Турнир Четырёх Волшебников

      Ганса передёрнуло от неожиданности, и он посмотрел в ту сторону, откуда донёсся звук.       На солнечной опушке леса восседал старик спиной к Гансу, он сидел на мощном пне, в окружении зверушек разного рода: оленёнка, волчонка, птиц, лягушек, бобров и тех, кого так быстро не заприметишь. Ганс тотчас отпустил зайца, и тот попрыгал в сторону длинноволосого старика, который вытаскивал большими деревянными руками что-то из лапки лисы.       — О, я знаю, кто вы, — опомнился Ганс и встал, — леший, верно?       Старик глухо посмеялся и жестом попросил парня присесть рядом.       — Ещё одна лиса пришла, — тепло сказал он животным. Вся его кожа была из дерева, из которой то и дело торчали листочки и веточки. Лешие считаются хорошими духами, добрыми. Если при них не навредили самому лесу, в которых они обитают.       Старик погладил некогда раненую лапку лисицы и аккуратно переложил её со своих коленей на колени Ганса. Та удивлённо рассмотрела парня и принялась ластиться, как к родному. Он осторожно погладил шёрстку и вопросительно посмотрел на старика.       — Суббота или четверг? — спросил леший, поглаживая животик маленькой выдры. Смотря ярко-зелёными глазами. Такими, каких не бывало у людей. Почти салатовыми.       — Сейчас понедельник, кажется, — неуверенно произнёс Ганс.       Старик рассмеялся так, что трава рядом с юношей задрожала.       — Ты — суббота и четверг, — сказал старик, взяв на руки зайца, — но нужно что-то одно.       — Я-я, — запинаясь говорил Ганс, наблюдая, как звери пристально рассматривали его. Так, будто понимали каждое слово, — я не понимаю, простите.       — Война или семья?       — Они связаны, — просто ответил парень, чувствуя, как лисица облизывает его руку.       — Да-а, — протянул старик, — у быков всегда так.       Он же только что был лисицей?       Тёплый летний ветерок обдал кожу, принося запах травы и дерева, а сердце наполнилось какой-то игривостью. Леший стал рассказывать что-то зверям, где лучше прокормиться, нахождение воды и мест, куда лучше не соваться. Он почти всегда говорил загадками, но звери будто понимали каждое его слово. Деревья то и дело шумели листвой, будто комментируя каждое слово старика. Вскоре он вновь вернул взгляд на Ганса.       — Без ног тут никак, верно? — тепло улыбнулся он, — у кого копыта, у кого когти. Так и не поймёшь.       Ганс достал из дублёнки книгу от Орловой.       «Дни недели, — искал он глазами, листая страницы.»       Таких глав не было, зато наткнулся на предания о молниях. Славянские Боги.       — Перун, — прочитал он, — сын Лады и Сварога, отец молний и….       Он пробежался глазами по строке несколько раз, чтобы точно не ошибиться.       — И Ильи Пророка! — обрадовался он, глянув на лешего, который хитро улыбался, — молнии и пророчества — это оно.       Старик вопросительно посмотрел на него:       — Четверг?       Ганс пару раз поморгал и продолжил листать книгу. Змеи, нужно искать змей. Ещё несколько страниц.       — Ну-у, — протянул он, — Велес принимал облик змеи, заведовал нижним миром?       Старик немного наклонил голову:       — Змея меняет кожу?       Ганс непонимающе посмотрел на него и продолжил читать.       — Огненные змеи, летающие, — тихо перечислял он, — Чернобог.       Парень пропустил пару предложений.       — Так же известен, как Бог разрушения, или чёрный змей, — задумчиво читал Ганс, поглядывая на заинтересованных зверей, — является царём Нави.       Ганс немного задумался. Явь — это реальный человеческий мир, Правь – божественный, как считали маглы, а Навь — это мир тьмы.       — Мы сейчас в Нави? — спросил парень и мужчина отрицательно покачал головой, — значит, всё ещё Явь.       Он прошёлся по строкам, читая для животных:       — Воплощение холода, уничтожения, безумия, гибелью и воплощением всякого зла.       — До тьмы был свет, в свете есть тень, — вставил старик, а животные покорно кивнули ему.       Ганс прокашлялся и продолжил:       — Поддерживал всякого, кто близок к магическим искусствам, — животные смотрели послушно, а деревья наклонились ближе, чтобы лучше слышать рассказ, — Чернобог по рассказам чего только не умел. Преломлял время, принимал облик змеи, бессмертие.       Леший строго посмотрел на юношу, а тому стало как-то неуютно.       — Суббота? — усмехнулся дед.       Ганс вернулся к Велесу, а потом снова к Чернобогу.       — Почему у Велеса нет дня недели? — поинтересовался он, — но ведь среда свободна? Чья она?       Леший просто кивнул, не отвечая на вопрос.       «Змеи упоминаются у обоих, — понял Ганс, — родственники?»       Плохо в легендах маглов было одно — они перевраны тысячу раз. Простецы в сказах записывали великих волшебников, как Богов и приписывали им сверхмагические силы, поэтому спустя века было сложно судить, что из сказок правда, а что вымысел.       — Значит, проблема не в том, что я не там ищу, — кивнул Ганс и захлопнул книгу, — а в том, что не тогда?       Он поднял взгляд, а на опушке уже никого и не было. Ни животных, ни лешего, а деревья стояли так, будто и вовсе никогда не склоняли свои живые ветки, словно руки.       — Ну конечно, — вздохнул немец, вставая на ноги, — без этого никак.       Судя по всему, ему нужно выбрать к каким предкам примкнуть. Но, пожалуй, выбор очевиден. Гансу просто нужен подходящий материал для той магии, которую он уже использует. К тому же, он уважал и любил кровь Гриндевальдов, а капля той, что дала ему лишь возможность говорить с Нурой, никакого значения не имеет.       В любом случае, само по себе «крещение» ничего не даёт, если опираться на слова Орловой. Просто попадёт в нужное место, возьмёт из семейного склепа чьё-то оружие или материалы и отправится восвояси. Да и правила ему примерно объяснили: нужно просто дождаться четверга.       Ганс присел на какое-то опавшее дерево и принялся сосредотачиваться. Лучше бы узнать, сколько сейчас времени, а то солнце так и не сдвинулось с утра.       — Час? — неуверенно произнёс он, размахивая руками, — тайм! Клок?       Ладно, так просто это ничего не даст. Он прикрыл глаза, глубоко вздыхая.       «Как же трудно без посоха, — заныл внутренний Я.»       Ганс порылся в своей черепной коробке, перебирая нужные слова и настраивая магию на нужный лад. Сосредоточился на секундах, минутах, часах. Выровнял дыхание ещё раз и представил часы, которые колдовал Живко в походах. Он увереннее вытянул руку и попытался направить всю магию в неё.       — Теймпус, — строго сказал он и приоткрыл один глаз. Перед ним оказалось слабое видение часов, считающих секунды.       — Ого, — расхохотался он, — вот это я понимаю!       Он пробежался глазами по часам. Значит, в лесу он и суток не пробыл. Но потом его взгляд сместился на две буквы: «Ср».       — Быть того не может, — ошарашенно произнёс Ганс, нахмурив брови, — как тут вообще идёт время, если уже среда?       Немец пристально пригляделся к часам, те постепенно растворились в воздухе так, будто их сдуло слабым ветерком.       — Теймпус, — повторил он, но ничего не произошло, — ну что за напасть?       С приближением ночи всё больше и больше ощущалось присутствие тёмных тварей, которые вечно пытались вынюхать Ганса, но тот полностью измазался в крови слабых демонят и благополучно избегал неприятных встреч. Ему даже начало казаться, что всё пройдёт по плану и он не влипнет в большие неприятности.       Но выглядел парень отвратно. Дублёнка благополучно канула в небытие, волосы и кожа измазаны в чёрной субстанции, а Нура постоянно спала. Место на неё влияло странно. Она просыпалась на несколько минут, ела и вновь засыпала.       Вскоре в ночи, идя по тёмному, пугающему лесу, где-то вдали прогремел гром.       — Значит, началось, — Ганс крепче схватил топор, прорубая себе путь сквозь непроходимые заросли. Наконец-то он почувствовал знакомую магию, принадлежавшую и ему, и отцу.       Вместе с громом и молниями Ганс заприметил падающую красную звезду. Но мысли уже были в другом месте. Он вновь начал думать о Томасе. Как-то эти мысли сами вторглись в его голову. Немец понял, что очень сильно скучает. Да так сильно, что хотелось разрыдаться на этом самом месте.       Он опёрся плечом на дерево, пытаясь дышать спокойнее и прийти в себя. Топор сам выскользнул из рук, когда Ганс скатился на землю. Почему Томас так поступил с ним? Почему нельзя было объясниться? Это какое-то испытание? Он что-то сделал не так? Нужно было больше впечатлить? Нужно было сделать больше? Он сделает. Он всё на свете сделает, если Томас вернётся. Прямо сейчас, пожалуйста. Гансу так плохо, он разрывается на куски из-за этой всепоглощающей, одурманивающей печали.       «Что-то не так, — пытался достучаться до него Гриндевальд, — приди в себя!»       Ганс не хотел приходить в себя. Он заслуживает страдать, ведь сделал что-то не так. Он сделал недостаточно. Ему следовало остаться с Томасом, ведь он обещал быть с ним. Нужно было броситься в колени при первой встрече в Хогвартсе. Впечатлить заново. Проработать ошибки. Прогнуться. Умолять на коленях.       — Пожалуйста, — сквозь слёзы говорил он, вытирая мокрые щёки, — я всё сделаю, только вернись ко мне.       Зачем он согласился с Дамблдором? Этот старый уёбок способствовал тому, чтобы Ганс не знал о способностях Томаса! Нужно было сказать отцу всё, как есть. Плевать, что умерла бы Куинни и кто-то ещё. Томас важнее их всех вместе взятых. Он — лучшее, что случалось с Гансом за всю жизнь.       Нужно было убить Коул. Томасу бы это понравилось. Этого было бы достаточно, чтобы Лорд был впечатлён. Гансу нравилось, что Реддл проводил всё своё свободное время с ним. Нравилось, что этот бедный сиротский парнишка мог рассчитывать только на него. Нравилось быть его спасением. Нравилось, что в нём так сильно нуждались.       — Постой, — пытается подать голос Ганс.       Гансу бы хотелось увидеть, что Реддл сделал с приютскими. На что способен его Бог, когда злится? О да, немец бы с упоением смотрел, что Томас вытворял тогда. Ради Ганса. Ради того, кто полностью завладел его вниманием.       — Хватит, — шипит парень, пытаясь прекратить плакать, — это не то. Хватит.       Разве? Может Томас понял, какой ты внутри и решил сделать тебе больно, пока ты не сделал больнее.       — Я бы не причинил ему вреда, — плачет Ганс.       Причинил, мы оба это знаем. Не находишь удивительным тот факт, что даже при всём дерьме, что ты видел и пережил, сколько вреда ты причинил другим, то больше всего ты горюешь об этом парне? А вовсе не о людях, которых убил своими руками.       — Я не могу без него, — шепчет Ганс и совсем не замечает фигуру, приближающуюся к нему. Тёмную, с неразличимыми очертаниями, немного растущую среди всей окружающей тьмы.       Именно. Не можешь. И что ты сделаешь, чтобы снова быть со своим любимым?       — Всё, что угодно, — наконец-то парнишка заметил фигуру, но не мог сдвинуться с места. Всё тело парализовало отчаяние.       Прямо-таки всё, что угодно?       — Конечно, — Ганс расплывается в больной, но блаженной улыбке, — Томас, мой Томас. Ты здесь.       Перед ним стоял самый настоящий британец. Именно такой, каким Ганс запомнил его на той фотографии. Мерлин, Томас прекраснее обычного себя. Движения утончённые, едва уловимые. Он подходит к Гансу и смотрит на того сверху вниз.       — Я так скучал, — тихо говорит немец и трогает ноги Томаса сквозь брюки. Он такой приятный, такой превосходный. Ганс любит его больше всего на свете, верно?       — Да, — блаженно шепчет парень и ластиться к ногам своего истинного Лорда, — я так люблю тебя. Люблю, люблю, люблю, люблю.       Ганс хороший мальчик, он ведь на всё готов ради своего Лорда?       — Конечно, — немец с надеждой и благоговением смотрит на Томаса, который просто легко улыбается, но не произносит ни слова. Вот бы услышать его голос.       Британец склоняется к Гансу и пристально рассматривает того, у кого в глазах давно потух огонёк благоразумия. Томас впивается в губы немца абсолютно животным и нещадным поцелуем. Так, будто хочет сожрать его полностью. Будто бы хочет выпить каждую каплю крови до последней капли.       — Да, — шепчет немец, — Мерлин, пожалуйста.       Хороший мальчик обнажает своё горло, и Томас с удовольствием впивается в него, слыша отчаянный крик парня. Ганс рад, что его Лорд счастлив. Томасу нравится вкус крови немца. Такая правильная, магическая, чистая. Пить её куда приятнее обычной людской.       — Да-да, — сумасшедше смеётся Ганс сквозь слёзы, когда Томас острыми зубами отгрызает часть кожи между шеей и плечом. Ганс начинает тонуть в запахе трупного разложения и крови. Но ощущение этого абсолютного, всепоглощающего счастья от удовлетворения любимого не позволяет ему сделать ничего.       Ганс кладёт голову на плечо питающегося им Томаса, а глаза его сами скользнули куда-то вниз на ступни британца. На ногах странные сапоги. Красные, с золотыми нитями, которые буквально светятся в этой темноте. Такие несуразные, со вздёрнутым вверх носиком.       Ганс чувствует, как становится слабее, но понимает, что с этими сапогами что-то не так. Разве Томас носил подобное? Британец же крепче впивается в плечо, смакуя каждую каплю крови. Запах гнили вновь ударяет в нос, и тело Ганса само в одном движении тянется к поясу и достаёт из кармана пистолет.       Тот направлен в голову Томаса, а британец слишком обжорлив, чтобы как-то среагировать. По лесу раздаётся звук выстрела, и Ганса тотчас накрывает жуткая боль и осознание. Он пытается успокоить дыхание и сердце, смотря на дёргающуюся тварь рядом с ним.       Та уродлива, словно чума, выкручивает себе руки и быстрее пытается восстановить лицо, но Ганс бросается к её ногам и снимает с них кроваво-красные ботинки.       — Ботиночки! — визжит тварь, но не трогает Ганса, а на четырех конечностях подползает к парню, словно какой-то паук, — милок, верни ботиночки!       Немец привстаёт, держа в одной руке обувь, а другой пытаясь сдержать кровь, льющуюся из плеча. Тварь же была почти без кожи, а коричнево-серые органы и мускулы дёргались при каждом движении.       Парень посмотрел на ботинки в руках и протянул их над головой влево, тварь проследила за движением, но с места не дёрнулась. Потом вправо. Реакция та же.       — Так ты летавиц, — хмыкнул парень и стал кружить вокруг твари, рассматривая её со всех сторон, — так вот, какие вы на самом деле.       — Мне больше по нраву «Перелестник», — улыбается существо, обнажая такие острые зубы, будто каждый из них человеческий клык, — не злись, мальчонка. Я бы отпустил. Честно-честно.       Ганс ещё раз осмотрел сапоги.       — И ты всё на свете сделаешь, чтобы вернуть их, верно? — уточнил он.       — Ну так верни же, — хитрит тварь, ползая вокруг, — и всё-превсё сделаю.       Вокруг начинал бушевать ветер, а гром в другой части леса не утихал, немец немного подумал и решил:       — Отведёшь к четвергу?       — Конечно, ты только ботиночки верни, — промурлыкала тварь, потянувшись за обувью. Ганс же резко прекратил все попытки существа.       — Как ты заметил, я — маг, — хищная улыбка Ганса пробилась сквозь лицо, измазанное в грязи и крови, — сил осталось немного, но я вполне могу сжечь их.       — Тогда умрёшь тут в одиночку.       — Почему в одиночку? — злорадный хохот Ганса наполнил лес, — ты помрёшь со мной.       Тварь разочарованно глянула на ботинки и развернулась.       — Твоя взяла, — фыркнул летавиц, — Велес бы вас всех побрал.       — Почему не Чернобог?       — Так одно и то же ведь, — вздохнул летавиц, а голос его немного дрогнул, — почти.       Ганс задумался. Что такое произошло у Велеса, что он стал Чернобогом? Или правда родственники? Даже немного жаль, что он выбрал четверг. Может быть у предшественника Слизерина история куда интереснее.       — Как ты делал это в моей голове? — поинтересовался Ганс, наблюдая, как летавиц прыгает с ветки на ветку.       — Обнажал, — фыркнула тварь.       — Что обнажал?       — То, что маг не хотел говорить, — улыбнулся летавиц, вновь показывая клыки, — самое сокровенное. То, что знает только маг. То, что не хочет признавать и отгоняет от себя.       — Это ложь, — Ганс нахмурился и сжал ботинки, отчего тварь грохнулась с дерева, но в миг подпрыгнула снова, чертыхаясь.       — Не я — суд, — посмеялось существо.       Неужели Ганс на самом деле такой? Если да, то лучше бы об этом никто и никогда не узнал. А о Реддле думать просто не было сил. Вся эта ментальная пытка выжала из него все соки. Магия существа была ошеломляющей. Ганс абсолютно не мог взять себя в руки в тот момент. Благо, что какая-то часть его сознания заработала. Иначе, он бы так и умер, находясь в Дубовых рощах и не достигнув ни единой цели.       Вскоре они начали идти по тропам, где каждое дерево было повреждено ударами молний. Стоял мерзкий запах гари и пыли, но громы шумели всё сильнее, а значит тварь Гансу действительно подчиняется.       — Хорошо, что я встретил тебя, а не какое-нибудь Ли…       — Не поминай! — визжа перебило существо, — оно же всегда рядом, всегда спит в болотах. Одно слово и прибудет, а там уже неважно мёртв ты, жив. Богат или беден, от Этого никто не скроется, пока не нажрётся.       — И на него управы нет?       — Есть, — тварь раскачалась на дереве и прыгнула куда-то за кусты, — но я не скажу. Злить Этого не буду.       Ганс вышел вслед за летавицей, а глазам открылась обширная поляна, которая была укрыта массивными дубами, почтенно склонившими ветви перед одним, особенно большим. Он так и источал магию, весь светился синим и пускал молнии в небосвод. Ганс аж присвистнул от открывшегося вида.       Посреди поляны и прямо под дубом алтарь из цельного камня, весь покрытый рунами и вырезками. Но сам стоял будто новенький, ни пыли, ни мха. Странное зрелище.       — Милок, — почтенно склонила голову тварь, — а ботиночки-то…       — Позже, — отрезал Ганс и вступил на поляну. Летавиц его примеру не последовал. Видимо, он не мог вступить на эту землю. Но гробницы не было, оружия тоже. Как предков-то вызвать?       Немец склонился над алтарём и опустил руку, прикрывающую рану. Кровь медленными, крупными каплями, устремилась на камень и тут же исчезала. Ганс поставил ботинки летавицы рядом, а сам присел, ожидая чего-то.       — Уродился, значит, — прогремел за спиной голос, а Ганса почти втаптывало в землю магией. Голос именно гремел, чуть ли не лопая перепонки. Очень басистый и властный.       Мальчик обернулся и обомлел. Перед ним стоял мужчина в кольчугах, больше двух метров роста. Гансу пришлось задрать голову, чтобы смотреть тому в глаза. Во-первых, мужчина был призраком, а во-вторых, даже будучи им, его магия в этом месте была вполне реальна. Насколько же был силён волшебник при жизни, раз он после смерти, всё ещё источает её?       — Здравствуйте, — парень шумно глотнул. Ему было не по себе от этого властного взгляда, от которого он ощущал себя какой-то букашкой.       — Сын того ворона, что недостоин, — задумался мужчина, перебирая прозрачную бороду.       — Я недостоин? — уточнил Ганс, нервно улыбнувшись.       — Ни ворон, ни лиса, — отрицательно покачал головой призрак, — одного поля ягоды.       — Но я же прошёл испытание…       — Испытание? — мужчина посмеялся так, что земля содрогнулась, — оно ещё даже не началось.       — Вот оно как, — Ганс призадумался, — я могу попробовать?       — Мне так не думается, — мужчина вновь отрицательно покачал головой, — кровь змеи не должна была попасть в бычью. Это гибель.       Сердце Ганса ушло в пятки. Он судорожно пытался придумать, что ему сделать.       — Но во мне не только кровь змеи, да и её мало, всего одна капля.       — Капли достаточно, — холодно бросил мужчина, пытаясь удалиться.       — Да постойте же вы! — не выдержал мальчик, — мне нельзя иначе. Мой посох утрачен, палочка тоже. Если вы откажете, то я пойду к змеям!       Мужчина остановился и развернулся, хитро улыбаясь.       — Поверь мне, лис, они тебя точно не примут.       Гансу хотелось разрыдаться. Этот анцыбалов лес был последней надеждой. Он потратил столько сил и времени, столько унижался, чтобы просто стоять здесь и выслуживать отказ.       — Если вы считаете, что я недостоин, то это ещё не значит, что остальные думают так же. Приведите других, пусть они тоже принимают решение!       — Другие отказались, — холодно произнёс мужчина.       — Отказались? — Ганс почувствовал себя слабым и ничтожным. Как же так? — я не сделал ничего плохого. Я сильный волшебник! Сильнее многих и достойнее многих, кто вы такой чтобы лишать меня права на магию?       — Перун, — просто ответил маг, — тот, кто видел тебя много лет назад. Тот, кто создал это место и тот из чьей плоти растёт семейное древо.       — Перун? — отчаявшись переспросил Ганс, — вы сильнейший из рода и если бы у меня не было шанса, то вы бы и вовсе не пришли сюда!       Волшебник глухо рассмеялся, втаптывая своим голосом деревья в корни.       — Никто не явился лишь ворону.       — Отец? — переспросил Ганс, — почему? Он силён.       — Силён, — согласился Перун, — но тот, кто убил кого-то из семьи, не родня больше нам.       — То есть из-за ошибки отца… то есть ворона, вы отказываете и мне?       — Тебя бы мы приняли, — Перун закивал, смотря куда-то в небо, — но кровь змея в тебе — это гибель.       — Почему? — Ганс понял, что на глаза наполняются слезами, а призрак вновь начал исчезать.       — Пророчество, что родилось задолго до твоего появления.       — Пророчество? — Ганс одним движением бросился к призраку и посмотрел тому прямо в глаза, — пророчества меняемы, как и судьба. Как такой волшебник, как вы, может не понимать очевидного?       Призрак вновь перестал исчезать, пристально рассматривая мальчишку.       — Нет того пророчества, которое не сбылось бы.       Ганс сделал гримасу отвращения, замотав головой.       — Что за вздор вы несёте? — рассмеялся он, — я меняю каждое второе своё пророчество.       Перун наклонился к мальчишке и пронзил призрачной рукой грудь того, а Ганса будто молнией прошибло. Он пытался ловить воздух ртом, будто какая-то рыбка, но прекратилось всё лишь тогда, когда рука покинула его грудь.       — Не лжешь, — лицо Перуна стало каким-то потерянным. Оно впервые за весь разговор не было холодным, насмехающимся или скучающим, — но… это невозможно.       — Ч-что именно? — Ганс всё ещё держался за грудь, пытаясь не упасть на колени.       Перун схватил его за лицо и стал пристально рассматривать каждый миллиметр парнишки.       — Тебя не должно существовать, — ошарашенно произнёс Перун, — ты — хаос. Беспорядок.       — Это оскорбление?       — Не совсем, — усмехнулся Перун и отпустил подбородок, задумавшись, — в хаосе порождается новое, как хорошее, так и плохое. Нельзя точно сказать, как ляжет монета.       — Я особенный, потому что меняю свои пророчества? — нахмурился Ганс, — разве это сложно?       — Нет, не сложно, — Перун всё ещё пристально всматривался в Ганса, — это буквально выходит за рамки написанного. Самое удивительное — что судьба игнорирует тебя. А сам можешь и чужие пророчества корректировать.       — Отлично, — облегченно кивнул немец, — тогда просто покажите мне своё пророчество и найду способ его изменить.       — Я, — протянул Перун, глубоко задумавшись, — честно говоря, не могу.       — Почему?! — Ганса трясло от несправедливости, но Перун и вовсе этого не замечал.       — Я мёртв, если ты не заметил.       — А-а, — парнишка закивал, — может оно где-то записано….       — Это не требуется, — решил Перун, смотря на семейное дерево, — сколько же воды утекло с тех пор, мой друг…       На опушке вновь повисла тишина, пока прародитель размышлял.       — Погадай в мой день, — посоветовал маг, — тогда и решишь, как и можно ли вообще изменить его.       Ганс покорно кинул. Значит, ещё есть надежда.       — Можно задать вопрос?       — Попробуй, — усмехнулся предок.       — Насколько «Теория о Предрасположенностей семей» правдива?       — Таких предрасположенностей крайне мало, — Перун указал на дерево, — я видел твою дуэль. Хороша, очень хороша твоя магия, но молнии — это была вера, да и только.       — Что? — недопонял Ганс и присел на камень.       — Язык змей, пророчества, проклятия и фениксы — это правда, но вот стихии и остальное… это нет. Выдумка.       — То есть, — Ганс даже вскочил от неожиданности, — теория — это притянутое за уши нае….       Перун громко прокашлялся.       — Отчасти да, ведь подобное — это лишь почерк, которые потомки чтят и повторяют. Но их вполне мог повторить любой сильный маг.       — Нужно будет рассказать Дамблдору, — подытожил Ганс.       — Кровь важна, но она не спасение. Чистой крови нет в привычном вам понимании. Родители моих родителей… как вы там говорите…маглы.       — То есть, наш род уже нельзя считать чистокровным? — уточнил немец.       — Такого просто не существует, — замотал головой Перун.       — И вы, по сути, один из величайших волшебников, но не имеете чистой крови! — рассмеялся Ганс.       — Хаос в чистом виде.       — Но-о, — Ганс вновь вспомнил про артефакты, ему нужно было уговорить предка любой ценой! — мне бы посох, честно говоря, хоть палочку. Да даже ветка подойдёт!       Призрак расхохотался.       — Ветка? — переспросил он и направил руку на семейное дерево. Оттуда подлетела тонкая, искажённая ветвь, размером с волшебную палочку, — ну держи, лис. Сердцевину найди в лесу, бойкую.       — Это вообще-то была шутка, — прошептал Ганс, но предмет ответил ему. Как унизительно. Все его инструменты делались на заказ. Были красивыми и лаконичными, а теперь он буквально будет колдовать веткой!       Но никто ему не ответил. Перун уже растворился в воздухе. А заготовка палочки приятно щекотала ладонь. Так приятно, что от этого было ещё хуже. Ну что за напасть? Столько страданий, ради этого?       — Хозяин получил награду! — скакал вокруг летавиц, — а я тоже должен получить свою! Награду! Награду!       — Да подожди же ты! — огрызнулся парень, озираясь по сторонам, — тут быки водятся?       — Быки нет, — тварь почесала макушку, покачиваясь на ветке, — а кто это?       — Ну… рогатые такие, как коровы, но рога большие.       — А-а, — протянул летавиц, — туры? Туры по четвергам водятся, да, водятся.       Они направились дальше, но Ганс приклонился к дереву, теряя все силы. Кровь не останавливалась. Он разорвал кофту и протянул ту летавцу.       — Перетяни, — приказал немец, пытаясь не упасть в обморок, пока тварь послушно исполняла приказ. Как же от неё воняло, — я так больше не могу.       — Можете, — заверил летавиц, — но, если помрёте, то я могу выпить вас. Так что лучше бы вам не мочь.       Ганс отпрянул от дерева, когда тварь закончила работу. Шли они долго, а парню начало казаться, что существо специально петляет кругами, чтобы он быстрее выдохся. Но стоило им дойти до пшеничного поля, освещенного летним солнцем, как тварь остановилась.       — Мне туда нельзя, — он поёжился, — идите сами. Только сапожки…       Ганс устремился к быку. Жаль только, что топор благополучно утерян в лесу. Он нащупал Нуру и потряс ту.       — Я на пределе, просыпайся и помоги с делами.       — Ну что такое? — голос у Нуры был недовольным и слабым, — я не могу.       — Это последний шанс, — прошипел Ганс, — следующего четверга у меня нет. Нужно сегодня.       Кое-как он уговорил змею на содействие. План был прост. Ганс заманивает и отвлекает быка, а Нура парализует его. Лишь бы вновь не уснула, у парня просто не было сил убить быка одним ножом. Да и должен он быть живым, скорее всего. Чтобы сердечная жила так просто не испортилась.       Честно говоря, в создании артефактов он был полным профаном. И лучше было перестраховаться. Веткой он смог наколдовать прочную верёвку с горем пополам. Это было лучше, чем ничего. Но без сердцевины одна древесина справлялась очень плохо. Выматывала итак иссякшие силы.       Он быстро сделала лассо и устремился на небольшого бычка. Пара движений и верёвка ловко обвила животное, но то ринулось прочь, потянув за собой Ганса, который всё что мог — это дать Нуре путь к зверю. Та вмиг устремилась вперёд по верёвке и уцепилась в ягодицу быка.       Зверь был чёрным с белой полосой вдоль хребта и массивными рогами. Уже прошло достаточно времени, но яд Нуры не парализовал. Змея усилила укус, пока Ганс крепче схватил верёвку, чувствуя, как выворачиваются руки, а ноги из последних сил зарываются в землю.       Сила быка немного ослабла, и немец наконец смог управлять им. Ганс тянул скотину на себя, чувствуя, что скоро упадёт без сил. Когда бык окончательно ослаб, немец только и смог обвязать верёвку о талию и рухнуть на землю.       Если его во сне не сожрёт какая-то тварь, то это будем чудом.

***

      Ганса не было четвёртый день. Дамблдор держался из последних сил, чтобы не отправить опрометчивое письмо Геллерту. Он волновался за парнишку, а Дитрих пропадал где-то на корабле, не имея никакого желания разбираться с пропажей.       Профессор даже отправил патронус, но тот так и не смог доставить сообщение. За профессорским столом он то и дело ощущал пристальный взгляд Реддла. Тот явно интересовался пропажей парня, но вида не подавал. Единственным успокоением было письмо от Олливандера, в котором мастер оповестил о необычном парнишке, которому не ответила ни одна палочка.       Дурмстранг тоже вёл себя нервно, особенно Горцева, которая в компании с Юсуповой пытались выведать информацию у всех профессоров и директоров.       Естественно, участников Турнира от остальных школ уже объявили. Из Дурмстранга — Ганс Орлов, Ильверморни — одна из близняшек, которых усыновил Уильям. Молчаливая девушка родом из Уагаду. Из Хогвартса — Вальбурга Блэк, а из Шармбатона их лучших ученик — Пьер Гроссо. Тихий, немного грубый с другими учениками юноша.       За Вальбургу Дамблдор переживал. Та явно была не готова к подобному испытанию, но по школе ходили слухи, что у девочки скоро помолвка. Альбус просто надеется, что это не попытка самоубийства. Тем более, Кубок выбирает достойнейших. А значит, от девушки можно ожидать сюрпризов.       Все участники этого года были талантливыми и усердными. Многие из-за дуэли с Дитрихом уже приписывали Гансу первое место, но не всегда грубая сила решает вопрос выигрыша. И все вполне могут объединиться против немца, а значит для него всё будет сложнее, чем для остальных.       Дамблдор каждую ночь делал обход по Хогвартсу всё то время, что Ганса не было. Ему бы хотелось неожиданно встретить мальца в коридорах и успокоиться.       В этот четверг Альбус даже раньше отпустил с урока Гриффиндор и Слизерин, ощущая на себе заинтригованный взгляд Тома. Тот явно что-то хотел спросить.       — Мистер Реддл, останьтесь.       — Конечно, профессор, — староста мирно улыбнулся, и собрав вещи в сумку, подошёл к столу Альбуса, — что вы хотели?       — Ты хочешь что-то спросить у меня?       — Ох, — рассмеялся Реддл, — что вы, профессор? Я просто переживаю за ваше самочувствие вы сам не свой уже… четвёртый день.       — Всё в порядке, — искренне рассмеялся Альбус, протирая очки-половинки, — в моём возрасте всякое случается.       Том усмехнулся; он явно хотел выглядеть дружелюбным, но был чем-то крайне раздражён и искренне пытался скрыть это.       — Вы уже проверили наши эссе?       — А-а, — Альбус, кажется, понял. Это из-за Розье, — к сожалению у меня не было времени.       — Понимаю, — Том немного наклонил голову, не убирая с лица улыбку, — должно быть вы были очень заняты.       Ого. Дамблдор и не подозревал, что слизеринец может так откровенно… намекать. Он искренне рассмеялся, достал из стола эссе Реддла и протянул ему.       — Но твоё уже проверено.       Том самодовольно взял работу, но вскоре его лицо почернело, стоило его глазам пробежать по пометкам Ганса.       — Этого не было в программе.       — Но ведь ты знал больше, — усмехнулся профессор. Раздражение вперемешку с бессонницей от этих ночей неприятно сказывались на его здравомыслии, — почему не написал всё?       — Потому, что задание было другим? — Том уже в открытую показывал злость.       — Буду ждать вас на отработке.       Реддл шумно вздохнул и вихрем устремился на выход из кабинета, не забыв при этом хлопнуть дверью. Естественно, Альбус извинится и не поставит отработку. Но сейчас он слишком устал, чтобы собачиться с подростками, которые явно переходят границы дозволенного.       Но ночью с четверга на пятницу в одном из коридоров Хогвартса, рядом с Дамблдором очутился эльф, которого профессор просил следить за входом в школу.       — Он вернулся, — оповестил малыш и тотчас пропал.       Альбус быстрым шагом направился в сторону входа в школу, как из-за угла услышал голоса.       — Тебе бы в больничное крыло, — причитала Минерва.       — Мне нужно к профессору.       — Ты выглядишь отвратительно, — вставил Реддл.       — Ты вообще свали, тошнит от твоей физиономии.       Конечно же, только Ганс мог и любил так говорить с Томом. Альбус вышел из-за угла, и немец тотчас встретил его усталой ухмылкой.       Ганс выглядел ужасно.       На нём остались лишь ботинки и штаны. Тело было измазано в крови, чём-то черном, грязи и песке. Он попытался доковылять до профессора, в то время как его поддерживали Минерва и Том. Стоило Альбусу оказаться рядом, как Ганс рухнул в его руки.       — Почему ты мертвенно холодный? — профессор ошарашенно потрогал лоб парня.       — Меня летавиц искусал, — рассмеялся Ганс, — а ещё бык, Перун, анцутки. Но я справился. Я справился, профессор.       Альбус облегчённо рассмеялся и положил руку парня на себя, таща того в Больничное крыло. Напоследок профессору даже показалось, что глаза слизеринца страшно исказились. Просто недосып, вот и мерещится всякое.       А вот с телом Ганса была беда. Его где-то по пути подлечили, но не очень хорошо. Больше впихнули обезболивающих зелий. Поломанные рёбра, вывихи рук, гноящаяся рана и критически маленькое количество крови в организме. Полный набор.       — И теория полный мусор, — смеялся парень, пока Альбус его лечил.       — Удивительно, что он упоминал феникса, — профессор немного задумался, — мне всегда казалось, что — это легенда, да и только.       — Видимо нет, — Ганс широко зевнул, — я так устал, профессор.       — Засыпай, мой мальчик, — Альбус встал, смотря на совсем молодое, но очень уставшее лицо, — ты отлично постарался.       Ганс перевернулся на бок, а на его лице появилась гримаса отвращения, профессор уж было хотел спросить, в чём дело, как немец начал рыться в кармане штанов. Лицо его вмиг потеряло всякую сонность, и он показал Альбусу какое-то металлическое украшение.       — Вы восстановили память Реддлу? — уточнил юноша, вертя в руках кулон Даров.       — Нет, — Альбус присел рядом, взяв в руки украшение.       — Он залезал ко мне в голову?       — Тому бы не хватило времени, чтобы посмотреть все два месяца, — Альбус смотрел, как Ганс забирает кулон назад и задумчиво искусывает нижнюю губу, — и он был в обходе с Минервой, а та бы сообщила мне. Так что нет, у него не было и шанса.       — Так игра началась? — усмехнулся парень и зарылся лицом в подушку, пока Альбус прилагал всю выдержку, чтобы не рыться в чужой голове.