Грустный русский взгляд

Киев развалился на кровати звёздочкой, совсем не понимая, что теперь делать. Через несколько секунд рядом с ним опустился Москва, и тут же принялся хозяйничать: погладил Киева по талии и перевернул на живот, начиная лапать его во всех местах, близких к интимным зонам. Его губы находились в районе шеи украинца, но постоянно перемещались, не давая нижнему сосредоточиться на чем-то одном. Низ обдало жаром от такой бесцеремонности. Он чувствовал себя неловко, не на своем месте, и постоянно пытался куда-нибудь примостить руки, но все равно это было приятно. Возможно, Москве не стоило начинать так резко, но Киев-то уже не маленький и давно не девственник, должен как-то сам разобраться и принять новые ощущения. С другой стороны, опыта в пассивной позиции у него явно меньше, чем ноль, потому что все что он может — это лежать бревном и не мешать Москве наслаждаться своим прекрасным телом. И вот, Киев полностью голый, а русский даже джинсы не снял, только рубашку. От этого обидно, но украинец молчит, ведь не он тут правит балом. Идея лишиться анальной девственности пришла к нему не то чтобы неожиданно, но… Но он всегда знал, что парни нравятся ему в равной степени с девушками, а может и больше, по крайней мере, на гей-порно стояло каменно. Просто ему никак не подворачивался случай, он был вечно занят, а потом у него уже была девушка. По коже бегают мурашки, Киеву стыдно лежать перед кем-то в столь беззащитной позе, и вдвойне стыдно от того, что его это возбуждает. Он чувствует чужое горячее дыхание у своего заднего прохода, и, сам того не желая, сильно напрягается. — Расслабься, — шепчет Москва прямо в его задницу, — Я не хочу быть насильником. У Москвы кружилась голова. Сильно кружилась. Киев был перед ним весь, от макушки и до пяток. Голенький, теплый и чувствительный, он реагировал вздохами и тихими стонами на каждое движение. Он загорел, и его кожа, казалось, отливала какой-то очень блестящей бронзой. А эта попочка! Как с такой попочкой можно быть натуралом (пусть он и не натурал теперь)?! Москва на пробу ткнулся в бронзовую попочку носом, вдыхая запах какого-то геля для душа. Дырочка была влажная, видно, что Киев мылся и там. Москва на мгновение зажмурился, представляя, как смущенный хохол пихает в себя пальчики под струями воды, и тихо рыкнул. Возбуждение накатывало волнами, и москаль еле сдержался, чтобы не кончить лишь от своего воображения. А Киев между тем лежал с зажмуренными глазами, заранее смущаясь того, что он собирается сделать. Но просто так лежать он больше не мог. Поэтому он, медленно, как только можно, опустил руки на свои бедра и осторожно их раздвинул. Прямое приглашение, от которого Москва чуть не кончил второй раз. Русский наклонился, еще раз вдохнул запах, и в следующую секунду Киев почувствовал, как его прохода коснулся мокрый и влажный язык. Он всхлипнул от неожиданности, а позже не смог сдержать громких стонов, которые лились из него рекой. Москва вылизывал его. Мокро, влажно, пошло и бесстыдно. Язык разглаживал розовые складочки, проникая внутрь на всю возможную длину, расслабляя, давая привыкнуть. Жадная зверюга внутри Москвы подняла голову. Он хотел всего и сразу, но боялся спугнуть это настоящее новогоднее чудо. — Ааах! — простонал Киев, и на его щеках выступили слезы. Но Москва, будучи увлеченным своим важным занятием, этого не заметил. Он погружался в сладкую мягкую попочку все глубже, причмокивая губами от удовольствия. Как же долго он этого ждал! Мягкое блаженство буквально снилось ему по ночам, так он хотел эту прелесть трахнуть. — Ммм! — отозвался на его желания Киев, закатывая глаза от наслаждения и цепляясь пальцами за простынь. — Подожди, сладкий, мы еще даже не начали, — отреагировал на это Москва, чуть отстранившись, а потом вновь припал в вожделенной заднице. На вкус она была вполне обычной — пресной и немного, совсем чуть-чуть, мыльной, но это не мешало Москве отлизывать со смаком, буквально ввинчиваясь языком внутрь, раздвигая влажные стеночки, заставляя Киева орать, буквально скулить от удовольствия. Когда Москва отстранился окончательно, смотреть на Киева было сплошным удовольствием — уши, торчащие из рыжих волос, просто пылали, вся спина и плечи были покрыты красными пятнами, а лицо, от неловкости и стыдливости, было спрятано в гостиничную подушку. — Ну чего ты? — шепнул Москва в красное ушко, прижимаясь к чужой спине грудью и животом, — Все хорошо, малыш. Он осторожно огладил маленькие упругие ягодицы, потом залез внутрь дырочки двумя пальцами и надавил прямо на простату. Украинец всхлипнул и попытался развернуться, тут-то его и словил Москва. Словил, заключил в объятья, прижал к себе крепко, вгляделся в зеленые глаза. Киев, и правда, был чертовски красив. Рыжие, обычно вьющиеся волосы сейчас были чуть всклочены, курносый миленький носик вздернут, неяркие веснушки рассыпаны по лицу, мягкая травянистая зелень глаз прикрыта длиннющими ресницами, а припухлые красные губы закушены. Москва дохнул на них, на эти губу, и прижался, желая почувствовать их мягкость и влажность. Он надавил свободной рукой Киеву на затылок, раскрыл губы, овладел чужим податливым ртом, огладил его языком изнутри, продолжая шевелить пальцами внутри заднего прохода украинца. Тот стонал, бился в его руках от переизбытка ощущений, но все самое потрясное Москва оставил на десерт. Наконец, щелкнула пряжка ремня, и штаны москаля оказались на полу вместе с нижним бельем. Киев уже не соображал практически ничего, его взгляд был замутнен сильнее, чем от выпитого ранее алкоголя. Москва открыл заготовленный ранее тюбик со смазкой и вылил немного прохладной субстанции себе на руку и равномерно размазал по немаленькому члену. Воплощения на физиологическом уровне ничем не болеют, поэтому не пользуются презервативами. Русский вдавил Киева в кровать, прижался членом к мокренькой дырке и осторожно надавил. — Мг! — всхлипнул украинец. Москва навалился, обнял за грудь и вошел полностью. — Ты такой тесный, — зашептал он, — Я так давно хочу тебя. Киев в ответ лишь застонал и подался назад, насаживаясь глубже. Он чувствовал член внутри настолько глубоко, что мог потрогать его через свой живот. Ему давило на простату идеально, без перерывов, заставляя мозг съезжать набекрень. А когда Москва начал двигаться… Каждый толчок будил внутри что-то пошлое и низменное, хотелось глубже, ближе, сильнее, быстрее, черт возьми! Они будто слились, соединились в что-то более совершенное, прекрасное и душевыворачивающее и не хотели расцепляться. Оргазм вывернул наизнанку все чувства, они оба были готовы поклясться, что такого никогда не чувствовали. Раньше было что-то более вялое, менее сумбурное. А сейчас звезды плясали перед глазами, а мир сузился до глаз напротив. Только они двое, больше ничего. Посторгазменная истома клонит в сон, Москва выходит из чужого тела, валиться рядом, обнимает за хрупкую талию, накрывает их обоих одеялом и проваливается в дрему. Киев почти мгновенно следует за ним.