чёртово волонтёрство.       Ох, а ещё вишенкой на торте оказались Каллены.       Да-да, та самая странная семейка, переехавшая в Форкс два года назад и успевшая сначала морально избить всех своей красотой, потом романтическими отношениями между, как потом оказалось, приемными детьми (об этом так же намекали разные фамилии среди них) и под конец добить преувеличенной отстранённостью, которая касалась абсолютно всех.       И это не шутка.       Вся семья, исключая отца, работавшего в местной больнице, как один держались особняком, обращаясь к другим крайне редко и в исключительных случаях. Со временем к ним привыкли, перестали обращать внимание. Для жителей Форкса эта семья стала тем самым сервизом, который годами пылился за стеклами деревянных ящиков и доставался только по праздникам. Поэтому, увидев троих из них на следующий день среди волонтёров, Лукас конкретно прихуел.       Джаспер — тощий блондин с вечно угрюмым взглядом — таскал увесистые столы к противоположной от входа стене.       И как только поднял?       Рядом с ним, неся пару раскладных стульев, маячила Элис. Уайтхеду она всегда напоминала эльфийку с забавным коричневым ёршиком волос на голове. Бетани часто причитала, что это никакой не ёршик, а прическа в стиле «пикси». Но Лукас был с ней конкретно не согласен.       Всё равно ёршик, как не погляди.       Ещё был высокий качок, похожий на медведя. Эмметт был чуть ниже Уайтхеда, но во много шире и увесистее. Он помогал Лукасу и Джону таскать коробки с украшениями, разбирать их и подавать содержимое тем, кто стоял на стремянках и пытался присобачить всё это к потолку.       Если подумать, то из всей этой чудной компании больше всех парням импонировал именно Эмметт. В отличие от Элис и Джаспера этот медведь был безумно дружелюбным и имел громкий, заразительный смех. Он был одним из тех, кому прекрасно подходила фраза: «сам пошутил, сам посмеялся». Но даже так его шуткам Лукас готов был писать отдельные поэмы. Даже не так. Он готов был научиться их писать, лишь бы громила снова захохотал, вспоминая очередной анекдот.       Веселую атмосферу испортил Мелвин. Он стоял на самой верхней ступеньке стремянки и тыкал пальцем в сторону очередной коробки, лежавшей в дальнем конце зала:       — И вон ту ещё.       Да нет, ну сколько можно то?       — Ну бляха муха, Мелвин, ты этот угол скоро замуруешь. Спускайся давай, домой пора.       — Лукас, — Бетани несильно стукнула парня по затылку, кивая в сторону преподавателей.       Те, на счастье ребят, никак не отреагировали, продолжая разбираться с аппаратурой.       Нет, ну а как тут не материться? У парня уже глаз дёргался. Они торчат тут целых четыре часа, а Брукс все никак не успокоится. Ведь ради него и остались, хотя очень хотелось по тихому свинтить в прекрасное далёко. Мелвину на столь широкий жест было откровенно по барабану. То ему это подай, то вон то. Загонял как тараканов на полосе препятствий.       Брукс неожиданно спрыгнул со стремянки, испугав этим всех присутствующих и, недовольно пыхтя, направился к Лукасу. У последнего сердце в пятки упало от таких выкрутасов.       Мелвин тем временем быстро подошёл к их компании, и Уайтхед поклясться мог, что видел, как у его друга на лице заиграли желваки.       — Не нравится, можешь идти домой. Никто не держит, — злобно, агрессивно, как говорил иногда сам Уайтхед в состоянии разрастающегося по телу гнева.       Это ещё чё такое?       Всё раздражение как рукой сняло. На его место пришло непонимание.       Бетани сориентировалась сразу. Она резко встала между друзьями, перетягивая внимание непонятно почему злого Мелвина на себя.       — Так, ребят, давайте без ссор, мы же почти закончили. Ещё чуть-чуть и все пойдем по домам.       — Да мы и не…       Лукас хотел сказать, что никто и не собирался ссориться, но его перебили.       –Забей, — фыркнув себе под нос, Мелвин нагнулся, поднимая лежавшую у ног девушки коробку и унося ее к своей стремянке. Уайтхед вопросительно посмотрел на подругу. Харт на это лишь пожала плечами, мол, сама не знаю.       А потом он заметил это.       Странный, осуждающий и какой-то… презрительный взгляд со стороны стоящего всего в метре от них Эмметта. И не только от него. Элис и Джаспер смотрели в сторону Мелвина точно также.       Да какого хуя тут происходит?       Послышался скрип стремянки, сильный грохот и поток нецензурщины со стороны Мелвина, уронившего коробку и… себя.       — Мистер Брукс, что ещё за выражения?!       Мистер Варнер, перебиравший пластиковую посуду неподалеку, оглядел парня на предмет травм. Убедившись, что тот жив и здоров он махнул рукой, отправляя всех по домам.       Облегченный вздох Лукаса слышали все.       Знал бы он, что со всеми последующими событиями напрочь забудет о тусовке пенсионеров, которой он должен был поспособствовать, точно бы всплакнул.       Но на этом странности Мелвина не закончились.       На следующий день обычно весёлый Брукс успел перессориться со всеми парнями, которым не повезло тогда сидеть с ним на биологии.       Ещё через два со всеми девчонками с той же биологии.       А через неделю в пух и прах рассорился с Бетани и Джоном. Все, что успел понять тогда только подошедший Лукас, это огромное желание ребят узнать что же происходит с их другом и нужна ли ему помощь. Мелвин на это отреагировал очень остро, грубо посылая друзей заниматься своими делами и не лезть туда, куда не просили. Закончилось все терпением Харт, которое в итоге лопнуло. Девушка пыталась достучаться до Брукса, но в ответ получала лишь краткое «никого нет дома».        Затем он начал их игнорировать, обходить стороной. Лукас видел, как Бетани каждый раз сдерживает слезы. Видел, как Джон расстроенно поджимал губы. И Лукас злился. Ужасно злился на Мелвина, не понимая, что происходит с его лучшим другом, почему он не хочет сделать так, как делал всегда. Рассказать. Поделиться.        Лукас и Мелвин дружат почти десять лет. Почти десять лет они как две заядлые подружки-сплетницы делились всеми своими мыслями и переживаниями, победами и проигрышами. В какой-то момент к ним присоединился Джон. Тихий и молчаливый, он раскрывался перед ребятами ярым спорщиком, готовым мосты сжигать, но доказать свою правоту. А за ним появилась и Бет, ставшая заключительным звеном их компании. Маленьким солнышком, которое ребятам нравилось защищать. Получалось, правда, что защищала их Бетани, но это так, мелочи жизни.       Эта дружба была для Уайтхеда самой дорогой, самой важной частью жизни, и терять её он был не намерен. Но странное поведения Мелвина и нежелание делиться проблемами заставило парня принять лишь одно на его взгляд правильное решение: подождать.       Действия друга заставили засомневаться в его правильности моментально.       Брукс стал слишком вспыльчивым. Заводился с пол оборота и постоянно хамил. Уайтхед никак не мог отделаться от мысли, что у него из головы воруют тараканов и передают их Мелвину.       Причем тараканы были теми ещё мудаками, раз через несколько дней после ссоры с Бет и Джоном Мелвин послал нахуй и Лукаса, в заключение поставив ему яркий фингал под глазом.       То была любимая парнями физкультура, а если точнее, то перемена перед ней.       Душная раздевалка, переполненная полуголыми подростками, и запах пота, оставшийся после группы, занимавшейся перед ними. Лукас сморщил нос, стараясь не обращать внимания на едкий аромат, но давалось ему это с огромным трудом. Голова с самого утра раскалывалась, отчего шум голосов и противный запах непривычно давили на мозг. Парню хотелось выть. Или попросить всех завалить ебальники. А может и то и другое.       — Ты в порядке? Может проветришься?       Мелвин обеспокоенно положил руку на плечо Лукаса.       — Всё нормально.       — Я же вижу, что нет.       — Мелвин, все правда порядок.       — Да чего ты упёрся, как баран? Пойдём, подышишь свежим воздухом. Тебе же это явно нужно.       Уайтхед раздражённо повел плечом, сбрасывая руку друга.       На самом деле парень был прав, и Лукасу действительно стоило бы проветриться, но, черт возьми, как Уайтхеда бесило поведение друга последние недели, даже представить сложно. Поэтому он вцепился во «всё нормально» так же, как и сам Брукс в своё «не лезь, сам разберусь».       Голова тем временем продолжала неприятно гудеть, а зудение Мелвина под ухом откровенно бесить.       — Это я тут упёрся, как баран? — В итоге Лукас не сдержался. Опять.       — Ну не я же.       Нихуя себе предъява.       — Единственный баран, которого я вижу, это ты, — воскликнул Уайтхед, привлекая внимание других парней в раздевалке, — или игнорирование Бетани и Джона это окей? Это, блять, норма?       –Я же сказал, что сам…        Лукас не дал ему договорить, хватая за грудки и прижимая к стальным ящикам.       –… во всём разберёшься. Я слышал, Мел. Две недели ты повторяешь это дерьмо, как попугай, который знает только одну фразу.       С грозным «не лезь, куда не просят», Мелвин грубо оттолкнул друга, вырываясь из его хватки.       Как это переросло в драку Лукас не заметил. В один момент он просто ринулся на Брукса, желая снова прижать его к блядскому шкафчику и узнать уже, что с парнем происходит. Но в итоге наткнулся на чужой кулак, больно ударивший в глаз.       Разняли их только тогда, когда на лицах уже красовались кровавые подтёки, а на руках и ногах темнели большие синяки и ссадины.       Красный, как помидор, физрук, громко ругаясь, отправил обоих к директору.       Нахмурившись, Лукас аккуратно коснулся разбитой губы. Шипя и цокая, он поднялся с пола, быстро собирая вещи и покидая раздевалку.       В кабинет директора он, конечно же, не пошел. Вместо этого направился в туалет, смывать только переставшую хлестать из носа кровь.       Стоя перед зеркалом, парень не мог не нарадоваться, что сейчас урок, так как выглядел он в этот момент просто отвратительно. Волосы спутались, часть лица и шеи была залита кровью, одежда кое-где порвана, а под глазом алел фингал. Кошмар. Хорошо хоть очки с пятнадцати лет не носит, вряд ли бы они выжили.       Синяки были и под одеждой. Лукас приподнял футболку, разглядывая большой синяк под ребрами. И на бедре. И на ключице, плечах, спине.       Когда Мелвин только успел их наставить?       Уайтхеду стало жутко обидно. За столько лет дружбы это была их первая драка, поэтому он и подумать не мог, что Брукс может быть таким диким. Как будто он… Вымещал на друге всю свою злость. Но парень не какая-то груша для битья, так какого черта?       Лукас смыл кровь, переоделся в футболку, которую таскал обычно на физкультуру и, дождавшись звонка на перемену, вышел на улицу.       Белые хлопья мирно падали с неба, покрывая все вокруг тонким слоем снега. В школьном дворе царило радостное возбуждение. Уайтхед легко улыбнулся, резко шипя на ноющую боль в губе.        Появление снега на краткий миг позволило забыть о неудачном начале дня и всех проблемах в общем. Такая погода успокаивала, дарила некую удовлетворённость.       А ещё снежинки очень быстро таяли в руках.       Это было немного странно, но Лукас обожал наблюдать, как снег оставлял после себя прохладную воду, которая потом объемными каплями стекала по длинным покрасневшим пальцам вниз. Это было так же приятно, как, например, краем кроссовка наступать на большие лужи, покрытые тонкой коркой льда и снега, вызывая тихий хруст и вибрации на воде.       Если так подумать, Уайтхед сам по себе безумно любил именно эту часть зимы. Холодную, снежную, никем не тронутую, где вместо мерзко моросящего дождя падали маленькие фигуристые снежинки. Она нравилась ему намного больше той, что обосновывалась в городе на два с половиной месяца из трёх предоставленных.       Но Форкс не был бы Форксом, не растай эта сказочная детская мечта через несколько дней после появления.       Лукасу действительно стоило сразу выйти и просто подышать воздухом. Тогда бы они с Мелвином не поссорились.       Наверное.       Звонкий смех, напоминавший перезвон колокольчиков, сразу привлёк к себе внимание. Этот день определено не переставал удивлять Лукаса.       Каллены во всем своем подростковом составе бегали по снегу, закидывая друг друга снежками. Даже Эдвард соизволил явиться, хотя сам две недели до этого отсутствовал.       Не то чтобы Лукас мониторил, просто он сидит за ним на философии.

Чат «Молоды и охуенны»

Мелвин и бурундуки покинул чат 9:42       Увесистый снежок прилетел Уайтхеду прямо в ухо, заставляя пошатнуться и ухватиться за ближайшую колонну.       Три.       Два.       Один.       — Всё, в пизду, — взорвался он, срываясь с места, — я домой!       Дома ситуация оказалась ещё веселее.       Прихожая дома Уайтхедов встретила Лукаса запахом пыли, щекотавшей нос, и ярким солнечным светом.       Маленькое с первого взгляда помещение, сверху донизу забитое предметами интерьера, как и весь дом, напоминало старую антикварную лавку, передаваемую в семье из поколения в поколение.       На всех полках стояли разнообразные фигуры, часы разных сплавов, фарфоровые игрушки. На стенах красовались картины в позолоченных рамах и разномастные светильники. С потолка свисали стеклянные люстры, грозясь в любой момент упасть кому-нибудь на голову.       Мебель тут была из той же истории. Извилистых форм диваны, круто закрученные ножки столешниц и комодов, громоздкие книжные полки и высокие вазы в каждом углу. Ах, а ещё любимые Лукасом часы: высокие, из темного дуба, с ручной золотистой отделкой и маленькой кукушкой, которая уже десять лет как не выскакивает из дверцы под циферблатом.       И всё это великолепие…       Внимание!       Спизжено.       Как это произошло? Все на самом деле просто.       Дело в том, что дед Лукаса самый заядлый вор, которого можно найти в этом городе.       Сначала, лет эдак в десять, он подворовывал мелочи вроде жвачек в магазине, шоколадок и пирожков. Потом, лет в пятнадцать, перешёл на вещи вроде книг или же настольных игр. К двадцати годам шарики окончательно заехали за ролики и тогда ещё молодой Питер стал таскать мебель. Понятное дело, воровал он не один, но, в отличии от своих давно уже не друзей, он преспокойненько гулял себе на свободе, нянча внуков и выращивая кактусы.       Теперь, к слову, в доме, кроме часов и остальной бесполезной атрибутики, на каждой более менее ровной поверхности стояли кактусы. Мать Лукаса волком выла, желая выкинуть бесполезный хлам на улицу, но деда упирался как баран, не давая ей выкинуть «Прекрасную статуэтку Афродиты, приобретённую в Испании» и «цветастый сервиз, взятый на временное пользование у одной английской леди».       Самым удивительным в этой истории было ещё и то, что в таком маленьком городке как Форкс о ебнутости Питера знали единицы. Люди действительно верили, что всё хранившееся в доме Уайтхедов — это прабабкино наследство, которое умелые внучки сразу заграбастали себе под бок.       На наше счастье. Сто пудов потом бы сели как соучастники преступления.       В любом случае, каждый раз возвращаясь домой, Лукас старался не задеть очередную фигурку полуголой африканки, стоявшей тут с две тысячи первого года. Сегодня, даже при всей скверности своего настроения, он смог спокойно её обойти, лишь легонько задев фарфоровую руку локтем.       Обойдя опасность стороной, парень было развернулся, но запнулся на полушаге.       Эшли Уайтхед, облокотившись на старые напольные часы, в недовольном жесте скрестила руки и пилила сына злым взглядом.       К великому сожалению самого Лукаса, так же стоически терпеть нападки своей матери, как это делал дед, он не умел.       А ещё он жалел о том, что его бабушка не дожила до этого момента. Волевая была женщина, всю семью могла по щелчку пальцев в шеренгу выстроить. И сейчас бы так сделала, ведь после случая с машиной Эшли настойчиво игнорировала существование Лукаса до сегодняшнего дня. (И знал бы кто, как он был этому рад).       — Мне звонили из школы, — тихо сказала женщина, отрываясь от часов, — Ты снова устроил переполох.       Не вопрос. Утверждение.       — Ого, ты снова со мной разговариваешь?       — Не паясничай! Зачем опять подрался?       — Так получилось. — Лукас демонстративно отвернулся, как бы намекая, что продолжать «разговор» не намерен.       — Получилось? — Эшли, заметив реакцию сына, только сильнее разозлилась, — Ты не устал?       Завелась шарманка старая, да прочная.       –О чём ты? — юноша прекрасно понимал, о чём говорит его мать. Просто хотелось убедиться, что текст этой тирады не изменился с прошлого раза от слова совсем.       — Позорить меня не устал? Почему я должна выслушивать, какой мой сын плохой? Я разве так тебя воспитывала?       А ты воспитывала?       Лукас недовольно поджал губы, сдерживая шальную мысль. Мать определенно была не в духе и это легко могло вылиться в очередной домашний арест.       Со стороны кухни послышалось шуршание.       — Привет, Лукас.       Из-за угла появилась чернявая макушка Мари, младшей сестры парня, которой совсем недавно стукнуло пятнадцать лет.       Невысокая и бледная, с огромным количеством веснушек по всему телу и смольной гривой, торчащей во все стороны, она держала в руках большую кружку с утятами, стащенную дедом из IKEA.       Если подумать, то младшая Уайтхед кардинально отличалась от своих деда, матери и брата. В отличие от Эшли и Лукаса, похожих на Питера не только внешне, но и характером, Мари была вылитым папой в его лучшие годы. Лукас до сих пор помнил зализанные назад волосы, лёгкую щетину и сухие руки, которыми папа поднимал маленькую дочь, заглядывая своими большими ярко-зелеными глазами в ее такие же большие, только серые.       Эшли, заметив Мари, резко растеряла весь запал, полностью переводя внимание с сына на дочь. В груди Лукаса неприятно кольнуло. Женщина тем временем запричитала что-то о слишком лёгкой одежде, сильных ветрах и снеге, подгоняя девчушку на кухню.       — А с тобой я ещё не закончила, — сказала она, прежде чем вместе с дочерью исчезнуть в проходе.       Лукас буркнул что-то не членораздельное, снимая куртку и поднимаясь в свою комнату.       — Ты не замёрз, Лукас? Нет, мамочка, ты что. А ссадины как? Болят? Нет, мамуль, не переживай. — Кривлялся парень, захлопывая дверь в спальню.       Маленькое баскетбольное кольцо, висящее на ней, безжалостно сорвалось с гвоздя, падая прямо у порога.       Блять.       Упавшее кольцо было без зазрения совести поднято и спрятано в старой коробке, полной такого же бесполезного хлама. Раньше вещи в ней, да и она сама, стояли ближе к окну, но Лукас довольно быстро вырос, поэтому сейчас, ради экономии места, пришлось забить все это в угол у двери. Теперь парень часто бился об этот сборник хлама и пыли мизинцем.       Да и вообще комната Лукаса была слишком маленькой для двухметрового парня. За счет раскрашенного в детстве наклонного потолка, который теперь довольно часто задевает одна кудрявая голова; кровати, у которой вместо дна был комод; письменного столика, под правую ножку которого Уайтхед подложил «Грозовой перевал», чтоб не шатался; ну и кресло-качалка, стоявшее раньше в саду, места в помещении почти не осталось. Можно было бы давно убрать качающуюся туда-сюда почём зря развалюшку, но парень любил её больше всего, что есть в этом доме, поэтому стоически терпел нехватку пространства.       Откинув старый красный рюкзак в угол комнаты, Лукас с разбегу плюхнулся на кровать, утопая в мягком цветастом одеяле. Синяки при резком столкновении тела с кроватью заныли, заставив парня недовольно зашипеть.        Ну, Мелвин, ну мудак ты ебаный.       Мысль о ссоре с другом навалилась тяжёлым камнем на плечи, сильнее припечатывая к кровати.       Это было несправедливо. Ни Лукас, ни Бетани с Джоном не заслужили такого отношения. Они всего лишь хотели помочь близкому человеку, а в итоге наткнулись на непреодолимую стену, с которой каждый раз сбрасывали всё, что могло попасться Мелвину под руку.       Лукас крепко сжал в руках подушку, с силой вцепившись в ее край зубами. От беспомощности хотелось кричать, что делать в этом доме категорически запрещалось. По крайне мере для Лукаса.       Ещё сильнее Уайтхеду хотелось ворваться в дом Брукса и со всей своей экспрессией поинтересоваться, а какого, собственно, хуя?       Ну и заодно извиниться за то, что со всей дури прижал его к школьным шкафчикам. Вряд-ли удар спины об железо принес Мелвину приятные ощущения.       Но сначала спросить, какого, собственно, хуя.       Глаза неумолимо слипались, а накатившая усталость избавила Лукаса от неприятных размышлений, ненадолго отправив парня в объятья Морфея.       Вечером вернулся дед. Лукас к тому времени как раз проснулся и с помятым видом спускался в столовую. Он никогда не любил дневной сон. Каждый раз чувствовал себя так, будто его чем-то переехали.       — Опять кактусы? — устало поинтересовался парень, глядя на высокого седого мужчину в теплом шерстяном свитере и с большим ящиком в руках.       — Бомбицина, — гордо сказал дед, открывая крышку ящика, полного шарикообразных кактусов голубоватого оттенка. Маленькие, покрытые опушением сверху и имеющие колючки насыщенно-бордового цвета, они напоминали молодые плоды каштана, росшего за домом Уайтхедов.       — И куда ты собираешься их ставить? — Эшли подошла к отцу со спины, недовольно заглядывая в ящик.       — На подоконник конечно же, поближе к свету.       — Ты их уже все завалил, — женщина махнула рукой в сторону заставленного горшками и подставками окна, — у нас и так места из-за всего этого барахла категорически не хватает, а ты, вместо того чтобы все разобрать и выбросить, таскаешь в дом бесполезные растения.       Деда стоически выдержал нападения собственной дочери, уверенно начиная нести какой-то бред ей в ответ:       — Они не бесполезные. Растение оберегает не только от сглаза, приворотов и заговоров, но и от недоброжелателей! Ворам, врагам и завистникам становится трудно переступить через порог. Они стараются обходить дом стороной.       — Ну ты же как то в дом заходишь, — возмутилась Эшли.       — Я белый и пушистый, а ещё пенсионер.       — Не белый, а седой — это раз. И как два — иди и скажи это тому дивану ручной работы, за которой ты и гроша не заплатил.       –Не понимаю, что тебя не устраивает, Эшли. Красивый диван, которому позавидует любая домохозяйка.       –Ты мне зубы не заговаривай, — зашипела женщина, — не спасают никого твои кустарники. Хватит таскать их в дом.       — То, что никто не навёл на такую грымзу как ты порчу, заслуга как раз таки моих кактусов.       — Я твоя дочь, между прочим!       — Оно и видно, милая.       Лукас, не выдержав, громко хохотнул.       Мать кинула в него грозный взгляд и парень в быстром темпе решил ретироваться на кухню.       За ним, что самое смешное, поспешил дед, аккуратно ставя ящик на угловую столешницу. Эшли на кухню не пошла, предпочитая уйти в гостиную.       — Кажется, я воспитал ведьму, — гаркнул Питер, бухаясь на табуретку.       Одним движением он щёлкнул по включателю, отчего фигуристая настольная лампа загорелась приятным жёлтым светом, освещая погрязшую в вечерних сумерках кухню.       — Сказал человек, минуту назад разглагольствовавший о порче и сглазе, — хихикнул Лукас, включая чайник, — хлеб мне передай, щас бутерброды нам забабахаю.       — Я это в интернете посмотрел, — ответил мужчина, передавая внуку хлеб и пачку льда, — на всякий случай. И ведь пригодилось.       На вопросительный взгляд Лукаса в сторону льда, дед мягко постучал у себя под глазом, явно намекая на фингал, светивший с лица парня не хуже настольной лампы.       — Кто поставил то?       Выключив чайник, Лукас разлил чай по кружкам и разложил бутерброды на тарелке, ставя их на покрытый скатертью стол перед собой и дедом.       — Мелвин.       Питер, откусывая немаленький кусок бутерброда, приподнял брови в удивлении.       — За что-то или просто так?       Лукас задумался. Можно ли было назвать их ситуацию двоякой? Виноват ли в ней кто-то один, или сразу оба? Сложно, но вывод из происходящего в любом случае был только один:       –Да в последнее время он совсем ебн…       –Лукас!       — Прости-прости, — парень в примирительном жесте поднял руки, продолжая — в последнее время он совсем с катушек слетел. Ходит злой, как чёрт, на все огрызается, со всеми ругается. Даже с нашей компанией поссорился!       — Прям как ты, — ухмыльнулся дед, игнорируя возмущенное «Эй!» — у родителей его спрашивал что-нибудь?       — Звонил его маме позавчера, сказала, мол, сами не понимаем и не знаем, что делать.       С Жозефиной, в силу её стального характера, Мелвин поссориться не смог, даже если бы очень сильно захотел. Так что такого ответа от неё Лукас действительно не ожидал. И дед об этом знал.       — Во дела, — выдохнул он, оставляя недоеденный бутерброд в стороне, — даже не знаю, чего тебе посоветовать такого. Может тоже ему фингал под глазом поставишь?       — Ну Деда…       — Ладно тебе, не кипятись. И так понятно, что у тебя не получится, ты ж хиляк.       — Как будто ты у нас особо сильный!       — Скажи это дивану ручной работы, за который я и гроша не заплатил, — передразнил свою дочь Питер.       Пока дед смеялся над собственной шуткой, Лукас перевел взгляд в окно. Там как раз во всю загорелись фонари, напоминая парню о том несчастном столбе, в который несколько недель назад он крайне неудачно врезался. Дед в тот вечер также с ним сидел, не ругал и не осуждал, а просто был рядом, доедая остатки черничного пирога и запивая всё это дело зелёным чаем.       — Ты знаешь что сделай, — низкий и тихий голос отвлёк Лукаса от созерцания высоких деревьев, отбрасывающих длинные тени в сторону леса, — просто подожди.       Услышав это, парень усмехнулся.       — Я уже подождал, и что в итоге? Драка с лучшим другом в задрипаной раздевалке, просто великолепно.       — Ну так тем более! Чего тебе терять, свинтус? Просто сиди и жди, когда Мелвин успокоится и обдумает собственное поведение.       — Такое разве работает?       — Зависит от человека, — поучительно ответил дед, — думаю, на друге твоём точно сработает.       Очень на это надеюсь.       Терять лучшего друга Лукас был ой как не намерен.