VII.
30 апреля 2024 г. в 10:07
Влюблена. Конечно, влюблена. Еще бы. Я не помню, когда это началось, порой кажется, что любила Гарри всегда. Он с первых дней в Хогвартсе нравился мне. Был таким улыбчивым, и только глаза выдавали грусть. То ли голубые, то ли зеленоватые, светлые. В них хотелось смотреть. Их хотелось читать, разгадывать.
Мы вместе отвечали Малфою, когда тот нас задирал. Близнецы даже намеренно над ним подшучивали. Мы развивали целые стратегии и планы как ему досадить и наказать за его длинный язык. И это срабатывало!
Малфой, пожалуй, самый отвратный здесь, не считая Джинни. Но если его высокомерие и заносчивость, зацикленность на чистоте крови можно объяснить происхождением, и неправильно привитыми ценностями, то длинный язык Джинни можно объяснить лишь отсуствием должного воспитания. Меня аж коробит, стоит вспомнить её лицо. Мелкая и противная. Хочется взять за волосы и ради профилактики несколько раз стукнуть о стену. Может, мозги на место встанут? Хотя, о чём это я? Джинни и мозги? Забудьте. Вещи несовместимые.
Заметив, как помрачнела, Крам заказывает нам по латте с тыквенным ликёром. И, улыбнувшись, взяв под руку, ведёт за собой в Хогвартс. Хотелось бы еще побродить.
Будто читая мои мысли, он улыбается.
— Уже темно.
— Мне нравится темнота. Особенно — когда небо прозрачное. Видны звёзды.
— Но темнота иногда скрывает опасность. Не знаешь, кто рядом, а кто у тебя за спиной.
— Пытаешься напугать меня?
— Предостеречь. Говорят, ваш Лорд довольно плохо относится к грязнокровным волшебникам.
— Довольно плохо, да? Он считает, наши жизни не важны. Можно делать, что угодно. Еще хуже относится к магглам. Ты не боишься произносить его имя, Виктор? Говорят, можно накликать беду.
— Да, выскочит из угла и скажет «Бу!» — Кричит он, начав меня щекотить.
— Ай! Дурак, перестань! Не смешно!
— Очень даже смешно. Хоть улыбнулась. — Виктор берёт мою руку в свою, довольно быстро, что бы не успела понять и согревает теплом. — Думаю, тебе бояться не стоит. Но геройствовать тоже, милая Бэлла. Не думаю, что Воландеморту есть особое дело до детишек-школьников. Если проблема глобальна, решать её тоже нужно глобально, начиная с верхушки. Поэтому и хочу предостеречь. Не вейся вокруг Гарри.
— Но он мой друг!
— Дружба не спасаёт тебя от смерти, если окажешься не в то время, не в том месте и не с теми людьми. Мне бы не хотелось этого.
— Виктор?
— Мм?
— Говорят, ваш директор… Он был в Азкабане.
— Наш директор расскаялся, если ты об этом. Каждый может довериться не тем и совершить ошибку. — Виктор смотрит мне в глаза. — К чему ты это?
— Думаешь, он правда изменился? Он не рассказывает вам о чистоте крови?
— Рассказывает. Ежедневно варит суп из магглорождённых младенцев. Так ты себе это представляешь?! — В голосе слышится раздражение. — Бэлль. Нельзя судить человека за его прошлое, за которое и без того заплатил сполна.
— Ты прав. Прости, Виктор.
— Твои карты. — Произносит он, положив колоду в мои согретые его теплом, руки. — С тебя предсказание, красавица.
— Спасибо. Ты выручил меня. Я этого не забуду. Крам? Можно тебя обнять?
Крам подходит ближе, сделав шаг вперёд. А затем обнимает за талию, прижимая к своей широкой груди. Я падаю в его объятия, склонив голову ему на плечо. Мерлин! Как тепло и уютно, рядом с ним. Его руки кажутся огненными, прикосновения — обжигающими, а омут глаз цвета агатов — колдовским, поглощающим. Хочется в них утонуть. Расствориться в нём и его силе. Забыть всё плохое. Всё, что мешает дышать. Невольно, на глазах проступают слёзы.
— Тихо, тихо… Девойка моята… Момиче. Всичко ще се оправи да.*(блг. «Девочка моя, девочка. Все будет хорошо, да»).
— Твой язык… Он так красив. Особенно — из твоих уст.
— Готов говорить с тобой на нём хоть каждый день, Бэлла. — Едва заметно улыбается он. — Дашь мне шанс, не пожалеешь. Пылинки буду сдувать. Никто не обидит. Не посмеет.
— А потом ты уедешь. И что тогда, Виктор? — Не понимаю я. — Знаешь, сколько боли на сердце? Устала уже. Да и сколько таких, как я, у тебя на Родине? Всем эти слова говоришь?
— Тебе одной. — Едва слышно признаётся он.
— Я для тебя лишь игрушка здесь. Но здесь — моя жизнь. Я не хочу её портить.
— Я не в праве заставлять тебе и склонять к чему-то. Но и отступать, тоже. Со дня смерти мамы, я не улыбался больше так искренне, как с тобой. Спасибо тебе за это, Бэлла. — Виктор целует меня в лоб, всё еще не желая отпускать. — Я докажу тебе, что ты можешь мне довериться. И ты будешь моей. Только моей, Бэлла. Ничьей больше. — Шёпчет он. — Своими колдовскими глазами с ума свела. Только о тебе думаю. Засыпаю, снишься ты. Просыпаюсь, думаю о тебе. Всё, о чём попросишь, сделаю. Но играть с собой не позволю.
— Мне нужно идти. Мы поговорим скоро, Виктор. Приходи на расклад.
— Приду. — Обещает он, и, выпустив из объятий, провожает взглядом, обернувшись вслед.