Турнир Четырёх Волшебников

      Ганс наполнил ванную самой ледяной водой, надеясь смыть похмелье и последствия «сна». Он резко вошёл в холодную жидкость и погрузился в неё с головой. Это безусловно помогало. Физическая боль заглушала рой мыслей, бушующих в голове парня. Он пробыл в воде несколько минут, пока не почувствовал недостаток воздуха и вынырнул.       — Думай, — приказал он себе, растирая кожу лица ледяными руками, — думай, прошу тебя.       Какой итог «сна» имел Ганс? Смерть Томаса Реддла. Что привело британца к такой участи? Припадок Ганса из-за сравнения парня с отцом. Что послужило фактором сравнения? Убийство Коул. Почему Томас не сдержался и пошёл на этот шаг?       — Думай, думай, — повторял немец, перебирая мыльными пальцами корни золотистых волос.       «Она запретила мне приходить к тебе, лисица, — произнёс Томас в голове у Ганса.»       — Отлично, — похвалил себя немец.       Что парень имеет? Судя по всему, Коул узнала об их встречах и решила наказать Реддла. Тот не сдержался и убил её. Ганс шумно вздохнул, спуская воду и включил горячую воду. Он сел на корточки, наслаждаясь приятным согревающим ощущением.       Идём дальше. Коул скорее всего сейчас жива, ведь кровь на Томасе была относительно свежей. Небо в окне было ночным, а темнеет сейчас достаточно поздно из-за летнего времени года. Ливня также пока что не наблюдается, и бутылка была на месте, к тому же, как заметил Ганс из сна, прошло два дня с момента пропажи Реддла и инцидент произойдёт ночью. Значит, у немца есть примерно четырнадцать часов, чтобы изменить ход событий.       — Прелестно, — заметил он, выбираясь из ванной.       Существует несколько вариантов развития сюжета. Первый – это тот, который прожил Ганс из сна. Второй – позволить Томасу убить Коул и помочь ему скрыться, не убивая самого парня. Третий – найти Реддла раньше Коул и успокоить. Четвертый – найти Коул раньше Томаса и убить самому. Пятый – попытаться убедить женщину не ограничивать Реддла.       — Естественно пятый, — закатил глаза Ганс, — но как мне уговорить её? Простите пожалуйста, глупая магловская женщина, но мне, как пророку, приснился вещий сон грядущего будущего, в котором вы погибли от руки своего воспитанника из-за того, что он помешался на мне. Не соизволите позволить ему приходить ко мне трахаться, дабы сохранить его и вашу жизнь в безопасности?       Ганс спешно вытер себя и плюхнулся на подоконник, закуривая сигарету. Добрым быть с Коул не получится. Нужно будет использовать внутреннего Гриндевальда, чтобы запугать. На удивление маглы донельзя хорошо понимали язык боли. Хотя… только ли маглы?       — Твою мать, — закатил глаза немец, делая глубокую затяжку, — мне придётся избить возможно старую, беззащитную женщину и запугать её до смерти.       Но ведь это лучше, чем её смерть и ещё одного человека, верно? Оправдание, мягко говоря, шаткое.       На всякий случай Ганс вложил в кошелёк такую же пачку денег, которую отдавал Оле. Пересчитав сбережения, он понял, что за эту неделю потратил одну третью средств, которые оставила Куинни в дорожной сумке. Примерно ещё одна пачка в заначке у камина, но они уже принадлежали Реддлу и отказываться от своего обещания Ганс не собирался. Так что если он потратит одну пачку на Коул, то до конца лета хватит только в том случае, если он не решит дарить ещё несколько фото-будок или подкупать парочку нянек.       Быть сыном Геллерта Гриндевальда имело один огромный плюс. Отец был до одури богат и не ограничивал Ганса в расходах абсолютно. Кажется, у парня ещё было своё хранилище в Гринготтсе, но это был крайний вариант на тот случай, если он решит обручиться до победы Гриндевальда, дабы скрыть от особы происхождение парня, ведь Орлов был не настолько богат, чтобы покрывать расходы молодого семейства, хотя он и делал весомые пожертвования в казну армии.       Откуда у Гриндевальда столько денег? Ну как выяснилось, он убил своего отца и присвоил мало того, что недвижимость предыдущего хозяина, так ещё и всю казну богатого чистокровного семейства, которая была настолько же переполнена, как вся принадлежащая Малфоям и прибавленная к ней половина Блэковской.       Естественно, Ганс знал, кто такие Малфои и Блэки. Влиятельные аристократичные английские семьи, отказавшие Гриндевальду в поддержке. Когда-то лет примерно пять назад Блэки всё же оказывали помощь Геллерту и в то время Ганс даже провёл лето с отпрысками их семейства.       Он расплылся в улыбке, вспоминая малышку Вальбургу. Ганс постоянно сражался с её братом за право взять девочку в жёны, когда вырастет. И, к слову, ни разу так и не выиграл.       — Как же звали того мальца? — задумался Ганс вслух, пока перебирал одежду в шкафу, — имя вычурное, но раздражающее. Хоть убей не вспомню.       Ганс тогда был действительно ребёнком, незнающим всей подноготной своего положения. Ну или почти не знающим, но это неприятная история. И Вальбурга была той самой прекрасной принцессой, ради которой хотелось совершать подвиги. Он ей даже нравился. Ему так казалось по крайней мере, а вот её братец немца не любил, но это было абсолютно взаимно.       Спустя какое-то время Ганс отправился в ресторан под домом, чтобы узнать у Коди ближайшие приюты, до которых было идти от десяти до тридцати минут. Таким оказался «Приют Вула» местечко, мягко говоря, не солнечное. Но Ганс тут же почувствовал что-то странное, магическое.       Обойдя место вокруг, он сделал свой вывод.       — Неплохо, — протянул парень, закуривая очередную сигарету, — значит Министерство Магии Великобритании оказывают маглам поддержку, защищая места с большим скоплением людей?       Магический барьер не относился к сильной древней магии, способной защитить от какого-нибудь спятившего мага, который решил перебить горстку детей, но защищал от тяжёлых снарядов типа бомб, то есть тех, которые не наделены сильной магией. И да, в нападении на Российское Министерство использовались модифицированные магией магловские бомбы. То есть одну такую этот щит выдержать мог. И ещё несколько магловских обычных, но не больше.       — Туки-туки, — постучал он, но, к сожалению, никто не спешил открывать и Ганс, к своему удивлению, обнаружил, что дверь была открыта и, недолго думая, вошёл внутрь, — есть кто дома?       — Секундочку! — послышался женский голос откуда-то сверху.       — Не спешите, — сладко пропел немец, — я вот никуда не спешу.       К нему спустилась женщина примерно сорока лет с невзрачной внешностью, тонкими поджатыми губами, бледной белой кожей и такими же белыми волосами, собранными в консервативную причёску. На ней было серое платье до щиколоток с длинными рукавами, а единственными украшениями служили маленький золотой крестик, висящий на шее и скромное обручальное кольцо.       — Ганс Орлов, — протянул немец руку женщине.       — Агнес Коул, — представилась женщина в ответ, настороженно пожимая руку в ответ, — детей сегодня нет: они все уехали на побережье. Так что если вы хотели пообщаться с воспитанниками…       — Ох нет, миссис Коул, — дружелюбно улыбнулся Ганс, — я именно к вам. Не соизволите проводить меня в свой кабинет?       — Я даже не…       — Агнес, могу я к вам так обращаться? — немец сладко улыбнулся и схватил руками женщину за шершавую тёплую конечность, — я пришёл к вам с исключительно благими намерениями.       Агнес всё же провела Ганса в свой кабинет и села за простенький деревянный стол, скрестив руки на груди. Немец же повернул свой стул так, чтобы спинка оказалась перед Коул и между его ног. — Я не очень люблю ходить вокруг да около, Агнес. Так что с вашего позволения перейду сразу к делу, — улыбнулся Ганс и глубоко вздохнул. — Будьте добры. — Меня интересует ваше отношение к шестнадцатилетнему Томасу Реддлу, проживающем в этом месте, — Ганс снял с себя шляпу и положил её на стол. — Том? — переспросила женщина и будто что-то недопоняла, а через мгновение до неё дошло какое-то осознание, а лицо исказила гримаса отвращения. — Так вы тот блондин… — О, — протянул Ганс, — так вы имеете представление о наших отношениях с Томасом? Это же всё упрощает! — Для моих воспитанников это извращение не должно называться отношениями, — она сомкнула губы так плотно, что их и вовсе не было видно, — мне не о чем с вами говорить. Убирайтесь. — Я советую заткнуть вам свой блядский рот и выслушать меня, — спокойно сказал немец, положив напротив Коул пачку денег с левой руки и пистолет с правой. — Знаете, какая моя любимая часть Библии? Глаза Коул округлились, и она в страхе посмотрела на пистолет, который лежал перед ней. Пальцы Ганса нежно скользили по орудию, пока он говорил. — Та самая часть, в которой Господь дал людям свободу воли, а затем убил их наводнением, потому что они вели себя не так, как он этого хотел, — рассказал немец и засмеялся, — это так комично, не находите, Агнес? — Пути Господни неисповедимы, — выдавила из себя женщина. — Солидарен. Мне нравится Бог, мне нравится его чувство юмора, — отозвался Ганс, перевернув стул на прежнее положение, — но иногда даже проповедникам не следует забывать, что не они одни у своего создателя. Порой и вам следует делать выбор. Самим. Немец придвинул к Агнес ствол и пачку денег. — К сожалению нашего Бога с нами сейчас нет, — усмехнулся парень, пожав плечами, — а выбор сделать одному из нас придётся. Ганс достал из закутков пальто знакомую зажигалку и закурил, смотря на настоящий ствол, лежащий в нескольких сантиметров от руки Агнес. — К вам сегодня, Коул, пришёл мужеложец, руки которого по локоть в крови, — заверил её Ганс. — Не думаете, что ваш Бог был бы рад смерти подобного человека? Я ведь пришёл с расчётом, что если вы не примете моё предложение, то мне придётся убить вас. Но я даю вам первой сделать выбор. Возьмите деньги для приюта, потерпите Реддла до конца лета; с сентября парень уезжает учиться, а после семнадцати лет не возвращается в приют больше никогда. И вы больше не увидите ни меня, ни Томаса и будете наслаждаться своей спокойной, размеренной жизнью. Или же вы можете отказать мне. При одном таком раскладе вы убиваете меня этим самым оружием. А если вы отказываетесь от денег и не стреляете, то уже я убиваю вас. — Я не понимаю, — ошарашено пробормотана Коул, мотая головой. — Чего вы не понимаете? — закатил глаза немец. — Хорошо, давайте сначала. Убьёте меня или возьмёте деньги, не имея на душе греха? Женщина молчала, находясь, судя по всему, где-то глубоко в себе, пытаясь принять решение. — Всё что меня интересует — это безопасность Томаса Реддла, — начал раздражаться парень. — А кто нас защитит от него? — чуть ли не плача выпалила женщина. Ганс обошёл стол и приблизился к ней вплотную смотря сверху вниз. — А, — протянул он, высматривая что-то в лице, — вы боитесь его? — Никто не представляет на что способен этот мальчишка, — прошипела она, уводя глаза в пол. — Я представляю. — Нет! — рявкнула она, — ты такой же как он, верно? Такие как вы смотрят на других свысока, не имея на это никакого права. «Сумасшедший манипулятор? — спросил парень сам себя, — ну ладно.» — Угадали, — развел он руками, — и мне крайне не хочется марать о вас руки или смотреть, как это делает Томас. Так что будьте умнее нас и берите то, что я вам предлагаю. Женщина молча пялилась на оружие, пока Ганс делал глубокую затяжку. Он зажал в зубах сигарету, взял пистолет и вложив его в руки женщины направил орудие в свою грудь. — Стреляйте, — уверенно приказал он. Руки её дрожали, а палец боялся тронуть курок так, будто он был раскалён. — Вы же делали Томасу больно, верно? — спросил он о своей самой большой догадке. — Это было давно, — оправдывалась она, — ещё в детстве. — Вы применяли к нему действия сексуального характера? — спросил парень так, будто не на него сейчас был наставлен пистолет. — Что? — оскорбилась женщина вполне честно. — Нет, конечно же. Он же ребёнок! — Отлично, — кивнул Ганс, делая затяжку. — В отличии от него, — выпалила женщина, вырвав свою руку. Немец приподнял брови: — К другим детям? — Естественно, — она спрятала лицо за руками, — он всегда был таким. Трогал Бишопа в общей ванной, когда им было по тринадцать. Не представляю, что пережил из-за него Деннис. — Бишоп? — рассмеялся Ганс, — тот самый, который в порыве ревности к Реддлу набросился на меня с кулаками? Он был скорее готовой убивать жёнушкой, чем жертвой детского насилия. Не обижайтесь, Коул, но я не считаю, что вы трезво оценили ситуацию. — Им было тринадцать! — Не мне вас учить, что некоторые дети растут быстрее других, — закатил Ганс глаза, закуривая следующую сигарету. — Да и вам не кажется, что вы в одночасье приняли самую удобную точку зрения, не расспросив обе стороны? — Я не собираюсь разбираться в старой и грязной истории, — фыркнула она. — Да и может это вы приняли для себя самую удобную точку зрения? — Возможно, — согласился Ганс, убирая пистолет. — Но если я не приму сторону Реддла, тогда кто это сделает? Женщина лишь хмыкнула. — Я хочу обезопасить Реддла от остальных людей так же, как и этих самых людей от него, — снова присел Ганс, — в жизни Тома возможно появился первый человек, готовый встать на его сторону просто так. — Вы носитесь с ним как курица с яйцом, — исподлобья сказала Коул. — Смотрите, чтобы из этого яйца однажды не вылупилась змея. — Змеи мне нравятся куда больше, чем цыплята, — усмехнулся Ганс и сигаретой показал на деньги, — мне не важно, на что вы их потратите. У вас сегодня официально был дерьмовый день, так что просто возьмите их. Ганс выбросил окурок в приоткрытое окно, взял шляпу и направился за дверь, так и не получив чёткого ответа от Коул. Немец сам не понял, чем закончился разговор. Он просто решил, что раз Бог дал Гансу подсмотреть будущее и принять решение за всех, то почему немец должен решать проблему кардинально? Что, если вмешаться совсем чуть-чуть? Даже если Реддл сегодня и убьёт Коул, то Ганс хоть и не напрямую, но предложил ей пути отхода. И всё сейчас зависит от решения этой самой женщины. Может отец назвал бы его трусом, неспособным взять ситуацию в свои руки, но немец знал сейчас лишь одно – вне зависимости от действий Томаса он просто поверит в британца. А попав домой Ганс первым делом выбросил все ножи в мусорку и вынес пакет из дома вместе с пустой бутылкой бренди.

***

Ночь воспитанники и Том провели в деревне, а днём после завтрака им было разрешено прогуляться по окрестностям. Реддл с натянутой как струна спиной отправился к побережью. Нужно было обдумать план с наказанием Эми и Денниса. Столько вариантов и возможностей, что органы пляшут в предвкушении, а на лице застыла довольная ухмылка. Сначала Том нашёл небольшой и тихий лесок, который, к сожалению, был ничем непримечателен. — Здравствуй, — раздался рядом змеиный шёпот. — Ну привет, красавица, — оскалился Реддл в абсолютно самодовольной улыбке. Его спутницей оказалась обычная для английских лесов гадюка, — ты одна здесь или у тебя есть семья? Новая подруга поведала Тому о пещере, где обитали её сородичи, из рассказа Реддл узнал, что их должно быть достаточно много. На пляже с пещерой бушевал сильный ветер, а в лесу и деревне хоть и было пасмурно, но там не было настолько яростных порывов ветра. И вскоре слизеринец понял почему. Пещера была вовсе не обычным местом с живущим в нём змеями. Она сочилась тёмной магией, бурлила ею от низов вод до кончиков камней и выше. Стоило Реддлу вступить на первый уступ, принадлежащий пещере, то он сразу ощутил полное единение и принятие себя. Его кожа покрылась мурашками, а по телу пробежала такая дрожь, будто место в ответ изучало его, признавало своим хозяином. Том глубоко вдохнул, наполняя лёгкие сырым воздухом. Может ему показалось, но часть магии места будто вливалась в него вместе с каждым вдохом. До чего приятно, до чего хорошо. — Я запомню тебя, — сказал он самой пещере, скользя ладонью по холодной каменной стене. Вскоре Том почувствовал, что у места есть некий сгусток магических сил, будто сердце, биением своим, отдающим чёрной магией по округе. Он подошёл к воде и склонился над ней, но ничего так и не увидел. Без палочки конечно же Том мог наколдовать Люмус, но место было слишком ценным, чтобы так просто подставляться перед Министерством и отдавать его им на опыты. Реддл уверенно погрузил руку в воду и нащупал что-то лёгкое и щекочущее будто водоросли. Британец с силой ухватился за объект и потянул его наверх, пока послушная змея внимательно наблюдала за его действиями. — Оу, — протянул Реддл, осматривая вспухшее, почти синее тело утопленницы, — занятно. Значит, в пещеру с округи годами приносило тела умерших в водах маглов. А с учетом войны их тут было несметное количество, а долгое их пребывание здесь послужило неким зарождением в месте абсолютно тёмной магии. — Отличная основа для инферналов, — подметил слизеринец, вытаскивая тело на берег. Мерлин, как же он умён, что не использовал магию. Это место ему обязательно пригодится. Интересно, часто ли сюда попадают живые маглы? Что с ними делает место, чтобы не отпустить? Сколько всего тел внизу? — Столько вопросов и до следующего лета ни одного ответа, — наклонил он голову с интересом осматривая вспухший синий труп. Ну хоть для чего-то годились маглы. Том обернулся к змее, — познакомишь меня со своими сородичами? Реддл не мог выбросить из головы тело магла. Инферналов он проходил на уроках Галатеи Вилкост, профессора по защите от тёмных искусств, но, естественно, они не проходили то, как можно создать инфернала самому. Это Реддл узнал благодаря тому, что стал старостой школы и получил доступ к запретной секции библиотеки Хогвартса. Руны в создании инфернала играли такую же ключевую роль, как и кровь волшебника, который собирается управлять существом. И естественно управлять им может только тёмный маг с колоссальной магической силой, а чем больше существ, тем больше силы требуется от волшебника. Бесспорным плюсом этого места было то, что души умерших колдунов и маглов дали основу для формирования здесь магии самого места, а значит небольшую армию, хоть и привязанную только к пещере, Том мог создать уже сейчас. Если бы хотел принести такое полезное место Министерству на блюдечке, конечно же. Змей в самом деле оказалось очень много и все они были послушными, пытаясь угодить Тому. План по уничтожению Бишопа и его подружки сам всплыл в голове. — Деннис, — сладко позвал Реддл воспитанника, — знаешь то, как я поступил с тобой в тот день… — Нет, Том, — замотал головой Бишоп, — всё в порядке. — Нет-нет-нет, — обнажил зубы слизеринец, ловя взгляд влюблённых глаз, — я искренне хочу загладить свою вину перед тобой. Мне даже спать было трудно эти дни без тебя, понимаешь? — Правда? — осторожно спросил Деннис. — Постоянные кошмары, поиски тебя в толпе, — перечислил Том глубоко вздохнув, — я думал, что было бы интересно разбавить наши отношения ревностью. Но сейчас понимаю, что это было глупо. Ты же никогда не ревновал меня, я думал, что просто не нужен тебе. — Это не правда! — поспорил Деннис. — Ты мне очень нравишься. Я так скучаю по тебе каждый раз, когда ты уезжаешь в свою школу. — Я знаю, — улыбаясь кивнул Том, — я тоже скучаю по тебе каждый раз. Позволь мне загладить свою вину, ладно? Реддл никогда ни к кому не испытывал чувства вины и даже примерно не представлял, что это до лисицы. Том уязвил гордость своего питомца и тот вполне мог отправиться в закатное солнце, если бы не идеально подходил Реддлу. Том просто понимал Ганса, а лисица пробуждала хоть какие-то эмоции. Гордость, вина, жалость. Реддл бы не назвал эти эмоции приятными, но испытывать что-то подобное было интересно. Том знал, что особенный не только как волшебник. Он мастерски показывал подходящие чувства, годами перед зеркалом репетировал каждую эмоцию, повторял нужные действия за другими людьми. Но сам эмоции он испытывал редко. Точнее радость и злость были, но без серых оттенков. Только чёрный и белый. Были ли ему обидно из-за этого? Всегда казалось, что нет. Но в то же время с появлением лисицы этих серых оттенков не хотелось лишаться. — Хорошо, — неуверенно кивнул Деннис. — Возьмём с собой Эми, ты же не против? — Том погладил Бишопа по руке. — Зачем? — нахмурился парень. — Я обещал ей, что буду настоящим джентльменом, — объяснил слизеринец, — девочка очень хотела быть свидетельницей нашего примирения. — Ну, — неуверенно мямлил Бишоп, — л-ладно? Деннис хоть и понуро, а Эми весьма горделиво шли следом за Томом сначала в знакомую чащу леса, а затем на пляж. — Весьма романтичненькое местечко, — заметила Бенсон. — Я тоже так думаю, — усмехнулся Том, — но нам дальше. Чтобы забраться в пещеру нужно было преодолеть весьма трудный уступ, но Реддл всеми фибрами своей души (в существование которой он точно был уверен) чувствовал, что само место поддерживает его от падения. — Том, мне страшно, — заныл Деннис, сделав вперёд всего один шаг. « Недостаточно, — вставил внутренний голос Реддла.» — Всё в порядке, — успокаивающе сказал слизеринец, — я же рядом. — Это не сильно успокаивает, — заметила Эми. Вся её пылкость разом поубавилась, стоило сделать первый шаг по каменному уступу. Чтобы пройти по нему, нужно было цепляться за каждый камешек в стене и аккуратно двигаться вбок. В это же время за спинами сильные волны бились об уступ, слегка пугая маглов каждым ударом. — Может это была плохая идея, Том? — вновь ныл Бишоп. — Я согласна с Деннисом, давайте развернёмся. Две пары глаз ожидающе посмотрели на Реддла, который был ближе всех к месту их отправления, а значит выбор у них был либо скинуть слизеринца в воду и вернуться, либо идти дальше. — Я так не думаю, — спокойно ответил Том, — вам придётся пройти дальше. — Реддл, я сейчас скину тебя вниз! — завопила девчонка. — Тогда тебе придётся сначала скинуть Денниса, — рассмеялся Том. — Ден, сделай с ним что-нибудь, — приказала девушка, жмурясь в страхе от нового удара волны по камню. Бишоп в надежде посмотрел на хладнокровное лицо Тома и, нахмурив брови, повернул лицо к Эми. — Всё в порядке, — кивнул он, — давай просто продолжим. Осталось не так много. — Тряпка, — выругалась девушка, но шаг сделала, а за ним ещё и ещё. Стоило маглам оказаться на твёрдом широком полу, как они рухнули на него, пытаясь отдышаться. — Пошёл к чёрту, Реддл, — сказала Эми, смотря на парня снизу вверх. Том лишь презрительно хмыкнул сквозь усмешку и зашёл внутрь. Эми и Бишоп послушно встали и пошли следом. — От этого места мурашки по коже, — поёжилась девушка. — Деннис, ты взял всё для факела, как я попросил? — уставился Реддл на парня. Тот кивнул и достал из сумки проволоку, бутылку горючего, старую ткань и деревяшку. Реддл достаточно быстро соорудил факел и, взяв зажигалку у Бишопа, поджёг инструмент. Том пошёл вперёд первым, пока маглы, чуть ли не прижавшись друг к другу, шли следом, шарахаясь от каждого шума в пещере. Видимо так место защищало себя от нежеланных гостей: создавало страх и отчаяние само по себе. Для Тома это было простое ощущение сильной тёмной магии, а для маглов чувством паники и ужаса. Слизеринец довольно усмехнулся, подумав об этом, и наконец дошёл к тому месту, недалеко от которого было заготовлено тело утопленницы. — Я долго думал о том, как бы вас наказать, — начал он, садясь на камень. По руке его послушно проползла знакомая змея и Том приблизил её к лицу, спокойно осматривая чудесное создание, — но всё сводилось к тому, что до семнадцати я не могу использовать палочку. Бесспорно, это было удручающим фактором и будь на моём месте обычный волшебник, то он бы опустил руки. Но я не обычный, а исключительный. — Что ты несёшь? — с отвращением спросила Эми, смотря на эти заигрывания со змеёй, — и когда ты успел надрессировать её? — Её? Ох, это не заняло много времени, а вот их, — он указал факелом на место откуда ребята только что пришли. На единственный выход из пещеры. — признаюсь заняло побольше времени. Пожалуй, минут пятнадцать. Эми и Деннис обернулись и лица их поразил настоящий, первобытный ужас. Всю пещеру вокруг них заполнили ядовитые змеи, послушно наблюдавшие за представлением. Их тени красиво трепетали от света факела и хоть их и было несметное количество, но от приглушённого освещения казалось, что их в десятки раз больше. Эми взвизгнула и попятилась к Реддлу, в то время как Деннис упал на колени и залепетал: — Прошу, прости нас, Том, — почти рыдал он с красным, сопливым лицом. И этого парня Реддл оценил в пять из десяти? Ну уж нет, если лисица твёрдая десятка, то Бишоп максимум двойка, — мы — идиоты, кретины. Я всё сделаю, только отпусти нас. — Мы идиоты? — завопила девушка, — это Реддл — психопат! Это всё не по-настоящему! Какое-то шоу, уловка! — Ползите на неё, но не кусайте, — приказал Том змейкам. И посмотрел на Эми, — на твоём месте я бы не двигался, они плохо слушаются, когда им вредят, понимаешь? — Что? — ошарашено спросила девушка, но почувствовав, как десятки змей обвивают её тело, завопила не своим голосом. И, пожалуй, эта сцена была самым приятным зрелищем, что он видел за эти годы в приюте. Она пыталась скинуть их, увернуться, но новые всегда ползли дальше, извиваясь и прелестно шипя. Эми орала как умалишённая, а Деннис во всю плакал, ныл и умолял. — Хотите, чтобы это прекратилось? — улыбнулся Том. — Эми, милая, хочешь или нет? Она так сильно визжала, что не слышала голоса Реддла. До смешного жалкое зрелище. — Хотим, — плакал Деннис, смотря на подругу, — прошу Том, я прошу тебя. — Прелестно, — кивнул Реддл, идя вглубь пещеры. Он притащил тело утопленницы, наблюдая, как Бишоп понимает, что самое интересное впереди. Его глаза наполнялись первозданным отчаянием. — Знаете, лисица сказала, что я плохо понимаю свои чувства, представляете? Вот я и думал, что же чувствую к вам, ребята? Злость? Ярость? Может быть гнев? Том расслышал, что Эми больше не кричит, а смотрит на него со слезами на глазах и тихо хныкает. — И я понял! — рассмеялся Том и кинул тело прямо перед Деннисом, стоящем на коленях, — я испытываю к вам отвращение. Настолько глубокое, настолько тошнотворное, что даже словами сложно описать. И вы должно быть хотите узнать, на что это похоже, — утвердительно сказал Реддл, — каждый разговор с вами приносит мне такое чувство, будто я жру мясо мертвеца. Спустя несколько секунд девушка с ещё большим отчаянием зарыдала. — О, — искренне обрадовался Том. — Эми уже поняла, а ты Бишоп? Понял или нет? — Я-я, — мотал головой Деннис, — я ничего не понимаю. Реддл глухо рассмеялся и присел на корточки рядом с Бишопом, пристально и с издёвкой смотря парню в глаза. — Как думаешь, Деннис, — издалека начал слизеринец, — будет ли кто-то искать двух пропавших сироток без каких-либо родственников и связей, да ещё в военное время? Бишоп лишь опустил взгляд на труп. — Верно, — кивнул Том, — ни вас, ни эту женщину искать никто не будет. И получается, что у вас есть только вы сами. С тобой, Деннис, было удобно какое-то время, но сейчас ты стал не нужен мне, а когда-то лисица перестанет быть нужной и это в порядке вещей. Реддл встал на ноги: — Но знаешь, что не в порядке вещей? — наклонил он голову, осматривая маглов, — когда выброшенные игрушки устраивают истерики и вредят старому хозяину. Я мог потерять своего питомца, и это меня до одури злит. Но я придумал для вас наказание, чтобы не марать руки, понимаешь какое, Деннис? — Н-нет, — замахал он головой. — Я хочу, чтобы каждый из вас выбрал по органу этой прелестной дамы, — обворожительно улыбнулся Том, — и сожрал его полностью. Чтобы вы поняли то чувство, которое роится во мне каждый день, пока я живу с вами. Если откажитесь, то просто сдохните прямо как она, и что-то подсказывает, что мне за это ничего не будет. — Отпустите её, — приказал он змеям, — кушать подано, Эми. Можешь приступать. Девушка встала на дрожащие ноги и хищно посмотрела на Реддла. Несколько шагов и она ринулась в его сторону в попытке ударить, но Том был сильнее и выше на две головы. — Плохой выбор, — съязвил он, и одним ударом по лицу заставил Эми рухнуть на пол. Та глухо заплакала, смотря на утопленницу. Том же вальяжно присел на знакомый камень. — Приступайте. В деревню Реддл вернулся первым в весьма приподнятом настроении, хоть предстоял ещё один разговор с Коул. — Том, — позвала одна из нянек, — ребята сказали, что Эми и Деннис ушли на прогулку с тобой. Ты их не видел? — Мы разошлись, — невинно пожал плечами мальчик, — они хотели уединиться, и я не стал им мешать. — Что за дети? — закатила глаза нянька и ушла, а Том отправился на ужин. Аппетита не было не из-за сцены с поеданием человеческих органов, а из-за Коул. Что ей сказать такое, чтобы она передумала. Запугать? Она точно доложит Дамблдору. Пока Том вёл мозговой штурм в дом вошли Эми и Деннис. Вид у них был прискорбный, почти не обращали ни на кого внимания, а есть и вовсе не могли. Но самое приятное то, что они не смели даже поднимать свой взгляд на Тома, и тот весьма гордился собой за проделанную работу. Дорога в приют заняла приличное время и на улице начался самый настоящий ливень. У выхода из автобуса стояла миссис Коул с зонтом, приветливо встречая каждого воспитанника. Кроме Реддла, конечно же. — Мне нужно с тобой поговорить, молодой человек, — строго сказала женщина. Вряд ли Деннис и Эми что-то рассказали. На их телах Том оставил по змее, послушно следящих за детьми, дабы те ненароком не проболтались. Небольшая профилактика. Миссис Коул убрала зонт и села в своё кресло о чём-то глубоко задумавшись. — Ганс приходил, — сказала она то, что Реддл был не в состоянии принять. — Что? — ошарашенно переспросил он. — Вы весьма подходите друг другу, — сказала она с отвращением на лице, — один просто сумасшедший садист, а второй возомнил себя бессмертным божеством, задача которого охранять своё чадо. Том еле успел скрыть улыбку. — Но мы с ним пришли к согласию, — объявила она, — ты не мельтешишь тут какое-то время, на что я закрываю глаза, а он больше не врывается в приют, стоит тебе пропасть на несколько часов. — Как-то слишком просто, — улыбнулся Том. — И следующее лето ты здесь не появляешься, — закончила она. — Вы меня на улицу выгоняете? — приподнял он бровь. — Нет, — слегка улыбнулась женщина, — я лишь приняла предложение твоего… друга. Так всем будет лучше, не находишь? — Пожалуй, — кивнул Том. — И ещё, — она наклонилась и, вытащив из закутков стола палочку Реддла, положила её перед ним, — ты можешь забрать её, но успокоиться и не выходить больше из приюта. На следующее лето спокойно возвращаешься сюда или остаёшься в Хогвартсе, а Дамблдор не узнаёт о том, что натворил твой друг. «Вот же сука! — зашипел внутренний голос, — всё не могло быть так просто, верно?» Так, что ему даст каждый из вариантов? Лисица – это питомец, который удовлетворит все потребности до августа включая эмоции, возможно секс, деньги, а ещё вероятно обеспечит его следующим летом. Палочка — чувство безопасности, незнание Альбуса и почти три месяца в этом богом забытом месте и… всё? Хотя нет, возможно Хогвартс позволит ему остаться на следующее лето, но ведь это не точно? Магией он всё равно не будет пользоваться летом, а Альбус всё равно ему не доверяет. Да и что он решит делать с этой информацией? Какой-то помешанный магл искал своего любовника? К чёрту старого обмудка. — Думаю и так очевидно, что я выберу, — усмехнулся Том вставая со стула и направился на выход. Стоило парню уйти, как Альбус Дамблдор отменил дезиллюминационное заклинание и появился в углу кабинета. — Весьма интересно, — усмехнулся мужчина, поглаживая щетину.

***

Коди вовремя предоставил своему любимому клиенту пакетик с весьма любопытным содержанием. Ганс, недолго думая, выпотрошил одну из сигарет и пинцетом, перемешивая табак и траву, вернул содержимое в бумагу. Дождь бился об окно и для немца это было сродни звуку забивания гвоздей в крышку его гроба. Он весь день корил себя за то, что недостаточно сделал для изменения будущего, и уйти хоть ненадолго от реальности казалось лучшей идеей столетия. Ганс расположился на ковре у камина, опираясь спиной на диван. Свет давал только горящий очаг, хоть это и было весьма тускло, но скорее задавалась интимная обстановка для процесса, чем нервировало. Глянув в окно в последний раз, он решил, что лучше накуриться до прихода Реддла, чтобы быть максимально недееспособным для убийства. Последний раз он встал, чтобы проверить открыта ли входная дверь и включить радио. Квартира наполнилась прекрасным женским голосом. Жаль только, что пела она на французском. Ганс зажёг сигарету и впустил в лёгкие тяжёлый дым, задержав дыхание на несколько секунд, чтобы мозг быстрее впитал токсины. Достаточно быстро он расслабился и наконец стянул с себя галстук, расстегнув несколько пуговиц. Сознание затуманилось и стало немного жарко, музыка больше не отталкивала из-за французского. Даже немного захотелось потанцевать, наблюдая за плесканием огня в камине. Он услышал открытие входной двери, но не оборачивался до последнего. Человек скинул обувь, разделся и наконец заглянул в гостиную. — Запах странный, — заметил Реддл, — что ты куришь? — Marihuana. Hilft zu entspannen. — спокойно ответил немец, так и не повернувшись посмотреть на Реддла.

[Марихуана. Помогает расслабиться]

— Настолько тяжёлый день? — спросил британец. Ганс услышал, как тот немного усмехнулся и сел рядом, пристально смотря на парня, — почему ты не смотришь на меня? Натворил что-то? — Столько вопросов, — глухо посмеялся Ганс, не отводя взгляда от камина. Британец взял левое запястье с сигаретой и потянулся к нему, заслоняя огонь. Томас был сухим, чистым, без крови на руках или одежде. А ещё он затягивался сигаретой, губы и лицо его приятно холодили ладонь. Томас немного отстранился. — Не выдыхай, — сказал Ганс, опрокидывая голову на бок, чтобы лучше разглядеть гостя и сравнить его с Томом из сна, — изменился. Томас приподнял брови и через секунд десять выдохнул: — Я? — Не обращай внимания на слова, — усмехнулся Ганс. — Рассказывай, чем занимался, — Реддл тоже положил голову на сидение дивана, и немцу казалось, что он в первый раз так открыто и так близко может разглядеть это идеальное лицо. Сердце невольно дрогнуло, оставляя какой-то грустный осадок. — Ты ведь уже знаешь. — Хочу услышать это от тебя, — спокойно отозвался Реддл, не отводя взгляда от немца. — Я пришёл к Коул с настоящим пистолетом и, отсылаясь на Библию, дал ей варианты: либо она берёт деньги, либо я её убиваю, либо она меня. — Думал будет интереснее, — сожалеюще сказал Томас, — а ещё у меня из-за тебя будут проблемы с тем профессором о котором я рассказывал. — Правда? — усмехнулся Ганс, — какая жалость. — И я наказал Денниса и его подружку. — Ты убил их? — приподнял голову немец. — За какое животное ты меня держишь? — посмеялся Реддл, — я же не сумасшедший. Ганс опять глухо рассмеялся: — Хреновый день. — Да уж. Какое-то время они ещё так сидели, пока Ганс не решил сделать ещё одну сигарету. — Мне интересно, — начал немец, — почему, когда я иду убивать или пытать безоружную женщину, то всё в порядке, а стоит мне прикоснуться к человеку, который мне нравится, то перед глазами всплывает яростное лицо отца? — Кстати, я много думал о нём, — признался Томас, пока Ганс делал глубокую затяжку, — как умер твой дедушка? — Отец убил его, — как ни в чём не бывало ответил немец. — Я почему-то так и думал, — усмехнулся Реддл, — правда не понимаешь зачем он делает всё это с тобой? — Не понимаю чего? — нахмурился Ганс, протягивая сигарету британцу. — Он боится, так ведь? — хищно улыбнулся парень, — боится, что ты когда-нибудь захочешь перерезать ему глотку. Так же, как он поступил со своим отцом. Должно быть, ему тогда нужны были деньги или дом? Положение в обществе, например. Он, как я полагаю, имеет высокий статус? А внушает тебе страх лишь для того, чтобы ты боялся его больше, чем он тебя. Но в то же время не убивает, потому что ты полезен. «Что? — ошарашено спросил Ганс внутри себя, не в силах открыть рта, — Гриндевальд боится? Это бред. Абсурд какой-то.» — Те, кто совершил зло, — Томас вертел сигарету в руках, — ожидают зла от других, лисица. «Он боится за своё место Тёмного Лорда, — усмехнулся внутренний голос, — Реддл ахуеть как прав, понимаешь? Это всегда был страх, а не презрение.» Ганс засмеялся как сумасшедший. Так бешено и так громко, что не был в состоянии остановиться. «Вспомни, что он говорил о Дамблдоре, с каким презрением всегда отзывался о нём, — щебетало внутреннее Я, — именно с таким отвращением он всегда измывался над тобой, именно с таким презрением пытал тебя, пытаясь сломать. Именно с таким презрением унижал тебя. Он всегда видел силу, всегда видел Дамблдора. Но знаешь что? Сейчас Альбус на нашей стороне. Мы можем показать силу, мы можем показать ему истинное отчаяние.» — Момент осознания? — усмехнулся Томас, поглаживая парня по спине. — Ахуеть, — Ганс заполнил все лёгкие дымом, — Томас, это пиздец. Ты – лучшее, что происходило со мной за всю жизнь. — Это же было не признание? — Не льсти себе, — немец приблизился к лицу Реддла и выдохнул струю воздуха прямо на него, покрывая сантиметры между ними пеленой дыма. И стоило ей пропасть, как для Ганса открылись совершенно спокойные глаза, но настолько чёрные, что в них захотелось погрузиться, как в воды Дурмстрангского озера. Свет от огня плясал по британцу, окрашивая одну сторону лица в алый, а вторую погружая во тьму. Ганс опустил глаза, осматривая белоснежную рубашку парня и рукой проделал путь сначала по груди, переместился на талию и скользнул между лопаток. — Осмелел от нескольких фраз? — самодовольно улыбнулся Реддл. Но Ганс ничего не ответил и второй рукой опрокинул Томаса на пол придерживая спину так, чтобы весь удар, хоть и небольшой, пришёлся на конечность блондина. Немец склонился над парнем, а знак Даров свисал почти у губ Томаса. Реддл же не без интереса осматривал их новое положение. — Не думал, что разговор об отцах тебя настолько сильно возбуждает, — иронично заметил Томас. Ганс склонился ниже и Дары Смерти оказались прямо на губах Томаса. Это была бесспорно красивая картина. Парень весь в алых и черных тонах, а на губах его чуть ли не светилось белое золото. Реддл приоткрыл рот и Дары почти упали в него, но язык, еле видно показавшийся, остановил их. Ганс прильнул к Дарам Смерти своим ртом, ощущая горячее дыхание британца, шумное и учащённое. По спокойному лицу сложно было сказать, нравится ли Томасу то, что сейчас происходит, но биение сердца, которое Ганс чувствовал рукой и учащённое дыхание, выдавали британца с головой. Немец прильнул к губам больше, чувствуя обжигающее тепло рта Томаса и холодность металла между их ртами. Хищно, грязно и бесспорно сексуально они впивались друг в друга, метая Дары между собой. Тело Ганса покрылось мурашками, пока Томас усаживал парня на свои бёдра, перебирал руками волосы и поглаживал спину, будто хваля за уверенность. «Целуешь мерзость, — смеётся в голове отец, — уже представляешь, как он трахает тебя?» Но Ганс уже не слушал его и, сам не зная когда, начал делать поступательные движения, сидя сверху на Реддле. Прямо в поцелуе он перевесил с себя Дары на шею Томаса, а знак убрал, чтобы не отвлекаться от желанного рта. Мерлин, Ганс точно не помнил все свои половые акты, но он был уверен в одном — и половина их не стоила этого поцелуя. Будто сама его кровь трепетала и желала влиться в Реддла, заполнить его до краёв, отдать всю себя. Хищные укусы сменялись эротическими скольжениями языков во ртах друг друга. Мокро, грубо и непристойно каждый из парней пытался взять инициативу на себя, пока другой уступал. Сердца обоих бились бешено, когда Реддл в очередной раз просунул язык внутрь, чем заслужил лёгкое сжатие на горле и укусы нижней губы. Ганс стонал. Ганс, блять, никогда не стонал во время поцелуя тем более так, как в этот раз. Ему казалось, что Реддл какое-то Божество. Приятно пахнущее, вкусное и самое сексуальное Божество всего поднебесья. Сложно было сказать сколько они целовались, но руки немца начали дрожать от позы, и он очень нехотя отстранился. — Мне стоит знать, что ты сделал с бедными сиротками? — тяжело дыша, но с игривой улыбкой поинтересовался он, пытаясь перевести дыхание. Анцыбал, он чувствовал под своими ягодицами стояк другого парня и это ни капли не отвращало, а заводило только больше. — Не порть момент, — предупредил и усмехнулся Томас, осматривая своё новое приобретение, висящее на шее. — Я могу спросить кое-что личное? — лёг Ганс рядом с британцем. — Вполне. — Твои родители никогда не появлялись? — осторожно поинтересовался Ганс. — Нет, — пожал плечами Реддл, перебирая знак Даров, — но я найду. Мне помогли напасть на след. — И когда ты хочешь начать искать их? — Ганс лёг набок, подпирая голову рукой. — Следующим летом, — не задумываясь ответил Томас. — Давай вместе, — предложил немец. — Вместе что? — не понял Реддл. — Вместе встретимся с ними. — Зачем? — Томас нахмурил брови, — хочешь, чтобы я представил тебя им, как своего парня или типа того? — Нет, — рассмеялся Ганс, — просто ты же много ожидаешь от этой встречи, верно? — Наверно? — пожал плечами Томас. — Но они должны быть выдающимися людьми. Обязаны ими быть. — Не мне тебе рассказывать, змеёныш, — выдохнул Ганс и лёг в прошлое положение, смотря в потолок, — что даже выдающиеся люди бывают обмудками, как родители или семья. Я бы хотел, чтобы ты при таком раскладе не был один. — Думаешь я поубиваю их? — спросил Реддл, немного закипая. Но злость он явно пытался сдерживать. — Или они тебя, — покосился немец, — я не хочу, чтобы при самом плохом раскладе ты вывозил всё в одиночку. — Поможешь закопать тела? — усмехнулся Томас. — Или свалить вину на какого-нибудь маньяка? — предложил Ганс и рассмеялся. — Думаешь они не будут горды тем, кем я стал? — странным голосом спросил Томас. — Я бы на их месте гордился. Да, я горжусь тобой даже тогда, когда ты рассуждаешь о философии, литературе или строении Лондона, — усмехнулся Ганс, — но зная своего отца, бывают родители, которые не оценивают даже того, что ты лучший ученик своей школы или успешно завершил невозможный налёт в шестнадцать. — Ты лучший ученик в своей школе? — приподнял бровь Реддл. — Тебя это так удивляет? — почти обиженно спросил Ганс. — Да, — кивнул Томас, — с учётом сколько ты вливаешь в себя бухла и другой дряни я крайне этому удивлён. — А ещё я пару раз чуть ли не убил других учеников и почти разрушил школу, — добавил Ганс. — Качество болгарского обучения я ставлю под вопрос, — усмехнулся Томас. — Эй! — обиженно нахмурился немец, — у меня лучшая школа в мире. — Не сомневаюсь, — закатил глаза Реддл, — так уж быть следующим летом съездишь со мной. — Благодарю, Милорд, — улыбнулся Ганс.

[Спасибо, Мой Лорд]

      —Русский я учить не буду, — предупредил Томас. — Болгарский, — исправил немец. Ганс широко зевнул и поднялся: — Тебе сделать ванну? — Не откажусь, — ответил Томас весьма снисходительным тоном.

***

У немца было несколько особенностей — он быстро учился, имел весьма пылкий ум, никогда не делал то, что ему не интересно, всегда просчитывал то, где может допустить ошибку. Последнее порой нервировало. Томас всегда был уверен в своих действиях и не рассчитывал, что может ошибаться. А вот Ганс будь то шахматы или словесная дуэль, первым делом работал над своими слабыми местами, порой видя их куда лучше Реддла. И это было интересно. Столкновение двух противоположностей — того, кто ищет и бьёт по слабым сторонам и того, кто всегда знает, как прикрыть свою спину. Мозг Тома работал в такие моменты на двести процентов, и это было полезно. Только сейчас он понял, насколько сильно застопорил гибкость своего ума. В Хогвартсе он уже давно был лучшим, проводил всех вокруг пальца, играл с людскими мнениями и жизнями, как вздумается. Немец позволял это с собой только в определённые моменты, и это было куда ценнее очередного признания от Слизнорта. Нет, Том безусловно обожал похвалу и купание в лучах славы, но порой люди превозносят тебя за какие-то сверхмаленькие заслуги. «Мой Лорд, ваши суждения о чистоте крови так революционны! — восхищался когда-то Малфой.» И нет, они не были «революционны», они были абсолютно логичны, и даже человек со средним складом ума должен был понимать такие базовые суждения. «Том, это зелье восхитительно! Давно я не видел такого чистого оттенка, — причитал Слизнорт.» Мерлин, да он просто сделал всё по инструкции, неужели остальные настолько отбитые, что не могут в точности повторить написанное в учебнике? «Ты такой красивый, — восхищался как-то кто-то из девушек, — ума не приложу, сколько сил уходит на поддержание такой благородной внешности.» А это и вовсе бред. Том не делал абсолютно ничего, ради своего внешнего вида. Это просто генетика и хвалить за неё было странно. Будь у него выбор между большей силой и внешностью, то он бы не задумываясь выбрал первое. Даже если брать в учёт то, что красота имела баснословное влияние на людей. Так что к плюсам немца можно было отнести своевременную похвалу и лесть. Хотя нет, тот не умел притворно хвалить. Что вообще Том мог сказать о минусах лисицы? «Это не интересно, — фыркал немец на какую-то тему разговора, даже не попытавшись сделать вид, что хочет поддерживать беседу.» Это был очевидный минус. Мне не интересно — знак равенства — я это обсуждать и делать не буду. Как он с подобным отношением стал лучшим учеником — загадка. Ещё он мог часами пялиться в одну точку, что-то обдумывая. Порой казалось, что он решил заняться йогой только для того, чтобы создавать видимость занятости и его никто не трогал. К тому же, у него был ворох вредных привычек и подобные люди Тома утомляли. Будто немец бежал от своих мыслей в другой мир. Это слабость. От этого тошнит. В остальном он был приятнее всех маглов, которых Том встречал и даже некоторых волшебников. Но что-то не давало Тому покоя. Немец заставил Коул выбрать между деньгами и его смертью, и он вполне был готов принять второй вариант. Ганс привёл домой незнакомого парня с садистскими наклонностями и спокойно позволял тому спать рядом, излишне радовался стычкам на улице, в которых мог поучаствовать, был склонен к самоповреждениям и даже за месяц, что они провели вместе, подверг свою жизнь опасности раз пять, будто не имея инстинкта самосохранения. Наконец, до Тома дошло. — Ты хочешь умереть? — развернулся он к Гансу, который тянулся на шпагате положив одну ногу на диван, а вторую оставив на полу. Глаза его были прикрыты. — Что, прости? — Ты не хочешь жить, верно? — уточнил Реддл. — Пожалуй, — открыл глаза немец и серьёзно посмотрел на британца. — Что за идиотизм? — рассмеялся Том. — Какой в этом смысл? — Желать смерти имеет куда больший смысл, чем бояться её, — немец встал, а на лице его был холод. Кажется, он не горел желанием обсуждать эту тему. Но из-за сказанной фразы в Реддле закипела злость. — Зато я не слабак, который готов убежать от проблем даже на тот свет, — самодовольно усмехнулся он. — Я не бегу от проблем, — Ганс отпил заготовленной воды для тренировки, — я их решу, а потом меня не станет. Как раз появилась цель. — Это оправдание, — поспорил Том, — ты не хочешь умирать, а просто привлекаешь внимание к своей удручающей персоне, чтобы тебя кто-то отговорил. А цель — это предлог, чтобы жить. — На этом моменте тебе лучше заткнуться и не лезть не в своё дело. — Нет, — растянул гласную Реддл, — я, пожалуй, продолжу. Ты воняешь слабостью, когда в очередной раз пытаешься приблизиться к смерти, а мне даже не жаль тебя. Подохнешь как какая-то псина, и никто не будет тебя оплакивать. — Псина? — рассмеялся немец, — так теперь ты воспринимаешь меня, как своего питомца? Что такое, Реддл? Почему ты злишься? Претит мысль того, что кто-то бросит тебя одного в этом мире? — Одному мне вполне комфортно, — отозвался Том, — но будь добр, потрать этот год на то, чтобы трахнуть какую-нибудь девчонку, чтобы та залетела, и я забрал себе новую партию Гансиков. — Оу, — хитро улыбнулся немец, — с этим могут быть проблемы, змеёныш. Тут такое дело — я не могу иметь детей. Мой организм не создан для размножения, и сперма не выделяется, так что останешься без мини пёсиков. — Как это? — не понял Том, — ты не кончаешь? — Анцыбал, — закатил глаза немец, — я кончаю, а спермы нет. Мой организм не предназначен для размножения, и он не способен на формирование спермы. Том сам не понял, почему этот факт поменял Ганса в лице. — Тебя это гложет? — догадался британец. — Отчасти, — пожал парень плечами, — просто это очередное напоминание о том, что сама природа против моего существования. Помимо того, что я за семнадцать лет ни разу не влюбился, и все мои органы расположены зеркально тому, как они присутствуют у нормального человека. Реддл встал и положил руку на грудь немца, но слева для себя и справа для Ганса. И правда, даже сердце было не на своём месте. — Это же мелочи, — фыркнул Том. — Для меня — это напоминание, — серьёзно ответил Ганс и направился в спальню. Разве это было важно? Причём здесь природа и её мнение? Раз немец есть, значит он должен быть в этом мире. Не влюблялся? Том тоже никогда и никого не любил. Это не было проблемой. Немец вышел из спальни одетым и направился ко входу. — Подожди меня, — приказал Том. Он тоже хотел бы пройтись. — Я хочу прогуляться, — отозвался немец. Послышалось открытие входной двери, — один. Дверь захлопнулась, а Том так и продолжил стоять, абсолютно не понимая другого человека. У него было неприятное ощущение, что он коснулся чего-то такого, что лисица никогда не хотела кому-либо рассказывать. Как сломать то, что не хочет даже починиться?

***

Разочарование — вот что Ганс увидел в глазах Реддла. Он не хотел, чтобы об этом секрете кто-нибудь узнал. Немец прекрасно понимал, что такие мысли и желания — это слабость. А ещё он хорошо понимал, как вся ситуация выглядела для Реддла. Богатенький сынок с единственной проблемой в жизни — папочкой тираном, не может проработать детские травмы и жить спокойно. Но Томас сам об этом заговорил и сам догадался, а врать Ганс ему не хотел. Быть слабым раздражало. Он привык либо прикрываться маской клоуна и не вызывать подозрений в школе, либо рвать и метать на миссиях. Но вот показывать сокровенное было омерзительно. Особенно Реддлу. Тот был сильным и не имел никаких отягощений морали, сомнений в своих действиях, неуверенности в себе. Немец считал Томаса куда сильнее себя, по крайней мере морально, и этим парень уже выигрывал их некое постоянное противостояние. Ганс сам не заметил, как дошёл до реставрированной церкви. — А я уже подумала, что никогда не увижу тебя, — хихикнула Ола. — Здравствуй, — тепло сказал Ганс, приобняв низенькую девушку, — как будка? — Заказали, — кивнула девушка, кому-то махая, — будет готова к августу. — Значит посмотрю на неё следующим летом. — Кстати! — девушка будто что-то вспомнила и, взяв Ганса за руку, повела того за собой, — ты же помнишь, что в тот день, когда вы пришли у нас работал фотограф? — Нет? — неуверенно сказал парень, пока Ола с силой тащила его куда-то. — Ладно, не суть, — махнула рукой девушка и они пришли к большой светлой стене, на которой красиво были расклеены фотографии неизвестных ему людей. Ола побродила глазами, что-то выискивая. — О, вот же она! Короче, когда мы с вами сидели и болтали, нас, как оказалось, пощёлкал мой знакомый фотограф, и была даже пара снимков с тобой и Томасом. Она протянула парню две чёрно-белые фотографии, почти идентичные. Видимо разница между их запечатлением была в несколько секунд. Ганс и Томас внимательно слушали кого-то за кадром. В руках немца была зажжена сигарета, а сам он, немного улыбаясь, наклонился слегка вперёд, видимо, чтобы быть ближе к рассказчику. Томас же вальяжно закинул ногу на ногу и легко держал в руке бутылочку пива, но лицо его было сосредоточено: британцу явно интересно слушать то, что кто-то им рассказывает. Сама по себе фотография была хороша. Идеально лежащие свет и тени создавали какую-то интимную обстановку. А ещё Томас был очень красив, он, конечно, всегда был таким, ведь ему это почти ничего не стоило, но на этом снимке в черно-белых тонах он был ещё эстетичнее. Гансу такая атмосфера тоже шла, но он слишком ценил цвет своих глаз и волос, поэтому больше обрадовался бы цветному фото, хотя это было редкостью. — Весьма и весьма недурно, — прокомментировал он снимок. За ним оказался второй и единственным весомым отличием был взгляд Томаса, который теперь хитро поглядывал на Ганса. — Один можешь забрать себе, а второй оставь, — выпрямилась девушка, сцепив руки за спиной, — это стена тех, кто когда-либо жертвовал нам деньги. Подпиши снимочек сзади, и я его повешу обратно. Без раздумий немец сложил пополам снимок с хитрым взглядом Томаса и положил его в карман. Второй же он положил на стол и взял в руку ручку. Почему-то захотелось написать настоящее имя.

Томас Реддл

Х

Ганс Гриндевальд

— Ого, — протянула девушка, читая, — у тебя имя, как у какого-то сказочного героя. — Может быть злодея? — усмехнулся парень. — Нет, определённо героя, — замотала головой Ола. Она повесила снимок и, хлопнув себя по бёдрам, отошла осмотреть своё детище. — Это огромная потеря для всего женского сообщества, к слову. — Что именно? — внимательно посмотрел на неё Ганс. — То, что два таких красавца заинтересованы только друг в друге.

***

Ганс бесспорно изменился с момента первого припадка, и Том это прекрасно замечал. Он увеличил количество тренировок, и Реддл теперь понимал, откуда у немца такая фигура. Стоило Реддлу проснуться, как спустя минут двадцать Ганс возвращался с пробежки, запирался в комнате, делая отжимания и другие упражнения. Но йогой он всегда занимался в гостиной, и Том никогда не был против этого зрелища. Немного, конечно, отвлекало от учения немецкого, но поглядывать на выгибающегося немца было прелестно. Кажется, ещё несколько недель назад он не мог сделать большинство упражнений, но видимо его стремление к боли и упорность помогли не то, что садиться на шпагат, да ещё и делать то, что казалось делать при других людях незаконно. Очень красиво, очень сексуально. Хочется трогать всё больше и больше. С того поцелуя они не то, что больше не имели интима — они даже не говорили об этом. Хотя, наверное, то и было к лучшему. Скорее, Реддл подозревал, что без дополнительного стимула типа алкоголя или наркотиков, Ганс всё ещё не может к нему прикасаться. — Я хочу, чтобы ты сегодня сам приготовил нам ужин, — Том наклонил голову без какого-либо угрызения совести, рассматривая ягодицы Ганса, пока тот задумавшись ложился в шпагате. Том невольно называл его своим любимым упражнением. — Правда? — усмехнулся немец, поглядывая на парня сквозь охапку своих волос, почти закрывающих лицо. — Без проблем. Какая кухня тебя интересует? — Только не французская, — Том подпёр голову рукой, бесстыдно разглядывая парня. — Тогда на моё усмотрение, — заключил парень, теперь уже выгибаясь в спине. Интересно, а авроры практикуют такие упражнения? Те, кого видел Том, были почти так же хорошо собраны, как лисица. Значит, волшебники всё-таки практикуют физические упражнения. Реддл даже какое-то время презирал таких магов, ведь большая часть из них были полукровками и грязнокровками, но вскоре сам стал практиковать подобное, ведь это всё-таки внешний вид и сила. Но естественно не с таким запалом, как лисица. Да ему и не нужно было, ведь в авроры он точно не собирался, а маглом без магии не был тем более. Ганс купил невообразимое количество баночек и склянок с какими-то соусами и приправами, мяса и свежих овощей. Том, услышав сумму того, сколько немец потратил на своё блюдо, довольно усмехнулся. Замашки богатых обескураживали. Хотя, наверное, лисица просто хотела его впечатлить. — Ты так ради меня стараешься, — с издёвкой сказал Том, когда они подходили к дому. — Знаю, — усмехнулся немец, — ты же не против? — Пожалуй, нет. — Нравится, когда перед тобой почти на коленях ползают? — поинтересовалась лисица, хотя прекрасно знала ответ. — Нет, — серьёзно ответил Том, — мне нравится, когда передо мной ползают на коленях. Без почти. — О да, — протянул блондин, — ты не мог ответить иначе. Реддл смотрел, как румяная рука поворачивала ключ в замке и решил проверить свою теорию: может ли Ганс целовать его без алкоголя? Том опирался спиной на холодную зелёную стену подъезда. Он, пристально всматриваясь в лицо немца, потянул того к себе за ту руку, которая только что открывала дверь. Лисица была немного удивлена. Неужели мальчик подумал, что Реддл оставил идею с совращением того? Немец послушно подался вперёд, прильнув сразу к губам Тома так нетерпеливо, будто ждал этого днями напролёт. Значит, дело было не в алкоголе. Мерлин, слизеринец был уверен, что ненавидит целоваться, но лисица опять меняла всё вокруг. Его хотелось целовать, трогать, ласкать. Том ощутил, как тело Ганса почти вжималось в него в попытке потереться пахом. Мерлин, какой нетерпеливый. Губы даже слишком нежно перебирали друг друга и снова отстранялись, будто каждый из них оставлял самое приятное на десерт. Том проскользнул одной рукой на талию немца, прижимая того ещё ближе, а второй зарылся в эти потрясающие золотистые волосы. Руки Ганса тоже не были без дела, он по подобию Реддла перебирал волосы, а второй придерживал голову британца и гладил то за ушком, то шею. Мерлин, этот парень умел делать приятно. Наконец кто-то из них поддал свой язык в противоположенный рот, играя с языком другого. Том вообще чувствовал себя будто в тумане во время их поцелуев. Это было почти невозможно описать словами. Чтобы как-то приходить в себя, он больно покусывал немца, чтобы стон того, хоть немного приводил в сознание. А стонал он превосходно. Реддл невольно представлял, как будет звучать немец во время секса, если он уже сейчас упивается и ни капли себя не сдерживает. Некогда нежный поцелуй перерос во что-то страстное и голодное, естественно с подачки Тома. Немец при каждом столкновении губ скользил всем телом верх и вниз по Реддлу и это было до фейерверков перед глазами сексуально. Влажные языки почти насиловали друг друга, губы были искусаны чуть ли не до крови, когда лисица отстранилась, тяжело дыша. Почему он, блять, отстранился? — Почему ты не целовал меня эти дни? — поинтересовался Том, а голова его немного наклонилась. У немца были почти красные скулы, взбалмошная причёска и обкусанные губы. Красиво. — Мне было немного стыдно, — признался он. — За что? — откровенно говоря не понял Реддл. — Я привык к действию травы, а ты нет, — задумался немец, — я чувствовал будто… не знаю, воспользовался тобой? Том смотрел на него пару секунд, пытаясь подобрать слова. Мерлин, лисица порой слишком много думала обо всём. — Какой заботливый герой, — усмехнулся Том и потянул парня вновь на себя. Опять всё по новой. Кровь трепещет, как хочет поглотить Ганса до последней капли. Поцелуев становится мало, слишком мало, чтобы почувствовать удовлетворение. Реддл становится агрессивнее и кусает немца до крови, слизывая маленькие капли алой жидкости с нижней губы. Лисица стонет: лисице это нравится. Ганс руками проделал путь по белоснежной рубашке и выдернув её из-под ремня, проскальзывает горячими руками к коже, согревая Тома. Он с силой сдавил ребра британца в ритме их поцелуя и вновь отстранился, разглядывая что-то в лице Тома. Красивые зрачки скачут по лицу, что-то ища и лицо озаряется хитрой ухмылкой. Что лисица задумала? Ганс легонько приподнял подбородок Тома и прильнул к шее нежными и почти влюблёнными поцелуями. Пару раз касался тела языком, влажными губами и подушечками пальцев. Переключился на ключицы, задрал рубашку и покрыл сначала грудь, потом верх и низ живота. Когда Реддл опустил голову, немец уже стоял белыми брюками на коленях, пачкая одежду о грязный пол. Но его это не сильно заботило. Он задумчиво смотрел на свои руки, скользящие под рубашкой по талии и животу. Прикусил губу: что-то задумал. Наконец очередная хитрая улыбка послужила сигналом того, что парень снова здесь и сейчас. Голубые глаза снизу вверх посмотрели на Тома. Красиво. Он поддался вперёд, прикусив член сквозь ткань брюк. Мерлин, лисица действительно осмелела! Немец тяжело дышал, согревая Тома даже через ткань. — Милорд, прошу, — просящий, почти скулящий тон, — позвольте мне. Во имя Салазара Слизерина, этот парень — нечто. Тому нравится эта игра. — Позволить что? — Реддл приподнял бровь, осматривая трущегося о его брюки парня. — Томас, я умоляю тебя, — смотрит этими голубыми глазами, проводит языком прямо по брюкам. — Умоляешь что? — спрашивает Том оскалившись. — Умоляю, позвольте сделать вам минет, — почти прошептала лисица, наклонив голову в бок и всё ещё не отрывая взгляда от Тома. У британца хватило сил только тяжело выдохнуть и почти больно ударившись, облокотить голову на стену. Кивок. Ганс почти яростно разобрался с ремнём и быстро расстегнул пуговицу с ширинкой, стянул брюки и уронил их на пол, оставив Реддла в белье. У Тома не было сил посмотреть вниз. Ганс просто сводит с ума, это отвращает и взбудораживает одновременно. — Томас, посмотри на меня, — умоляет немец, — прошу тебя. Реддл глухо смеётся и смотрит вниз, а лисица ловит этот взгляд и довольно ластится к паху, сквозь бельё. Будь на его месте кто-то другой, то Том бы уже изнасиловал этого человека, но с немцем хочется играться вечность. — Встань, — приказывает Реддл и лисица хоть и непонимающе, но выполняет приказ. Том поворачивает его спиной к себе и вытаскивает свой ремень из брюк. Немец ориентируется быстро и смыкает руки за спиной, давая Реддлу туго и болезненно лишить Ганса контроля над собственными конечностями. Всё возвращается на свои места: немец на коленях, а Том, лишившись всякого терпения, наматывает волосы лисицы на кулак и, стянув бельё вниз, насаживает Ганса до упора. Ого. Даже не вырывается. Приятным теплом отдаёт влажный рот немца, и Реддл прикрывает глаза на пару секунд, наслаждаясь ощущением. Он почему-то не верит в то, что сейчас происходит. Какая-то пелена вновь накрывает глаза и Том сжимает волосы крепче, чтобы услышать мычание и почувствовать приятную вибрацию на своём члене. Отпустил Ганса отдышаться, но тот только яростно посмотрел на Реддла и заглотил снова, будто говоря: «Мне не нужны твои подачки и передышки». Том кусает себя за губу и даёт Гансу то, что тот так просил взглядом — глубокие и яростные толчки в горло. В лисице узко и горячо, а ещё очень влажно. Он явно никогда не делал минет, но усердия Гансу не занимать. Расслабленным языком облизывает голову, постанывает от удовольствия, ловит взглядом каждую эмоцию и самодовольно улыбается.       — Хороший пёсик, — скалится Реддл и понимает, что больше не продержится. Он отдалил лицо дрожащего немца, который послушно открыл рот и немного высунул язык, смотря на член каким-то не своим, затуманенным взглядом. Пара движений рукой и сперма хлынула в рот лиса, а тот, не проронив ни капли, сделал громкий глоток. Том прислонился головой к стене, прикрыв глаза: сил совсем не осталось. Ганс приподнялся и зарылся носом в рубашку в районе ключицы. — Развяжи меня, пожалуйста, — просит он. Реддл кладёт голову на плечо и выполняет просьбу, немец же возвращает брюки Тома на место и заботливо всовывает ремень, крепко застёгивая его. — Молодец, лисица, — шепчет на ухо ослабевшей лисице слизеринец, — хорошо постарался. Я даже был быстрее чем планировал. — Ты хотя бы не кончил от того, что тебя трахает в рот другой парень, — еле слышно говорит Ганс. — Что? — Что?

***

Был ли Ганс алкоголиком? Он и сам не знал, но видел, что ситуация усугубилась после случая в Министерстве Магии России. Благо не было жутких и красочных видений. В основном разные вырезки из будущего, помогающие в направлениях, но ничего существенного. Зачем он столько пил? Алкоголь затуплял прорицание, а Ганс заметил это уже давно. Помутневшее сознание стопорит «сны». Видимо для лучших результатов он должен был быть всегда трезв и тогда пророчества, как в детстве, поступали бы в ночь через ночь, но он устал от этого. Он устал от того, что Бог решил дать ему сознание. Ведь если бы он вырос, как и задумывалось Розье, безвольным солдатом, то делать выбор не приходилось бы. Он чувствовал себя посередине. Посередине между искусственным и живым, между тёмной магией и светлой, между Геллертом и Альбусом, между смертью и жизнью. Но в такие моменты кое-что помогало: «Он боится, так ведь? — повторялся голос Томаса в голове, — боится, что ты когда-нибудь захочешь перерезать ему глотку. Так же, как он поступил со своим отцом.» И это стало мантрой. Соломинкой, за которую Ганс зацепился и принял решение встать на сторону Дамблдора или хотя бы рассмотреть предложение мужчины. Вроде просто слова, так ведь? Но они открыли глаза, расставили все точки и будто бы вдохнули в парня жизнь, давая цель. А ещё победа Гриндевальда ставила под вопрос жизнь Томаса, это тоже играло роль. Ола — хороший человек, делающий благое дело, почему она должна умирать из-за того, что вселенная не дала ей магии? А Реддл просто помогал, хоть Ганс и не мог найти слов, как именно парень это делал. Просто маглы не должны дохнуть пачками из-за желания одного волшебника, вот и всё. До отъезда Ганса оставалось не так много времени, он был в Англии уже больше месяца, а значит не увидит Томаса и Олу ещё очень долгое время. И от этого становилось немного грустно. Он, к слову, всё-таки убедил Реддла унести заготовленные деньги в приют на сохранение. Томасу почему-то казалось, что там будет надёжнее. Ганс лежал под греющем его солнцем на их с Реддлом кровати, пока британец ходил разбираться с корреспонденцией в приют, и, сам того не заметив, уснул глубоким сном.

***

Коул подозревала Тома в «пришибленности» Эми и Денниса. Ладно, возможно Реддл немного перестарался, потому что парочка действительно стала не от мира сего. Но, с другой стороны, а кто докажет его причастность? Так что миссис Коул быстро сдалась и отпустила Реддла восвояси. Солнце приятно пекло кожу, пока Том шёл в квартиру на третьем этаже. Он по пути даже забрал у Коди ужин. И да, сегодня было настолько много дел, что Томас освободился только к вечеру. Лисица почему-то мирно спала, хоть это было ему несвойственно в такое время суток. Том пролистал несколько книжек и вернулся на кухню, где на подоконнике лежало три спелых персика в лучах закатного солнца. Их оттенок напоминал кожу Ганса при таком же свете. Реддл взял пару фруктов и направился будить немца. Тот выглядел донельзя расслабленным и беззащитным в то время, как халат во сне будто специально расслабился и обнажил почти блестящее и рыжее от солнца тело. Том ведь так и не поощрил питомца за тот случай у входной двери неделю назад, верно? Слизеринец положил тёплые персики у талии немца и принялся развязывать халат, обнажая почти голое тело. Немец был в белом облегающем белье, которое скорее всего стоило, как одна зарплата Коул, и это только радовало. Том наклонил голову, присев на край кровати и заскользил прохладными руками по горячему телу от бёдер до пресса и талии. Немец дёрнулся и приоткрыл глаза. — Ты долго, — сонно сказал он. — Да, — кивнул Том, не отрываясь от своего занятия. — И ты трогаешь меня. — А ты сегодня крайне внимателен, — с издёвкой усмехнулся Том, — а ещё я видел у тебя фото со мной. — Змеёныш, лазить по чужим вещам плохо, — вздрогнул Ганс, когда Реддл сжал его пах через бельё. — Твои вещи — мои вещи, — усмехнулся Том. — И моё тело — твоё тело? — поинтересовался Ганс, прикусив губу, пока слизеринец медленно стягивал с него бельё. — Тебе что-то не нравится? — серьёзно и немного раздражённо спросил Том, остановив руки. — Может мне прекратить? — Benutze weiterhin meinen Körper, wie es dir beliebt, Mylord, — выпалил немец мольбу.

[Продолжайте пользоваться моим телом, как вам захочется, Мой Лорд.]

— Guter Hund, — оскалился Реддл, протягивая руку к персикам.

[Хороший пёсик]

       Ганс с интересом наблюдал за тем, как Том над его животом держит фрукт одной рукой, а второй вставляет несколько пальцев в персик, почти разрывая его пополам и вытаскивает из него косточку. Из фрукта сочился прозрачный сок, заливающий живот Ганса и стекающий на постельное бельё по талии. Лисица закусила костяшку пальца и наклонила голову, смотря на Тома, который склонился собрать немного сока языком. — Ох, — выдохнул немец от прикосновения языка к коже, — это что-то новенькое. — Заткнись, — приказал Реддл, положив в свой рот кость персика, и прильнул ко рту лисицы, передавая её, — хочу, чтобы к концу на ней не осталось мякоти. Лисица послушно приняла кость и, немного вытащив её изо рта, принялась обсасывать ту, придерживая рукой. Очень эротично, к слову. Немец вообще умел быть или казаться сексуальным. Том до конца стянул мокрое от сока бельё вниз и внимательно рассмотрел своего питомца. Тот умоляюще глядел в ответ, прекрасно зная, что говорить ему сейчас не стоит. Реддл взял тёплый персик уже без кости и насадил его на член лисицы, которая, судя по немного расширенному взгляду, такого не ожидала. Одной рукой Том стянул внешнюю кожу, а второй сильнее сдавил фрукт, чем вызвал скулящий стон парня. Сок сочился из фрукта, пачкая руки, тело, одежду и постель, но сейчас никому не было до этого дела. Том пристально смотрел на извивающегося парня, а тот был не в силах посмотреть в ответ. Он очень сладко постанывал и постоянно шептал: «Томас, умоляю, прошу, ещё», урывками не бессвязно, расставляя ноги ещё шире и зарываясь одной рукой в волосы, которые с силой натягивал, а второй держал косточку, усердно обсасывая её. Весь румяный и податливый дрожал от такой мелочи. Но он был прелестен. Будто маслом написанный персонаж, сошедший с полотна. «Ганс красивее меня, — поймал себя Том на обескураживающей мысли и с силой сжал персик, превращая его в кашу и сдавливая член скорее всего до боли.» Но лисица лишь довольно всхлипнула, повторяя имя британца. Мерлин, Реддл задумался и совсем не обратил внимание во что превратился фрукт. Он с отвращением скинул его останки на пол и поддался ртом вперёд, ощущая сладость сока на подрагивающем члене. Том никогда не хотел заниматься подобным, но всё вышло как-то само собой. Он языком проводил по самым важным точкам и наблюдал за руками немца, которые то и дело хотели притронуться к нему, но вовремя останавливались и до красных полос царапали мокрый живот. Должно быть немец мечтал насадить Тома до конца, но такой чести Реддл бы его не удостоил и тот это прекрасно понимал. Слизеринец играл только с головкой, а рукой достаточно меланхолично двигал основание. Ему почему-то не хотелось, чтобы Ганс сейчас быстро кончил. Но лисица в один момент встрепенулась и задрожала, признаваясь в любви: должно быть совсем себя не контролировал. Член во рту Реддла пульсировал, но из него ничего не хлынуло. Это даже было немного странно, но не неприятно. Скорее просто необычно, но в какой-то мере здорово. Том не пробовал на вкус сперму и не горел желанием, если подумать. — Это было сказочно, — прошептал немец с немного приоткрытыми глазами и дрожащими ресницами. — Сделай нам ванную и уберись здесь, — проигнорировав похвалу кинул Том, уходя из комнаты.

***

Томас ещё несколько дней припоминал сумбурное признание в любви, которое Ганс хоть убей, но не помнил. Да и правдой это, пожалуй, не было, что Реддл прекрасно понимал, но издеваться не переставал. До отбытия в Африку оставалось несколько недель, и немец горел желанием сделать что-то запоминающееся для Томаса напоследок. Всё-таки благодаря Реддлу это лето было лучшим в его жизни, а самое важное — что-то в Гансе изменилось. У управляющей дома он вымолил ключи от крыши, откуда открывался захватывающий вид на Лондон. Бабушки, живущие в этом доме, следили за крышей и устроили там небольшой садик, хоть и весьма скудный. Но действо Ганс планировал практически ночью, так что всё можно было весьма умело обыграть. Свидание. Он планировал устроить для Реддла настоящее прощальное свидание, хоть и немного заранее, но руки чесались, как хотелось Томаса чем-то ещё впечатлить. А тот благо не был против обильных знаков внимания и ухаживаний. Пока Томас был в приюте, как и в каждый понедельник, Ганс отправился к Оле и выпросил у той несколько гирлянд под клятву об их возвращении. Ещё он накупил свечей и заказал у Коди весьма значимые для них с Реддлом блюда. Ну так считал Ганс по крайней мере. Он вообще не возлагал надежд на какую-то реакцию или благодарность. Томас никогда не благодарил, да и Гансу это не нужно было. Просто было приятно безвозмездно делать что-то ради другого человека и особенно того, кто скрасил тебе несколько припадков и почти спокойно терпел твои замашки несколько месяцев. Ганс всё так же был в восторге от ума Томаса, хоть тот и продолжал настораживать и пугать, но раз тот не убил немца раньше, то значит это действие пока что ему было не нужно или невыгодно. Благо в Лондоне в этот день была шикарная погода, а если повезёт, то к вечеру ветер не поднимется и не снесёт часть заготовленных свечей и гирлянд. Коди согласился подать блюда в нужный срок, а Реддл вернулся чуть раньше, чем Ганс рассчитывал. — Где ты был? — спросил он недовольно, слегка наклонив голову. — Готовил вечерний сюрприз, — спокойно отозвался Ганс, ложась на диван с какой-то книжкой. Томас безразлично пожал плечами и уставился в книгу. День прошёл в принципе спокойно и каждый из парней провёл его в своём маленьком мирке, лишь изредка перекидываясь парой фраз. Ганс вообще ценил то, что Реддлу было комфортно и одному. А вот в чём они были различны — это тактильность. Томасу нравилось трогать немца в самые подходящие и не совсем моменты. Особенно во сне это выражалось особенно ярко. Кстати, спустя несколько недель Реддл прекратил драться в кошмарах и Ганс, без какого-либо зазрения совести, приписывал это к своим заслугам. С приближением ночи немец последний раз поднялся на крышу. Он подключил лампы, зажег свечи и более-менее красиво расположил стол и стулья. Вроде бы получилось очень даже ничего. Свидание на крыше — это то ещё клише, конечно же, но у Ганса подобного ещё не было, тогда почему не порадовать хотя бы себя? Немец вновь спустился в квартиру и поймал заинтригованный взгляд Томаса, который тут же пропал под маской хладнокровия. В дверь позвонил Коди, и Ганс с довольной ухмылкой забрал у него поднос. — Штрудель со сливками и кроличья лапка? — покосился Томас, — ты такой сентиментальный аж подташнивает. Немец усмехнулся и ничего не ответил на издёвку. Он взял во вторую руку бутылочку вина, штопор и устремился на крышу, пока Реддл нехотя шёл следом. Всё выглядело, как и было задумано: кустики и небольшие деревья оплетались гирляндами с жёлтыми лампочками. На перилах у конца крыши Ганс тоже повесил одну и всё смотрелось весьма недурно. Огни ночного города завораживали, а приятный летний ветерок совсем не морозил, а лишь давал нужную прохладу. Посередине стоял небольшой деревянный столик, накрытый белой тканью, а друг напротив друга стояли деревянные стулья, которые Ганс позаимствовал у одной из булочных под домом. — Я, конечно, знал, что ты редкостный романтик, — Томас пытался скрыть удовольствие в голосе! Мерлин, какой же он милый, — но это слишком даже для тебя. — Вам не нравится, Мой Лорд? — спросил Ганс нарочито извиняющимся тоном, расставляя блюда и столовые приборы. Томас лишь усмехнулся и сел за столик. — Ты сегодня слишком раздражён, — осторожно заметил немец, — что-то случилось в приюте? Реддл несколько секунд наблюдал, как Ганс разливает вино по бокалам. — Я уеду в конце июля. — Что, прости? — не скрывая злости спросил немец. — Какого анцыбала? — Коул сказала, что всем воспитанникам следует отправиться на ферму, — Реддл смотрел куда-то вдаль города. — Мне снова пойти к ней? — уточнил Ганс. — Нет, — прикусил Реддл щёку, — с этим решением ни ты, ни я не будем спорить. Не смей своевольничать. А вернусь я двадцать восьмого. — Сука, — прошипел немец, закуривая сигарету. Глубокая затяжка и болезненный прикус языка. — Ты уже уедешь к этому времени? — Нет, — мотнул головой Ганс, смотря куда-то под ноги. — Тогда всё в порядке, — Томас расслабил спину и облокотился на спинку стула. — И чего ты так злишься? — Меня просто раздражает, что всё идёт не по намеченному плану. — Меня тоже, — усмехнулся Томас и наконец глянул на свою лисицу, — поцелуй меня. Мерлин, когда он говорит таким приказным тоном, Ганс готов целовать ему ноги. Немец выбросил окурок куда-то вниз, и упал на колени у стула Реддла. Перед ним хотелось быть ниже, покорнее и каждым жестом говорить о превосходстве Томаса. — Поклянись, что всегда будешь принадлежать мне, — шепчет британец у самых губ Ганса. — До самой смерти, — еле успевает сказать немец, и губы его вновь оказываются в плену у рта Томаса. Тот целует яростно и больно, будто вымещая всю свою злость за этот день. У Ганса каждый раз колотится сердце от любого Реддла, а от такого – особенно. Немец хочет защитить его от всего на свете. Особенно от отца с его геноцидными идеями. Поцелуй глубокий и властный, Ганс постанывает от напора чужого языка в своём рту. По коже мечутся мурашки, а из головы уже пропали все мысли. Хочется ещё, хочется больше, но Томас отстраняется со спокойной улыбкой. — Давай ужинать, — почти тепло говорит он. — Спасибо, Milord, — благодарит Ганс сам не понимая за что, за позволение есть или этот поцелуй. Блюда были всё так же вкусны, как в их первые дни вместе. Вино всё так же отвратительно, хоть и стоило баснословных денег. Спустя несколько бокалов Ганс стоял почти у края крыши, закуривая очередную сигарету. — Я, к слову, не люблю алкоголь, — послышался за спиной голос Томаса, — ненавижу быть не в своём уме. — Правда? — спросил Ганс поворачиваясь к нему, — мне стоило быть внимательнее и не давить на тебя с этим. Какое-то время они просто стояли и смотрели друг на друга. В душе стало как-то тепло и грустно одновременно, и Ганс почувствовал, что хочет что-то сказать. — Спасибо тебе за это лето, Реддл, — говорит немец с откровенной теплотой в голосе, — для меня оно было сродни передышке посреди шторма. Томас кивнул и приподнял уголок рта, что-то выискивая в лице Ганса. — Мне тоже есть что сказать, лисица, — говорит он, наклонив голову в бок. — Кажется, у меня появился первый друг. У Ганса пропал дар речи на несколько секунд. Это признание заставило сердце пропустить пару ударов. Почему-то немец чувствовал что-то похожее, что-то родное между ними. Его много людей считало своим другом, но всем он врал или недоговаривал. А с Томасом он хочет быть честным и даже рассказывал ему куда даже больше, чем Нуре. И он будем с ним честным до конца, когда приложит усилия к окончанию этой войны. — Es ist mir eine Ehre, Mylord. — выпалил он абсолютную правду. Может та фраза Реддла и была какой-то манипуляцией, но Ганс хотел верить в неё.

[Это честь для меня, Милорд]

       — Не сомневаюсь, — усмехнулся Томас и запустил руку в золотистые волосы, — отдай мне всего себя, лисица. Сегодня.

***

Ганс расслабленно лежал в пенной ванной, когда без стука в неё вошёл Томас. Он снисходительно посмотрел на немца и принялся раздеваться. Сначала пальцы скользили по пуговицам серой рубашки, потом быстро избавились от ремня и на этом моменте Ганс прикрыл глаза, положив голову на бортик.       Ванна, конечно, была большой, но не настолько, чтобы два высоких парня могли, не касаясь друг друга, лечь в неё, поэтому Реддл разложил ноги прямо на Гансе, скучающе трогая его стопами.       — Ты явно не знаешь, что такое личное пространство, верно? — сказал Ганс, не скрывая раздражения.       — Я привык принимать ванну не один.       — Я наслышан, — Ганс наконец поднял голову. — Деннис Бишоп, тринадцать лет обоим, общая ванна приюта.       — Блять, — почти прошипел Томас. — Эта стерва всё ещё припоминает тот случай?       — Как видишь, — усмехнулся немец, смотря на раздражённое лицо.       — И что ты думаешь об этом? — пристально смотрел Томас. — Жалко малыша Денниса или готов дать мне любое оправдание?       — Второе, — спокойно ответил Ганс, — я склоняюсь к тому, что Деннис слишком тянулся к тому, кто якобы изнасиловал его.       — Прелесть какая, — усмехнулся Томас, — меня злит и одновременно успокаивает твоё доверие. Что я вообще должен сделать, чтобы ты возненавидел меня?       — Навредить тем, кто мне дорог, — сказал Ганс, рукой скользя по воде, — ничего больше на меня не подействует. Будь ты хоть самым отмороженным человеком в мире, но пока не вредишь моим людям и остаёшься предельно честным со мной, то я буду на твоей стороне.       — Да уж, — усмехнулся Реддл, ногой скользя от живота до груди немца и шее, — слабо ты напоминаешь светлого героя. Но кое-что ты не упомянул: твоя горделивость не знает границ.       — Я вовсе не гордый, — почти обиженно сказал Ганс.       — Ох, — протянул Реддл, — гордыня один из твоих главных грехов. Она где-то глубоко и явно ты имеешь какое-то собственное, извращённое понятие о гордости, но она у тебя возможно больше, чем моя собственная. Понятия не имею, что нужно сделать, чтобы задеть её, но, если получится, то я увижу совершенно нового Ганса.       — Я при любом удобном случае показываю твоё превосходство и становлюсь на колени, о какой гордости может идти речь?       — Ну не принижайся, — нахмурил Томас брови с обворожительной улыбкой, — я в первый раз вижу человека, который стоит передо мной на коленях или самозабвенно отсасывает, всё ещё чувствуя себя главнейшим. Твои извращённые вкусы в сексе никак не вредят гордости, а значит действительно унизив тебя, человек вряд ли выживет.       — И тебе это нравится во мне? — уточнил Ганс.       — Отчасти, — кивнул Томас, — для меня это что-то непонятное и новое. Но я не против такой черты у своего питомца.       — Полчаса назад я, кажется, был другом, — вовсе не обиженно и с откровенной улыбкой произнёс Ганс с таким выражением, будто поймал воришку с поличным.       — Был, — усмехнулся Реддл, — но баллы за ночное свидание ты потратил на разговор о Бишопе, поэтому вернулся на прежнюю позицию.       — Начисляешь мне баллы в своей голове? — от удивления Ганс немного приподнял бровь.       — Конечно.       — Вернёмся к моей гордости. И что нужно сделать, чтобы задеть её? — Ганс почувствовал, как немного склонилась его голова сама по себе.       — Я не знаю, — совершенно откровенно сказал Реддл, — сколько не думал об этом, сколько не нащупывал, но ближе всего к задетой гордости оказался Деннис, а я лишь немного приблизился разговором о смерти.       Нога Реддла скользнула выше и оказалась примерно на плече немца, тот прильнул к ней и легко обхватив рукой нежно поцеловал ступню, не отрывая взгляда от Томаса.       — О чём я и говорил, — усмехнулся британец, — целуя мои ноги всё ещё горделив и самодоволен.       — Не понимаю о чём ты, — усмехнулся Ганс, слегка покусывая кожу.       — Я ведь у тебя первый парень? — спросил Томас.       — Это проблема?       — Нет, — качнул головой Реддл, — я привык к тому, что люди слегка меняют свои взгляды на многие вещи ради меня. Просто хочу, чтобы ты был готов к небольшой…болезненности.       — Я готовился, — усмехнулся Ганс.       — Ого, — улыбнулся Томас, смотря, как немец ластится к его ноге, — я даже удивлён этому, если учитывать с каким пренебрежением ты относишься к своей жизни и телу.       — Не стоит напоминать о маленьких недостатках.       — Постарайся не сдохнуть за этот учебный год, пока меня не будет, — Томас одёрнул свою ногу и одним движением вынырнул из ванной, — кажется, ты обещал скрасить мне следующее лето.       — Не сомневайтесь в этом, Мой Лорд, — почти прошептал немец, осматривая парня. Тот был немного выше и стоял к Гансу спиной, вытираясь. Кажется, блондин впервые видел Томаса настолько раздетым, и ему всё бесспорно нравилось. Широкие плечи, необычный оттенок кожи, оформленные ягодицы и неплохая развитость мышц. Кажется, Реддл упоминал, что практикует физические нагрузки, но либо он преуменьшил свои заслуги, либо его наследственность — это действительно подарок небес, — я не нарушаю своих обещаний. Может быть, хотите куда-то съездить после встречи с родителями? Я многое смогу устроить. Страна или климат? Чего вам хочется?       — Я ещё нигде толком не был, — задумался Томас, — думаю море. Настоящее и лазурно голубое, как на рисунках или рекламных плакатах.       — Отлично, — расплылся в улыбке Ганс, — я исполню каждую вашу прихоть.       — Не перебарщивай с учтивостью, — фыркнул Томас, кидая вышедшему из ванной Гансу полотенце.       — Прости, но не могу, — хихикнул Ганс, вытираясь, — чувствую себя феей крёстной, когда исполняю твои желания.       — Прямо-таки с волшебной палочкой?       — Может лучше посох? — усмехнулся немец.       — Что за бред? — закатил глаза Томас, — с палочкой было бы сподручнее, где ты посох собираешься таскать?       — В руках? — не задумываясь выпалил немец, — зато тяжелой деревяшкой можно будет хорошенько пиздануть тебя за такое трепло.       — Трепло? — не понял Томас, — это ненужная махина в руках, а палочка…       — Что палочка? Она лишает тебя всякого преимущества при физическом контакте, что ты будешь делать, если я подойду в плотную?       — Засуну тебе её в задницу, — презрительно посмотрел на него Томас.       — Очень умно, — прокомментировал Ганс.       — Нахрена тебе вообще физический контакт? — уточнил Реддл, — это же чёртова магия! С ней не нужно будет размахивать кулаками.       "Профан, — фыркнул внутренний голос немца, — я бы посмотрел на этого магла во время утренних дуэлей в Дурмстранге. Идеальная дуэль — это комбинации и посох идеально подходит для них, словно ещё одна конечность."       — Ладно-ладно, — развёл руками Ганс, — ты прав, доволен?       — Вполне, — совершенно раздражённо кинул Томас и с силой впился в губы немца, прижимая того к холодной раковине.       Реддл был отчего-то яростен и недоволен. Ему явно что-то не понравилось, но мысли сами улетучились, когда британец всё больше и больше углублял поцелуй, с силой сжимая локоны Ганса. Мерлин, как же ему нравилась эта помешанность Реддла на его волосах.       Томас ещё больше повел волосы назад, и немец послушно опрокинул голову, принимая укусы и засосы на своей шее.       — Не сожри меня, — съязвил Ганс, и второй парень в миг остановился, почти красными глазами, глядя в ответ.       Пощёчина. Достаточно громкую, но не слишком болезненную пощечину отвесил Реддл немцу. Это было скорее неожиданно, чем больно, поэтому немец довольно усмехнулся.       — Я действительно хотел быть с тобой нежен, потому что это твой первый раз, Ганс, — прошипел Реддл, — но ты умеешь выводить из себя, просто открывая свой грязный рот.       — Вам бы больше хотелось, чтобы я открывал свой рот только отсасывая вам? — издевающимся тоном поинтересовался Ганс.       — Я клянусь, что ты подохнешь от моей руки, — Реддл развернул немца к себе спиной и лицом к зеркалу. Он сжал волосы блондина так сильно, что тому пришлось изогнуться дугой, немного касаясь ягодицами Томаса, — ответь мне, лисица, как ты можешь иметь настолько самодовольный вид, мечтая, чтобы тебе засадил парень, которого ты и двух месяцев не знаешь?       Ганс посмотрел в зеркало. Реддл был до анцыбаликов прав. На лице немца красовалась довольная улыбка, а ехидные голубые глаза самодовольно смотрели на него. Рядом стоял Томас. Раздражённый, яростный и обескураживающий. Анцыбал, да Реддл действительно хотел бы убить немца в этот момент. Скулы с силой сжаты, в глазах пляшут красные огоньки, а волосы всё больше и больше стягиваются: этот жест явно успокаивал британца.       — Признайся, Ганс, — шептал британец на ухо. Он вплотную прижался к спине немца, и тот чувствовал, что в него упирается полностью вставший член Реддла. Блять, они же действительно сейчас займутся сексом. Это ведь не игра? Откуда вообще эта трусость появилась? — ты специально выводишь меня из себя, чтобы я всё больше и больше причинял тебе боль и внушал страх.       — Я не…       — Просто заткнись, — усмехнулся Реддл, осматривая потерянное лицо парня, — это настолько очевидно, что можно прочитать по твоему лицу. Где масло или смазка? Ты же говорил, что готовился, верно?       — Думаю, где-то... примерно в…       — Что с тобой? — нахмурился Реддл, — мандраж?       — Ага.       — Где смазка? — повторил вопрос Томас.       — За тобой тумба, третье отделение сверху, — взял себя в руки Ганс.       — Отлично, — будто настраиваясь говорил Реддл, вышвыривая из шкафчика ненужное, но вскоре нашёл тюбик, — отлично.       Ганс опустил голову, чтобы не смотреть в зеркало. Своё растерянное лицо только выводило из себя. Итак, он хотел этого? Да. Хотел ли он этого сейчас? Безусловно. Было ли ему до анцыбаликов страшно? Ещё как!       — Мне страшно, — признался он, сжимая холодную раковину.       — Страшно, как приступ? — уточнил Реддл, гладя по спине, — или страшно, как: «твою мать, мне впервые в жизни засадят сзади»?       — Второе, — усмехнулся Ганс.       — Тогда всё в порядке, — Томас взял тюбик и, кажется, выдавил его себе на руки. Но сказать было трудно, потому что из-за позы Ганс не видел его лица, — я умею делать приятно.       — Минуту назад ты…       — Ганс, просто заткнись на пару минут и не раздражай меня, — посоветовал Реддл и заставил немца прогнуться ниже.       Сначала руки просто скользнули со спины на талию и ниже. Одна устремилась к члену парня, медленно и размеренно двигаясь на нём. Стоило парню расслабиться начать сбивчиво дышать, как вторая рука скользнула между ягодиц к той самой точке. Ганс не будет называть вещи своими именами: ему стыдно.       Палец, кажется один, медленно скользнул внутрь. Ощущения бесспорно отличались от того, когда Ганс сам готовил себя. Не сказать, чтобы это было чем-то очень приятным, но Томас умело скользил смазанной рукой по члену, отчего у немца не появлялось желания прекратить процесс.       Томас ввёл ещё один палец и Ганс жмурясь прикусил губу.       — Расслабься немного, — почти тепло сказал Реддл и влажной ладонью заскользил по головке.       — Анцыбал, — выругался немец, но, впившись в раковину сильнее, расслабился.       Несколько движений рукой по члену и Томас вошёл в него куда глубже, у немца в одночасье дёрнулось всё тело.       — Scheiße, — простонал он на всю ванную и поймал довольный смешок Реддла. Ладно, возможно если всё и будет проходить с таким ощущением, то ему что-то может и понравиться.

[Блять]

      — Простата, — ответил Реддл на вопрос, который ему никто не задавал. — Никогда не слышал о ней?       Ганс грозно посмотрел на парня через плечо, вот же засранец. Ещё смеет издеваться в такое время.       — Я тебя… Ах! — пытался что-то сказать Ганс, но Томас опять коснулся той самой точки.       — Так вот как можно было сбить с тебя всю спесь, — усмехнулся Реддл и вставил уже третий палец, — всё куда…чувствительнее, чем я рассчитывал. Встань на носки, я хочу получше рассмотреть.       — Schwuchtel, — выругался немец, но приказ исполнил.

[Педик]

      Томас почти больно загнал три пальца до костяшек и с силой сдавил член, явно показывая своё недовольство.       — Откуда ты… узнал, что это значит? — через стоны спросил Ганс, — ненормативной лексики… точно не было в твоих книжках… Scheiße!       — А я и не узнавал, — усмехнулся Реддл, — мне не понравился твой тон.       Немец хотел бы что-то ответить, но ему было слишком хорошо, чтобы спорить или язвить Реддлу. Возбуждение электричеством роилось в низу живота, заставляя ноги подрагивать. Ганс совершенно не считал нужным как-то ограничивать свои стоны. Рука двигалась уже достаточно быстро, чередуя раздвижение пальцев и толчки. Это бесспорно было восхитительно, а Гансу хотелось большего. Но он уже чувствовал, что готов кончить.       — Успокойся хоть немного, — язвительно сказал Реддл.       — Ты о чём? — запыхавшись спросил немец.       — Ты уже минуту трахаешь мои пальцы, не заметил? — спросил Томас, убирая руки.       Не заметил. Он действительно был в каком-то помутнении и счёл бы Реддла за лжеца, но немец согласится сейчас на что угодно, лишь бы Томас просто вернул руки и продолжал.       Британец прижался ближе, потянувшись за смазкой и презервативом, а Ганс почувствовал его член между ягодиц. Мерлин, это просто сводило с ума, и немец немного потёрся о него. Как же не терпится.       Он ожидал язвительного комментария, но Томас лишь похвально погладил парня по бедру. Реддл отдалился по звукам надевая презерватив и смазывая член. У Ганса сердце билось в каком-то сумасшедшем ритме, а дыхание и вовсе остановилось, предвкушая и одновременно боясь того, что будет дальше.       Томас лишь тёрся об отверстие членом, пока Ганс тщетно пытался насадиться. Ещё попытка и ещё, но Реддл лишь со спокойствием наблюдал за парнем, трясущимся от желания, и мучительно проводил головкой по входу, немного надавливал и убирал член, проводя эту процедуру ещё несколько раз.       — Я сделаю всё, что угодно, только войди, — скулит Ганс, посматривая на Реддла из-за плеча.       — Ты и так сделаешь для меня всё что угодно, — обнажил Томас зубы, не отводя взгляда от того, что происходило внизу, — смотри в зеркало, лисица.       И Ганс посмотрел на них в отражении. Оба разгорячённые, но Томас, как всегда, с идеальной причёской. Как же это бесит. Приводит локоны немца в полный бардак, а его волосы всегда как из парикмахерской. Ещё Ганс был красным будто только вернулся с пробежки, но тут даже Реддл стал немного румянее. Зато взгляды у них точно были похожи: оба хищные и желающие.       Томас наконец посмотрел в зеркало и довольно улыбнулся, блондин уже хотел отвести взгляд вновь куда-то вниз, но его схватили за волосы.       — Я хочу, чтобы ты смотрел, — прошипел Реддл, больно натягивая волосы и сжимая рёбра, — на себя. На своё лицо, когда всё начнётся.       Ганс совершенно не понимал, зачем ему смотреть на себя, а не на Томаса, но послушно кивнул.       Толчок. По ощущениям Реддл вошёл внутрь полностью, и из горла немца вырвался почти животный всхлип, а лицо его в зеркале было ошарашенным, глаза округлились, но анцыбалова улыбка стала только шире. Почему он, блять, так счастлив?       Сам толчок был болезненным, но Томас снова отвлёк внимание на поглаживание члена парня.       — Вообще-то так резко входить не стоит, — тихо рассказывал Реддл, давай Гансу привыкнуть к новым ощущениям, — но я решил, что ты не будешь против.       Кровь бурлит и радуется так, будто всё абсолютно на своих местах, будто Гансу в жизни не будет лучше, будто беспомощность и бытие в руках Томаса — это всё что ему было нужно в этом мире.       Реддл видимо исчерпал всю нежность и терпение, что накапливал до этого момента и толчки почти сразу стали яростными. Когда его член скользил по нужной точке Ганс терял рассудок и уже совершенно ничего не понимал. Это странно.

***

      Что-то внутри радуется, говорит, что всё на своих местах и Реддл клянётся, что в жизни не испытывал ничего подобного. Он будто в тумане продолжал долбить дрожащего, что-то кричащего парня. Какой же он узкий и горячий. Действительно горячий и это до потери пульса приятно. Том себя не контролирует, нужно приложить усилия и вернуться в здесь и сейчас.       — Люблю… вас… мой Лорд! — кричит немец, извивается, толкается на встречу в абсолютно идеальном ритме. — Ещё… сильнее… умоляю!       Том с силой сдавливает горло немца и тот блаженно всхлипывает. Сука, не убить бы. Опять признался в любви, а после не вспомнит. Забавно.       Немец красный, мокрый от пота и уже весь в засосах. Не отводит взгляда от Тома в зеркале, прикусывает губы до крови и молит, молит и молит. Сжимает Реддла сильнее, Мерлин, как же хорошо и горячо.       Толчки становятся рваными, и Том, уже не контролируя свой голос, почти рычит и сдавливает талию немца до белых пятен. Должно быть, потом останутся синяки.       Лисица переместила руки на зеркало, будто сжимая отражение, прикасается к Томасу и дрожит, сжимая член ещё сильнее. Этого Реддл уже не выдерживает и отстраняется, ставя парня перед собой на колени. Снимает презерватив, двигает рукой и изливается прямо на лицо. Пометить, осквернить, сделать бы хоть чуточку менее прекрасным.       Но это видимо невозможно. Сперма хлынула на рот, язык, скулы только украшая лисицу. Как такое возможно? Ганс собирает не попавшую сперму в рот с подбородка и скул и возвращает её в рот.       Пиздец.       Они оба стекают на холодный пол, смотря в потолок. У Тома нет слов.       «Что-то не так, — говорит кто-то внутри. — Это ненормально. Такого не было и не должно было быть.»       — Я, кажется, кончил два раза, — ошарашено говорит лисица, — но не уверен, всё было…       — Как в тумане, — заканчивает за него Реддл.       Хочется сбежать, уйти. Что-то неправильно.       Он поднимается и уходит в спальню, просто проваливаясь в сон.

***

      С того дня Реддл был сам не свой, часто замыкался в себе и молчал. В день его отбытия на ферму всё так же; видимо Томасу просто нужно было побыть наедине с собой. Ганс чувствовал, что лучше не лезть в чужую мозговую коробку.       Томас односложно попрощался, и немец остался один.       Честно говоря, эти четыре дня без Реддла были скучными. Никто не спорил, не задирал, и даже чьё-то молчаливое присутствие в доме, которое когда-то радовало, не ощущалось.       Чем только Ганс себя не занимал: поход к Оле и её друзьям, чаепития с Коди и даже вязание. Последнее оказалось нестерпимо скучно, и он бросил это дело через каких-то пятнадцать минут. До прибытия Томаса оставалось три дня. Долгих, муторных и скучных три дня.       Взрыв. Что-то взорвалось на улице, и Ганс кинулся к окну. Военные самолёты скидывали бомбы. Кажется, магловские. Значит, не Гриндевальд решил найти сына. Во второе окно что-то громко ударилось, и Ганс распахнул его.       Это была белоснежная сова с широкими испуганными глазами. У неё в лапке было письмо, и под звуки взрывов Ганс читал его, пока выбегал из квартиры.

Африка. Сейчас. Портключ в почтовом ящике.

Ал.

      Ну пиздец, что ещё сказать-то? Ганс ринулся к ящику и вытащил старый плохо пахнущий башмак. Его за секунду всосало в него, и парень наконец выдохнул.       Солнце в миг ослепило немца, и он болезненно прикрыл глаза, пытаясь привыкнуть к такому яркому свету. Мерлин, ну и жара! Прямо голова от такого закипает.       — Гансик! — крикнул знакомый женский голос, — мы тут!       Парень поморгал и увидел Куинни со всё такой же прелестной прической и в длинном льняном весьма цветастом сине-оранжевом платье со странными узорами, а на женщине послушно сидела Нура.       — Куинни, — расплылся в улыбке немец и сильно обнял ту, — ты не представляешь, как я соскучился.       — А вот мы совсем не скучали, — игриво отозвалась девушка, — нам было очень весело, скажи Нура?       — Если ты ещё раз оставишь меня с этой болтушкой, то я убью тебя, — отозвалась змея.       — Она в восторге, — заверил Ганс Куинни, и они отправились смотреть местные достопримечательности.       Африка оказалась весьма прекрасным местом, если не считать жары и ожесточённых в некоторых местах военных действий. Но магическое сообщество этого региона вполне хорошо устроилось и настроило мощнейшие защитные чары, которые Ганс только видел. Огромные куски территорий были соединены в сети, через которые могли пройти только волшебники.       Ганс познакомился с Африканскими магами, которые для волшебства использовали жесты или указания пальцев.       — Это же беспалочковая магия, — возмущался немец, — как целое население может практиковать столь мощный приём, думая, что это обыденность?       — На самом деле мы часто используем палочки, кольца и другие приспособления, — объяснял один из проводников. Это был высокий темнокожий мужчина лет двадцати пяти по имени Бабайди Экинбад, — но это скорее ради безопасности. Ведь если школьник использует магию без палочки или других инструментов, нашим радарам сложнее засечь подобное нарушение.       — Но как? — не понимал Ганс, — я один из лучших в своей школе и могу без палочки или посоха только смазку наколдовать или Люмус. А ваша десятилетняя дочь спокойно создаёт пузыри из руки! И так все дети?       — Верно, — кивнул волшебник, — мы с малого возраста стараемся приучить детей колдовать своими силами.       — Мерлинова Борода! — ругался немец, — если бы я родился здесь, то у меня было бы такое весомое преимущество в бою, ну что за несправедливость?       Бабайди довольно рассмеялся.       — Зато вы куда сильнее в дуэлях, мой друг, — говорил он тепло и успокаивающе, — Думис ещё неделю не оправится. А ведь он старше тебя на десять лет!       — Думис ещё легко отделался, — фыркнул немец, поглаживая змею, лежащую на плече. — Он хотел сделать из моей Нуры суп! Ну и где это видано?       — Скажи, что уже замахнулся ножом! Если бы ты не услышал вопль, то осталась бы я без хвоста. И Пуф! Нет Нурочки, подохла малышка, — причитала змея.       — Тише-тише, — поглаживал Ганс свою любимицу. — Я бы ему кишки выпустил за своего змеёныша.       Змеёныш.       «Анцыбал! — опомнился внутренний голос. — Я забыл про Томаса!»       — Что за Томас? — спросила Куинни, приподняв бровь, но пробежав по глазам видимо что-то прочла раньше, чем Ганс успел ответить. — Вау, какой любопытный молодой человек.       — Какое сегодня число? — спросил Ганс, доставая из кармана сигарету. В Лондон уже не вернуться. Благо он сможет найти Томаса в приюте следующим летом. Или ещё где-то, да он его из-под земли достанет, но выполнит обещание.       — Ой-ой-ой, — схватилась Куинни за голову, — тише, молодой человек. Мне больно, когда ты так судорожно думаешь. Пятое августа, между прочим.       — Анцыбал, — заныл Ганс, — какое упущение!       

***

      В лунных горах немец умудрился посетить Уагаду — африканскую школу волшебства. И та была невероятно огромна. После месяцев у маглов он и забыл, насколько впечатляющей может быть магия во всей своей красе.       Здание высечено в одной из гор массива и занимает километры, а сама местность скрыта плотным магическим туманом. Зрелище, бесспорно, сказочное. Уагаду мало того что фактически была высечена из камня, так ещё оплеталась диковинными растениями, завораживающими своими размерами. Молитвенные залы и статуи, у которых медитировали преподаватели и ученики, огромные обеденные залы, спокойно живущие в здании птицы и травоядные животные. Ну что за сказка!       Ганс с местными учениками старших курсов сидел в общей ложе. Это завораживающее место оплеталось прозрачными фиолетовыми тканями на стенах, парящих при помощи магии. А на потолке сияли звёзды в любое время суток. Ребята же сидели на подушках и коврах, а в воздухе парил аромат благовоний и дым кальяна, который ученики приготовили специально для гостя.       — Подождите минутку, — пытался прийти в себя немец, он взялся за голову и судорожно обдумывал новую информацию. — То есть, вы узнали о зачислении в школу из сна?       — Верно, — смеялась темнокожая девушка с пышными кудрявыми волосами.       — Как такое возможно? — не понимал немец, — это же мощнейшая невербальная магия! Насколько сильны должны быть ваши преподаватели, раз практикуют такую сложную легиллименцию?       — Преподаватели? — хихикнул парень на две головы выше Ганса, он сильно затянулся кальяном, — этим занимается один человек. То Фирун — это заместитель директора.       — Ты, блять, шутишь? — почти кричал немец, а вся комната над ним довольно смеялась.       — Это ещё не всё, — прошептала девушка, которая всё это время лежала на коленях Ганса, — когда мы пробудились от оповещения о зачислении, в наших руках оказался камень, подтверждающий сон.       — Мерлиновы подштанники, — сказал немец, поглаживая локоны девушки, — это телепортационная магия, а вас же сотни или тысячи на каждом курсе.       — Ты так смешно говоришь, — хихикнула девушка, — все русские такие забавные?       — Я такой один, — обворожительно улыбнулся немец и втянул дым кальяна во все легкие, — как встретиться с этим То Фируном?       — Сейчас никак, — пожал плечами высокий парень, — он на войне с Гриндевальдом.       — Против? — уточнил Ганс.       — Естественно! — почти в один голос ответила комната.       — Нахрен Гриндевальда, — поднял бокал с чем-то фиолетовым высокий парень и вся комната последовала его примеру.       — Нахрен Гриндевальда, — усмехнулся немец и чокнулся со всеми своим бокалом.       А из бесед с преподавателями Ганс узнал, что Африка — это центр зарождения магии. Здесь появились как первые маглы, так и первые колдуны. И этот факт, пожалуй, был одним из самых впечатляющих.       Из-за военных действий школа позволила ученикам остаться здесь на каникулах, и это количество волшебников в одном месте поражало. В общем и целом, дети учившиеся здесь были одними из самых выдающихся волшебников, которых Ганс только встречал. Он то и дело назначал дуэль за дуэлью, чтобы словно губка впитывать приёмы местных.       Голова была чиста как никогда, и это Реддл дал парню огромный пинок под зад. Многие подростки даже четырнадцати лет владели анимагией. Это особый вид волшебства, позволяющий волшебнику обратиться в животное. К сожалению, вид зверя выбрать нельзя. Это словно патронус, то есть внутренний вид человеческой души.       Ганс, конечно, не горел желанием учиться анимагии, но зрелище было ещё то. Ученики обращались в слонов, гепардов и даже песчанок. С одной такой немец даже сразился, и это было весьма сложно — попасть в такое маленькое юркое существо.       Он запоминал жесты рук и комбинировал их с движением посоха. Порой что-то взрывалось и лопалось, но он даже смог поднять огромную статую, благодаря своим экспериментам. Жаль, что не знал местного языка, но проводник достал откуда-то занимательную брошь, которая позволяла читать или говорить на нужном. А главное — его понимали и объясняли непонятное или сложное.       К концу поездки немец накупил книг по жестам и даже смог колдовать некоторые простые заклинания без посоха или палочки. То есть, это был один из самых плодотворных и интересных месяцев. А лето вообще считалось бесспорно лучшим в его жизни. Лишь бы его не выбрал кубок, ведь столько хотелось узнать нового и поэкспериментировать.       По возвращению в Дурмстранг Ганс взвешивал все за и против окончательного решения присоединиться к Дамблдору. Скорее всего он согласится, но всякие сомнения пропали, когда на одном из первых занятий он смог наколдовать патронус.       Это была лисица.

***

Работа на ферме была сущим адом и Том с удовольствием отказался бы, но, как оказалось, на его присутствии в этой поездке настоял Дамблдор. Вечно этот старик лезет не в своё дело. А ещё Реддл часто думал о лисице. Точнее постоянно. Хотелось быстрее вернуться и высказаться, что-то приказать, прильнуть к губам или зарыться в волосы, притворяясь спящим. Том даже немного загорел к своему отвращению. Он много времени проводил на поле, одетый в шорты и рубашку с короткими рукавами, а ещё на нём постоянно была омерзительная шляпа. Благо за эту работу должны прилично заплатить, хоть с деньгами Ганса Том в этом не очень нуждался, но приятно иметь на учебный год побольше средств. Днём воспитанники наконец отправились в Лондон. Слизеринец даже, к своему удивлению, смог немного подремать. — Слышали? — говорит кто-то из воспитанников. — Очередная бомбардировка была, пока нас не было. — Жесть, — протянул второй голос, — побыстрее бы война закончилась. — И не говори, — глубоко выдохнул кто-то. Опять маглы буянят и разрушают всё к чему прикасаются. Тому хотелось бы надеяться, что приют был разрушен, но естественно защита профессоров вряд ли спала, поэтому можно даже не рассчитывать. Лондон, привычно для этого лета, был солнечным и тёплым. Через какой-то месяц можно будет вернуться в Хогвартс, а с таким количеством денег, которые Реддл заработал и принял от лисицы, можно будет купить несколько хороших мантий и совершенно новые учебники, а не поддержанные. Ещё он два месяца не уделял учёбе и минуты, если не считать несколько часов занятий по понедельникам. Как-то было не до этого, но Том всё равно был на пару голов выше всех учеников в плане учёбы, так что этот небольшой отдых был вполне разумен. Всё равно у него будет ещё месяц, можно даже отправиться и разменять деньги в Гринготтс, после чего в Лютом переулке купить необычные ингредиенты для зелий и несколько книг по какой-нибудь любопытной тёмной магии. Автобус остановился, и на улице приюта не изменилось в общем счёте ничего. Даже в такое солнечное время главное здание было абсолютно мрачным и тусклым, это было даже немного удивительно. Дети тараканами выбежали из автобуса и направились в приют. Реддлу тоже хотелось переодеться, и он решил зайти к себе в комнату напоследок. Его шкаф немного преобразился: немец постоянно что-то покупал, чуть не на коленях об этом умоляя. Жалкое было зрелище, но весёлое. Том надел белую рубашку в серую полоску и чёрные брюки, а знак Даров спрятал под одеждой. Внимание привлёк кожаный чёрный дневник, который Малфой подарил на втором курсе. Реддл наложил на него мощную магию крови, то есть никто, кроме Тома не сможет ничего из него прочесть, пока тот этого не захочет по крайней мере. На самом деле слизеринец не использовал его, как личный дневник в привычном понимании. Скорее какие-то наблюдения за людьми, чьи-то секреты, вскользь услышанные, и просто важные пометки. Парень уже давно ничего в него не записывал и отчего-то решил взять вещь с собой, положив в серую кожаную сумку для документов, повешенную на плечо. Выглядел он сегодня особенно хорошо, нервировал лишь небольшой загар, но лисице такое, скорее всего, понравится. Коулл ушла, её не будет несколько дней, а на ферме она даже не придиралась и постоянно проводила время с малышнёй. Деннис и Эми всё ещё не пришли в себя, но видимо уже никогда не придут. Слабые маглы. Реддл отправился по знакомому пути к нужному дому. Пиздец. Бомбардировка коснулась улицы немца. Всё в порядке, его дом вряд ли пострадал. Он же был сильным маглом, верно? Каждый шаг ровнялся приступу тошноты. На улице почти не осталось очертаний домов, а те, которые остались не имели ничего, кроме оснований стен. Том остановился и вздохнул, пытаясь унять дрожь в руках. Сука. Прошёл ещё немного и понял, что стоит у груды камней. Это когда-то было французским рестораном, который немец расхваливал. Волонтёры расчищали завалы и доставали чьё-то тело. Размазанное, окровавленное лицо по которому трудно было сказать, что это был за человек. Но Реддл узнал его по остаткам волос и телосложению. Коди, кажется. Тот официант, которому Ганс всегда платил больше, чем было нужно. И где теперь эти деньги, лисица? Лучше бы потратил на будущую поездку с Томом, на море, кажется, верно? — Томас! — окрикнул его кто-то из этой кучки волонтёров. Реддл ещё какое-то время не смог оторвать взгляда от знакомого изуродованного тела, но кто-то схватил его за лицо и повернул на себя. Ола, кажется, девушка была подстрижена ещё короче, чем обычно, на поясе висели грязные пыльные перчатки, а сама одета в испачканную футболку, мерзкий полнящий её комбинезон и старые кроссовки. — Если тебе тяжело на такое смотреть, зачем продолжаешь? Том одёрнул её руки. — Что ты тут делаешь? — спросила она. — Ганс с тобой? — безразлично спросил парень. — Нет? — неуверенно ответила девушка. — Он приходил к нам несколько дней назад, рассказывал, что ты куда-то уехал и ему было нечем заняться. Но вроде планировал шить дома или типа того… Тогда где он? — Вы ещё не встретились? — поинтересовалась девушка. Реддл не ответил на вопрос и посмотрел за спину Олы. Там когда-то был дом Ганса, но не теперь. Просто бесполезная куча булыжников лежала на том месте, где была квартира немца. Реддл просто стоит и смотрит, ничего не чувствуя. Единственное — он забыл, как дышать. Скоро придёт в норму, скоро… — Только не говори мне, что это дом Ганса, — перебила его мысли Ола, обернувшаяся на то место, куда смотрел Реддл. Том хочет её заткнуть. — Мы скоро будем и его расчищать, — девушка скрестила руки на груди, — ты можешь остаться и узнать был ли он дома, опознать тело. «Опознать тело, — повторилось в голове.» — Почему ты, ущербная дрянь, вечно лезешь не в своё дело? — прошипел Реддл. Хочется разбить её лицо о груду этих камней, испачкать, итак, грязную кровь в пыли. — Я не…— уж было хотела что-то сказать Ола, но слава Мерлину она заткнулась. Ещё бы слово и Реддл её прибил голыми руками, как назойливую мошку. Он развернулся. Просто пошёл прямо в сторону приюта. Тело немца видеть не хотелось. Не хотелось его запоминать таким же омерзительным, жалким и окровавленным, как Коди. Его вырвало в каком-то закоулке. Ну что за пиздец. Голова разрывалась так, будто в неё забили гвоздь. Как маглы посмели осквернить то, что принадлежало Реддлу? Это был его человек, его потребность, его защита. Он ворвался в пустой кабинет Коул и достав из стола свою палочку, крепко сжал её, чтобы почувствовать силу. Всё не так. Он не должен был подохнуть так жалко. Ганс принадлежал Тому, а не этим трупным червям, разъедающим всю структуру их мира. Как они посмели? Тело дрожало, и он открыл следующую дверь по коридору. Это была ванная. Запах сырости и плесени прочно въелся в это помещение, а стены и пол были покрыты серо-зелёной тошнотворной плиткой. Том включил воду в раковине и умылся холодной водой, чтобы прийти в себя. Закрыл кран. Вроде легче, только громкий стук часов и капанье из крана нервировали. — И что тут у нас? — хихикнул голос рядом. — Страдающий Том Реддл собственной персоны. Слизеринец обернулся и увидел лисицу, слоняющуюся по общей ванной. Ну что за пиздец?       — Ты не настоящий, — бросил Том, снова включая воду.       — Это ты верно заметил, — издевалась лисица, зачем-то гладя стену ладонью.       Реддл снова умылся в попытке смыть галлюцинацию и последние два месяца.       — Ты изменился, змеёныш, — теперь на ухо шептал голос, — ты стал слабым.       — Заткнись.       — Как думаешь, как бы на это отреагировали Блэки, Малфой, Розье, Лейстрейндж, Нотт, Эйвери, Мальсибер? — перечислял Ганс, загибая пальцы, — на то, что ты почувствовал что-то к маглу?       — Почувствовал? — почти в горло крикнул Том. — Я не способен. Я особенный. Это была просто игра, просто манипуляция, просто развлечение, откуда тебе-то знать?       — Правда? — хихикнул немец. — Я лишь небольшая частичка твоего сознания, но всё же твоего, Реддл. А что ты планировал делать дальше с Гансом? Посадить на цепь и жить в каком-нибудь особняке его отца, да ты сам себя слышишь? А если бы его нашли, как бы ты оправдывался перед чистокровными? «Это не просто магл, а особенный»? Ты сам, блять, себя слышал?       — Заткни свою магловскую масть! — рычит Том и кидает в него сумку, которая просто ударяется о стену и из неё вылетает дневник.       — Или вот ещё! — радостно подпрыгнул немец. — Он — моя волшебная палочка, ты в своём уме? С каких пор ты стал таким никчёмным слабаком?       — Я хотя бы не подох, как псина.       — Но я желал этого, — рассмеялся немец, — и кто из нас выиграл, Том? Я, который избавился от всего дерьма в своей жизни или ты, который дрожит от страха, потеряв какого-то магла?       — Ещё одно слово и я клянусь, что убью тебя, мерзопакостный сукин сын, — рычит Реддл и сжимает палочку до белых костяшек пальцев.       — То, что мертво, Томас, умереть не может, — шепчет на ухо лисица.       По помещению прошёлся глухой смех Реддла. Голова раскалывается.       — Ты жив, — смеётся Том почти сумасшедше, — я это знаю.       — Приплыли, — вздохнул немец, — мы окончательно поехали крышей. Браво, Реддл! Просто, блять, браво.       — Да, жив, — кивнул Том и, закрыв кран, посмотрел на лисицу через зеркало. Реддл поднял руку и показал указательным пальцем на свой висок, — ты жив здесь.       Лисица с интересом наклонила голову, когда Том сделал небольшую пометку в дневнике.       Руки дрожали, а тиканье часов сводило с ума. Как же больно. Это всё не настоящее. Во всём виноват Ганс, и, слава Мерлину, он сдох и не сделал Реддла ещё большим слабаком и извращенцем.       В желудке роилась тошнотворная пустота, а сам Том даже забыл, как дышать. Но взяв себя в руки он поднёс палочку к виску и уверено произнёс: — Обливиэйт. Воспоминания вырывались под корень, так больно, будто бы миллионы иголок пронзили голову. Том чувствовал, что сходит с ума. Он вырывал, стирал, забывал воспоминания одно за другим, лишь бы стереть лисицу, лишь бы не было больше боли. Всё было, как в обратной съёмке, но он не помнил, где начало, а где конец. Фразы и мысли искажались и с болью вырывались из головы, будто сорняки, от которых Том избавлялся своими собственными руками. Больно, очень больно. Что-то внутри не хочет стираться, и Реддл с силой размазывает каждый миг, каждую ухмылку, запахи, ощущения. Голова трещит, больно отдавая в зубах, будто вырывали их, а не одного бесполезного, никчёмного магла. Из горла вырвался душераздирающий крик. Ещё заход и ещё. Избавиться, убить, уничтожить, сжечь. Как бы не было больно, как бы организм не противился и не сопротивлялся. Оставалось немного, и он уж не понимал, что делает, хочет остановиться, но процесс запущен, обратного пути нет. Кажется, Том упал на пол, хватаясь за голову. Откуда эта боль? Что с ним происходит? Наконец всё прекратилось и, тяжело дыша, Реддл поднялся на ноги, морщась при каждом движении тела. Он не веря посмотрел на своё отражение. Одна небольшая капля влаги стекала из уголка глаза. Какого Мерлина с ним произошло? Реддл осмотрел помещение и это была привычная общая ванна приюта. Его кто-то пытал? Том потянулся за лежавшим на полу дневником и прочёл последнюю заметку:

Я стёр его.

Значит, хоть и болезненно, но Том лично кого-то стёр. А если это сделал Реддл, то всё правильно. Он никогда не ошибается. Остаток лета со слизеринцем разбиралось Министерство Магии, которое пыталось настоять на каком-то наказании для парня за использование магии вне школы, но Дамблдор и Диппет настояли на том, что Том — это лучший и приличнейший ученик за последние несколько десятилетий. И благодаря идеальной репутации ситуацию удалось быстро замять, так как никто не пострадал и заклинание было выпущено самим Реддлом в себя без маглов, как свидетелей. Всё закончилось более чем хорошо и без огласки. Вот только… Дамблдор странно смотрел.