Грустный русский взгляд

Они переписывались изо дня в день, и их фразы давно уже скатились на уровень дежурных. Они повторялись, а Москва был достаточно умен, чтобы понимать — они ничего не значат. Как и их ночь ничего не значит больше. А может, она никогда ничего не значила, и он все себе надумал? Москва изводил себя сомнениями. Наверно, поэтому он не заметил. Не заметил ничего — ни трясущихся рук России, ни его бегающего, задолбавшегося взгляда, ни уставших глаз, ни мешков под ними, ни горькой складки губ. Он был слишком зациклен на себе, за что винил себя бесконечно. Главное, если бы не Украина, у России бы все получилось. Петлю на шею он же надеть успел. И даже табуретку отбросить из-под ног. Москва смотрел на его перебинтованную шею и винил только себя. Не усмотрел за ребенком, ушел в себя, не заметил, не остановил. Если раньше он чувствовал себя просто дерьмово, то теперь это чувство возросло в сотню раз. Какой из него друг? Ох, если бы не Украина… Солнце вышло покурить на балкон. Солнце, милое, скажи, где твой дом?.. В хрипоте его голоса Москва мог винить только себя. Он и винил. Наверное, поэтому, отправился в тот бар и напился. Наверное, поэтому, когда Нью-Йорк стал к нему лезть, он не стал сопротивляться. Не стал привычно отпихивать — ему надо расслабиться, так почему бы и нет?.. О Киеве он не помнил до того момента, как столкнулся взглядом с грустными зелеными глазами. Нью-Йорк был мгновенно оттолкнут и послан на все возмущения, а Москва ринулся к выходу из бара, следуя за рыжей копной волос, мелькающей в толпе.

***

Украина не знал, что сподвигло его тогда навестить квартиру русских. Он мучался каким-то диким, иррациональным беспокойством, и мысли о «там же Москва, что может случиться?» его совсем не утешали. И не зря. Он ели успел. Задержись еще хоть на секунду, и русского уже было не спасти. Он помнил, как с ужасом смотрел на висящее посреди комнаты тело. Было холодно — окно было открыто нараспашку, и от этого было еще страшнее. Украина не помнил, как он вытащил Россию из петли. Последние его воспоминания о том, как Россия лежит на диване, а он слышит биение его сердца, прижимаясь к груди. Потом отстраняется, заглядывает России в лицо. Федерация приоткрывает глаза и смотрит на него без единой мысли во взгляде. Потом его губы растягиваются в блаженной улыбке и он сквозь силу произносит: — Пап? Наконец, я попал в ад. К тебе, — он продолжает улыбаться и отрубается. Потом приходит Москва. Он долго курит в глубокий затяг и, не отрываясь, смотрит пустыми глазами на забинтованную шею России. Не минуй, моя смерть, только закрой глаза. Гремит гроза, сильнее ливень лей. Ведь сердце не здесь, сердце левей! Украина плачет и зажимает России рот. Тот только смеется. Дико, безумно, страшно и сводяще с ума. Кошмарно. И Украина обещает себе, что вытащит его из этой дыры, чего бы ему это не стоило. Да пусть хоть Союзом его называет, только не так! Только не умирай, пожалуйста! Прошу! Не плачь, Винсент Ван Гог, не плачь… Еще сотни картин… Продашь.