***
Дверь в квартиру украинцев немного скрипит. Москва тихо захлопывает ее за собой, снимет верхнюю одежду и проходит в комнату прямо так, без приглашения. Киев читает какую-то книжку, лежа животом на не заправленной, развороченной кровати. Он не замечает, что у него появился гость, пока Москва не наваливается на него сверху, не отбирает книжку и не отбрасывает ее в сторону. — Привет, — произносит он, улыбаясь. Но Киев, конечно, этого не видит. Рыжик начинает брыкаться и возмущаться. — Эй! — вопит он, — Какого черта, Москва?! — Рыжего и зеленоглазого. Я к тебе пришел, — Киев под ним мгновенно и подозрительно затих. Завозился, перевернулся и как-то внезапно прижался щекой и ухом к его груди. А Москва вдруг понял, как соскучился по нему такому — близкому и маленькому, смешному и одновременно понимающему. — Знаешь, я кажется люблю тебя, — выпаливает русский и сам пугается своих слов. Киев под ним вдруг начинает ерзать. — Москва, — зовет он и пытается выпутаться из объятий, — Москва! Но Москва вцепился в него, как в последний спасательный круг, глаза зажмурил и замотал головой. — Москва, раздавишь! — он ослабляет хватку, и Киев, наконец, может заглянуть ему в глаза. Он всматривается долго, как тогда, у бара. Ищет что-то, и в этот раз находит, потому что произносит прямо в губы: — Я тебя тоже, — и целует. Москва впадает в ступор на пару секунд, а потом целует в ответ. Он, кажется, понял, что значит иметь бабочек в животе.14
20 октября 2021 г. в 13:03
С неделю Москва мучается, бродит по холодным и пустым праздничным улицам, и даже заходит в бар, но ничего особенного так и не случается. А он все думает о Киеве и его словах.
Поверь, если сгорим, то только, милый, вместе.
— Скажи, Россия, — Москва затягивается и задумчиво смотрит в окно все такой же прокуренной квартиры. Россия лежит на диванчике, а не нем лежит маленький Украина и сопит в обе дырки, — Как ты понял, что любишь?
— Никак, — вздыхает Федерация, закатывая глаза, — Ты не просто не поймешь, ты даже понять не захочешь.
— Мне нужно, — Москва переводит полубезумный взгляд на Россию. Хватает за горлышко стоящую на подоконнике открытую бутылку вина, крупно отпивает и смотрит в пол.
— Ну хорошо, — Россия сдается слишком быстро, — Слушай. Это было больно и хорошо, как пиздец. Он для меня затмевал собой целый мир. Мне хотелось только ловить каждое движение, только дышать им, жить им. А он взял и умер прямо у меня на глазах, — Россия рвано выдохнул и крепче прижал к себе маленького Украину, — У всех по-разному, но у меня всегда было — так.
А ты люби. Знаю, заебали эти люди. Знаю, невозможно снова поверить, когда твой внутренний мир разбит.
— А ты сразу понял? — с надеждой поднял взгляд Москва.
— Нет. Сначала даже не подозревал. Я был подростком, и просто не знал, что так бывает. Я об однополой любви не слышал никогда, — Россия улыбнулся горько и задышал тяжело Украине в макушку. Тот все еще спал.
— А когда до тебя дошло? — Москва затягивается вновь, еще глубже, а потом запивает сигаретный дым любимым вином.
— Когда он попросил прекратить пялиться, — фыркает страна.
Они молчат немного.
— Ну и чего ты ждешь, — насмешливо тянет Россия охрипшим голосом, — Иди к своей рыжей бестии.
— Думаешь, стоит? — Москва, наконец, привык, что он не один такой проницательный. По крайней мере, сейчас он уже не обращает на это внимания.
— Он ждет тебя. Вали уже, и оставь нас наедине.
Папины мальчики, папины девочки, лето дворовое, песни гитарные, не нацелуются, не на влюбляются.
Москва фырчит, но послушно натягивает кроссовки и выходит в подъезд, кем-то исписанный и разрисованный. Лифт не работает, поэтому он спускается по грязно-серого цвета лестнице.