По водной глади

Когда в дверь постучали, её открыл отец. Высокий и хорошо сложенный мужчина, но даже он вздрогнул при виде тех, кто стоял за порогом дома, что уж говорить о матери. Ярко-зелёные глаза выделялись на побледневшем лице отчётливее, дыхание участилось, а руки едва заметно задрожали. Вскоре на стук выбежал и мальчик, ему едва ли исполнилось восемь. Он не знал, кто пришёл в такой поздний час, и совсем не понимал реакции родителей, поэтому без колебаний подошёл ближе и улыбнулся. Люди в форме внушали скорее восхищение, нежели страх. Ведь всем известно, что служба на благо Империи — это, несомненно, честь. Обычно мальчиков на учёбу забирали позже, примерно в возрасте четырнадцати. По крайней мере, так его уверяли родители, рассказывая о предначертанной службе в стенах Столицы. Слушая их, в мальчике просыпался неподдельный интерес, а в голове рисовались образы величественных и сильных имперских солдат. И какова была его радость узнать о том, что он сможет пополнить их ряды в столь юном возрасте. «Наверное, меня выбрали не случайно, — размышлял он, собирая вещи перед отъездом. — Во мне с самого начала разглядели потенциал». С какой же наивностью он впервые шёл за людьми в форме, от одной мысли к глотке подступало отвращение. В сознательном возрасте он бы скорее придушил их голыми руками. Сделал бы всё, лишь бы предотвратить то, что ему пришлось пережить. Общежитие располагалось на той же территории, что Юношеская Академия и школа при ней. Как ему объяснили, для поступления требовалось окончить начальную ступень обучения, но расселяли учеников сразу. Комната, в которой предстояло жить мальчику, уступала по размерам его собственной, но он успокаивал себя тем, что быстро к ней привыкнет. Соседей у него не оказалось, видимо, комнаты рассчитывались на одного жильца. На кровати в стопке лежала новая одежда: школьная форма, вещи для внеурочного времени и несколько комплектов сменного белья. Ночь перед началом учёбы прошла беспокойно. Сон не шёл, мальчик никак не мог устроиться на кровати и беспокойно крутился из стороны в сторону. Мысли носились по кругу и путались между собой, от чего не прекращаясь болела голова. Довольно странно, учитывая предшествующее всему волнительное ожидание, но он списал своё состояние на тревогу перед посещением школы. В конце концов ему удалось уснуть, однако неприятное ощущение внутри не покинуло мальчика даже утром. Класс с первого взгляда показался мрачным. Тяжёлая атмосфера давила так, будто кто-то со всей силы навалился на плечи. Опущенные взгляды других учеников и безжизненное выражение лица учителя врезались в память мальчику сильнее всего. Он занял свободное место в дальней части класса, и сразу понял, что из-за невысокого роста ему придётся сильно постараться, чтобы различать записи на доске. Знакомство с классом оставили на время после урока. Когда учитель спросил мальчика об имени, он коротко представился — Джафар. Имён остальных сразу запомнить не удалось, ребят было слишком много, и первое время он решил ориентироваться по внешности. Как оказалось, особой нужды в этом не возникло. В перерывах между занятиями ученики редко разговаривали друг с другом, а если такое и случалось, то только в случаях крайней необходимости. Воображаемые картинки резко контрастировали с встретившейся ему реальностью. Трудности начались сразу же, в первую учебную неделю. Ещё при знакомстве Джафар приметил, что дети в классе сильно разбросаны по возрасту. На вид разница порой достигала пяти лет. Он входил в число младших, и от этого шли основные трудности в учёбе: никто не собирался подгонять программу под каждого ученика, и уж тем более никого не волновало чьё-то отставание в процессе обучения. Если о чём-то спрашивали, нужно отвечать, и не важно, что помешало подготовиться. Правила усвоились не сразу. Поначалу атмосфера в классе ощущалось гнетущей по непонятным причинам, но со временем Джафар начинал вникать в ситуацию, от чего становилось только неприятнее. Успеваемость напрямую влияла на жизнь в стенах школы, и чем лучше учишься, тем, соответственно, живётся спокойнее, а за ошибки наказывали по всей строгости. Ученикам с хорошими оценками открывались разные возможности, о которых многие только слышали. Строгость в обращении со стороны учителя никуда не исчезала, однако её перевешивало достаточное количество привилегий: послеобеденный доступ в библиотеку с полезной литературой, комнаты отдыха и внутренний двор, который, скорее, представлял собой небольшой обособленный парк на территории академии. Всё это помогало создать благоприятную атмосферу для учащихся. Конечно, только для тех, кто этого достоин. Неделя начиналась с объявления списка успеваемости, от которого зависела дальнейшее пребывание в школе. Оказавшиеся наверху могли спокойно выдохнуть и продолжать учиться в привычном темпе, но учеников с плохими оценками ждала неприятная рутина. Помимо дополнительных занятий, которые являлись обязательными, им предстояло взять на себя уборку школьных помещений. Само по себе это не представлялось тяжёлым, лишь не оставляло свободного времени на себя и занимало необходимые для учебы вечера. Когда имя Джафара объявили одним из последних, с соседних парт послышались сдержанные смешки. Поначалу такое сбило с толку: почему других веселило то, что он оказался в самом низу? Год для него только начался, возможность собраться и улучшить оценки никуда не исчезла. Да и наказание не казалось слишком уж страшным. Лишняя учёба, в первую очередь, давала возможность лучше обучиться предмету, да и ничего против уборки Джафар не имел, ведь так он сможет заняться полезным делом. Однако как бы он не пытался утешить себя подобными мыслями, в душе оставался неприятный осадок. После уроков в нём возникло желание подходить к делу со все серьёзностью, пока оставалась возможность нагнать остальных. Самым первым пришло на ум то, что полезнее всего будет попросить у кого-то помощи, и с этим Джафар попытался поговорить с тем, чья успеваемость была лучше: — Извини, что отвлекаю, — робко начал он, сцепив за спиной руки. — Я... У тебя не найдётся время объяснить мне пару вещей? Одноклассник повернулся в его сторону и нахмурил брови. По его виду читалось, что он относится к ситуации как к какой-то шутке. — Эта задача мне не особо далась, — продолжал Джафар, — и, может, ты сможешь помочь? — А? — ответ последовал с наигранным удивлением. — Сначала я тебе каждую мелочь объясняю, а потом что? Попросишь за тебя домашки делать? — Нет, я справлюсь сам, — тихий голос от испуга перешёл в шёпот. Джафар нервно теребил пальцами край рубашки. — Просто не понял... — Нет, это я не понял, на что ты надеешься. Твоё нытьё раздражает. Отвали, пока окончательно меня не выбесил. Не дожидаясь ответа, парень встал с места и вышел из класса, оставляя Джафара стоять в растерянности. Решимости спрашивать остальных резко убавилось, поскольку была велика вероятность того, что ему снова откажут — каких-либо близких отношений у мальчика ещё не заладилось. Никто не стал бы рисковать своим положением, рискуя вырастить себе соперника, но Джафар посчитал подобное поведение собеседника простым оскорблением. В любом случае, теперь разбираться с материалом приходилось в одиночку. Шаркая ногами по безжизненным коридорам школы, он размышлял о произошедшем. Слова того парня крепко въелись в голову, и раз за разом Джафар прокручивал в голове их диалог, не понимая, чем заслужил подобное отношение к себе. Да, он не отличался успеваемостью, но ещё не успел показать себя с однозначно плохой стороны. Разве разница в способностях являлась поводом для грубого общения с человеком? Для мальчика это оставалось загадкой. Только когда Джафар лег на кровать, то понял, с какой силой пульсация отдавалась в виске. Он списал её на ставшую привычной усталость, но вновь возникшая головная боль сильно отвлекала. Он не мог сконцентрироваться на домашнем задании, а в ушах эхом разносился неприятный разговор. Неужели он и правда не достоин хорошего к себе отношения? Но единственное, чем он мог его заслужить — это успеваемость, и поэтому заверил себя, что будет работать усерднее. Может, так с ним начнут общаться. Наконец он закрыл тетрадь, на страницах которой покоились с горем пополам написанные задания. В который раз у Джафара возникла мысль, что для полного понимания материала предстоит проделать долгий путь, но точно не в ближайший час. Сонливость брала верх, и он постарался быстрее уснуть в надежде, что его переживания беспочвенны, и скоро всё наладится. Несмотря на должное усердие, ничего не давалось с лёгкостью. Надежда на то, что кропотливый труд поможет исправить ситуацию, медленно испарялась, и чем дальше шёл учебный процесс, тем тяжелее становилось. Справившись с одной проблемой, Джафар не успевал спокойно вздохнуть, так как на её месте возникало ещё четыре, и вся проделанная работа оказывалась погребённой под кипой новых заданий. Он ни в коем случае не надеялся вмиг стать лучшим учеником класса, даже средняя позиция в списке стала бы настоящим чудом, заслуженной наградой за все усилия. Но проводя вечера за решением задач и написанием сочинений он начинал осознавать, что одних стараний может никогда и не хватить. Все попытки повысить успеваемость кончались провалом, однако он не позволял себе опускаться на последнее место. Неизвестно, всему виной была собственная гордость и уверенность в том, что он способен на большее, или обычный страх. Учитель не отказывал себе в методах, и в качестве наказания за невыполненное или неправильное задание мог не только отчитать ученика перед всем классом, но и запросто ударить несколько раз линейкой исключительно в воспитательных целях. Мысль о том, что за ошибки может сильно прилететь по рукам, прочно засела в голове у Джафара, и это еще сильнее подталкивало его к усиленному изучению материала. — Джафар, — за спиной раздался бесчувственный мужской голос. — Ты снова допустил ошибку. Уроки правописания нравились ему меньше всего. На них не требовали широких знаний, лишь моторику, простые движения руки с зажатой в ней карандашом. Но каждая строчка, каждая буква выходили с трудом. За урок стояло заданием переписать в тетрадь несколько абзацев из книги, и зачастую Джафар не успевал закончить вовремя. То не хватало скорости, то буквы скакали по строчке и вырисовывались в кривые, непонятные линии, то рука от волнения тряслась так, что карандаш попросту из неё вываливался. Проблемы с сочинениями у него шли оттуда же: при правильных размышлениях за криво написанный и неграмотный текст оценку всё равно сильно занижали. Со временем ситуация не становилась лучше. Казалось бы, обучить ребёнка писать являлось одной из главных обязанностей школы, но вместо этого Джафар слышал только очередные замечания об ошибках. Когда он увидел повисшую в воздухе линейку, то инстинктивно зажмурился и сжал руки в кулаки. Раздался громкий хлопок, однако удар пришелся лишь на тетрадь, минуя тело, от чего мальчик судорожно выдохнул. — Останешься после занятий. День прошёл в напряжении. То и дело Джафар вздрагивал, когда мимо него неспешно проходил учитель, и опускал голову, чтобы ни в коем случае не встретиться с ним взглядом. Мальчику казалось, что он сильно провинился, ведь до сих пор не смог освоить такую простую вещь, как основы письма, и от этого учитель испытывал к нему ощутимое разочарование. Хоть вечером в классе было занято ещё несколько парт, Джафара с головой съедали совесть и стыд. К глазам подступали слёзы, но он старался себя сдерживать. Плачем он доставит ещё больших проблем. Он не мог оправдать высоких ожиданий, и, заваленный кипой заданий, Джафар сильнее сомневался в себе. Постоянно он повторял себе, что ошибаться никак нельзя, и дело обстояло даже не в дополнительных занятиях и уборке. К последнему он относился спокойно. На первое время ему сильно везло, и из всех предложенных вариантов убирать приходилось коридор в крыле с жилыми комнатами. На мытьё узкого прохода не уходило чересчур много времени, да и людей там обычно не было, но что-то подсказывало, что вскоре везение кончится, и проводить выходные придётся в другом, менее приятном месте. Положение казалось плохим, давящим, и при этом не до конца ужасным. Джафар с трудом не терял веры, что сможет что-то исправить, однако не успел осознать, что ему уже отвели определённое место. Неизвестно, когда точно всё началось, а главное почему. Джафар считал, что со временем в классе найдутся ученики, которые станут с ним общаться, хотя бы во время обеда, но его словно избегали. О просьбах помочь не стоило и думать — в первые дни ясно дали понять, что справляться со всем придётся самостоятельно. На первых порах отсутствие знакомых не слишком волновало, но постепенно Джафар стал нередко замечать, как группы одноклассников проводят время после занятий, и сделал вывод, что проблема заключалась в нём. В любом случае, он не мог исправить, и лучшим решением было сосредоточиться на более важных вещах, чем общение. И пока он безнадёжно пытался выбраться с нижних позиций списка успеваемости, всё выходило из-под контроля. Столовая была одним из тех мест, где Джафару выпадала возможность спокойно подумать о своём. Комната с порога напоминала об учёбе, но здесь, в нейтральной обстановке, получалось остаться наедине со своими мыслями. Даже если кто-то садился рядом из-за нехватки мест, они всё равно не разговаривали. Выбрав первый попавшийся на глаза стол, он поставил поднос и собирался приняться за обед, однако остановился, заметив, как к нему приблизились двое одноклассников. Одного из них Джафар помнил с первой недели начала учёбы, ведь их беседу он не раз прокрутил в голове после того, как ему отказали в помощи. Пообщаться со вторым парнем возможности не выпало, но что-то в его образе вызывало внутри неприязнь. Вряд ли удалось найти общий язык с человеком, который отвечал окружающим высокомерным взглядом с долей презрения. От чего-то казалось, что в их паре он был главным. — Вам что-то нужно? — начал разговор Джафар. — От тебя нет, — бойко откликнулся первый, — но ты занял наше место. Так что будь добр освободить. На секунду происходящее показалось нелепым. Насколько ему было известно, никто до него не занимал этот стол, да и персональной подписи тоже не обнаружилось, поэтому недовольство показалось необоснованным. Но, несмотря на растерянность, Джафар продолжил: — Сядьте со мной. Если нет, вокруг достаточно свободных столов. Первый из парней нахмурился, а второй прыснул со смеху: — Гляди, он в дурачка играет, — он толкнул товарища локтем, а затем обратился к Джафару с явной угрозой в голосе. — Совсем оглох? Хватай свою дрянь и катись отсюда. — Но ведь... Договорить не дали. Поднос полетел со стола, и с губ сорвался испуганный писк. Тарелка и стакан разбились, содержимое измазало плитку, однако это была меньшая из проблем. Один из парней поднял Джафара за ворот и кинул в ту же сторону. Упав, он упёрся руками в пол, и стекло с острой болью впилось в ладонь, от чего на глазах выступили слёзы. — В следующий раз будешь думать быстрее. Мы ведь тебя вежливо попросили. Двое коротко рассмеялись и устроились за столом, оставив Джафара сидеть на полу. Он поднял голову и посмотрел сначала на парней, которые вели себя так, словно никого за столом изначально не сидело, а затем вокруг себя, с горечью заметив, что никто не обернулся в его сторону. Отчаянно он принялся собирать осколки разбитой посуды, стараясь как можно меньше работать правой рукой. Если не уберёт сам, его всё равно заставят старшие, и не хотелось терпеть унижение ещё и от них. В конце он вытащил из руки осколок, на пол из раны упало несколько капель крови. Прижимая здоровой рукой ладонь, он добежал до комнаты. Кровь никак не останавливалась, и несмотря на боль, Джафар почему-то не подумал побежать в медпункт. Комната казалась ему единственным безопасным местом — она отгораживала от внешнего мира, и в тот момент он не мог заставить себя выйти из неё. Обыскав комнату, он не нашёл ничего, что подошло бы для перевязки руки, поэтому замотал её в рукав рубашки от запасной формы. На чистой ткани мгновенно возникло тёмное окровавленное пятно, и с этим Джафар осознал, что, относя её в стирку, придётся выслушать в свой адрес поток ругани. Однако сильнее всего терзала мысль о том, что с больной рукой ему не удастся написать очередное сочинение, заданное на вечер. Столько проблем из-за какой-то упрямства двух идиотов. В бессилии он сполз по стене на пол и, не сдерживаясь, зарыдал. Ночь прошла беспокойно. По большей части потому, что провести её пришлось сидя за письменным столом, а не укутавшись в одеяло на кровати. Закончить с заданием долго не удавалось не только по вине пореза, но и от лезущих в голову назойливых мыслей. Невольно Джафар рассуждал обо всей несправедливой ситуации, прокручивал разные варианты развития событий и одновременно с этим мучал себя вопросами. Может, стоило сразу послушаться, и тогда конфликта удалось бы избежать? Или отстоять свою позицию? Это вряд ли бы привело к хорошему результату, но, по крайней мере, на душе было бы спокойнее от того, что он хотя бы попытался. В любом случае, он и так был достаточно вежлив и не переходил на личности. При этом каким-то образом заслужил к себе отвратительное отношение и получил травму лишь по эгоистичной прихоти. «Если бы я был сильнее, они бы не посмели так грубо со мной обходиться». Нет, дело обстояло не только в этом. Будь Джафар на их месте, он бы не решился оскорблять тех, кто стоял ниже. Стало быть, виноваты сами люди, использующие свою силу ради развлечения и не считающиеся с остальными. Внутри родилось желание преподать им урок, чтобы те в полной мере осознали свои ошибки. Джафар чётко понимал, что кроме него больше некому взять на себя такую ответственность, иначе подобное поведение давно бы пресекли, но одновременно с этим злила простая истина — он слаб. Казалось, чем больше мыслей возникало в голове, тем сильнее они напоминали бессвязную кашу. В ушах вновь гудела смутная злоба. Прикрыть глаза удалось ближе к утру, и каким-то чудом мальчик не проспал начало уроков. Сочинение приняли, хоть написано оно оказалось из рук вон плохо. Дрожащим голосом Джафар пытался объяснить, что не смог справиться из-за раненой руки и бессонной ночи, на что учитель скептически хмыкнул: — Мне не нужны пустые оправдания. Сомневаюсь, что со здоровой рукой ты бы написал лучше. Обстановка пошатывала нервы. Джафар то и дело вкладывал всего себя в учебу, но никак не мог избавиться от резких замечаний учителя, который всем видом показывал, что уже ничего от него не ждёт. Сдвинуться с нижних позиций списка успеваемости не получалось, и постепенно Джафар начинал задумываться о том, что он действительно безнадёжен. Его поступление оказалось чистой случайностью, и он сам потерял возможность заявить о себе. В нём никогда не примечали никаких особых талантов, и все надежды оказались лишь пустым трёпом, который он сам вбил себе в голову. Одноклассники не скрывали своей неприязни, то и дело отпуская в его сторону едкие комментарии. Раз учитель при всех позволял себе оскорбления, то чем хуже те, чьё место в классе значительно выше? Джафар успел запомнить двух парней из столовой, которые по какой-то причине сильнее всего привязались к нему, и эта близость не предвещала ничего хорошего. Нередко парочка приставала и к другим ученикам примерно его возраста, но создавалось ощущение, что именно он терпел основной поток неприязни. На глазах у учителя парни вели себя как прилежные ученики, достойные своих успехов в работе, но вдали от класса делали всё, чтобы скрасить себе жизнь — издевательские подколки, резкие шутки на занятиях, над которыми хихикали другие ребята, могли и «случайно» толкнуть или сбить с ног. Никто не собирался их останавливать, ведь нападки они совершали только на изгоев, которые не могли ничем ответить, а остальные закрывали на всё глаза, ведь проблема никак их не касалась. Джафар несколько раз пытался остановить их словами, но парни лишь отшучивались и не придавали ситуации серьёзности. Для них это оставалось забавной игрой, которую не хотелось прекращать, и недовольство одной стороны ставилось ниже развлечения другой. Оставалось молча терпеть, ведь Джафар догадывался, что в случае драки он не выйдет из неё победителем. Пока дело не доходило до крайностей, он упорно пытался всё игнорировать, лишь давая повод хулиганам всё дальше нарушать границы дозволенного. На этом фоне справляться с шумом в голове становилось сложнее. Стук в висках отвлекал от самых банальных дел, не позволяя сосредоточиться. Зачастую Джафар возвращался в комнату и измучено зарывался в подушку в попытках хоть как-то заглушить боль. Тщетно. Временами маячила мысль о том, что он медленно сходил с ума. Без того плохая успеваемость, наоборот, пошатывалась и падала ещё ниже. Сил не хватало даже на то, чтобы исписать половину страницы, не говоря об устных заданиях. — Джафар. Голос учителя чётко раздался в голове, будто очищая её от любых ненужных размышлений. Стоя у доски, мальчик замер, светлая кожа лица от страха стала мертвенно белой. Слышались перешёптывания учеников во время того, как он надрывался выдать из себя подобие ответа, и последующий после молчания нетерпеливый вздох учителя. — Подойди. Он понимал всё и без команды. Знал, что ждёт его за ошибки. Джафар послушался и сам вытянул дрожащие руки вперёд. Ладони обожгло резкой болью как раз в том месте, где не успел до конца зажить порез, и от удара линейкой на коже остался красный след. Зубы впились в язык, лишь бы не произнести ни звука. Когда кто-то плакал, учитель выглядел особенно раздражённым. Последующие слова расслышать не удалось, и Джафара отправили обратно за парту. Наверняка там было что-то неприятное, ведь в плане учёбы от него перестали чего-либо ожидать. Не слышал он и очередную остроумную насмешку, на которую нашлись не менее примечательные ответы. Ноги подкашивало. Он шагал, будучи на грани обморока, однако смог молча сесть на свое место и уткнуться глазами в стол. Ради собственного блага Джафар решил представить, что этот день приснился ему в ужасном кошмаре. Сколько бы тетрадей он не исписывал, смысл выходящих из-под карандаша символов оставался где-то вдалеке. В тяжёлых условиях надежда оставалась только на то, что спустя сотни попыток удастся таинственным образом постичь неизвестное, но на ум приходил единственный вывод: пока что попыток недоставало. В один из периодов вечерней учёбы Джафар уже на автоматизме двигал рукой, выводя замысловатые математические символы, при этом не оставляя попыток разобраться в их сути. Внезапно пробежавшись взглядом по своим записям, до этого бессмысленные каракули постепенно стали обретать форму. Он принялся искать на столе прошлую исписанную тетрадь, пролистал до нужной страницы и стал складывать пазл воедино. Имея на руках более простые выражения, Джафар, не веря в происходящее, принялся прорешивать домашнее задание на следующий урок, и спустя время пустая страница заполнилась вполне осмысленными записями. Он взял тетрадь и вытянул руки, любуясь результатами своих трудов. Грудь заполнило позабытое чувство удовлетворения и осознание, что он на что-то способен. После долгих вечеров бессмысленной учёбы Джафар задумался — возможно, это было начало новой жизни, где его усилия не разобьются о стену, и тут же мальчик принялся воображать, как завтра учитель одобрительно кивнёт на верно решённые уравнения. Пробуждение оказалось слишком ранним. До уроков оставалось время, и Джафар мог провести лишние минуты в постели, однако повторно сомкнуть глаза не удалось. Не решив ничего лучше, чем заранее направиться в класс, он проверил наличие всех необходимых тетрадей и покинул комнату. В душе теплился крохотный огонек надежды, что спустя всё пройденное унижение его труды впервые окупятся. Встреча с двумя знакомыми задирами не входила в его планы. Первая мысль — развернуться и уйти, пока те не освободят коридор. Воплотиться в жизнь план не успел, так как, приметив Джафара, парни стали сокращать дистанцию. — Что, даже не поздороваешься? — с наигранным добродушием произнес главный. — Мама не учила тебя быть вежливым? — А мы просто хотели попросить об одолжении, — добавил второй, преграждая коридор. — Откажешь своим дорогим одноклассникам? Джафар молчал, поочерёдно всматриваясь в лица двух парней, и с каждой секундой его начинала поглощать злоба. Видеть их в начале дня было просто отвратительно, особенно когда за долгое время он шёл в класс с хорошим настроением. Почему они никак не могли оставить его в покое? За всеми размышлениями найти ответ так и не удалось, и от этого на сердце становилось ещё противнее. Вот бы только была возможность побить их и уйти. — Думаешь, грозное личико тебе поможет? Подержи его, — обратился хулиган уже к сообщнику. Джафара тут же взяли под руки со спины. Мальчик пытался вырваться, но разница в силе не позволяла освободиться. Другой парень с расслабленным видом открыл сумку, которую Джафар от неожиданности выпустил из рук, и стал в ней что-то искать. — Пусти! Что вы ко мне привязались!? — Не строй из себя особенного, до тебя нам никакого дела, — невозмутимо ответил главный. В руках он уже держал тетрадь и спешно её пролистывал. — Так уж получилось, что ты сегодня первый попался. Смотри-ка, а он не совсем дурак! И правда всё решил. Тетрадь с шелестом упала на пол, а в руке — вырванные листы, убористо исписанные уравнениями и задачами. Те самые, на которыми Джафар сидел до позднего вечера и на которые возлагал так много надежд. — Как вы можете! — отчаянно вскрикнул он, зная, что ничего уже не изменится. — Это ведь... мои старания... — Ничего, постараешься ещё. Может, когда-нибудь из дерьма и вылезешь. Крепкая хватка ослабла, и Джафар измученно опустился на колени. Вскоре у ног оказались сумка и порванная тетрадь, которые признательно пнули поближе. Сами парни, болтая, зашагали в сторону внутреннего двора, напоследок помахав в воздухе позаимствованными записями. Зачем пытаться? К чему усилия, если в любом случае суждено остаться ни с чем? Он успокаивал себя мыслями, что когда-нибудь всё наладится, что усердная работа помогут обозначить место в коллективе. И как только он начал чего-то добиваться, то по воле случая все надежды в момент разрушились. Уставившись в пол, Джафар не мог заставить себя встать. Дыхание участилось. Его потряхивало, но точно не от страха. В душе словно просыпалась вся злоба, которую Джафар старался в себе подавлять, и шепот внутреннего голоса становился всё отчетливее. Размышлять о своей беспомощности бесполезно. Если и стоило кого-то винить, то лишь окружение. Точно, они все были одинаковыми. Тупицы, неспособные работать и пользующиеся другими. Скольких ещё людей задирали так же, только потому, что они слабее? А остальные лишь смотрят на происходящее и молча одобряют. Строят из себя лучших, прикрываясь пустой успеваемостью, а на деле — убогие отбросы, неспособные добиться чего-то самостоятельно. Учёба в этой тюрьме ничего не стоила, усилиями невозможно чего-либо добиться, а если внезапно преуспел, то тобой подотрут пол, после чего присвоят труды себе. Джафар больше не хотел тешиться глупыми надеждами, оставалось только смириться со своей участью и двигаться дальше. Но оставить ублюдков безнаказанными он не мог, и если кто-то вновь попробует воспользоваться им, то он не станет сдерживаться. Звериное нутро подталкивало на любые меры наказания, какие только способен придумать разум, и картинки виделись исключительно в красном. Возможно, в итоге смерть покажется им спасением от страданий, и Джафар не стал бы отказывать себе в таком удовольствии. Резко мальчика передёрнуло, он тряхнул головой. С каких пор в нём рождались настолько жестокие мысли? Обстановка успела изрядно помотать нервы, но не до такой степени, чтобы лишать кого-то жизни. Джафар потратил оставшиеся силы на то, чтобы успокоиться и откинуть опасные желания. В ушах привычно загудело, и, пошатываясь, он собрал выпавшие вещи в сумку и направился в класс. Главное вовремя уйти в себя, чтобы не отвлекаться на неотвратимое недовольство учителя за отсутствие домашнего задания. Он усвоил урок — чем больше пытаешься, тем больнее становится от того, что все приложенные усилия могут не моргнув глазом затоптать и разорвать. Сколько бы он не отдавался делу, он не увидит результата. А раз усилия бессмысленны и в конце ничего не ждёт, то и терять в любом случае нечего. Джафар опустил руки. Ему стало неважно собственное место в жизни, и пусть течение несёт его куда заблагорассудится. Стоя посреди коридора в выходные, мальчик в какой раз водил мокрой тряпкой по углам. Не удивляло, что в очередной раз он снова оказался в кандидатах на уборку, но добавился и повод для расстройства: вместо жилого крыла его поставили на новое место, вблизи столовой. В нос ударял запах мокрого бетона. Стоял обеденный час, и ученики, отложив в сторону дела, спешили в столовую, то и дело шныряя по проходу, который Джафар только что вымыл. Со вздохом он отметил, что придётся вернуться и пройтись везде шваброй ещё раз, рискуя до вечера остаться без еды. Однообразные движения руками затуманивали разум, отвлекая от надоедливых, изматывающих мыслей. В голове словно ничего не осталось, и в какой-то мере это успокаивало. Возможно, ему суждено всю жизнь провести за подобной работой, не требующей выдающихся умственных способностей, чтобы даже такое ничтожество могло приносить пользу обществу. С самого начала стараться достичь чего-то не имело смысла, ведь его положение никак от него не зависело. Поглощённый раздумьями, Джафар не сразу осознал, что под его ногами находилась большая лужа. Рядом стояла уже надоевшая пара идиотов, обсуждая что-то и мерзко хихикая, а на полу медленно качалось перевёрнутое ведро, вода из которого не только намочила обувь, но и залила брюки. — Чего замер, в штаны от неожиданности надул? Парни вновь разразились смехом. Остроумно. Джафар уставился в пол, только крепче сжимая хватку вокруг деревянной рукояти. Сколько ещё дерьма нужно выслушать, пока им окончательно не надоест? А успокоятся ли они вообще? Костяшки пальцев побелели, и ногти до глубоких следов впились в кожу. Внутри что-то треснуло. В коридоре никого не было. Пришла пора заткнуть их раз и навсегда. Тело двигалось само по себе. Он дождался, пока обидчик повернётся спиной, а затем замахнулся шваброй. Рукоять угодила точно в голову. Парень обернулся, но не успел ничего предпринять, так как Джафар с криком отбросил оружие и пальцами вцепился ему в шею. Второй, помладше, молча наблюдал за происходящим, оцепенев от страха, как вдруг его словно ударило током, и он побежал в сторону класса. Джафара это никак не волновало. Единственной мыслью было поскорее придушить этого подонка, но тот брыкался и никак не хотел помирать. Визжащий и с красным от злобы лицом он больше походил на огромную свинью, нежели на человека, и почему-то от этой мысли убивать его становилось совсем не жалко. На мгновение Джафар снова задался вопросом, откуда у него могли взяться подобные мысли и разумны ли они в принципе, но поглотившая его агрессия оказалась значительно сильнее. Хотелось лишь крепче сжать пальцы не шее лежащего гада, голыми руками отплатить ему за всё пережитое, пока тот не испустит последний вздох. Джафар не оставлял попыток, даже когда учитель оттащил его от кашляющего парня. Он сопротивлялся до последнего, размахивал ногами, сипло выкрикивал всевозможную ругань на остатках сил, ведь пути назад всё равно уже не оставалось. Плевать, что будет дальше, лишь бы посильнее испортить жизнь этому ублюдку. Сзади послышались размеренные шаги, и в ту же секунду шею пронзила резкая боль. Сознание спешно уплывало куда-то вдаль, тело обмякло и больше не двигалось. Очнувшись в своей комнате, первым делом Джафар заметил на руках покрасневшие следы. Видимо, потребовалось немало времени, чтобы удержать его на месте. Голова до сих пор побаливала, хоть по ощущениям проспал он достаточно долго. Утешало по крайней мере то, что его пока что его не успели выкинуть на улицу и дали отоспаться в привычной кровати. Вместе с этим мальчика охватила паника. Что, если это лишь короткая передышка перед концом? Он вполне осознанно нарушил любые возможные правила, и на душе становилось неспокойно в ожидании дальнейшей расправы. От страха и обречённости хотелось истерически зарыдать, но он подавил слёзы. Они бы в любом случае ни к чему не привели, и Джафар продолжил сидеть на кровати, пока приближался неизбежный исход. Раздался стук в дверь, от чего мальчик вздрогнул, прежде чем открыть её. На пороге стоял высокий мужчина средних лет, при взгляде на которого по спине пробежали мурашки. Идеально отглаженная белая форма вместе с аурой этого человека создавала образ невероятно высокопоставленного военного. Такой точно не пришёл бы по пустяковым делам, и Джафар без сомнений понимал, для чего он здесь появился — наказать за страшный проступок и выгнать из школы, а то и хуже. Это только подтверждало ранние опасения. Мужчина же без всяких слов рассматривал его с ног до головы. Невольно Джафар сглотнул, не решаясь взглянуть в единственный глаз военного. Второй, точнее, место, где ему предназначалось быть, скрывала плотная повязка, за которой виднелся продолговатый шрам. — Собирай вещи и за мной, — от прозвучавшего голоса мальчик сжался. Мужчина не вкладывал во фразу никаких эмоций, однако следовало расценивать её как грозный приказ, от неповиновения которому любого ждал конец. Джафар послушался и трясущимися руками принялся готовиться к отъезду. Казалось, они вечность шли по тёмным коридорам школы. Мужчина не проронил при этом ни слова, от чего с каждым шагом Джафару становилось страшнее за себя. Фантазии не хватало на то, чтобы представить все ужасы, которые могли ожидать его в скором времени. Неизвестность пожирала изнутри, и он не выдержал давящей тишины: — Вы ведь собираетесь выгнать меня из школы, да? — вполголоса спросил он, глядя в пол. Звучало так, словно мальчик пробормотал что-то себе под нос, однако мужчине не составило труда услышать обращённую ему фразу. — Что заставило тебя так думать? — Разве не очевидно? — на секунду Джафару показалось, что над ним намеренно издеваются, но страх перед военным оказался сильнее, и он, нервничая, продолжил: — Я чуть не задушил одноклассника, а если бы меня не остановили, то правда бы убил. После такого меня точно не оставят безнаказанным. Вы ведь пришли за мной ради этого? Замедлив шаг, мужчина словно глубоко задумался над ответом, хотя его лицо по-прежнему не выражало эмоций. — Ты прав, за ошибки нужно нести ответственность. Но правда ли ты виновен в этой ситуации? Джафар округлил глаза от удивления и не мог поверить в то, что услышал. Мужчина и вправду пытался понять его? Встать на его сторону, а не сразу же выставлять виноватым. Несмотря на ужас своего поступка, мальчик продолжал искренне верить в его правильность. Его обидчик получил по заслугам после всего, что по его прихоти пришлось пережить не только Джафару, но и остальным детям, с которыми тот парень имел дело. И получать одобрение своим действиям оказалось неожиданно. — Я поступил, как считал нужным, — высказал Джафар с большей уверенностью. — Он заставил многих страдать, и моей вины в этом нет. Кто-то обязан был поставить этого придурка на место. От неприятных воспоминаний о жизни в школе внутри снова закипала ярость, пальцы сами сжались в кулаки. Мужчина наблюдал за такой реакцией с неким интересом, и, похоже, не остался разочарован. Будто всё шло именно так, как он планировал. — Мир полон несправедливости, и во главе стоят такие жестокие люди. Они пользуются слабыми, ставя себя выше других, но при этом не могут взять за свои действия ответственность, — он говорил с той же интонацией, но почему-то его слова больше не вызывали в Джафаре страх. — И сейчас ты идёшь туда, где тебя научат с ними бороться. — Бороться? — переспросил мальчик. Вспышка злости сменилась любопытством. — Теперь ты станешь учиться под моим руководством. Сила, которую ты получишь, пойдёт на благо страны. В тебе есть задатки, и я увидел, что в случае необходимости ты готов отстаивать свои интересы, хоть тебе недостаёт мастерства. Именно такие солдаты мне и нужны: решительные и преданные идеалам страны. Джафар пару раз плотно сомкнул глаза, чтобы точно убедиться в том, что не спит. В голове всплыли детские мечты — образы сильных бойцов, каким он мечтал стать, и теперь ему давали возможность по-настоящему воплотить всё в жизнь. В стенах школы его стремления растоптали и обесценили, унижениям не виделось конца, и теперь он стремился вцепиться в эту возможность обеими руками. Особенно в то время, когда он осознавал, что на его сторону встал человек, который не станет просто так его осуждать. — Я готов, — твёрдо решил Джафар. — Буду работать изо всех сил. — Пустые слова мне не нужны. Когда придёт время, то сможешь показать себя, — бесстрастно ответил мужчина, хотя по всей видимости не остался разочарованным. Мальчик приподнял уголки губ, предвкушая лучшую жизнь. По пути в новое место обучения Джафару успели кратко рассказать о том, чем ему в основном предстоит заниматься. Вместо привычной учёбы и просиживания дней за тетрадями предстояла настоящая боевая подготовка, подкрепленная теоретическими знаниями в области истории, географии, топографии и медицины. Такой подход пришёлся мальчику по душе. От него не требовали лишних знаний, а всё, чему обучат, рано или поздно пригодится ему как солдату. Вскоре они оказались напротив высокого белого здания. Поблескивающая в вечернем солнце табличка у входа гласила: «Юношеская Академия». В здании мужчина передал Джафара в руки одного из своих подчинённых. Молодой паренёк — на вид ему было около двадцати — бегло показал, как пройти к тренировочному залу, столовой, жилому крылу с ванными комнатами в конце и прочим помещениям, в которых теперь предстояло жить. Академию будто строили по одному подобию со школой, если не наоборот, но это играло лишь на руку, так как возникнет меньше проблем с ориентированием в здании. В конце концов паренёк привёл его к комнате. Джафар вздохнул то ли от облегчения, то ли от разочарования — снова одиночная. Выполнено помещение оказалось крайне минималистично: в тесных стенах помещались лишь шкаф и кровать, выдвижной ящик которой занимал в открытом виде почти всю комнату, а письменный стол и вовсе отсутствовал. Вид прошлой школы из окна только удручал, от чего первым делом мальчику захотелось задёрнуть занавеску. Перед уходом подчинённый предупредил, что уже завтра утром требовалось быть на построении в тренировочном зале. Помещение хорошо освещалось, пахло деревом и какой-то химией после недавней уборки. В зале собралось с два десятка парней, и снова Джафар неутешительно отметил, что многие из них были старше, а то и натренированнее. Тёмные спортивные костюмы хоть и были впору, но не сковывали движений, теперь они заменяли громоздкую школьную форму. Для мальчика подобная одежда не была привычной, однако перемены ему явно пришлись по душе. Взглядом Джафар невольно стал искать мужчину, который произвёл на него огромное впечатление. Он стоял в стороне, наблюдая за построением, от чего в голове закрепился образ надзирателя. Знакомый подопечный надзирателя представился сержантом. Паренёк вкратце повторил то, чем предстоит заниматься на протяжении года и прочие вещи, которые Джафар успел услышать вчера. Он предположил, что так инструктировали каждого новоприбывшего, однако некоторые слушали речь с сомнением на лицах, будто не совсем понимали, где оказались и зачем. Несмотря на былую уверенность, в мысли Джафара закралось та же неуверенность. До конца не было понятно, с чем предстоит столкнуться, однако стоя в тренировочном зале он испытывал некую гордость. Искреннюю веру в то, что ему позволили соприкоснуться с нечто важным и особенным. — На этом всё, — звонкий голос сержанта эхом раздался в полупустом зале. — Новобранцы за мной, остальные работайте здесь. Включая Джафара, за ним последовало семь человек. Другое просторное, но вновь пустое помещение настолько было похоже на первое, что они словно никуда не переходили. Всё говорило о том, что вскоре должна начаться обещанная физическая подготовка, в чём Джафар оказался прав. Ни с чем подобным ученики знакомы не были, и, по всей видимости, сначала им предстояло натаскать основы, чтобы в дальнейшем присоединиться к остальным и заниматься с ними. Вместо долгих лекций сержант предпочитал закреплять каждое слово практикой, наглядно демонстрируя всё, о чём говорил. Во второй раз Джафар отметил, что в таких условиях учиться становилось намного приятнее, ведь в школе на него сразу свалилось куча непонятных предметов, и после нескольких неудач с ним перестали считаться. Сейчас же ощущалось некое последовательное отношение, знакомство с основами перед дальнейшим обучением, и это не могло не радовать. К сожалению, эти мысли преследовали Джафара ровно до конца объяснений сержанта. Если сначала паренёк показался вполне доброжелательным учителем, то после его характер диаметрально поменялся. От двадцати кругов бега, во время которого зал предательски казался намного просторнее, чем был на самом деле, новобранцы устали и не подозревали, что это являлось лишь разминкой, за которой без промедлений последовало основное занятие — отработка боевой стойки. Когда кто-то нарушал её правильность, сержант заставлял вернуться в исходное положение и отсчитывать время в стойке заново, выполняя упражнение до тех пор, пока не получится идеально. Он ясно дал понять, что «лёгкая усталость» его никак не волновала и что стоять они будут до самого вечера, если потребуется. На размышления о том, пустая ли это угроза или твёрдое намерение, сил не оставалось, как и на любые другие. — С такой спиной тебя только безрукий не повалит, — сержант шагнул в сторону Джафара и не сдерживаясь ударил его ребром ладони точно по позвоночнику. Мальчик не удержал равновесие и шагнул вперёд, чтобы не упасть, нарушая стойку. — Ещё тридцать минут. Сначала такая продолжительность упражнения сбивала с толку и пугала. Теперь, когда занятие шло второй час, какие-то полчаса в правильной стойке были настоящим спасением, до которого никто не успел приблизиться. После нескольких неудачных попыток Джафара трясло так, что в любой момент он был готов упасть на колени и больше не вставать на ноги. Так случилось с двумя учениками, которых сержант тут же поднял за ворот формы и заставил продолжать. От страха разозлить старшего в мозг ударила доза адреналина, от чего из последних сил Джафар старался продержать стойку хотя бы одну лишнюю минуту. — Вольно. Послышались облегчённые выдохи. От бессилия новобранцы попадали на колени, а кто-то и вовсе лёг на пол и не намеревался вставать. Тяжело дыша, Джафар не сразу завладел помутневшим сознанием, но ясно было одно — он справился, и это лишь начало. Сержант говорил что-то ещё и мальчик усилием воли заставил себя слушать. — Продолжим завтра. Советую вам собраться, если хотите хоть чему-то научиться. Через полчаса идёте в класс, и предупреждаю, опозданий здесь не терпят. Развернувшись, парень покинул зал, оставляя новобранцев самим себе. Те, у кого хватало сил на болтовню, обсуждали пережитую ими пытку, и Джафара не удивляло то, что многие замечания ученики делали исключительно в негативном ключе: — Ещё одна такая тренировка, и я останусь без ног. Этот сержант никак с нами не считается, а это всего первый день. — Не знаю, кто в здравом уме способен это выдержать. Придётся готовиться к худшему. После пары реплик разговоры перестали его интересовать. Он слишком устал и хотел дать отдохнуть не только телу, но и разуму, поэтому опустил голову на холодный пол. В отличие от общительных товарищей, у Джафара подобных жалоб не возникало. У него была реальная возможность отточить основы, хоть и в тяжёлой форме, и после школьной программы ежедневные физические нагрузки не казались слишком страшными. Отдохнув настолько, чтобы быть в состоянии идти, Джафар направился в комнату, где переоделся перед устными занятиями. За исключением материала, на первых порах занятия в классе не отличались от школьных. За партами сидели все, кто присутствовал на утреннем построении, а не исключительно новобранцы. Про себя Джафар приметил, что выглядели те не менее уставшими. Видимо, их тоже неплохо погоняли, и общие страдания приносили некое удовлетворение. Вид мужчины-надзирателя на месте учителя оказался наиболее странным событием за день, но от этого встреча с ним была ещё приятнее. Джафар словно сидел напротив нового примера для подражания, и в теле снова появилась энергия, а разум желал работать. Первое впечатление являлось самым важным, и показать себя хотелось только с лучшей стороны. Впервые мальчик больше узнал о стране, и в голове окончательно закрепился образ благородных и сильных солдат, каким он собирался стать. Их главной задачей стояло соблюдение порядка и отстаивание интересов страны и её Императора, и к этому долгу стоило относиться с честью. Надзиратель в привычной серьёзной манере рассказывал о затяжном восстании людей за свободу от гнёта проклятых сил другого континента, после победы в котором началось строительство столицы — Партевии. Пришлось столкнуться с бесчисленными трудностями, многие отдали жизнь в это кровопролитное время, а некоторые не смогли бороться с соблазном и предали собственных товарищей ради мнимых обещаний извне. Спустя многие годы в мире, полном тьмы и несправедливости, Партевия стала символом нерушимого порядка и человеческой воли, где до сих пор солдаты под главенством Императора несут службу ради идеалов Столицы. Не каждый из учеников слушал эту историю с интересом, так как для них её рассказывали не впервые, однако на Джафара она произвела такое впечатление, что он старался не пропустить ни одного слова. Чувство долга разыгралось в нём с новой силой, а убеждения в том, что когда-нибудь он сможет стать кем-то нужным, только укрепились. После обеда Джафар окончательно вернулся в комнату и смог спокойно улечься на кровати. Мальчика переполняли эмоции — в душе смешались радость и гордость, ощущение собственной значимости. Утренние тяжести вновь показались ему незначительными, ведь это был только первый шаг к свободному будущему. Боль в мышцах также ушла, давая возможность пережить дальнейшие нагрузки. Вечером Джафар заснул, предвкушая следующую тренировку, совсем не понимая, как сильно восторг затуманил ему разум. Ошибку он понял только утром, когда не смог встать с кровати. Тело, которое не привыкло к таким напряжённым упражнением, наотрез отказывалось совершать хоть какое-то подобие работы. Усилием воли Джафар заставил себя по крайней мере сесть. Если так продолжится и дальше, он опоздает, и последствия окажутся намного печальнее. Опыт школы с её наказаниями ещё не выветрился из памяти, а сержант дал чётко понять, что терпеть нарушение дисциплины здесь не намерены. С этим мальчик собрался и заковылял по направлению зала. Изнывающие мышцы выводили обычную тренировку на совершенно новый уровень издевательства. Пробегая поворот за поворотом, становилось очевидно, что каждая минута в стойке станет разноситься неугасающим жжением. Приятным стало лишь то, что в этот раз удалось избежать удара по спине. При этом сержант успел неприятно врезать ему сапогом по ногам и хлестнуть ладонью по руке за то, что не получалось унять дрожь в теле. От боли и досады из глаз Джафара брызнули слёзы, но те быстро скатились вниз вместе с каплями пота. Утешало только то, что жестокостью ему указывали на ошибки, и он мог их исправить. По окончании занятия он не стал залёживаться на полу и быстро покинул зал, чтобы успеть помыться и сменить налипшую одежду. После второго дня стало, как ожидалось, только тяжелее, однако мальчика не покидало ощущение, что тело начинало привыкать, а стойка становилась правильнее. Надзирателя в классе сменил другой учитель, и Джафар бы соврал, сказав, что не расстроился, но на его концентрацию это не повлияло. Кое-как добравшись в конце дня до комнаты, он завалился в кровать, даже не переодеваясь. Так продолжалось около недели. Утренние изматывающие нагрузки, душ, дневная учёба, ужин и сон. О выходных не шло никакой речи. В подобном круговороте казалось, что на усталость просто не хватало сил, но почему-то Джафар продолжал заниматься, держа в голове свои идеалы, к которым медленно шел. За это время он успел понять, чем устные классы в Академии отличались от школьных: строгого изучения материала никто не требовал. Каждая тема оканчивалась простым тестированием, написать которое не составляло труда даже тем, кто слушал на уроках вполуха: из трёх вариантов ответа два зачастую были настолько абсурдными, что ошибиться не представлялось возможным. Сначала Джафар искал во всем скрытый подвох, но, получив на руки правильно выполненный тест, смирился с тем, что физическое развитие в этом месте ставили превыше умственного. Он перестал вести детальные конспекты, которые в таких условиях лишь отнимали время, но полностью отлынуть от учёбы не решался. Недели хватило, чтобы все новобранцы освоили боевую стойку, после чего план занятий поменялся. Количество кругов, которые требовалось пробежать, возросло, и к разминке прибавилось несколько новых упражнений. Следующей в списке задач стояла постановка удара, которая подразумевала не только махи руками, но и приседания с отжиманиями. Последнее получалось у Джафара изрядно плохо, он постоянно падал на живот. Стоило бы поработать над этим дополнительно, чтобы хоть как-то усилить руки. С жжением в мышцах он попросту смирился. — Заниматься будете в парах, — объявил сержант, когда новобранцы безвольно рухнули на пол после последнего подхода, — так что кому-то из вас придётся её себе выдумать. Разойтись. Сам того не замечая, Джафар отошёл подальше, чтобы остальные разделились без него. Даже в такой, казалось бы, несерьёзной ситуации ему не хотелось ни с кем контактировать, отдавая предпочтение занятиям в одиночестве. После демонстрации сержанта ученики принялись выполнять замахи. Один из пары делал удар, второй защищался, спустя некоторое время роли менялись. Джафару оставалось бить по воздуху, но это не мешало понять суть упражнения. В правильный удар включались точные движения не только рук, но и плеча, груди, спины и ног, и контролировать всё одновременно представляло большую сложность. Фокусируясь на одной части тела, мальчик терял контроль над остальными, от чего замахи получались чопорными. — Подогни колени, — коротко и внезапно обратился к нему сержант. — Когда бьёшь, поворачивай корпус с правой ногой. И расслабься, ты ведь не деревянный. — Есть! После указаний двигаться стало на порядок удобнее, но не легче. Ключом ко всему была лишь долгая практика, но сейчас Джафару нравилось чувствовать некоторые успехи, так как к концу занятия получаться у него стало получше. Хоть ноги не переставая дрожали, впервые за долгое время его труды награждались эмоциональной отдачей. Самым тяжёлым оказалось побороть желание завалиться в кровать. Он пообещал себе заниматься ещё, нужно было продолжать тренировки, пока не появится результат. Джафар сел у кровати на пол, но заставить себя сделать лишнее упражнение не получалось. Внезапно в голове пронеслась удручающая мысль. Если не встать сейчас, то такими темпами он снова останется слабее. Упуская возможность сейчас, он рискует навсегда остаться в конце списка, что по воспоминаниям было сродни кошмару. Встав на ноги, он твёрдо решил сделать хоть пару отжиманий. Главное не прекращать тренировки. Замахи стали получаться твёрже. С каждым ударом в мальчике укреплялась вера в то, что он постепенно становился сильнее. Возможно, он бы не побоялся использовать новые умения и против человека, если бы в этом возникла необходимость. Тут же вспомнились бывшие обидчики. Они бы не стали лезть, зная, что им может точно прилететь в лицо. Тогда Джафар припомнил бы им и столовую, и тетрадь, постоянные пинки и насмешки без особой на то причины. В нём снова возникала необъяснимая злость, которую становилось труднее контролировать, и удары по воздуху начали прилетать с большей силой. — Можешь ведь, когда захочешь, — из раздумий его вывел голос сержанта, после чего он пару раз похлопал мальчика по спине. — Продолжай. Не ожидая такого, Джафар растерялся и пару секунд не мог прийти в себя. В ступоре постепенно приходило осознание, что случилось. Сержант только что его похвалил. Сдержанно, как полагалось солдату, но это, определённо, похвала, и она оказалась неожиданно приятной. Настолько, что он готов был провести в тренировочном зале всю ночь, оттачивая удары, лишь бы представился шанс ещё раз услышать нечто подобное. Всё шло своим чередом. Он тренировался и учился, безумно уставал, но продолжал терпеливо работать. И чем глубже он погружался в эту жизнь, тем больше она ему нравилась. Постоянные тренировки приводили к достижению новых результатов, понемногу тело и разум становились сильнее, и за это Джафар получал главное — небольшое, но одобрение. Не сказать, что каждый из новобранцев разделял его подход, и в один день случилось то, что для мальчика стало настоящей неожиданностью. — Где ещё один? Вас должно быть семеро. Оказавшись в зале, Джафар осмотрелся и понял, что одного из учеников не хватало. Для него это показалось крайне странным, так как в голове ни разу не возникло мысли прогулять занятия, особенно в Академии, где дисциплина стояла превыше всего остального. Он смутно догадывался, как не повезёт бедолаге, решившему нарушить негласные правила, и какое наказание может его ожидать. Невольно Джафар поёжился, ещё не предполагая, что задумываться в первую очередь стоило о себе. Сержант медленно скользил взглядом по присутствующим, в его суженных глазах читалось неприкрытое раздражение. — Работаете в два раза больше, перерыв и обед отменяются, — произнёс он с такой интонацией, что никто не посмел и пикнуть в знак протеста. — Благодарить своего дружка будете потом. Приступайте! Обеденная голодовка и отсутствие перерыва вмиг показались Джафару незначительными, потому что он перестал верить в то, что доживёт хотя бы до полудня. Сержант будто все прошлые дни сдерживал в себе злобу, чтобы теперь обрушить свой гнев на бедолаг, наворачивающих круги по залу. Пару раз он заводил руку за спину, пытаясь вытащить оттуда какую-то вещь, но осознавая, что там ничего не было, лишь нервно сжимал пальцы в кулак. От парня исходила чуть ли не осязаемая чёрная аура, и казалось, что через секунду терпению сержанта придёт конец, и он не станет отказывать себе в удовольствии избить кого-нибудь за малейшую ошибку или неповиновение. Заниматься в этих условиях было не просто неприятно. Настоящая пытка, где с каждой минутой усиливается страх за жизнь — так про себя отметил Джафар. Но вместе с испугом его душу наполняла ненависть. Ему казалось несправедливым, что все должны страдать только потому, что какой-то идиот оказался слабаком и пропустил занятие. Впрочем, им скоро удалось с ним встретиться. Когда ребята доползли до класса, тот невозмутимо калякал что-то в своей тетради, убивая время до начала урока. Без сомнения, при взгляде на него каждый испытывал только одну эмоцию — неприкрытую злобу, и только бешеная усталость и наличие учителя не позволяло им тут же наброситься на него с оскорблениями и кулаками. Вскоре после начала занятия в класс зашёл сержант. Точнее, на всей скорости влетел, так как его и без того угрожающая аура усилилась в разы, в чём не стал сомневаться ни один присутствующий в помещении. После тренировки он направился в сторону жилых комнат, и, видимо, не обнаружив прогульщика там, решил проверить все места, где тот мог находиться. В мгновение ока сержант подскочил к месту, где сидел испугавшийся бедолага, выдернул того из-за парты и повёл за собой. Спустя время крики мальчика, доносящиеся из коридора, сошли на нет. Некоторое время в классе стояла тишина, и в чувства учеников привел лишь стук карандаша по учительскому столу. Тут же до ушей донёсся разговор двух парней постарше, из другой группы: — Видел, как он его утащил? — один сидел вполоборота к соседу и говорил так, чтобы его не услышал учитель. — Навевает воспоминания. Ты ведь тоже сначала гулять пытался. — Не напоминай, — сердито огрызнулся второй. — Ну, зато голова на место встанет, если переживёт. Джафару такие слова не внушали доверия, но он постарался сосредоточиться на учёбе, вместо того, чтобы переживать за одногруппника. Конечно, он сам оказался виноват, и оправдывать его не имело никакого смысла, но почему-то внутри всё равно было тяжело, ведь Джафар ясно понимал, что легко тот не отделается. Хватило одного дня, чтобы он соизволил снова вернуться в зал, и все пугающие мысли, преследующие Джафара вечером, к сожалению, подтвердились. Паренёк лишь изредка поднимал глаза на сержанта, когда тот повышал голос, и, встречаясь со старшим взглядом, он неприкрыто дрожал чуть ли не от животного страха. Будучи готовым ко всему, он был готов до последнего издыхания подчиняться приказам, лишь бы не пережить вчерашнюю пытку. С одной стороны, Джафар по-человечески ему сочувствовал, хоть ещё и не успел испытать всей жестокости Академии на себе, однако боль в теле возвращала его к реальности и настойчиво напоминала о том, из-за кого в первую очередь вчера всем пришлось несладко. Разминку прервал приход надзирателя, и сержант дал команду построиться. Вид мужчины после многих дней стал для Джафара искренней радостью, но он, как и остальные, осознавал, что он бы не стал появляться здесь без веской на то причины. И в свете последних событий она была предельно понятна. — Я не могу терпеть две вещи, — без долгих вступлений начал он, от чего ученики замерли, — неверность и лень. Некоторые из вас успели убедиться в этом на своей шкуре, — надзиратель сурово покосился на вчерашнего прогульщика. — Если не уяснили, я повторюсь: в первую очередь вы солдаты армии. Дисциплина стоит превыше всего, и, если кто-то из вас вновь посмеет нарушить порядок, нести ответственность придётся каждому. Надеюсь, с этого момента вы трижды будете думать над тем, что делаете. — Так точно! — в унисон прокричали все присутствующие. Джафар мог поклясться, что в этом хоре чётко услышал писк испуганного ученика, который едва ли стоял на ногах от испуга. Отбросить размышления о том, что же такого могли с ним сделать, становилось всё тяжелее. — Продолжайте работу. И постарайтесь не приносить остальным неприятностей. С того дня прогулы прекратились. Предупреждение надзирателя сыграло в этом первостепенную роль, однако в скором времени возникла и другая неприятная вещь — осуждение коллективом. Новые товарищи не стали ограничиваться косыми взглядами и тихим негодованием, как это обычно бывало в школе, и Джафар убедился в этом самолично. Возвращаясь в комнату после тренировки, он стал свидетелем того, как трое парней постарше избивают в коридоре прогульщика. Из носа мальчишки уже ручьём текла кровь, а он ударов ногами наверняка останутся тёмные синяки. Когда Джафар случайно встретился взглядом с одним из нападавших, то ни на шутку перепугался, ожидая, что за это ему тоже достанется, но ничего не произошло. Одногруппник не стал ничего предпринимать и молча пропустил его дальше. Обернувшись, Джафар снова взглянул на стонущего от боли прогульщика, и в голове возникла мысль, которая раньше вызвала бы лишь отвращение. Теперь же она не ощущалась чем-то посторонним, а наоборот, казалась вполне справедливой. Тот ученик получил по заслугам за свой поступок, и наказать его было надлежащим образом. В какой-то степени Джафар радовался тому, что с ним расправились в такой короткий срок, и прошлые сожаления совсем того не стоили. За следующий месяц Джафар лучше освоился на тренировках: отточил удары, умел ставить блоки и уклоняться от прямых атак. В целом он стал чувствовать себя увереннее, невыносимые раньше боль и усталость стали обыденностью и не вызывали былых проблем. Из неуверенного в себе ребёнка он медленно превращался в солдата, который чётко осознавал свою цель – становиться лучше и отстаивать интересы столицы. Тренировкам уделялось должное внимание, чего нельзя было сказать об учёбе. Если раньше Джафар попросту не успевал за учебным процессом, то теперь, когда физическая подготовка смотрелась привлекательнее, у него пропал интерес к книгам. Записывать монотонные лекции быстро надоело, а нужную для тестов информацию и так повторяли по пять раз за урок, чтобы справился даже полный тупица. Приходил в класс Джафар только для отметки за посещаемость, думая лишь о том, как после ужина вернется в комнату для вечерней тренировки. Незаметно пришло время отправлять новобранцев в основной состав. На радостях своих маленьких побед Джафар совершенно забыл о том, что обучался всего лишь в подготовительной группе. Он не переставал восхищаться – наконец-то ему выпадет шанс тренироваться с опытным противником в настоящей боевой обстановке, а не в очередной раз избивать воздух. К тому же, большинство новых товарищей были постарше Джафара, и чем сильнее соперник, тем большему у него можно научиться. Такие мысли, по крайней мере, он держал в голове в начале. Осознать простую истину пришлось на опыте – в стенах Академии никто не станет сдерживаться в бою, даже в учебном. Работали, как сложилось изначально, в парах. Ученики оттачивали новые приёмы, а потом применяли всё, чему научились, в спарринге. Джафар хоть и умел ставить блоки, но реакции с новыми противниками недоставало, и его часто били по уязвимым местам, которых было много. Часто прилетало под рёбра и в живот, и, если бы не правила, ему бы без сомнений целились и в голову. Про ответные удары не стоило и говорить. Джафар вёл себя чересчур предсказуемо, поэтому прямые удары сразу блокировали, а затем противник бил по открытому торсу. Тяжело дыша, мальчик понимал, что, если вовремя не спохватиться, он не долго протянет в условиях постоянного избиения. После тренировок он долгое время возвращался с синяками по всему телу. Не успевали зажить старые, как на коже вновь появлялись следы побоев, но Джафар старался не слишком об этом задумываться. Это лишь ещё одно испытание на пути дальнейшего обучения, с которым требовалось справиться самостоятельно. На пути к цели постоянно приходилось преодолевать себя, и подобные вещи считались лишь ступенькой, готовящей к будущим сложностям. Нельзя было позволять себе останавливаться здесь, особенно после всего пережитого. После нескольких тренировок он стал задумываться о том, как увеличить свои шансы на победу. Ответ лежал на поверхности – противника нельзя давить исключительно силой, нужно анализировать его действия. Раз при ударе Джафара мгновенно били в живот, значит с его стороны атаковать стоило сразу после успешного блока. Звучало всё просто, но от блока нет толку, если не успеть поставить его вовремя, а для этого нужно было предугадывать движения врага и выжидать. С каждым проигрышем Джафар прокручивал в голове моменты, когда допустил ошибку, тем самым приходя к способу их исправления. Иногда это быстро давало о себе знать, и даже удавалось пробить защиту оппонента, хоть и единожды. Для полного предугадывания действий было необходимо постоянно наблюдение за всеми учениками, ведь каждый раз ему в пару ставили разных людей, и одна и та же тактика не работала дважды. Первых товарищей Джафар сразу перестал рассматривать как соперников – они все стояли с ним на одном уровне и думали весьма примитивно, поэтому, несмотря на старания, они не представляли никакой угрозы. Поэтому периодически он пристально наблюдал за тем, как дерутся старшие, запоминал их стиль боя, перенимал привычки и старался отрабатывать их на практике. И со временем вся тяжёлая работа принесла свои результаты. — Для своего возраста ты приемлемо справляешься. Если не потеряешь хватку, станешь отличным бойцом. Когда за одним из боев наблюдал надзиратель, что-то внутри Джафара упорно твердило – проигрывать ни за что нельзя. Ему выпала идеальная возможность показать всё, чему успел научиться. Уклонившись, он нанёс тяжёлый удар под дых, от чего противник тут же согнулся и судорожно попытался восстановить дыхание. Поначалу Джафар испугался, думая, что перестарался, но после слов надзирателя тут же почувствовал уверенность. — Спасибо, — он торопливо кивнул, стараясь отвечать как можно твёрже. Но голос дрожал то ли от усталости, то ли от нервов. — Я буду продолжать тренировки. — Мне по душе твоё упорство. Надеюсь в будущем увидеть тебя в своём отряде. Пока что Джафар понятия не имел, про какой отряд шла речь, но раз им командовал сам надзиратель, в его состав могли входить только самые опытные и элитные бойцы. При взгляде на мужчину создавалось именно такое впечатление. После этого Джафар поставил себе в жизни большую цель – произвести на надзирателя впечатление и любой ценой попасть в этот отряд. Несмотря на возбуждение после тренировки, сон пришёл быстро. Усталость давала о себе знать, и Джафар не сразу услышал, как в комнату кто-то ворвался. После того, как с мальчика скинули одеяло, он в полудрёме предпринял неудачные попытки повернуться на другой бок и снова погрузиться в крепкий сон, но спустя пару секунд его в грубо скинули с кровати. С трудом разомкнув глаза он постепенно стал узнавать в размытой фигуре сержанта. В коридоре собрались и остальные ученики группы, заспанные и в помятой форме. Парни постарше всем своим видом показывали, что подобные мероприятия их нисколько не удивляли, когда как ребята младшего возраста в открытую зевали и были готовы в любой момент завалиться на пол, вернувшись в приятный мир сновидений. Джафар не стал исключением, ещё ни разу ему не приходилось вставать посреди ночи, и резкий подъём дался очень тяжело. Но стоило только опустить голову, как точно перед носом мелькнуло нечто, которое с оглушительным хлопком хлестнуло по ногам — металлический кнут в руках сержанта. — Когда вас будят, вы просыпаетесь, идиоты. В зал, живо. В этот момент вся короткая жизнь пролетела перед глазами, а прилив адреналина помог окончательно проснуться. Не хотелось думать, во что бы превратились тренировки, если бы в случае ошибок сержант бил их этим кнутом. Невольно вспомнилось, как он временами тянулся рукой за спину, видимо, надеясь подкрепить угрозы действием, и в мыслях Джафар готов был отблагодарить любого, кто запретил ему постоянно носить опасную вещь с собой. Теперь же, с грозным оружием в руках, сержанта словно подменили, и разъярённые крики стали казаться невиданной роскошью по сравнению с леденящим душу приказным тоном. Будто эти слова были адресованы чему угодно, но точно не человеку. От этого ноги сами понесли мальчика в зал. Для Джафара, который до этого считал своё обучение невыносимым, эта ночь стала адом. Он совсем потерял счёт времени и чуть ли не погружался в сон на бегу, мышцы изнывали и молили об отдыхе, но пресекалась даже смена на быстрый шаг: когда он снижал темп, в ногах помимо нестерпимо ноющей боли возникала и острая — сержант орудовал кнутом с ужасающей точностью, и прилетало так, что больших усилий стоило не свалиться после удара. На это Джафар обращал особое внимание, так как инстинктивно понимал, что если упадёт, то добром это не кончится. Ударят его не только по ногам, а, может, не один раз, и мальчик не был тем, кто способен такое выдержать. Впрочем, не он один, так как с другими учениками он находился в одном положении. С лица пот уже не капал, он лился, и вместе с ним из тела уходили все жизненные силы, но останавливаться было нельзя. «Никак нельзя», — сжимая зубы проговаривал в голове Джафар, пытаясь не свихнуться от нагрузки. — Достаточно. В тот момент голос надзирателя стал самым настоящим спасением, так как продолжать минутой дольше вряд ли бы получилось. В полуобмороке завалившись на спину, Джафар наблюдал, как мужчина подходит ближе. — Партевийский солдат обязан быть готов ко всему. Вы неплохо себя показали. Можете отдыхать до утра, занятия переносятся на час вперёд. Джафар не просто так заметил, что старшие ученики выглядели спокойнее. Видимо, в своё время они уже пережили подобный опыт на своей шкуре. Стоило взять с них пример и в любой момент готовиться к такому ночному вторжению, чтобы больше тренировка не ощущалась как смертоносное испытание. Мальчик не особо волновало, где он нашёл в себе силы дойти до комнаты, и от изнеможения он мгновенно погрузился в глубокий сон. Когда в тренировочном зале никого не осталось, сержант зашагал в сторону надзирателя. — Командир. Позвольте задать вопрос. Надзиратель смотрел на подчинённого скептически, но всё же одобрил его просьбу кивком, после чего тот продолжил: — Почему Вы так мягко к ним относитесь? Даже пытаетесь хвалить. Намного быстрее забить их до такой степени, чтобы они без колебаний слушались. Сержанту сразу же показалось, что его вопрос был неуместен, так как под пронизывающим взглядом становилось не по себе. — Ты сомневаешься в моих методах? — Никак нет! — парень повысил голос, напрягшись. — Простите моё любопытство. — Бесконтрольно применение силы, говоришь? Интересно, насколько это эффективно? — невозмутимо отвечал надзиратель, словно проговаривая собственные размышления, а не ведя диалог. — Мне нужны преданные солдаты, а не убитые страхом трусы. Скажи, когда ты попал сюда впервые, что ты чувствовал? Сержант опустил голову, задумываясь над услышанным. Обрывки воспоминаний вернули его на несколько лет назад, когда парень оставил должность резервиста и ушёл в городской разведотряд. — Облегчение, — наконец произнёс он. — На моём прошлом месте службы с солдатами мягко говоря не считались, но вы совсем скоро приняли мои успехи. — В этом и заключается суть моего к ним отношения. Я даю им выбор: подчиняться и получать награду за свои труды или бунтовать, что приводит к плачевным последствиям. В юном возрасте важно видеть рядом с собой некий пример для подражания, а не бесчеловечного тирана, в то время как тебе разрешено в разумных пределах применять силу. Контраст сразу впивается в голову. Этого достаточно для ответа, или тебе что-то не ясно? — Никак нет, командир. Удовлетворив своё любопытство, сержант откланялся и вышел из зала. В словах надзирателя не было лжи, однако он не чувствовал к подчинённым большой привязанности, как это могло казаться. Раньше он также одобрял воспитание учеников старыми методами, и со временем они не принесли нужных результатов, от чего он счёл их неэффективными. Человеческая психика, с другой стороны, творила чудеса, и от пары слов люди без побоев становились преданными бойцами, которые требовались Империи. В них он видел лишь инструменты, и прибегал к любым способам, лишь бы достичь в своем обучении максимальных успехов, ведь главное — вбить в головы юнцов покорность. Полностью освоиться Джафару удалось к двенадцати годам. Он развился физически и морально, стал спокойнее и собраннее благодаря постоянной дисциплине, перестал обращать внимание на отвлекающее окружение, преследуя только собственные цели. Превзойти многих в бою становилось легче, и большую роль в этом сыграл переходный возраст: ученики начали стремительно взрослеть и «вырастать» из своих тел, от чего становилось сложнее контролировались движения. С одной стороны, Джафара огорчало, что его этот процесс не коснулся, ведь ни роста, ни мышечной массы заметно не прибавилось, однако вскоре он научился использовать это в свою пользу. Вместо грубой силы он делал упор на ловкость и выносливость, что помогло быстро закрепить статус одного из лучших бойцов в группе. Конечно, этого не хватало. Легко зазнаться, став лучшим из посредственных, и Джафар прекрасно это осознавал. С желанием попасть в элитный отряд требовалось работать втрое больше. Приходилось жертвовать сном ради тренировок, благо, ночные пробежки с кнутом в свое время неплохо его закалили. Неожиданно, но чрезмерная сосредоточенность помогала забыть о головных болях, да и некогда было забивать голову лишними мыслями. Несмотря на суровое отношение парня к себе, надзиратель же не оставался равнодушен и неоднократно отмечал его успехи. Из забитого мальчишки он всё больше походил на обученного солдата, а такие всегда могли пригодиться. Джафар чувствовал к себе едва заметное особое отношение, но старался не считать себя кем-то важным, чтобы не терять хватку. Вместе с этим росло недовольство со стороны одногруппников. Неизвестно, из-за зависти или простой неприязни, но временами до ушей доходили неприятные слухи, в том числе о том, как Джафар получил одобрение надзирателя вовсе не благодаря физическим навыкам. «Мордашка-то смазливая, так что не удивлюсь». Лишний шум только раздражал, и он не жалел о своём решении оградиться от других, чтобы ничто не мешало работе. Так продолжалось бы и дальше, если бы внешние раздражители держали язык за зубами. Проходя в коридоре мимо кучки парней, Джафар невольно подслушал их разговор. Те, впрочем, и не стремились его скрывать. — Сами видели, как этот засранец вертится вокруг старика. Уверен, только и ждёт, как бы его похвалили и погладили по белобрысой головке. Сомнений, что речь шла про него, у Джафара не было никаких. Оно и очевидно, иначе какой смысл так открыто и громко заявлять об этом аккурат в тот момент, как он проходил мимо. Следовало бы не обращать внимания на провокации, однако слова сами сорвались с губ: — Что ты сказал? Развернувшись, он выжидающе смотрел на придурка, посмевшего сказать такую дурь вслух. Контролировать гнев становилось сложнее, внутри возрождалась позабытая спустя несколько лет агрессия. Однако парень лишь усмехнулся: — Со слухом проблемы? Говорю, ты похож на верного пёсика старого хрыча. Разве что не гавкаешь в его присутствии, но уверен, это поправимо. Компашка рассмеялась над шуткой, Джафар не остался впечатлённым и изогнул бровь. Он уже собирался просто оскорбить их в ответ и уйти по своим делам, но одного стерпеть не удалось. Придурок вытянул большую ладонь и грубо опустил её на голову Джафара, после чего напористо растрепал светлые волосы. — Ну же, чего не гавкаешь!? Тебе ведь так этого хочется. Удар коленом, и парень скрючился от резкой боли. Второй кулаком в лицо, и он лежит на полу. Из носа хлестала кровь, но Джафар не думал останавливаться. Навалившись сверху, он дальше наносил удары с намерением оставить вместо лица урода кровавую кашу. Один из рядом стоящих учеников потянулся оттащить Джафара, но тот, что постарше, остановил его, проговорив тихое: «Не лезь, иначе тоже получишь». Парень пытался сбросить с себя ослеплённого яростью Джафара, кашлял и кричал что-то невнятное, не оставлял попыток ударить обидчика ногами. На это Джафар привстал, но только для того, чтобы наступить каблуком ему на ладонь, от чего бедолага ещё громче завопил. — Что за херню вы тут устроили!? Драку поспешил разнять не менее разъярённый сержант. Прибыл он слишком не вовремя, огорчённо подметил про себя Джафар, так как вскоре он бы не оставил на теле под собой ничего человеческого. Это искренне разочаровывало. Когда Джафар замахнулся, чтобы нанести парочку завершающих ударов, сержант схватил его за руку и повалил на пол рядом, чуть ли не свернув запястье. Ясно ощущалось, что старший пребывал в особо скверном расположении духа, ведь драки являлись прямым нарушением правил. Джафар пока что не успел испытать на себе местные наказания за подобный проступок, хотя случай был не первым, но в тот момент никакого страха за свою судьбу он не испытывал. Главное, что он успел закончить своё дело. — Будете оба сидеть в камерах, пока от голода не загнётесь, ебланов куски. Что в словах «никаких драк» вам не понятно!? — Я ведь никого не бил, — стала отпираться жертва. — Да мне поебать, сами будете разбираться. Вставай, иначе я тебе дополню кашицу на роже. Остаток дня Джафар провёл сидя в одиночной камере, маленьком помещении без намёка на мебель и источники света, только несколько лучей падало сквозь прутья наверху железной двери. Мрак этого места должен был заставить нарушителей сожалеть о содеянном, но Джафар ни о чём не жалел. Нет, одна вещь всё же оставалась — напротив, в другой камере, сидел недобитый придурок, и это бесило. Раны ему любезно обработали, и жаль, что он не мог прямо там захлебнуться кровью. Снова заболела голова. Каждый раз боль возвращалась в самый неподходящий момент, словно добивая и без того плохое самочувствие. Он попытался отбросить ненужные мысли в надежде, что шум в ушах отступит, но он только притупился. Не сразу удалось услышать, как к нему обращаются из соседней камеры, так как ко всему прочему стены заглушали часть звуков. — Эй. Ты ведь меня слышишь. Не прикидывайся. — Чего тебе? — было проще сразу разобраться с раздражителем, нежели терпеть его надоедливые попытки привлечь внимание. К тому же, это ненадолго отвлекало от боли в голове. — Просто хотел извиниться. Перегнул палку, — приглушённый голос, казалось, стал звучать ещё тише. — Наверное, зависть в голову ударила, а тренироваться заколебался, вот и сморозил лишнего. Удар у тебя и правда хорошо поставлен. От этих слов в душе у Джафара ничего не дёрнулось, несмотря на то, что говорили с ним, по всей видимости, искренне. Впечатление о парне не сгладила даже похвала в его сторону. Для Джафара он, как и остальные окружающие его люди, оставался ничтожеством, на которое не стоит тратить время, и никакие извинения не смогли бы этого исправить. — Выговорился? — с издёвкой спросил он. — А теперь умолкни, мешаешь. Собеседник больше не проронил ни слова, что вполне устраивало. С его стороны было глупо распускать руки, и, возможно, на волосах всё бы и кончилось, но в тот момент Джафар счёл это прямым нападением, а за такое нужно быть готовым ответить. Из-за этого сомнений в своём поступке виделось ещё меньше. Если сначала тесное и тёмное помещение не пришлось Джафару по вкусу, то со временем он ловил себя на мысли, что здесь ему было по-своему уютно. Свернувшись у стены, он размышлял о том, как хорошо иногда лежать и ничего не делать: никаких тренировок и учёбы, постоянных криков сержанта и нытья одногруппников за спиной. Судя по объяснению старшего, нарушителей не кормили, только раз в день кидали в камеру флягу с водой, но Джафар посчитал это достойной платой за манящие условия пребывания. Закрытый от внешнего мира, он медленно растворялся во тьме и тишине камеры, очищая разум. Тепла формы хватало, чтобы не замёрзнуть на прохладном каменном полу. Он бы не отказался остаться здесь ещё на пару дней, а то и больше, настолько приятным оказалось погружение в себя. Однако, к его сожалению, дверь камеры всё же открылась, впуская раздражающий глаза свет и не менее раздражающего сержанта. — Насиделся? — произнёс он с ноткой презрительности. — Будешь ещё влезать в драки? Джафар молча сидел у стены. Его выдернули из приятной обстановки, да и сам вид сержанта не радовал. С годами страх к нему пропал и сменился скорее на отвращение, так как высокомерных выскочек он не мог терпеть сильнее всего. Однако приходилось слушаться, ведь иначе дорога в отряд закроется. Если Джафар злился из-за того, что совсем скоро он покинет камеру, то сержанта не устраивало его молчание на поставленный вопрос. От стен отразились быстрые шаги, затем в живот Джафару прилетел удар острием сапога. Сдавленно прошипев, он невольно согнулся, но сержант тут же поднял его за ворот формы. — Кажется, ты не расслышал, — его глаза потемнели от гнева. — Спрашиваю последний раз, будешь влезать в драки? — Никак нет, — сквозь зубы процедил Джафар, после чего тихо выругался, так как сержант скинул его на пол. Удар об стену пришёлся на голову. — Поднимайся и вон отсюда. На контрасте с одиноким спокойствием суровая жизнь Академии угнетала сильнее, чем того хотелось бы. Идея снова оказаться вдали от надоедливого режима прочно врезалась Джафару в голову, и избавиться от неё не получалось, как бы сильно он не старался. Интересно, если избить ещё пару человек, наказание продлят? Он не стал долго об этом размышлять — убедился в присутствии сержанта в столовой и прямо у него на глазах вмазал первому попавшемуся под руку бедолаге. Несмотря на то, что после этого он послушно сдался, сержант не отказал себе в удовольствии подробнее донести до парня правила Академии. Но Джафар посчитал, что важнее оказаться в умиротворяющих стенах камеры, хоть и сидеть там придётся с разбитой губой. Было бы здорово продлить наказание на подольше. Как раз перед этим он успел поесть. Ничто не длилось вечно, и спустя время после докладов сержанта надзиратель заметил, что он подозрительно часто стал оказываться в одиночной камере, а проступки походили один на другой, словно Джафар прощупывал почву и выяснял, какой максимальный срок наказания он может получить. Картинка сложилась сама собой, но отчитывать его мужчина не стал. Наоборот, про себя оценил изворотливость юнца, однако дальше спускать такое с рук не был намерен. Когда Джафар готовился попасть в изоляцию, кажется, в пятый раз, он сильно удивился тому, что его лишили обуви. Сначала таких изменений он не понял, но на пороге камеры нервно усмехнулся — пол был полностью залит ледяной водой. Неизвестно, когда гады успели это провернуть, но такой исход Джафару совсем не нравился. Попытки игнорировать очередной раздражитель вскоре провалились. Кто бы это не придумал, он прекрасно знал, что уйти от воды некуда, особенно босиком. Пришлось поочередно стоять сначала на ногах, а потом опираясь на стену на руках. У сержанта на такое не хватило бы мозгов, неужели надзиратель? Это уже не имело значения, ведь его маленькое веселье в камере оказалось нарушено. С тех пор Джафар перестал затевать драки. Отношения с одногруппниками и так были не самыми лучшими, а после намеренных избиений и вовсе сошли на нет. Джафар не счёл необходимым произнести хоть одно слово в качестве извинения, ученики не скрывали неприязни, хоть теперь не осмеливались говорить что-то вслух, и обе стороны устраивало положение дел. Приятно, когда ничего не отвлекает от тренировок. Он прознал и другую вещь — из-за успехов на тренировках ему спускали с рук безответственное отношение к учёбе. На занятиях он присутствовал исключительно номинально и только в случаях, когда требовалось побольше поспать. В остальное время вместо лекций он отрабатывал удары в тренировочном зале. Надзиратель был осведомлён об этом, но не спешил вести обратно в класс. Мужчина догадывался, что он метил в его отряд, а всему что необходимо там невольно усваивали на практике. Спустя год эта цель была достигнута. Джафара и нескольких других учеников перевели в другой отряд. С того времени ясно становилось одно — начальное обучение закончилось, и трудности только начинаются, но морально он уже приготовился ко всему. Первое время ему несколько раз говорили, что он довольно быстро поднялся по службе, для своего-то возраста. Всего тринадцать лет, но надзиратель возлагал на юнца большие надежды, и Джафару это даже слегка льстило. С другой стороны, учитывая его ежедневные труды, такой результат был очевиден, а место в отряде полностью заслуженным. Отряд надзирателя занимался очисткой Столицы — прилежащей к ней зоны за стенами центра, по большей части — от преступников, угрожающих её безопасности, и пресечению любых актов нарушения порядка. С детства людей учили чтить устои, и когда кто-то сбивался с правильного пути, появлялась угроза не только жизни жителей, но и существования Империи в целом. Охраной центра занимались рядовые солдаты, но за его стенами люди в отсутствие строгой власти начинали сопротивляться и поддерживать иные настроения. Поэтому отряд играл важную роль в поддержании мирной жизни в Столице. После объяснений надзирателя Джафар лишь сильнее убедился в том, что несправедливость недопустима в любом её проявлении, и преступники обязаны пережить суровое наказание. Смерть была лучшим из того, что они заслуживали. Сожалениям и угрызениям совести в отряде не оставалось места. Вскоре выдали новую форму — чёрный плащ и скрывающую лицо белую маску с узкими прорезями. В глаза бросились четыре красных лепестка на лбу. Джафар помнил о них с одной из лекций, которую решил не прогулять, а потратить на сон, и в полудрёме невольно запомнил пару занятных вещей. Меньшее количество лепестков показывало большую силу. По окончании обучения в Академии выпускникам вручают форму с пятью, но надзиратель оценил способности Джафара на порядок выше. Каждое число лепестков также имели свой смысл: четыре, например, означали приверженность. По всей видимости, это качество и помогло выбраться из нудной учебной рутины, так как Джафар не то что был привержен, а жил тренировками. Ещё сильнее он почувствовал всю важность возложенных на него обязанностей, когда в руках оказались два новых парных клинка. Изящные лезвия крепились на руках, становясь их продолжением, что не стесняло движений. Однако для полного освоения нового стиля боя требовались очередные долгие тренировки. Привыкать не приходилось. Устные занятия полностью прекратились, и вместо этого Джафара стали брать на первые задания. В обязанности отряда входили слежка и сбор данных, поиск людей, представляющих угрозу, и их устранение. Чаще всего этим занимались разные группы, так как территория вне центра была достаточно обширной: одни собирали информацию, затем докладывали в штаб, а после другая группа брала на себя грязную работу. На первое время Джафар обучался лишь слежке, но возможность заниматься более важными, на его взгляд, делами зависела только от него самого и от успеха тренировок. Он понятия не имел, сколько людей на самом деле состояло в отряде, так как на каждый район города назначали отдельную группу. Видимо, со своей главной задачей, а именно со скрытностью, они справлялись профессионально. Джафара радовало, что теперь он не находился в окружении бездарей и мог учиться чему-то стоящему. — Запомни, у тебя в руках два клинка, так что координируйся предельно точно. Н-да, я будто ребёнка учу. Соберись. Наставник в боевых искусствах пришёлся кстати, так как Джафар владел лишь рукопашным боем. Различий в процессе оказалось столько, что осваиваться пришлось буквально заново. Он отрабатывал шаги и связки ударов, учился быстро перекладывать клинки в противоположные руки и доводил движения разных рук до автоматизма. Первое время после вращений часто оставались порезы. Основы следовало отрабатывать с деревянным оружием, но такой роскоши он себе позволить не мог. Оставалось стиснуть зубы и накладывать на руки бинты. Выбирать наставника также не приходилось. Он ясно давал понять, что возится с новичком только потому, что не может ослушаться приказа, и, несмотря на всё раздражение, у Джафара не оставалось выбора, кроме как терпеть его отношение, ведь в одиночку обучение затянется. Однако всё менялось, когда начинался бой: старший двигался настолько ювелирно, что за все спарринги не нанёс Джафару ни одной раны — сразу виделась точная работа с оружием и способность читать противника. Хоть наставник оставался надменным и высокомерным придурком, от которого иногда подташнивало, благодаря нему обучение шло гораздо быстрее. К тому же, удавалось перенять некоторые его приёмы и подстроить под себя. Именно он указал на важность собственного оружия. «Это не просто инструмент, а твой единственный союзник. Только на него можешь и рассчитывать», — вбивал в голову старший. Поначалу Джафар хмурил брови и ждал, когда эта глупая шутка наконец кончится, ведь превращать две железки «в часть себя» и особенно «наделять душой» даже на словах звучало как полнейшая чушь. Но для шутки это повторялось слишком уж часто, и ради интереса Джафар решил попробовать, хоть старательно это скрывал: начал повсюду ходить с клинками, класть их рядом с кроватью во время сна, разве что с ними не разговаривал. И на удивление ему словно стало легче обращаться с оружием. Ежедневная рутина с острыми лезвиями заставила его точнее контролировать свои движения — главным образом за тем, чтобы случайно не отрезать себе палец. Во время одного из тренировочных боёв Джафар почувствовал себя несколько увереннее. До этого он старался только защищаться и отрабатывать удары, закрепляя навыки, но прошло время, и усиленные тренировки давали результаты. Вместе с этим появилось и твёрдое желание победить наставника в бою, словно подводя итог своему обучению. В бою Джафар двигался значительно агрессивнее, брал инициативу на себя всячески не давал сопернику атаковать в ответ. Победа была почти в руках, однако никогда не стоит ослаблять бдительность. Когда он был готов остановить лезвие у горла старшего, тот будто опомнился в момент опасности и одним движением не только обезопасил себя, но и полностью унял пыл ученика. В глазах внезапно потемнело, и Джафар медленно опустился на пол. Он осторожно коснулся пальцами места, куда пришелся удар, и неприятная догадка подтвердилась: клинок прошёлся по коже, оставляя на боку глубокий порез. Кровь пропитала форму и стала стекать по руке, прижатой к ране. Одновременно с этим наставник спрятал оружие и попытался поднять Джафара. — Ты как? — тише обычного бросил он. Во взгляде читалось смятение, наставник совершенно не знал, как реагировать на такую ситуацию. — Нужно обработать порез. В медпункте. — Я сам, — сквозь зубы процедил в ответ Джафар. Он скинул со своего плеча чужую руку и попытался встать на ноги. Его сильно трясло, от боли не получалось сфокусировать зрение, но даже в такое время он не желал ни на кого полагаться. Сам виноват, что ранили, и отвечать за ошибку нужно было самому. Как можно быстрее Джафар направился в медпункт, пока окончательно не потерял сознание. Оставшись один, наставник выругался себе под нос, а затем направился сообщить о случившемся. Ударивший в нос запах лекарств слегка отрезвил разум. Сев на кушетку, он поднял окровавленную рубашку и окончательно убедился, насколько серьёзной была рана — верхний слой кожи разошёлся, обнажая плоть, и хоть от пореза не пострадали жизненно важные органы, без должной обработки последствия могли оказаться тяжкими. Времени думать не оставалось, в глаза бросились хирургические инструменты. Джафар тут же пожалел, что пресёк попытку наставника последовать за ним, ведь тогда не пришлось бы вставать самому. С другой стороны, хорошо, что сейчас никто не видел его слабости, а от мысли, что придётся от кого-то зависеть, передёргивало. Усилием воли парень поднялся и доковылял до стола с инструментами. Оставалось только молиться, что он не успел занести себе какую-нибудь заразу. Приготовившись к худшему, он сжал зубы. Игла с трудом проткнула кожу, в голове вновь помутнело, и Джафар не сдержал сдавленный стон. От крови он едва видел, куда стоит вводить инструмент. Рука двигалась по большому счету на автоматизме, накладывая швы, потому что от боли разум отказывался работать. И всё же пусть так, чем сдохнуть и сгнить здесь, совсем не так Джафар хотел закончить своё жалкое существование. Лучше от этих мыслей не становилось. Игла норовилась выскользнуть из вспотевших пальцев, мозг совершенно отказывался работать, но, если остановиться, всему придёт конец. С каждым швом крови становилось меньше, боль затупляла сознание, от чего ковырять месиво на боку становилось как-то проще. Наконец нить затянулась. Убедившись, что швы не расходятся, он наспех наложил повязку и сполз на пол прямо у шкафа, где взял бинты. Удивительно, при нём всё ещё оставалось сознание, но в любую минуту оно было готово его покинуть. В ушах эхом раздавалось учащённое дыхание, со лба скатывались холодные капли пота. Джафар пытался заставить себя встать и пойти в комнату, но сил хватило только на то, чтобы наклонить голову и опереться на стенку шкафа. Бинты быстро напитались кровью, и стоило бы забрать себе несколько рулонов. Внезапно его бросило в холод. Едва слышимый скрип открывающейся двери раздался в помутневшем сознании с оглушительной силой. На пороге медпункта стоял человек. Чувствуя опасность, Джафар потянулся за кинжалом без всякой надежды защитить себя, но мгновенно передумал, узнав в размытой фигуре надзирателя. — Мне обо всём доложили. Почему не позвал за медиком? — Здесь никого не было, и я... — голос дрожал скорее не от слабости, а от первобытного страха. Под взглядом надзирателя Джафар чувствовал себя по-настоящему ничтожным. — Я справлюсь. Завтра вернусь... к тренировкам. — С этого дня ты отстранён, — жёстко перебил его мужчина. — Сейчас ты только мешаешь. Джафар замер. От лица отлила кровь, хотя казалось, нельзя стать ещё бледнее. Его словно ударили каблуком под дых, после чего в грудь никак не получалось набрать воздуха. Всего одна ошибка поставила под угрозу доверие к нему, и её можно было избежать, если бы не глупая опрометчивость. — Но я... Хотелось сказать, что он исправится. Что ранение ничего не стоило, и он мог в любой момент вернуться к работе. Но Джафар не решался произнести этих слов и лишь безмолвно шевелил сухими губами. Теперь эти оправдания звучали нелепо, и после них он станет выглядеть ещё более жалко. — Не смей появляться, пока рана не затянется. У тебя слишком высокое самомнение. Развернувшись, надзиратель вышел из помещения. Громкие шаги не переставая раздавались в голове, несмотря на то, что, кроме Джафара, в медпункте уже никого не осталось. Слова мужчины он считал ничем иным, как упреком в свою сторону. Возомнил о себе невесть что, ведь смог попасть в элитный отряд, а на деле остался таким же слабаком, как раньше. Джафар ударил кулаком по стенке шкафа, внутри загремели стеклянные пузырьки. Какая-то мелочь испортила весь режим, повлияла на тренировки и подорвала доверие единственного человека, на которого он мог рассчитывать. От ненависти к себе хотелось свернуться, поджав под себя ноги, и отчаянно завыть, но боль едва позволяла шевельнуться. Следующие дни прошли в беспамятстве, отсутствие должной обработки открытой раны сделало своё дело. Последним воспоминанием Джафара стало то, как он в полуобморочном состоянии добрался до комнаты и рухнул прямо на пороге, не дойдя до кровати. Затем как-то оказался на кровати без единого понимания происходящего, а через некоторое время, вновь на больничной койке, что неожиданно. Должно быть, его сильно лихорадило. Это и к лучшему, ведь скомканное сознание не давало в полной мере ощущать боль, когда медик снимал неумело наложенные швы и проходился по порезу заново. Медленно он приходил в себя. Дни и ночи сливались в один непонятный промежуток времени. По пробуждении Джафар каждый раз сдирал с себя испорченные бинты, вяло бросал их на пол, где скопилось немало мусора, менял повязку и дальше проваливался в сон. Иногда проснуться удавалось на больше, чем несколько минут, но вставать не хотелось, и Джафар отрешённо уставлялся в потолок. Всё же, спать было приятнее. Так не пожирало чувство вины за собственную никчемность. Своими руками он в одно мгновение разрушил то, к чему так долго стремился. Завоёвывать одобрение надзирателя теперь требовалось не просто потом и кровью, а выжимая из себя всё живое до полного изнурения, чтобы получить крохотный шанс вернуть себе имя после провала. К его собственному удивлению, после полного выздоровления Джафару и правда позволили вернуться в отряд. Он не позволял вялости от постоянного сна и поглощающим угрызениям совести отвлекать его от работы, и вскоре он влился в привычную рутину. Бесконечные тренировки помогли освоиться с кинжалами, а на заданиях по слежке Джафар сверх своих возможностей закреплял в голове всевозможную информацию, ведь просиживать часы в библиотеке было бессмысленно. Работал он главным образом для того, чтобы вновь не допустить ошибку и сохранить к себе доверие. Вместо раны остался неприятный шрам, но связанные с ним воспоминания он поместил в самый глубокий закоулок памяти, откуда вряд ли бы их достал. Они лишь отвлекали. Со временем он полностью освоился в городе и мог без труда перемещаться как в центре, так и за его стенами. Джафар не раз про себя отмечал, что среди старых, пропитанных дымом зданий чувствовалась некая свобода, нежели в белых стенах Столицы. Разве что отвратительный смрад он на дух не переносил, но и то было лучше тошноты, которая подступала к горлу при виде монументальных зданий. В центре постоянно создавалось ощущение, будто они вот-вот обрушатся и насмерть придавят проходящего мимо парня, и от этого он отчасти благодарил судьбу за то, что большую часть жизни провёл внутри помещений. По ночам, когда не удавалось заснуть, он сбегал из Академии через окно комнаты и направлялся в полюбившиеся трущобы. Стараясь не попадаться никому на глаза, в чём сильно помогала тёмная форма, он бесцельно бродил по запутанным узким улочкам. Дома чуть ли не наслаивались друг на друга, и этот район города походил скорее на припадочный бред архитектора, но даже так было в этом что-то... манящее. Джафару нравилось рассматривать трещины на стенах, заделанные металлическими пластинами, шагать по грязным, залитым маслом дорогам, тут и там натыкаясь на спящих бродяг в насквозь пропахшей потом и сыростью одежде, забираться по скрипучим лестницам на крыши и рассматривать далекие водные просторы, оставляя за спиной прогнившую Столицу. Здесь он ощущал себя хоть немного живым и добровольно позволил бы этому месту с головой поглотить себя, но всегда стоило следить за временем. Вернуться в комнату требовалось точно в срок, чтобы не заметили пропажи. Постепенно слежка сменилась действием. Джафар стал присутствовать на заданиях не только во время сбора данных о цели, но и в моменты её устранения. Он прекрасно знал, в чём провинился человек, так как не пропускал ни одного доклада об итогах наблюдения, и не испытывал ни малейшего сочувствия к тому, кто осмелился нарушить закон. Наоборот, внутри укреплялось желание поскорее освоиться и самому взять в руки кинжалы. Вершить справедливость — таким Джафар видел свой путь и был готов на всё, чтобы окупить свои труды и не потерять лицо в глазах вышестоящих. Раз на его плечи возложили настолько важные обязанности, жизнь предназначалась на их исполнение. От его рук пали многие преступники. Взятки? Манипуляции и злоупотребление властью? Распространение противозаконных документов? Сомнение в устройстве страны? Джафара не волновало, что именно совершил человек — зло заслуживало наказания. Его приучили отбрасывать эмоции, мешающие работе, и поступать согласно идеалам Столицы. Другого правильного пути впереди не было. Со временем лепестков на форме стало на один меньше. Задания о устранении предателей попадались довольно часто. Подвергая сомнению устои, люди шли на многое, чтобы разрушить страну изнутри — некоторые как крысы прятались в тоннелях под городом, когда как другие совсем не догадывались о том, что за ними могут следить. Избавиться от вторых не составляло труда, ведь как бы сильно они не пытались скрыть свои намерения, почти каждый уголок трущоб находился под беспрерывным надзором отряда, где каждый слух сразу доходил до штаба. За всё время службы Джафар слышал разные бредни о том, что стоит на корню уничтожить власть и изменить страну к лучшему, но без строгого порядка не могло идти и речи о существовании общества. Именно поэтому он наотрез отказывался верить в подобные суждения, списывая всё на чушь и простое желание навредить Столице. Получив одно из таких заданий, Джафар отправился на него самостоятельно. Командование не сочло цели слишком трудными для устранения, и с текущими навыками его выполнение не составило бы проблем. Выходя за стены центра, Джафару настойчиво казалось, что дорога и окружение были ему до боли знакомы, но он отгонял от себя мешающие мысли. Ничто не должно было повлиять на успешное выполнение задания. В вечерней тьме он разглядел смутно вырисовывающийся дом. Привычно взломав дверь, вошёл внутрь. Не обращая внимания на удивление жильцов, он сделал рывок сначала в сторону мужчины, нанеся смертельную рану в сердце, а затем, оказавшись за спиной у вскрикнувшей женщины, провел лезвием по шее. В мгновение жизнь в доме затихла, и единственным звуком, наполняющим помещение, стало ровное дыхание ассасина. Он в последний раз взглянул на лежащие на полу тела, под которыми спешно стала собираться кровь, и развернулся в сторону выхода. На лице промелькнуло сомнение длиной в секунду, но оно всё равно осталось бы незамеченным за безликой белой маской. Вернувшись в академию, он старался не попадаться никому на глаза. Что-то подсказывало, что это плохо кончится. Дыхание стремительно учащалось, шаг за шагом ноги несли его к заветной комнате, где он сможет от всего отгородиться. В нём что-то ломалось. Щёлкнул замок на двери. Нельзя, чтобы кто-либо сейчас видел его в подобном состоянии. Одновременно с этим пришло осознание того, как тяжело стоять на ногах. Джафара подкосило, но он успел ухватиться за ручку двери. Каждый вдох давался с непосильным трудом, и он скинул с лица маску. Лучше не стало. Он давился воздухом, в ушах противно раздался звук падения вещи на пол. Успокойся. Соберись. Возьми себя в руки. Хватит трястись, чёрт подери. Слова бесследно тонули в потоке мыслей, и он не знал, как себя контролировать. Множество вопросов настойчиво пытались разорвать череп изнутри. Почему тело так реагировало? Откуда эти эмоции? Что он сделал не так? Как у него хватило сил поднять руку на собственных родителей? Такое не могло показаться. Он не видел семью больше шести лет, но это не помешало рассмотреть в мертвых лицах знакомые черты. Ошибки быть не могло. Из-за долгой разлуки чувства к ним успели притупиться, но ничего внутри даже не дрогнуло в момент, когда он лишал единственных близких ему людей жизни. К горлу подступало что-то отвратительное, мерзкое, зловонное, и он не сдержался. Вытошнило прямо под ноги. По ощущениям стало только хуже. Стоять уже не получалось, и Джафар приземлился на пол, ударившись спиной о дверь. Мозг гудел и пытался объять бесчисленное множество вещей, но сосредоточиться на чём-то одном не представлялось возможным. Он сидел неподвижно, уставившись куда-то вдаль, будто там появятся все нужные ответы. Комната, конечно, была пуста. Не хотелось ни кричать, ни злиться, ни плакать или смеяться. Казалось, будто в нем разом убили оставшуюся человечность. Всё, за что он боролся, теперь звучало по-идиотски. О каких идеалах могла идти речь, когда ради их защиты требовалось без колебаний лишать себя всего? Сколько жизней он успел забрать, прежде чем в нем родилась мысль, что это неправильно? С самого начала его растили лишь как инструмент, занимающийся всей грязной работой, которую прикрывали справедливостью. И больше всего выворачивало от того, что он сам с радостью на лице выбрал такой путь. Но вот он сидит в тесной комнате, лишенный цели существования, без надежды на что-либо. Его никогда не пытались признать, никому не было до него дела, но он шёл дальше с вбитыми в наивную голову идеями о правильном мире и собственной значимости. Никто не вставал на его сторону, ведь для управления сопливым мальчишкой требовалось всего лишь наигранное понимание. Он давно остался один, но осознание пришло слишком поздно. Джафар опустил взгляд, краем глаза заметив рядом вязкую дрянь, но тошнота больше не подступала. Внутри ничего не осталось. Глупо было полагать, что что-то изменится. Узнай кто-то о его мыслях, и клеймо предателя прочно въестся в существование. В один день раздастся щелчок дверного замка, и Джафар, не успев опомниться, будет лежать на кровати с перерезанным горлом. Умирать совсем не хотелось. Он не знал, зачем живет, но лишаться жизни было попросту страшно. И единственное, что оставалось — продолжать безмолвно служить ради «блага» Столицы. Неизвестно, к чему стремится власть, но она давно выбрала для Джафара его предназначение. Он сомневался, что сам сбежит от такой жизни, но ещё сильнее он не верил в том, что кто-то вообще решится ему помочь. Годы тянулись мучительно долго. Двигаясь вперёд, он всё больше погружался в обволакивающую грязь Столицы. В ней же утонули и мысли о сопротивлении, а мечты о свободном будущем стёрла кровавая рутина. Он стал отчётливее понимать, зачем солдатам запрещали испытывать эмоции. Они правда мешали. С каждым выполненным заданием, с очередным успешным убийством Джафар ограждался от себя, стирал из памяти неприятные образы, и от воспоминаний оставались лишь короткие обрывки. Одним из таких стал разговор с надзирателем, который хотел выдать ему новую форму с двумя лепестками. Многие мечтали о повышении, и к девятнадцати годам получить возможность служить в приближении к Императору являлось особой честью. Но Джафар без раздумий отказался. Подобные вещи уже не играли роли, и смысл повышаться в рангах парень давно потерял. Давно он ловил себя на мысли, что без таких же сомнений покинул Столицу и никогда бы не возвращался в это отвратительное место, но тут же забывал об этом, прекрасно осознавая, что ему суждено провести остаток дней в борьбе за лживую справедливость. Хоть Джафар стал сильным, по чужим оценкам, человеком, ему не хватало решимости сделать шаг к свободе. Всё это время он будто блуждал в тумане. Ноги заплетались, накопившаяся усталость сдавливала душу, однако дорога не заканчивалась, и остатки рассудка твердили, что когда-нибудь всему придёт конец. Для этого стоило двигаться дальше. Куда-то. Без явных мыслей о том, что эта дорога ведёт лишь в пропасть. Задание состояло в подавлении движения сопротивления, которое в последнее время приносило лишнее беспокойство. Подробности Джафара не интересовали — его группе предстояло помешать развитию этой системы, подорвав основные каналы связи путём устранения ответственных за движение личностей. Ничего примечательного, таких заданий стояло за плечами Джафара с несколько десятков. Направляясь в следующий дом, он и двое бойцов сверились с указаниями. Этот оказался последним. — Второй этаж на тебе, — коротко бросил Джафару один из парней, на что он молча кивнул. С лестницы донеслись оборванные, сдавленные выкрики, по которым стало понятно, что задание выполнено. Не отвлекаясь от своей задачи, он поочерёдно проверил две находившееся наверху комнаты. Спальня оказалась пуста, но, зайдя в детскую, ему отчётливо послышался плач. Девочка сжалась в углу, крепко сжимая в руках плюшевую игрушку и шмыгая носом. Подняв взгляд на Джафара, она, казалось, затряслась ещё сильнее и совсем зажмурилась. Подойдя ближе, он окончательно замер. Ещё ни разу ему не приходилось видеть детей, за исключением дней в школе. Перед ним находилось что-то совершенно обыденное, но при этом далёкое и забытое. В сознании раздалась мысль, что, должно быть, в силу возраста командир специально не отправлял его на подобные задания, будто в нём осталась капля человечности. Судя по тишине в доме, другие бойцы уже вышли наружу, оставляя Джафара один на один со своей целью. Сколько бы он не пытался собраться, рука не поднималась. Его вновь захлестнули сомнения, те самые, которые он похоронил глубоко в себе и которых поклялся никогда не касаться. В голову приходили образы из прошлого, и на секунду он увидел в дрожащем ребёнке себя. Слабого, жалкого и беззащитного, но при этом с искрой в глазах и верой в ожидающее его будущее. В этот момент в его пустом взгляде словно промелькнуло что-то живое. Джафар присел на корточки прямо перед девочкой и шепнул ей на ухо: — Спрячься. Не издавай ни звука. Он не был уверен, что та вообще поняла его слова, но времени не оставалось. Должно быть, его уже ждали снаружи. Не отдавая отчёт своим действиям, Джафар в последний раз обернулся, наблюдая за тем, как девочка, не шевелясь, потрясённо уставилась на него, после чего вышел из детской и спустился на первый этаж. Достав один из клинков, он коснулся лезвия пальцами, смоченными в крови со свежих трупов, а затем вытер руку тыльной стороной плаща. Так в случае чего станут задавать меньше вопросов. Чем ближе Джафар подбирался к Академии, тем сильнее задумывался о том, какой же бредовый поступок он совершил. Ещё ни разу он не позволял себе делать что-либо необдуманно, но теперь остатки разума затмило противоречивое желание спасти этого ребёнка, вернуться за ней и дать сбежать. Сделать всё, что в его силах, чтобы ей не пришлось страдать не по своей воле. Никаких идей исполнения плана, как и самого плана, у Джафара пока что не появилось, но по неизвестной причине он чётко осознавал, что обязан сделать хотя бы что-то. И в случае успеха его жизнь приобрела бы малейший смысл. Обо всём узнали намного быстрее, чем он предполагал. Той же ночью к нему в комнату ворвались пара бойцов во главе с надзирателем. Один из них повалил парня на пол, заломав ему руку за спину, а второй в спешке провёл обыск. Когда ничего противозаконного не обнаружилось, над Джафаром медленно склонился надзиратель, с неприязнью прищуриваясь единственным глазом. — Ты ведь прекрасно знаешь, из-за чего всё это. Может, расскажешь подробнее? Несмотря на усилившуюся хватку на запястье, Джафар молчал. Любое оправдание не посчитали бы достойным предательства, поэтому в ответе не виделось смысла. Подбородка коснулись холодные пальцы, и надзиратель заставил бывшего ученика поднять голову, поочерёдно всматриваясь в потемневшие глаза. — Джафар, я сильно разочарован, — продолжил мужчина с сожалением. — Из тебя вышел бы отличный боец, если бы не такая глупая измена. Уведите его, — приказал он приближённым, от маски добродушия не осталось и следа. Остаток ночи он провёл уже в позабытой одиночной камере, пол которой, к счастью, не оказался залит ледяной водой, а к утру Джафара должны были отвести на корабль. Он понятия не имел, куда отправится судно, но сильнее всего недоумевал, что никто не упомянул о казни. Твёрдые убеждения в скорой кончине не рассеялись полностью, но сменились неприятным ожиданием неизвестного наказания за серьёзное предательство. Несмотря на ранее беспечное отношение к своей жизни, в едва ощутимой глубине Джафара охватывал страх её потерять. Однако в тот момент его больше волновали размышления о сохранности девочки. Вскоре ему всё же пришлось узнать, что случилось с ней после злополучного вечера. По пути на корабль, когда Джафар проходил мимо одного из переулков, краем глаза он заметил лишнее движение. Он не придал всему должного внимания, полагая, что рабочие занимались уборкой мусора, но мелькнула знакомая эмблема на форме одного из мужчин, и по кусочкам вмиг собралась отвратительная картинка. В тени переулка лицом вниз лежала девочка. Горло было разрезано с беспощадной точностью, полюбившимся в Академии образом, а свежая кровь запачкала детскую кожу и одежду и растекалась по дороге. Должно быть, её убили не так давно. Одного взгляда на происходящее хватило, чтобы внутри Джафара всё скрутилось и сжалось в комок. Стараясь подавить подступившую тошноту, он остановил шаг и попытался восстановить перехватившее дыхание, но в ту же минуту в спину пришёлся толчок. Солдат, сопровождающий его в качестве конвоя, настойчиво подгонял парня вперёд, от чего оставалось лишь послушаться. Это не могло быть случайностью. Девочку сознательно оставили там, где ему придётся пройти, специально уничтожили всякую надежду на её безопасность. На ум приходил единственный человек, способный устроить настолько жестокий спектакль. Если наказание заключалось в том, чтобы без остатка убить в Джафаре любые человеческие проявления, то всё шло точно по плану. От бессилия он опустил руки, позволяя судьбе творить с ним всё, что вздумается. Теперь ему было плевать. Окружение менялось слабо — вместо камеры в Академии его удостоили крохотной комнатки в дальнем углу корабля, насквозь пропахшей сыростью. В темноте Джафар не заметил, как потерял сознание, или же просто не видел смысла на что-либо реагировать, после чего оказался заперт за высокой железной дверью. Забавным он счёл то, как его привлекали тесные и пустые помещения, где нет ни души и ничто не выводит из состояния отрешённости. Где можно спокойно гнить до скончания своих дней. Он проклинал жизнь за то, что та не скрывая насмехалась над ним, и ненавидел себя, ведь он сам привёл себя к гибели. С первого дня в Академии он обрёк себя на эту участь, и ни один проблеск радости и удовлетворения не мог вытащить его из глубокой грязи, в которой он погряз с головой. Невозможно ничего исправить, нельзя уберечь от жалкого существования не сколько другого, сколько себя, и каждая попытка исправить положение, мысль о том, что можно что-то предпринять, разбивалась о стены несправедливости. В тёмном уголке сознания мелькнул яркий огонёк. Свечение становилось всё ближе, ярче, пока не стало из разу в раз проноситься перед глазами. Джафара такое назойливое вмешательство вызывало лишь неприязнь, раздражало и даже злило, но спустя время он будто ко всему привык. Огонёк стал ослеплять своей чистотой, и совсем близко, рядом с ухом раздался искренний голос: — Никто не знает, как всё обернётся, если ты согласишься. Из пропасти ему протягивали руку, крохотную надежду на спасение. И был только один способ узнать, куда это его приведёт.