Чешуя

Сколько Тилль себя помнил, его всегда тянуло к морю и его обитателям. В детстве он становился сам не свой от аквариумных рыбок и мог часами глядеть в лупоглазые морды прожорливых синодонтисов, бормоча им ласковые слова. Рыбы узнавали его и подплывали к стенкам аквариума, шевелили усами, и Тилль радовался, будто морские жители отвечали ему взаимностью. Он часто мечтал завести огромный аквариум, чтобы плавать там вместе с рыбами. Увы, Тилль мог позволить себе только плескаться летом в пруду. В душе он хотел исследовать океан бок о бок с акулами и дельфинами, но приходилось ловить с отцом сардинок на берегу. Дело это было тоскливое, да и рыбок Тилль жалел. Поэтому уехал в столицу, где имелась неземная диковинка — океанариум. Но работать там оказалось так же тяжело, как наблюдать за умирающими в муках сардинками. Тилль не знал, как утешить огромных акул, запертых в тесных камерах, и мог только придумывать им нежные прозвища. В дельфинарии он чувствовал себя как рыба в воде — даже соблазнил нескольких афалин, когда понял, что они единственные из подводного мира не стесняются своих эмоций. Но однажды камеры засекли его предававшимся любви с самой общительной дельфинихой, и на следующее утро Тилль очутился на гигантском китобойном судне с грозным коротким названием, которое плавало по океану под мирным флагом плавучей лаборатории. Тилль только и знал, что охотники ловят морских великанов ради какого-то очень дорогого и ценного вещества и долгое время думал, будто натирает полы в трюме во имя науки. Но «Таранный камень» бороздил морские просторы вовсе не в поисках китов. Капитан Окерлунд, с первой встречи напомнивший Тиллю Оубеда Марша из «Тени над Иннсмутом», несмотря на отсутствие рыжей бороды, был первым, кто узнал о русалках. Правда, описывал он их как страшных чудовищ, больше похожих на морских коров, чем на чудесных длинноволосых созданий из сказок. И это поначалу заставило Тилля проникнуться к капитану воистину собачьей преданностью. Он только и ждал, когда капитан Окерлунд разрешит ему хоть краем глаза взглянуть на русалок, прекраснее которых, должно быть, не было ничего на свете, и усерднее обычного драил полы всех трюмов, кроме одного. Матросы-охотники посмеивались, называя этот трюм комнатой Синей Бороды, но Тилля в неё никогда не пускали. Когда «Таранный камень» выслеживал свою таинственную добычу неподалёку от затерянного в Атлантическом океане знаменитого кладбища космических кораблей, капитан наконец-то заметил любовь старательного юнги к морю и, подумав, что из этого мощного парня выйдет толк, послал его на один из катеров, следовавший в кильватере у «Таранного камня». Тилль даже толком не понял, что от него нужно — так его взбудоражило долгожданное предложение. Возбуждение подогревалось ещё и тем, что где-то здесь, в забытом Богом уголке океана, за много километров под водой прятался загадочный циклопический Р’льех — ведь не спроста Тилль накануне видел во сне смутный силуэт с круглой головой осьминога и драконьими крыльями за спиной. Божество Древних не испугало его — наоборот, поднявшись на катер, Тилль едва мог дышать от спиравшего душу восторга. Кругом, на тысячи миль вокруг, простирался океан — почти такой же огромный и безмерный, как раскинувшийся над головами моряков голубой космос. Великий Лавкрафт назвал бы охватившее Тилля чувство неописуемым, но сам парень счёл его похожим на вдохновение. Восторг, накрепко сцепленный с неизбежным космическим ужасом, что прятался совсем рядом, в затонувшем городе из мыльно-зелёного камня. Только потом, когда прошло странное наваждение, Тилль вспомнил, что его воспаленным мозгом завладела цель, которую он раньше счёл безумной — догнать и подстрелить гарпуном русалку. Убийство живого существа казалось Тиллю великим благом — он почти безвылазно караулил у гарпунной установки, надеясь, что на радаре появится заветный сигнал. Остальные охотники тоже не сводили глаз с экранов, готовые сорваться в погоню за морским обитателем в любой момент. Но Тилль, очарованный тяжелыми испарениями, поднявшимися от затихшей воды, первым заметил мелькнувший на экране зелёный значок. А следом над шёлковой голубой гладью взметнулся длинный хвост с веером-плавником. Миг, и конец гарпуна, выпущенного из установки со стремительностью стрелы, вонзился в сверкающую чешую. Тилль был сам не свой от радости. Но когда русалку вытащили на палубу… Вместо уродливого морского чудовища, которого обещал капитан, он увидел сверкающее, как бриллиант, прекрасное существо с пронзённой навылет грудью. И пусть оно, испуганное, умирающее, и било чешуйчатым хвостом по палубе, Тилль с ужасом понял, что оно очень похоже на человека. Да, у него был рыбий хвост и гибкое тело, густо облепленное чешуёй. Но длинные руки и плоское лицо — лицо, а не морда с выпуклыми стеклянными глазами — принадлежали ближайшему родственнику сухопутных людей. Тилль опомнился, когда край кровавой лужи под спиной существа подступил к его ногам. Кровь была водянистой, тёмно-вишнёвой и холодной, как лёд. И нестерпимо пахла рыбой. Тилль замер, словно молнией поражённый. А русалка ещё раз дёрнула хвостом и затихла. Охотники унесли её куда-то, а Тилль так и стоял, уставившись на стремительно засыхающую под тропическим солнцем кровь. Как сквозь вату он почувствовал рядом тяжелые шаги капитана и его руку на своём плече. — Нам не везло уже месяц, — говорил капитан, подталкивая оцепеневшего парня к трапу. — А одна русалка сама стоит как треть корабля. И тебе, как первому за рейд загарпунившему русалку, полагается награда. Выйдя от капитана, Тилль, так и не вернувшийся в себя, бесцельно брёл по обшитым деревом коридорам, пока не увидел дверь той самой таинственной комнаты. Обычно запертая на семь поворотов, она была приоткрыта, и из щёлки между дверью и косяком струился ядовито-зелёный, ведьминский свет. Тилль не думал ни секунды, когда переступил порог. В громадном зале, поднимаясь до самого потолка, стояли огромные стеклянные капсулы, доверху заполненные мутной водой. А в них, подсвеченные зелёными лампами, плавали они. Русалки. Старые и молодые. Серебряные, синие, изумрудные, с разноцветными развевающимся волосами, они, уже мёртвые и медленно разлагающиеся в растворе, молча покачивались в воде и разглядывали готового задохнуться Тилля остекленевшими белыми глазами. Посреди груди у них зияли чёрные дыры — следы гарпуна, пронзившего тело насквозь. И среди многих тел, ещё свежих и других, уже превратившихся в скелеты, Тилль увидел совсем новое, не тронутое гниением. Тело той самой сверкающей русалочки, которую нашёл сегодня почерневший от крови гарпун. Тилль спустился на берег следующим же утром. Денег, которые дал ему Окерлунд за убийство, хватило бы на целую безбедную жизнь. Но их не хватило бы на то, чтобы искупить невыносимую, неподъёмную вину, которая поселилась в сердце с тех пор, как его взгляд встретился с мёртвыми глазами русалок. Их трупный яд — вот то, что ценилось человеком. Тилль снова устроился в океанариум — по крайней мере, наблюдать за смертями рыб было не так тяжело. И там, в океанариуме, он познакомился с человеком, которого в каком-нибудь второсортном слэшере назвали бы безумным учёным. Господин Бихач, забавный толстяк с совершенно белыми волосами, сначала показался недоверчивому Тиллю похожим на конспиролога — с таким рвением этот специалист по необычным формам жизни рассказывал про странных существ, живших разве что в сказках. Последней научной работой Зорана, которую Тиллю удалось найти, была диссертация о проблеме ловли русалок — и, прочитав её, Тилль понял, что с Зораном можно общаться. Зоран устроил его к себе в лабораторию — к счастью, жестоких опытов над неизвестными науке созданиями он не проводил, и даже если и ловил кого-то, то старался устроить существу логово поудобнее. За годы сотрудничества Тилль уже думал, будто ничему не удивится — такие диковинки жили в лаборатории. Пока Зоран, просто фонтанировавший безумными идеями, не объявил, что они пойдут охотиться на русалок. Ещё не отошедший от трамвы, хотя со службы на «Таранном камне» прошли долгие годы, Тилль честно пытался отговорить коллегу от этой идеи. Но Зоран отличался не только бурной фантазией, но и несокрушимым упрямством. Поэтому Тиллю, которого все подряд в лицо называли мягкотелым, не оставалось ничего, как свернуть сети, и, подхватив ведро живых карасей, отправиться на дикий пляж в Варнемюнде. Они не раз ловили странных тварей в чахлом лесочке возле моря, где одни деревья сгнили и держались на коре, а от других остались сухие скелеты, годные лишь на хворост. Тощие серые стволы с острыми прямыми ветвями судорожно цеплялись за песок, который с каждым отливом вымывало из леса всё сильнее. Искать на мелком белом песке следы маленьких лапок было бесполезно, зато в чаще леса на болоте — огромной луже топкой грязи мерзкого зелёного цвета — порой удавалось увидеть когтистый оттиск. Но сейчас они шли к морю — пешком через страшный, неживой прозрачный лес. Когда тускло блестящий бок моря показался из-за деревьев, Тиллю подумалось, будто в в этой пустынной, унылой местности обронил своё карманное зеркальце великан — море бесконечной серой гладью раскидывалось до горизонта, а чтобы дойти до обитаемых курортов, требовался целый день ходу. Ни одно дерево не оживляло живописной кроной песчаных берегов — только сухо шуршал дикий овёс да затихающий ветер гонял выброшенные на песок обломки деревьев. Пляж походил на дом отшельника. Тилль не удивился бы, если бы Зоран выудил с засыпанного гравием дна ископаемое чудовище. Впрочем, за время работы с ним Тилль приучил себя к равнодушию — чтобы не думать о той русалке, заколотой гарпуном. Диковинные животные будили в нём только похотливое отвращение, которое испытываешь, когда смотришь на то, что когда-нибудь станет твоим фетишем, но ещё не стало им. Придерживая на плече сети, Тилль в обход болота следовал за Зораном. Идти приходилось молча — ни одно животное не любит шумных и болтливых людей. Песок с тихим шорохом уползал из-под ног, сбегая к воде тонкими струйками. Зоран нервно поджимал губы — он любил поговорить и с трудом заставлял себя молчать. Тилль же исподлобья, с шипящей на дне глаз опаской смотрел на море, радуясь пасмурному дню. Густые грязно-белые облака, казалось, можно было проткнуть пальцем, подняв руку. Стоял полный штиль. Сизые стебли дикого овса вяло повисли, качая усатыми колосками. Русалки, о которых Зоран прожужжал Тиллю все уши, наверняка улеглись спать. Но, может, рыба, плескавшая в жестяном ведре с водой, которое нёс биолог, желая хоть как-то оживить безмолвную, жуткую тишину, могла разбудить их? Ведь, как говорил недавно Зоран, они… —… прожорливые. Жрут всякую гадость. Своими глазами видел, как они копали червей. Очень гадкие и противные создания. Во всяком случае, если брать на примере той особи, с которой мне удалось познакомиться. При этом они общительные, но дружелюбными их не назовешь. Ну, как сказать общительные — когда я кидаю им рыбу, они приплывают. Что точно скажу — они очень злопамятны. Обиду помнят лучше собак. И глупые, как пробки, хотя и похожи на нас с тобой. Понятно, мозги-то у них рыбьи, с такими далеко не уплывешь. Но они умеют пользоваться простым оружием. Подбирают камни и кости — потрошить ими добычу и друг друга они нашли очень удобным. — Друг друга? — неверяще переспросил Тилль. Другой человек только бы усмехнулся, но как бы Тилль не пытался ничему не удивляться, безграничный мир чудовищ порой не на шутку пугал его. — Бывает, практикуют каннибализм в голодные времена. — А та рыба? русалка? что она хоть представляет из себя? — Сам увидишь. Твоя задача — изловить её и привезти ко мне в лабораторию. Я уже подготовил удобный аквариум. Тилль покорно вздохнул, втыкая колышки сетей в мягкое дно. Он уже не понимал, как поддался охотничьему азарту на «Таранном камне» — наоборот, стоило Тиллю представить, как он подцепит на удочку это, несомненно, жуткое, грязное, мерзкое существо, воняющее рыбой, поймает одну из этих бесчисленных озёрных тварей, как он понуро опустил голову и неохотно раскинул сети. Ещё не осознавая, Тилль жалел всех этих существ — ползающих, плавающих, ныряющих — которых в лучшем случае ждала тесная клетка или аквариум со скользкими от слизи стенками, а потом — жалкая смерть. Тилль помнил кончину одного существа в лаборатории Зорана. Из последних сил оно шипело, жалобно морща уродливую зубастую морду, и крючилось на окровавленной подстилке. А потом, не сводя мутных глаз с застывшего у клетки Тилля, тяжело захрипело, вытянулось, цепляясь когтями за железные прутья, и издохло. Грязная, позорная смерть! Да, они ошибки природы, сгустки зла, созданные самим Дьяволом в попытке поравняться с Богом в фантазии. Но разве все эти создания, хоть бы те же русалки, жили ради того, чтобы какой-нибудь Зоран со своим помощником однажды бросил в воду подключенный к электричеству провод? — Зоран, — позвал он совсем тихо. Рыбы могли бы принять этот зов за шёпот ветра. Биолог повернулся, и его светлые — рыбьи — глаза недовольно оглядели запнувшегося в песке Тилля. — Скажи, а как они размножаются? — Они не то чтобы большие романтики в этом плане, — вспоминая, неспешно ответил Зоран одними губами. — Одиночки практикуют изнасилование. Живущие в группе действуют по зову тела, но обоюдному. Хотя и там есть насильники. Я же говорю, они похожи на нас. Звучало это всё не слишком обнадеживающе. Тилль поспешно ушёл от кромки берега, где босые ноги чавкали в чуть зыбком песке, и с опаской окинул взглядом море. Оно по-прежнему производило впечатление неподвижного. Неживого. Мёртвого. Если там и мог кто-то жить, то лишь такие создания, о которых говорил Зоран. Они остановились там, где по утрам солнечная дорожка упиралась в мягко изогнутую впадину берега, как член в разморенное возбуждением влагалище, и поставили на песок ведро с рыбой. Полудохлые караси с трудом поводили коченеющими глазами, открывали безгубые рты, шевелили плавниками. Зоран взял одного за хвост и закинул далеко в море. Кольцами разбежались волны по спокойному серому шёлку. А под водой тут же что-то мелькнуло, на мгновение показался из воды серебристый чешуйчатый бок и исчез. Снова всё стало тихо. — В плохие времена они даже за рыбкой не могут подплыть, — прошептал Зоран, наклоняясь за следующей рыбой. — Видно, сейчас им мои подачки так, баловство. Всё равно, что кормить уток в парке. Поймать, так они наверняка жирные, как те утки. Всегда мечтал пожарить на гриле кусочек русалки… Тилля передёрнуло от этой шутки. — А в хорошие времена они идут на контакт? — Тилль взял рыбу у мечтательно призадумавшегося Зорана, и, едва удержав мускулистое рыбье тело в руках, забросил карася ещё дальше. — Петер всегда выплывает. — Петер? — Они все друг на друга похожие, но он немного отличается. Поэтому я придумал ему самое простое имя. Он откликается. А если не откликнется, ты его сразу узнаешь, когда он с остальными русалками подставит в полночь брюшко лунному свету. Для русалки Петер необычайно волосат. Сам посуди, зачем русалке в воде волосы на голове, да ещё и борода? — Да, обидная ошибка природы… — Тиллю представилось что-то из ряда вон выходящее своей мерзостью, и он ещё больше пожалел, что согласился ловить монстров для всяких биологов. Какие монстры, если каждая их вылазка больше похожа на рыбалку? Снова кто-то ухватил карася и потащил его на дно. Жаль, с берега не видно. — Я поймаю его и принесу к нашей машине, — пообещал Тилль. Ты говорил, без воды они могут прожить. — Раз у них есть носы, значит, есть и лёгкие, — рассудил Зоран, запуская в холодный песок пропахшие рыбой руки. — Вот только ноги им никто не догадался придумать. — Жалко их, — произнёс Тилль, но так тихо, что Зоран так и ушёл, оставив его одного с ведром карасей. Русалки обещали выплыть на поверхность ночью. А если учесть, что ночью облака вряд ли рассеются, никакая чешуя при свете луны не заблестит. Поди поймай тут что-нибудь. — Сказать что ли этому Петеру, чтобы он вместе с другими русалками уносил отсюда хвост куда подальше? — пробормотал Тилль себе под нос, как только шаркающие по песку шаги Зорана стихли. — Но куда? Он плюхнулся на песок и запустил руку в ведро, чтобы в следующую секунду запустить в море очередную приманку. Карасей надо было нанизывать на удочку, как червей, но Тилль об этом совсем позабыл. На этот раз ему повезло — из воды показались две тонкие чешуйчатые руки, на лету сцапали карася и скрылись. Круги, круги… До ряби в глазах. — Петер, — тихо, но внятно позвал Тилль, с замиранием сердца прислушиваясь, как две тягучие ноты чужого имени разносятся над водой. Ти-ши-на. Не такой уж общительный этот Петер. Кто знает, вдруг его успел расчленить кто-то из собратьев, вот он и не показывается. Хищники — не самые дружелюбные создания. А все эти твари обожают кровь. Что, если они клюют не на карасей, а на приманку погорячее? Тилль было потянулся расстегнуть верхнюю пуговицу рубашки и передумал. Зоран говорил, когда эти существа охотятся группой, то и человека могут утащить. Такого, как Тилль, им хватит не на одну славную трапезу. Раз у них сейчас наступили хорошие времена — Зоран уже с месяц ходил сюда каждый день и подкармливал их рыбой — то им ничего не стоит разделаться с рыболовом на дне моря. А оно глубокое, не докричишься. Тилль в воду не забирался — верил Зорану, который рассказал про отвесный берег и зыбучий песок. Но и сидеть на песке до глубокой ночи не хотелось. В ведре умоляюще ворочали глазами караси. Карасей Тилль тоже жалел и решил прекратить их страдания. Как ребёнок, играющий с камешками, он стал бросать в воду карасей, дожидаясь, когда из воды появится когтистая лапа Петера или какого другого создания и тут же исчезнет, оставив после себя расходящиеся по воде круги. Их ловкость понравилась Тиллю — и он в попытке приманить существ, готовых на всё ради еды, понемногу сокращал расстояние между запущенным в воду карасем и собой, заставляя русалку подплывать ближе и ближе. Существо — на приманку откликнулось почему-то одно, наверное, самое тупое — не замечало подвоха и послушно протягивало руки за рыбой. Один раз даже высунуло на поверхность костлявый хвостовой плавник и кокетливо помахало им. Благодарило, похоже. Тиллю было лень молча выжидать — от скуки он скормил существу карасей, всех до единого, и вздохнул, понимая, что насаживать в качестве приманки на удочку здесь нечего. Разве что самому кинуться в воду, благо рыболовная сеть и гарпун, с которым не страшно идти хоть на кита, были у него с собой. Он попытался позвать Петера ещё раз — но тот больше не показывался. Обожрался и уплыл на дно переваривать обед, что ему ещё делать-то. Тилль кинул взгляд на ведро, где от рыбы осталась только гадко пахнущая вода. А было там, наверное, карасей десять. Столько ни в один желудок не влезет, если это не мегалодон. Не так уж они похожи на людей, получается. Но то, что они не только тупые, но и доверчивые, это факт. Как-то это не вязалось с их кровожадностью. Разве такие чудовища не должны быть хитрыми, расчётливыми и подозрительными? А то тут аквариумные рыбки какие-то. Тилль расстелил на песке кусок тяжёлого брезента и прилёг, устав смотреть на серый студень воды. Хорошо, что день тусклый — иначе бы он тут спекся или ослеп от мерцающих искр. Зоран говорил, что существа любят тихую сумрачную погоду. Солнце любят только растения и ненормальные любители пляжного отдыха. Расставить бы кабинки для переодевания и ларьки с мороженым на этом пляже! То-то получилось бы весело! Тилль сдавленно рассмеялся себе в руку. А то распугает ещё этих рыбок. Шуганет нечаянно всю группу на другой берег, не дозовёшься потом. Успокоенный едва слышным шорохом шурщащей травы, он заснул, подложив под голову руку — благо из сетей добыча никуда бы не убежала. Никакой опасности Тилль больше не чуял. Слишком много жути он перевидал, чтобы бояться русалок. Не будут же они выползать на берег, в самом деле! Куда им, если у них ног нет. Безмозглые рыбехи. Тилль чуть улыбнулся во сне. Рыбий хвост снова показался на свет и недовольно хлопнул по воде, как дама высшего общества шлёпает веером по руке кавалера. Но Тилль решил, что это ему привиделось уже по ту сторону реальности. Его разбудил громкий плеск — Тилль подскочил, разом стряхивая с себя сонное марево — должно быть, в сети запуталось что-то огромное, как та самая гигантская рыба, которую мечтает выловить каждый рыбак. В полусонном мозгу всплыли слова Окерлунда о том, что одну тушку человека с рыбьим хвостом можно неплохо загнать на чёрном рынке. Боясь, что скоро проснётся сознание, привыкшее жалеть всех существ с плавниками, Тилль вскочил с бугристого, как смятое одеяло, песка, и побежал к воде. В сетях отчаянно билось большое — нет, громадное, с целого человека размером, существо. Тилль отчётливо видел чёрно-зеленый чешуйчатый хвост с жёлтым прозрачным плавником. Всё остальное скрылось в брызгах проснувшейся воды. Вернее, Тилль старался не рассматривать. Не хотел, чтобы вышло, как тогда на корабле. К счастью, русалка вела себя живее всех живых, и Тилль поспешно вытащил сети на берег — тащить оказалось неожиданно тяжело, да и трепыхающееся тело неизвестного существа удобства не добавляло. Загадочное создание, которое Тиллю никак не удавалось рассмотреть, так крутилось в сети, словно норовило запутаться в мелких ячейках, чтобы не выскользнуть уж наверняка. И это показалось Тиллю самым странным. — Тихо-тихо, — как маленькому ребёнку, говорил человек существу, которое яростно отбивалось длинными руками, а хвостом колотило так гневно, что несколько раз чуть не сшибло его с ног. — Всё хорошо. Мы сейчас посадим тебя обратно в воду, не беспокойся. Голос трусливо подрагивал — и существо это почувствовало. На мгновение оно, намертво опутанное сетью, замерло и из-под свисающих мокрых волос уставилось на Тилля тёмными глазищами. Взгляд был слишком понимающим для безмозглой рыбехи. Но Тилль не дал себе поддаться наваждению, и всю дорогу на добычу старался не смотреть. Даже если это русалка, он не сможет её спасти и выпустить в море. Рассмотреть добычу как следует они с Зораном смогли только в лаборатории — когда разложили испуганно дёрнувшееся существо на массажном столе и включили свет. Привыкшее к подводному полумраку создание болезненно скорчило морду — будь у него веки, оно бы крепко зажмурилось, лишь бы закрыться от наклонившейся у него над головой лампы. Но век не было — были огромные выпуклые глаза цвета болотной топи с яркими серебряными зрачками. И глядели они слишком по-человечески. Так, что невольно похолодел даже Зоран. Но его руки, затянутые в латексные перчатки, не дрогнули, когда коснулись серовато-зеленоватой кожи существа. А вот то дёрнулось и сжало тонкие руки с длинными когтями в кулаки, словно из последних сил пыталось сохранить спокойствие. — Всех карасей сожрал, — усмехнулся Зоран, проводя по упругому животу существа — осторожно, чтобы не задеть протянувшиеся по рёбрам жабры, похожие на большие улыбающиеся рты со множеством розовых зубов. Такие же жабры, немного ассиметричные, прорезали шею создания, не сводившего глаз с людей — и в этом стеклянном рыбьем взгляде Тилль увидел нескрываемое любопытство. Не зная зачем, человек украдкой улыбнулся русалу — в том, что в сети попался мужчина, он почему-то не сомневался. Да, существу на плечи спадали длинные волосы, которые Тилль сначала принял за тину или водоросли, обманувшись их коричневато-болотным оттенком. Но верхней частью тела русал был сложен определённо по-мужски — с мощными, пусть и узкими плечами, плоской грудью и литыми «кубиками» на животе. Да и узкая щель чуть пониже живота, плотно закрытая чешуёй, имела очень знакомые очертания — в дельфинарии Тилль развлекался не только с самками. Для человеческого мужчины этот русал с облепленными чешуёй руками был средних размеров, но вытянувшееся по столу тело дышало немалой силой — Тиллю легко верилось, что это создание без отдыха переплывало целые океаны. Русал вёл себя подозрительно спокойно — направляясь порой к врачу, Тилль не замечал за собой такого восхитительного самообладания. Русал же на удивление ровно дышал, пока Зоран его ощупывал — и дышал лёгкими, судя по тому, как вздымалась грудь и раздувались плоские ноздри, похожие на щёлки. Тилль чуть не подумал, будто у него вовсе нет носа, но, оглядев неземное создание повнимательнее, заметил, что его лицо со скошенным подбородком и покатым лбом сводилось к носу и в профиль казалось похожим на рыбью морду. Весьма осмысленную морду — ещё раз заглянув в тёмные глаза, Тилль с сомнением покосился на Зорана — может быть, тот зря называл русалок неразумными? «Попадал ли он раньше к людям?» — всплыл у Тилля вопрос. Зоран тем временем провёл русалу целый медицинский осмотр и растерянно выдохнул — по всем параметрам существо из морских глубин ничем не отличалось от человека — если бы не рыбий хвост и торчащие уши, похожие на ещё одни плавники. Плавников у русала оказалось много — на локтях, пара внизу живота. Осторожно перевернув русала, люди увидели плавник на спине — плотно сложенный, он остро выпирал, словно позвоночник очень худого человека. Плавники были грязно-жёлтые, прозрачные — Тилль отчетливо видел тонкие остевые косточки. Удивительно изящный гибрид человека и рыбы — Тилль ни за чтобы не подумал, что их с Зораном разыграли искусным муляжом. Ведь стоило Зорану дёрнуть за одну из бесчисленных чешуек на хвосте, русал зашипел, и, приподнявшись на столе, оскалил длинные, загнутые внутрь полупрозрачные зубы. — Голливудская улыбка, — процедил Зоран, отдёрнув руку и на всякий случай отступил подальше. А Тилль остался на месте — русала он совсем не боялся. Поняв, что ему вроде бы больше ничего не угрожает, русал снова улёгся на простыню и настороженно поглядел на них исподлобья. Узкая грудная клетка вздымалась всё тяжелее — видно, долго дышать сухим кислородом он не умел. — И как мы его назовем? — спросил Тилль вполголоса, смущаясь говорить так о существе, которое следило за ними настолько внимательно, будто что-то понимало. Зоран уже собирался метнуть на незадачливого помощника одних из тех презрительно-снисходительных взглядов, которые каждый раз заставляли Тилля сомневаться в своей пригодности, но в этот момент русал открыл рот и произнёс вполне отчётливо: — Петер. Петера поселили в аквариуме при лаборатории — и то, что он ни разу не накидывался на учёных, а лишь с любопытством оглядывался в новой обстановке, порядком настораживало. Для дикого существа, которое только вчера вылезло со дна морского, он вёл себя слишком мирно, хотя его попытки ознакомиться с лабораторным оборудованием вполне можно было посчитать за вандализм. Зоран не жалел загубленных микроскопов — куда больше его интересовала обнаружившаяся у русала способность разговаривать. Зоран сначала считал это невозможным — под водой речевой аппарат хвостатых людей должен был просто атрофироваться за ненадобностью. Но Петер, когда был в хорошем настроении, весьма охотно издавал очень даже членораздельные звуки. Правда, учёные ни слова не понимали — и долго думали, будто русал тоже говорит с ними, но каком-то своём, подводном языке. Пока Тилль, вслушавшись в пламенную речь из бульканья, шипения и фырканья, которую выдал Петер, высунувшись как-то из аквариума, не услышал в ней французское мурлыканье и немецкое гортанное взрыкивание. — Шведский, — кивнул Зоран, присоединившись к занимательному разговору. — С русалочьим акцентом. Голосовой переводчик не распознавал всех слов, которые Петер поначалу прикусывал длинными зубами, словно маленьких вёртких рыбок, но недостающее искупала очень живая даже для человека мимика и бурные жесты — похоже, под водой русал привык объясняться ими. Тилль понимал его лучше, чем Зорана, который порой любил вворачивать умные слова из четырнадцати букв. С Зораном Петер говорил неохотно — и сворачивался в позе эмбриона на дне, стоило учёному подойти к аквариуму. А вот завидев Тилля, тут же всплывал на поверхность. Тиллю это сначала не очень льстило — Зоран, считавший лаборанта не больше, чем грубой силой, доверял ему только кормить новый экспонат лаборатории. Петер оказался прожорливым, а Тиллю, который не мог простить себе вторую жертву человеческого «научного интереса», было не жаль угостить русала лишней рыбкой. Благо из человеческих рук он принимал пищу без колебаний. Других занятий у Петера в аквариуме всё равно не было. Зоран, сам грешивший чревоугодием, несколько раз пытался лишить русала единственного развлечения, но Тилль лишь хитро улыбался. Ведь по-настоящему животные любят лишь того, кто их кормит. Зоран тоже кидал в аквариум рыбок — но иногда. И ни разу при этом не говорил Петеру о том, какой он молодец. А потом удивлялся, почему русал не желает рассказывать ему, живут ли ещё такие создания на дне океана, и отказывался участвовать в опытах, которые Тилль в глубине души называл живодёрскими. Один раз Зоран вырвал у Петера целую чешуйку, чтобы взять её на анализ! Естественно, после этого русал на учёного крепко обозлился, а к его молчаливому и не слишком умному лаборанту стал ластиться ещё больше. Иногда Петер, общительное, по сути, создание, разрешал Тиллю себя погладить. Но касаться бородки, закрученной в четыре подвижных усика, строго запрещал — человек и сам скоро рассудил, что она у русала вроде усов у кошек, дополнительный орган осязания. Трогать чешую он тоже долго не давал — но Тилль первое время и сам боялся прикасаться к ледяной русалочьей коже. Куда больше русалу нравилось просто разговаривать. Болтать по гугл-переводчику, который только запутывал, русалу скоро надоело, и он пожелал учиться немецкому. Тилль охотно принялся его учить, и взял за правило поощрять успехи способного русала всякими куда более вкусными штучками, чем сырая рыба. Один раз он осмелел и тайком пронёс в лабораторию банку пива — Петер, не раз находивший на дне морском пивные бутылки и жестянки, был сам не свой от желания узнать, что же в них прячут таинственные двуногие. Тилль долго не решался угостить Петера спиртным — боялся отравить привычный к сырой рыбе русалочий организм. Но пиво Петеру понравилось — и хотя Тилль старательно выбирал самое слабенькое, русал, одолев половину банки, перевесился через край аквариума и заплетающимся языком заметил: — У нас на Готланде такого не было. Тилль жадно прильнул к стенке аквариума, ожидая услышать лавкрафтианскую сказку о затонувших подводных дворцах, покрытых загадочной резьбой, и прекрасных девах с рыбками в волосах — раньше русал старательно уворачивался от любых расспросов о своей прежней жизни, зато вопросами о жизни на суше терзал людей с наивным любопытством дикаря, который увидел яркую лампочку. А сознание, затуманенное одной банкой пива, отказывалось верить, что в развитии Петер не так уж далеко ушёл от селёдки. А селёдки никак не могли выстроить под водой целую цивилизацию. Но рассказ Петера оказался куда прозаичнее сказок Андерсена и сказаний Лавкрафта. По сухопутному исчислению Петеру было сорок пять — всю жизнь он плавал по Северному морю со своей маленькой стаей — кем ещё могли быть те три русалки, как не последними уцелевшими придворными морского короля? Зимой, когда море сковывало толстым панцирем льда, одни русалки уходили на дно и впадали в анабиоз, подобно вмерзающим в лёд лягушкам, другие уплывали в тёплое море. А летом стая выбиралась на берег — пугать нежащихся под холодным солнцем туристов. Тилль по привычке включил диктофон — Зоран раскрутил бы из этого разговора целую сенсанцию — но пьяный русал, не очень уверенно выражавшийся по-немецки, скоро перешёл на родной шведский, а потом и вовсе сорвался на невнятное бульканье. Но Тилль всё равно слушал — пока русал не сполз обессиленно на дно аквариума и не уснул, пуская пузыри через ноздри-дыхальца. Пивную банку Петер спрятал под корягой, которая служила ему вместо подушки. И так как аквариум чистил только Тилль — теоретик Зоран брезговал грязной работой — этот разговор остался их маленьким секретом. Как и все разговоры потом, когда Тилль с Петером уже придумывали, как вытащить русала из лаборатории. Возвращаться в море Петер не хотел — от одной мысли о том, что придётся снова в одиночестве преследовать косяки мигрирующей селёдки, русал покрывался трупной зеленью. И человек не придумал ничего лучше, чем забрать его к себе домой. Аквариум в квартире Тилля вполне помещался. Тилль резко откинул одеяло и вскочил на кровати, шумно дыша. Пустой аквариум с молчаливым укором глядел на него бликами стеклянных стенок. Петер сейчас, должно быть, уже отдыхал в тени раукаров на острове Готланд — с их расставания на пляже в Варнемюнде прошёл почти год. Потом, отмокая под холодным душем, словно наказанный безумец в сумасшедшем доме, Тилль подставлял лицо тугим каплям, пахнущим хлоркой, и пытался представить, будто он тоже русал, плывущий в свинцовых волнах Балтийского моря. Но вместо того, чтобы отдаться фантазии, он провёл губкой по внутренней стороне бёдер и вздрогнул, когда поролон зацепился за что-то инородное. На краю зрения трусливо приоткрывшегося глаза очень знакомо мелькнуло что-то серебряное, и Тилль осторожно, словно во сне, прикоснулся к круглому светлому блику. Пальцы скользнули, словно по чешуе мёртвой рыбы. Чешуе. Человек тут же отдёрнул руку и с ужасом воззрился на блестящее от воды тело. По бёдрам пятнами рассыпанных блёсток расползлись чешуйки — ещё совсем нежные, тоненькие. Но это были чешуйки.