Together or not at all

Взаимозависимость разнесенных в пространстве частиц называют квантовой запутанностью. Их могут разделять невероятно огромные расстояния, но стоит одной из них поменять свое состояние, как другая со скоростью, превышающей скорость света, меняет свое, чтобы соответствовать паре. Ей всегда казалось, что они — такие частицы, в метафорическом смысле. Поэтому сейчас ей так странно от того, что она может ходить, говорить, дышать, думать, а он не может. Она должна лежать также неподвижно и бездыханно, как он, должна также зависеть от аппаратуры и медикаментов. Она не должна самостоятельно дышать, потому что он не может. Наверное, она разрушила их запутанность в тот момент, когда забрала баллон с кислородом. Он не оставил ей выбора и, если честно, ей так хотелось накричать на него за это! Он не имел права принимать решение один! Они всегда все решали вместе… Всегда ли? Ей кажется, что она слышит его голос, и он звучит укоряюще. Нет, Джемма. Когда речь шла о твоей жизни взамен на жизни команды, ты тоже принимала решение одна. Ошибочное, глупое, бесполезное решение… Его жертва имела больше смысла. Джемма помнит, каким разреженным был воздух в капсуле тогда, когда они подготовились к тому, чтобы выбить стекло. Она знала, что они не смогли бы найти новое решение. Она знала, что он все продумал, что это не было импульсивной жертвой, нет. Он все рассчитал и все понял. Ей оставалось только не дать ему утонуть. Она помнит, как горели лёгкие, как тянуло вниз безжизненное тело. Как тяжело было грести, как немели конечности. Она помнит, как наверху сквозь тьму и толщу воды брезжил свет, как, в какой-то момент, она не могла понять близко он или далеко. Она помнит, как, вынырнув, сделала вдох, как не могла надышаться. Помнит соль на губах, помнит гул вертолета, помнит, с какой тайной радостью потеряла сознание, оказавшись внутри. Ей хочется потерять сознание снова. Уснуть рядом с ним и спать, пока он не проснется. Она хочет вернуться к их запутанности, потому что ей невыносимо бодрствовать и жить пока он — нет. — Все обязательно будет хорошо, — говорит она Скай, которая шмыгает носом, сидя рядом. — Кома — это абсолютно нормальная реакция! При гипоксии клетки мозга страдают первыми, но кома имеет регенеративный эффект! Пока он… Пока он «спит», он восстанавливается! Пока он «спит», она не может спать. Она закрывает глаза и видит капсулу и поток воды, сбивающий его с ног и отбрасывающий к дальней стене, как безвольную куклу. Конечно, иногда она засыпает, потому что всему есть предел, даже её паническому бдению, но сон всегда короток и кошмарен. Пока он не может сам дышать, она дышит так, что начинается гипервентиляция. Ей все время кажется, что воздуха мало, она постоянно хочет проветрить удушливо пахнущую больницей палату. Пока он не двигается, она не может усидеть на месте. Ее руки беспокойны, ее ноги суетливы, она вся — сгусток нервически подергивающихся конечностей. Пока он восстанавливается, она ломается. Она ломается каждый день, из раза в раз все сильнее. Сначала она даже не замечает этого, а потом, на четвертый день, она обнаруживает себя в больничном коридоре, на полу, уткнувшейся лицом в живот сидящей рядом Мэй, вздрагивающей, рыдающей. Она тогда не смогла встать самостоятельно, потому что все ее силы утекли куда-то под белый больничный кафель. На девятый день он открывает глаза, и на секунду ей кажется, что вот теперь они снова станут теми, кем были, снова станут взаимосвязанными. Да, это так. Потому что она не нашла за девять дней слов, чтобы ответить на его признание, а он, очнувшись, не смог найти вообще никаких слов. Их запутанность обрела облик тишины, дробящей их крепкие связи сотней маленьких трещин, грозящих однажды превратиться в одну огромную бездну. Пугающую, как глубина Атлантического океана.