Моя Муза

На следующее утро Дейдара уже пожимает руку основателю предприятия — отцу Сасори. Как они и договорились, встреча начнётся в девять часов, и блондин знал, что хоть официальная часть закончена, но надо разобраться ещё с неофициальной. Как бы странно не звучало, нужно получить одобрение от этого человека. Ведь его сын только первый год занимает его должность. С виду он походил на Сасори, но морщины, седые волосы, которые были наверняка бордового цвета, телосложение не давали ощутить всю картину превосходства, как младший Акасуна. — Рад познакомиться, Дейдара Тсукури. — после пожатия, он оглянулся на сына, — Что? — Как всё официально, — Сасори закатил глаза, — тебе это надо? — Безусловно. И да, спасибо, что специально не забыл об этом, — старший Акасуна сказал это с намёком. — Хотя мог, — отпарировал младший с тем же намёком. Блондину понравилось смотреть на ход дальнейшей перепалки между отцом и сыном. Он умилялся в душе. — Кстати, а ты случайно «специально» не забыл, что когда ты примешь на работу первого твоего сотрудника, то примешь и моего. — напомнил старший Акасуна. — Хотелось бы забыть, — опустил он голову. — Значит помнишь. Тогда я хочу представить тебе Утакату. — он достал телефон из кармана и начал что-то переговаривать, — он придёт через минуту. А эта единственная минута проносится для блондина в раздумьях, что его использовали для своей же выгоды. Но он не собирается проигрывать какой-то второй жертве спора, и вдруг в голове появился образ конструкции, которая от начала и до конца была полным плагиатом. Ему аж самому интересно, но ждать даже не приходится: — Здравствуйте, — доносится со стороны двери. — Проходите. Выглядел этот Утаката на лет двадцать пять, примерно. Волосы коричневые ровные, чуть длиннее, чем у Сасори. Но с длинной Дейдары не сравнятся, это уж точно. На нём было голубое кимоно до пола, но что смутило, это то, что кимоно почти не закрывало грудь. Он прошёл к ним с каменным лицом. В этот момент Сасори уводит отца на деловой разговор, пока Дейдара остаётся с Утакатой наедине. — Зачем вы сплагиатели картину Кацусики Хокусая «Сон жены рыбака»? — начал интересоваться Тсукури. — Может, вы мне не поверите, но я не по своей воле. У меня перед выставкой не было толковых идей, а старший Акасуна когда узнал об этом, положил мне под нос копию картины. Вот и пришлось лепить её в объёме. — ответил он, не снимая каменного выражения лица. — Понятно, — протянул юноша, и от одного взгляда на открытую грудь смущался и опускал голову. Это не из-за симпатии, нет, а из-за простого приличия. Он что, ходит так по улице? Даже не понять, он голубых кровей или эрудированный мачо, предназначенный ветреным дамам. Шатен медленно подходил к нему шаг за шагом, попутно разглядывая цель. Когда между ними остался метр, поднял уголок губ в усмешке и сузил глаза. По-собственнически взял того за плечо, а голову подтянул к уху: — Я думаю, ты уже догадался. Столько пялился, — прошептал он. -… — Хм. Тсукури оглянуться не успел, как верхние пуговки блузки были отстёгнуты, а его самого прижали к холодной стене. Утаката кончиками пальцев уже касался его груди и ровных кубиков молодого тела, попутно облизывая свои тонкие губы. Он зыркал на свою цель довольно с большим энтузиазмом, особенно на молодую, мягкую на ощупь кожу. Но всё остановилось в мгновение, когда Дейдара нараспашку открыл глаза, чувствуя неразрешённые им прикосновения. Он выполнил самый лёгкий удар в данной ситуации — медвежий удар. А реакция шатена была слишком предсказуемой, он просто пополам согнулся перед его ногами от наступающей боли в паху. — Я попрошу вас больше не делать так, — предупредил Тсукури угрожающей ноткой в голосе. — Ты ведь знаешь, что нет, — донёсся терпимый от боли голос. — Тогда это не последнее твоё избиение, — блондину было мерзко от того, что его лапал какой-то левый, а он просто стоял прижатый к стене и ничего не делал! Он отошёл подальше от извращенца прямо к лежащему, как на ладони мегаполису и, не торопясь застегнул все пуговицы на груди.

***

— Ты хоть понимаешь, что он сплагиатил чужую картину?! — был вне себя Сасори, — и ты из всех возможных вариантов выбрал именно его. На той выставке было мало хороших работ, но они были. И хотя бы это были Их работы. Но всё-таки ты подсовываешь мне крысу. — Я не подсовываю тебе крысу. Он хороший мальчик, просто его тогда не посетило вдохновение, — оправдывался, как мог старший Акасуна. — Не посетило вдохновение, говоришь? Почему-то мне кажется, что ты как-то в этом замешен. — Замешен или нет, это не твоё дело, сынок. — произнёс отец, делая акцент на последнее слово. — Даже если и не замешен, но другие компании подумают, что это Я принял его на работу, не то от глупости, не то от не знания. И тогда репутация прокатится по лесенке к чертям собачьим! — Хватит так преувеличивать, — он был спокоен как удав. — Это я не преувеличиваю, я преуменьшаю. А если репутация, которую Ты строил, исчезнет, то компания тоже исчезнет, это я ещё не говорю про себя. А что ты будешь делать, когда все художники, скульпторы, гончары потеряют работу и уважение к нам? Они либо просто останутся на улице, либо предадут нас. — Спор — есть спор, — он был ко всему безразличен, — но я знаю, ты помнишь, что будет, если не выполнишь его. Директором буду я. — Ладно, — прорычал младший Акасуна от безысходности, — он подпишет договор. — Вот и договорились. Как же у нас всегда всё по-семейному проходит. И так на каждых переговорах, — зевнул он, — я даже начинаю привыкать к твоей вспыльчивости. Весь в бабулю. — Она хотя бы ставила тебя на место, — тоже успокаивался Сасори. — Меня на место, уменьшая мужское достоинство, а тебя за обеденное место. Две сатаны моей жизни, но тебе ещё учиться до бабушки Чиё. И не смотри на меня так, ты сам об этом знаешь. — А что тёщи умеют лучше всего? Третировать мужей своих дочек и безмерно любить своих очаровательных, по их взгляду внуков. Вот, если бы она поговорила с тобой… — Не надо, — отрезал отец, — ты уже давно не очаровательный внук, а зрелый мужчина. И кстати, ты задумывался о женитьбе? Тебе тридцать один год… — Тридцать пять, — поправил он. — Ещё хуже. Тебе уже пора выбирать жену. Но если не можешь, я, как твой отец найду тебе идеальную невесту, — это было довольно самонадеянно. — А ты знаешь, что этим только женщины занимаются. Отцы тут вообще не причём. И то, девушкам ищут женихов, а не наоборот. — Оглянись, сейчас двадцать первый век. — Оглянись, ты застрял между этим веком и началом Японии, — сын не мог удержаться постебаться над папулей. — Не пререкайся. — Да ещё, ты привёл в соседнюю комнату гея и оставил его с моим подчинённым. — Какого гея? — он распахнул глаза в серьёзном недопонимании. — Утаката — гей, — произнес он по слогам, — это же видно за километр. — Я так не думаю. Он просто любит свободную одежду. — Настолько свободную, что он даже за бабника не сходит, — пробурчал красноволосый. — А что ты будешь делать, если Утаката будет приставать ко мне, или ещё хуже — к моим подчинённым. — Увольняй, — наконец-то прорвались серьёзные нотки в голосе. — Подожди, ты серьёзно? Как у тебя всё просто, — замотал он головой, — пойдём. Они вышли из кабинета в тот момент, когда Утаката сидел на свободном стуле, а Дейдара с многозначительным видом смотрел через панорамные окна на высотки других предприятий. — Во-первых, извиняюсь, что заставили ждать. А во-вторых, мы приняли решение по поводу вашей дальнейшей работы. Вы будете работать на одной студии, то есть здесь. — Сасори теперь обратился к шатену, — тебя не волнует резкие громкие звуки, или у тебя всё хорошо со слухом? — Да, всё хорошо, какой странный вопрос. — В сложившейся ситуации не странный, а нужный. Я думаю, ты всё потом поймёшь. — теперь он обратился к Дейдаре, — извини, по-другому было не как, но если у вас будет недопонимание, то говори сразу. Я-то и сам не одуванчик, но всё-таки твой директор. И вы, Утаката, тоже обращайся, если что не так, — но он сказал эти слова в сторону. — Вы знаете, что у вашей работы свободный график, как и у всех деятелей искусства в профессии. Но работать вы можете только в студии, чтобы избежать недопониманий. Всё понятно? — Да, Сасори-сама, — сказал Тсукури. — Безусловно, — протянул шатен.