Неуязвимость

Чен был прав. Вообще Чен прав всегда — Тянь спорил с этим только будучи подростком. А потом убедился, что зря. И дело тут не в статусе беты, который как бы автоматически характеризует человека, как спокойного и рассудительного, совсем не в нем. Хэ Тянь долгое время не понимал, почему от брата вкусно пахнет дома... иногда после тренировок или если он зайдет к старшему, когда тот только выходит из душа. А потом бахнул подростковый период с его половым созреванием. И да, Тянь знал с детства, что является альфой, но что с братом, все равно понять не мог — это все было для него абстрактно. А оказалось все просто: Чен не бета, совсем... Почему он решил прятать статус или, скорее, почему это за него решил отец — не ясно. Но, как оказалось, о реальном положении вещей знали только отец, Тянь, сам Чен и их семейный доктор. Старший восхищал... всем, буквально всем: упорством, силой, сдержанностью, умом, скоростью реакций, рассудительностью, дисциплиной. Он вел себя так, как того требовали обстоятельства, всегда. Никогда и никаких выражений чувств и эмоций, даже дома. Для младшего было загадкой, как он так справляется. Тянь знал, что всегда и во всем может положиться на Чена. Работало это и в обратную сторону: подростковый период с его бунтом прошел, он уже давно взрослый альфа, который лично несет ответственность за свои дела и поступки. И на него действительно можно положиться. Правда, образ жизни оставляет желать лучшего: многие омеги ведутся на его социальный статус, внешность и деньги, стараются подлизаться, выслужиться или сразу обозначить «делай со мной все, что хочешь». Только Тяню это не надо, его буквально воротит от этих слащавых однотипных жоп, годящихся только для разового секса. К истинности он относится скептически, верит в нее, конечно, видел у других, как бывает, но то, что это будет в его жизни — нет. Он слишком мудак и ублюдок, чтобы и ему такое счастье перепало, Тянь знает... Как и то, что Чен тоже не верит в себя в этом плане. Ни у того, ни у другого не было ни одних серьезных отношений. Чен хранил огромный секрет, Тянь тоже, и никогда ни у кого не возникало даже толики подозрения о действительности. Никогда... Ага. * Рыжий пацан был интересным: ярким, жгучим и эмоциональным, с живой мимикой, резкими движениями и силой. Смотря на него, Чен засомневался в статусе... И пробил его по своим каналам, не ставя никого в известность. Открывшаяся правда его не удивила, наоборот, подтвердив подозрения. Мо — омега, который после потери истинного и рождения ребенка стал блокировать в себе вторую сущность. Успешно, кстати говоря, потому как все говорили «жаль, что бета», абсолютно все. То есть от него никогда и никак не пахнет? Вообще? Интересно... Да, по документам он ничего не менял — все открыто. Но на то в этом клубе ко всем сотрудникам даже свои обращаются по кличкам и прозвищам, чтобы не дать ненароком лишнюю информацию ненужным людям. Многие смотрели на поведение. И если человек говорил, что бета, вел себя соответствующе, значит, так оно и есть. Кстати, интересно Чену и то, что младший брат так отреагировал — ни с одной омегой не было подобного. Однако Чена удивляло еще, насколько его ближайший друг стал индифферентным ко всему: Хэ знает, что в молодости, еще до спецназа, Хуа Би вел весьма разгульный образ жизни. В армии тоже — сам рассказывал, как выбирался, порой, в город, чтобы найти кого-то расслабиться. После вступления в организацию семьи Хэ не завязался узлом, конечно, но вел себя не так, как многие альфы. Да и вот сейчас на такого огненного паренька не повелся вообще. Казалось, ему неинтересно. Вообще. Никак. Нет. Чен не придал этому значения. А стоило бы? * На следующее официальное выступление Рыжего зал набит до отказа. Никто не торопит выступающих других, но нетерпение висит в воздухе так отчетливо — ножом можно резать. В этот раз Чен не приходит сам, он был в клубе только вчера — хотел посмотреть, как Рыжий работает за барной стойкой. Безупречно. Вот то единственное слово, которое пришло на ум. Он безошибочно определил в Чене хозяина заведения, хотя к нему так никто не обращался, да и Мо не был представлен. Он безошибочно налил именно тот алкоголь, который предпочитал Чен. Держался спокойно, уверенно. Говорил мало и в основном слушал. Хмурился только много, но это дело привычки, наверное. О, а вот братец тут явно не первый день: перекидывается с Рыжим фразами вальяжно и неспешно, будто кот, который пока оценивает добычу. Иногда бармен вспыхивает ушами и скулами, но никак не отвечает, хотя видно, услышь он такое не на работе, давно бы уже вмазал от души. Что ж, не буду дальше мешать. Все становится куда интереснее, ведь Тянь не мастер в ухаживаниях. * Директор Мао не наглеет, конечно, но свою линию гнет упорно: то тут, то там заводит с Мо разговоры о приватных танцах. Они тоже редкие, говорит он. За них оплата больше в несколько раз, убеждает он. Там нет ничего опасного, ты же сам знаешь, Мо, что у нас просто идеальная служба безопасности, давит. Но Мо Гуань Шань не зря гора, стоит на своем «нет» твердо... И совсем не ожидает, что в отместку за это «нет» Мао вытулит его на замену одному из танцоров. Это была действительно подлянка, ведь у Шаня только уличная одежда и форма бармена. А значит, выступать ему придется в том, в чем обычно это делает заболевший омега с небольшими изменениями — «кожаные» штаны, вместо шортиков, сетка вместо футболки и высокие сапоги на платформе и с большим каблуком. Нет, конечно, он в таких тренировался у Чжаня — долго сопротивлялся, помнится, но под спокойным взглядом его глаз и категоричным и настойчивым «надо» от Цзяня сдался. В итоге они вдвоем муштровали его несколько недель в этих ботах, да так, что ему уже просто блевать хотелось, только глядя на них. К слову, Сиси с каблуками управлялся значительно лучше, чем И, но тот этого не признавал. Хотя признавал, конечно: он же просто боготворил своего Чжа, поэтому видел в нем всегда только идеальное. И вот сидит Мо в гримерке, одетый, как тот пацан (они схожи по комплекции, хотя Мо значительно выше), и охуевает от жизни. А еще видит, как все по углам, да по стенкам похихикивают, глядя на него. Все ясно, ждут как он навернется, ведь на этом орудии пыток даже стоять просто тяжело, не то, что ходить или танцевать. Но стоит Шаню услышать объявление конферансье и просто вспорхнуть в сторону двери, как все шепотки и смешки замолкают. Хуй вам, сучки. Пока Рыжий идет к сцене, слышит, как распинается ведущий: говорит, что их маленький и нежный любимец (ага, нежный... с самыми развратными танцами, наверное), сегодня приболел. Слышит, что конферансье говорит о замене, но зал тонет в недовольном гуле. Слышит, как тот рассказывает о сюрпризе и если они подождут совсем чуть-чуть, все встанет на свои места — никто ничего не теряет. Мо хочется закрыть лицо руками и с силой потереть, но нет — макияж портить нельзя. Как он согласился на это все? Мао просто сыграл на его человеколюбии, типа сегодня у каждого танцора по несколько номеров, они просто не выдержат еще один. А он вот может, его подменят за стойкой. Ну, а раз нет одежды для выступления — ничего, запасные сценические у ребяток тут есть, подберем. По-па-доз... И подобрали... На самом деле Шань даже перед мужем в свое время не щеголял в таких видах — слишком стеснялся. Ему всегда казалось свое тело слишком некрасивым, и не хотелось оголять это уродство. Не хотелось, чтобы кто-то рассматривал пристально и насмехался. И он действительно искренне не верил, что кто-то может смотреть на него из-за других причин. Мо не носил обтягивающие вещи, скрываясь за оверсайзом или просто мешковатыми вещами, либо строгой классикой вот тут. Но... Но! Тут его одели так, как никогда прежде, накрасили убойно ярко и застегнули сапоги, которые почти до самого бедра — толку было надевать под это все штаны? И вот он стоит у выхода со сцены, слушает недовольную публику и сердце его замирает. Господи, боже! Он должен сейчас перед всеми ради денег вытворять вещи, которые терпеть не может, которых стесняется и прячет в себе, не позволяя даже думать о таком. Моментально из головы вылетают вообще все движения, стоило этой мысли появиться где-то на горизонте сознания. Щелчок. Свет выключается. Он идет к пилону. Его потряхивает, но Шань берет себя в руки. Поэтому, когда на него направляют прожектор, лицо Мо отрешенное (никто ведь не знает, что это его такая сосредоточенность). Начинает играть музыка которую он слышал много раз, но не любит ее очень. Движения поначалу механические: наклон, закинуть вытянутую ногу повыше, почувствовав, как кожа обтягивает бедро и неприятно тянет; очертить задницей круг. Отметить про себя, что зал просто замер, не дыша. Прильнуть к пилону, схватившись одной рукой, закинуть-загнуть ногу, сделать волну всем телом. Вот в этот момент Мо закусил губу и прикрыл глаза, услышав вздох восторга-отчаянья. Он поймал кайф, свою волну, вайб — назовите, как хотите. И его унесло: хореография стала естественной и незнакомой другим — совсем не то, к чему привыкли посетители под эту музыку. Мо хватался за пилон руками и повисал вниз головой, делая круги ногами, которые будто бы гипнотизировали. Мо падал на пол и будто бился в истерике, прогибаясь и выгибаясь так, что у всех альф мгновенно выходили клыки, а кто-то даже прятал под столами кое-что другое. Мо ломался и собирался вновь, вызывая восторг и восхищение. А Мао за сценой только ухмылялся, видя звоночки-уведомления о приходе средств. Свет погас, а Рыжий, будто пьяный, потерял ориентацию в пространстве. Нахлынувшие на него чувства и эмоции были даже мощнее, чем после первого танца. Это было за четыре дня до официального третьего выступления. Мао тот еще мудак, но отличный директор заведения, ведь теперь все будут гадать, устроит Мо такой же танец-импровизацию, как тогда или сделает нечто похожее на этот? Будут гадать, обсуждать и приглашать своих. В любом случае, все будут в выигрыше: и то, и другое выступление —один сплошной эстетизм. Только вот Хэ Тянь жалеет, что именно в тот вечер, когда произошла замена, он был в отрубе после тяжелого рабочего дня. А ведь думал, что надо пойти в клуб. Думал, но не пошел. Теперь вот приходит каждый вечер и пытается непринужденно разговаривать с этим рыжим барменом, пытаясь увидеть в нем повседневном ту жгучую страсть со сцены. Интересно, он в постели такой же? Тянь думает эту мысль и не удивляется ей. В общем-то он из-за этого и приходит сюда, чтобы в ближайшем времени заполучить такой лакомый кусочек. Он уверен, не пожалеет ни на йоту. Только почему-то рыжий на него не реагирует. Это странно. Вопреки ожиданиям, на объявленном выступлении Мо не в сетке с кожей, он вообще в спортивном костюме и кроссовках. Свет не выключают, Шань просто выходит на сцену, будто собирается затеять драку с кем-то. Под музыку изображает сначала быкование и драку, а потом резко дергает замок олимпийки вниз, почти расстегивая ее, но все же не полностью. А под спортивной тканью та самая портупея, которую дал ему когда-то Чжань. Рыжий двигается отрывисто, выкручивает руками такие финты, что глаз не отвести. И нет в этих движениях никакого сексуального подтекста, да только все видят иное — текут и мучаются стояками. А потом он приседает и начинает выкручивать финты, будто фигурист на льду. Мо в отрыве. Мо в кайфе. Мо тащится от танца и не знает, что за сценой за ним наблюдают также, как и из зала. Мо все еще верит в людях в хорошее. Но есть ли это хорошее на самом деле?