Грустный русский взгляд

Он и Киев. Забавно, думалось Москве. Вроде одной крови, славяне, почти родственники, раньше в одной стране Руси-матушке были. Все тот же бар. Утро следующего дня. Ровно десять ноль ноль, Киев решил открыть свои блядские глазки и посмотреть на мир. Проморгался, смотрит на москаля с недоумением. Ну как же: лежат на одной кровати, сам хохол вообще на груди «почти родственника». Сверху. — Твою мать! — испуганно вопит он. — Да не бойся ты, ничего вчера не было. Выпили только, не переспали, — улыбается Москва, хищно облизываясь, чем вводит Киев в ступор еще больше. Все-то понимает проницательный русский. А у Киева в груди облегчение. У него девушка есть, да и за свою анальную девственность он побаивался. Немного. Москва усмехнулся. — Слезь с меня, сейчас хохлятским провоняю, фу. На столе вода, если что, — серые глаза щурятся, а зрачки из них смотрят широкие-широкие, только вот Киев не знает, что это значит. И хорошо, что не знает, думается Москве. Не хватало еще спалиться. Украинец фыркнул. Когда начал вставать, тут же оценил подсказку про воду. Его мутит. А Москва то как ухмыляется, вы посмотрите! Сам, небось, не рискнёт с кровати встать. Улыбка москаля только в ширь растет, он встаёт на ноги, и как небывало, подаёт Киеву стакан с водой. Тот шипит, ругается, но испытывает острую благодарность. — Какое сегодня число? — зевает Киев. — 30 декабря. — Что? Уже?! — похоже на шутку. Ведь еще недавно был конец осени… — Где ты был, пизда хохлятская? Неужто три месяца по барам шлялся? — у Москвы всегда получалось невозмутимо тыкать носом в недостатки людей. Вот, вроде, он тебя обматерил просто, а вот, вроде, и в душу плюнул. Да так ловко, что ты не понял сам, и ходишь теперь с дерьмом на ботинке, все смеются, а ты не понимаешь — почему?.. — За пизду хохлятскую врежу! — злится Киев. За душу ему обидно. — Значит, насчёт баров я прав, — пустое озвучивание факта. Москва прав всегда. Украинец вздыхает. — Чёрт. Дверь срывают с петель, и в дверном проёме появляется Россия. Как обычно, без рубашки, с цепочкой красных засосов в районе ключиц и с неизменной сигаретой в зубах. Прошлая пачка закончилась, где только новую взял? — С добрым утречком, шлюха, — Москва просто улыбается, не ухмыляется, нет. На этот раз он искренен. — И тебе того же, любимый. Как спалось? — растягивает губы Россия. — Прекрасно. Федерация подходит и чмокает Москву в губы, потом чуть ниже, в скулу, и отстраняется. Они давно играют эту роль, и она наверно никогда им не надоест. Москаль разворачивает Росса лицом к двери, шлёпает по заднице и подталкивает к выходу. Очевидно, им уже пора, но все случилось настолько быстро, что Киев не успевает этого понять. — Ревнуешь, хохол? — хмыкает Россия, оглядываясь. Второй русский был столь же проницательный, как и первый. — Не трогай Киева, Росс. У нас была чудесная ночь, — язвительно тянет Москва, но у него выходит почти серьезно, что удивительно. Украинец, начавший в это время пить воду, поперхнулся. — О, правда? И как? Раздеть его успел? — любопытствует Россия, перемигивая пронзительными синими глазами. — Он заснул на самом интересном, — фыркает Москва. Россия усмехнулся. Настолько похоже на Москву усмехнулся, что Киев проморгался и подавил порыв протереть глаза. Они точно не родственники? — Лошара ты, Москва. Не даст он тебе, — приходит к России гениальная в своей простоте мысль. Москаль морщится. — Не особо то и хотелось, — бурчит он. — Не скажи. По тебе вижу, трахнуть его хочется, — хихикает Россия. — Хочется, то хочется, но бля. Тебе вон тож Союза в жопе хочется, а никак, — замечает Москва будто бы равнодушно и чуть насмешливо. — Я вас не смущаю?! — Киева бесит, когда его игнорируют. Очень бесит. Россия повернул в сторону Киева голову и будто бы лениво произнес: — Простите, мы на хохлятском не разговариваем. Пока украинец краснел, они успели смыться.