Воспоминания

Поднимаясь по каменной лестнице на второй этаж к своим покоям, Шахихубан Султан услышала внизу отчаянные крики. — Варвары, вы — варвары! Молодая красивая девушка с пепельными волосами вырывалась от слуг, которые её куда-то вели. — Не обращайте внимания, госпожа, — обратилась к ней темноволосая калфа, которая ей прислуживала. — Наверное новая девушка, со временем успокоится… — Или её успокоят, — вздохнула госпожа, входя в свои покои. И задумалась. — Но она и сможет нам помочь, Бельгин. Тем временем гарем. — Зачем ты скандалишь Арифе хатун? — заговорили девушки. — Тебе повезло, что сегодня обошлось без фалаки. — Повезло?! Я — рабыня, — ответила Арифе с жёстким отчаянием. — А это имя мне дали здесь, оно не моё! Я — Талия была, есть и буду! — Но мы оказались не в самом плохом месте, а ты — красивая, и, может быть, тебе посчастливится, и ты даже станешь госпожой. — Замолчите! Это ваши мечты, а не мои! Я найду способ вернуться домой или умру! — Ты либо очень наивная, либо просто глупая, Талия. — Арифе хатун, идём со мной, — обратилась к девушке Бельгин калфа. — Шахихубан Султан хочет видеть тебя. Оказавшуюся в покоях девушку резким слаженным движением поставили на колени перед креслом у окна, на котором и сидела Шахихубан Султан. Это произошло так быстро, что девушка не успела даже ничего понять. Но решила использовать эту возможность. — Если вы здесь госпожа, то вы сможете помочь мне, да? — А ты привыкла повелевать в прошлом, видно ты из благородной семьи. — Пожалуйста, помогите мне вернуться домой. Мой отец — знатный и богатый человек, он будет вечно благодарен Вам и вознаградит Вас. — Хм, у меня и так всё есть, хатун. — Но… — Расскажи о себе. — Я родилась в Аргосе. Дворец моей семьи расположен на берегу прекрасного моря. Однажды я пошла купаться со своими служанками. Вдруг на нас напали эти варвары! Они застали нас врасплох. Служанок и охрану убили. А меня вытащили из воды и потащили на корабль. — Когда я сегодня услышала твои крики, то подумала, что ты новенькая, а оказалось, ты тут уже несколько месяцев, и всё не смирилась? — На корабле моё отчаяние было ужасным. Я несколько раз пыталась броситься в воду. Но эти пираты заковали меня в цепи. Целые дни я вынуждено молчала, и моё отчаяние сменилось холодом. Девушка вновь подумала о своём родном Пелопоннесе, о родном городе, о дивной игре яркого солнца в прозрачных морских волнах. Оказавшись здесь, она поклялась скрывать своё горе, замкнуться в своей гордости, но теперь отчаяние снова сжало её горло, и она горько заплакала… — Хорошо, я помогу тебе. — Что? — девушка вернулась из своих мыслей. — Я дам тебе денег, помогу вернуться к семье… — Вы вернёте меня на Родину, возвратите дорогому отцу и несчастной матери? — Да, я сделаю это, но взамен ты окажешь мне одну услугу, — Шахихубан протянула девушке пузырёк с прозрачной жидкостью. — Что это? Яд? — Это тебя не должно беспокоить, единственное, что ты должна сделать… — Шахихубан подошла и наклонилась к уху девушки. — На кухне… Подлить… Сафие Султан. — Но я не… Шахихубан отстранилась от девушки. — Как сделаешь это и передашь поднос в покои, можешь приходить ко мне. И я тут же отправлю тебя из дворца. Ты же хочешь вернуться домой? — Но вы сделайте из меня убийцу? — Какая разница, что будет происходить здесь, когда ты будешь уже далеко? Это твой единственный шанс. — Хорошо. Я сделаю. — Ответила девушка, сжав флакон в кулаке. Несколько дней спустя Талия, смотря на поднос, бледная, охваченная невольной дрожью, открыла пузырёк и капнула несколько капель в одну из чашек. — Кем бы Вы не были, простите меня, но у меня нет выбора… И девушка так сильно прикусила губу, что на ней выступила капелька крови. Когда Хюмашах вошла в покои своей матери тихо, без доклада, она некоторое время смотрела на Валиде, которая сидела у окна и перебирая бумаги, и улыбнулась. А затем окликнула матушку и, подойдя к ней, поцеловала её руку, сев рядом. — Матушка, Вы в порядке? — Конечно, доченька, — Сафие искренне удивилась вопросу дочери, отложив все бумаги. — Почему я должна быть не в порядке? — Не знаю, мне как-то было тревожно и неспокойно на душе всё утро и невыносимо хотелось видеть Вас. И сейчас я рада, что всё хорошо. Сафие сделала глоток кофе. Вскоре после этого она почувствовала странную слабость, а перед глазами всё поплыло. — Матушка… — Хюмашах встревоженно смотрела на Валиде. — Уходи отсюда, Хюмашах, — хрипло произнесла Сафие и смахнула чашку с кофе на пол, потом из последних сил тяжело поднялась и тотчас без чувств упала на руки дочери, которая успела подхватить маму, чтобы не дать ей упасть. И опустилась с ней на пол. — Валиде! Валиде! Валиде! — Хюмашах встряхнула матушку. — Бюльбюль! Стража! — Госпожа… — Увидев происходящее, Бюльбюль замолчал и замер. — Лекаря… Сейчас же! Быстрее! — Да… Да, госпожа, — ага выбежал из покоев. — Валиде! Хюмашах начала бить мелкая дрожь. Она редко поддавалась эмоциям и всегда стремилась помогать тем, кто в этом нуждался, но одно дело, когда что-то случилось с кем-то другим, а другое — с матушкой. Страх побеждал, словно обволакивал, и госпоже уже было сложно сосредоточиться. Но несколько раз вдохнув и выдохнув, Хюмашах заставила себя успокоиться и кинулась к столу, где стояла шкатулка с парфюмерией матери, открыв её и вытряхнув из неё все пузырьки, госпожа стала быстро их перебирать и, взяв один, тут же кинулась обратно к матери. Открыв его, Хюмашах несколько раз провела им перед носом Валиде. — Матушка… Пожалуйста, пожалуйста, прошу… Наконец Сафие вздохнула, и в следующий момент её начало рвать кровью. Двери распахнулись, в покои вбежали лекари и Бюльбюль. — Помогите! Сделайте что-нибудь! Матушку отравили! — Госпожа, нужно перенести Сафие Султан на кровать, а затем промыть желудок. Хюмашах поднялась и стала напряжённо наблюдать за действиями лекарей, никто бы не смог заставить её сейчас выйти из покоев. Её Валиде давали воду с углём в большом количестве и несколько раз искусственно вызывали рвоту. И пока это всё помогло, матушка слабо, но дышала. — Госпожа, — подошедший лекарь поклонился. Хюмашах вопросительно смотрела на него. — Отравление очень серьезное, похоже это был сильный яд. Если бы вы не оказались рядом, Сафие Султан… Хюмашах подняла руку и остановила лекаря. — Матушка… Поправится? — голос Хюмашах дрожал. — Пока её состояние стабильно-тяжёлое, но я не могу дать гарантию, что оно не ухудшится. — Вы должны сделать всё возможное, чтобы матушка поправилась! — Конечно, госпожа. Лекарь вернулся к постели Сафие Султан. — Бюльбюль… Как Фатьма и Михримах? — Они в своих покоях вместе с няней. Я сказал ей. — Хорошо. — Хюмашах выдохнула. — Айлин о них позаботится. Моим сестрёнкам ничего знать не нужно. А ты оставайся рядом, к матушке никто не должен подойти! — Госпожа. Хюмашах снова посмотрела на Валиде и, сжав кулаки, быстро вышла из покоев. Султан Мурад сидел на троне в своих покоях и слушал доклад Сиявуша паши, когда их прервал ага. — Повелитель, я хотел бы поговорить с Вами об обесценивании акче. — Мы должны поддерживать его покупательную способность, ведь янычары получают им жалование. — Конечно, мы каждый раз увеличиваем содержание серебра в монете, но само серебро теряет в цене, ибо приток испанского серебра из Америки вызвал его избыток, и обесценивание акче продолжается. Плюс война с персами, несмотря на наши успехи, требует значительных средств, которые не перекрывают налоги, и резко увеличилось население империи… — Повелитель, к Вам Хюмашах Султан. — Пусть войдёт. Обсуди этот вопрос с Мехмедом пашой, пусть он и главный казначей Махмуд эфенди займутся этим. — Повелитель. Мурад встал и раскрыл свои объятья, но увидев перед собой дрожащую дочь, испачканную кровью, пришёл в ужас. — Хюмашах… Что случилось? Что с тобой, доченька? — Повелитель… Отец… — Тише, тише, Хюмашах, я рядом с тобой… Ты ранена? — Нет… Нет… — Хюмашах посмотрела на свои руки. — Это кровь матушки… Её отравили… — Что?! — Я пришла к ней утром, а потом ей стало плохо, и… Она упала ко мне на руки… Сейчас у неё лекари… Ей так плохо, папа… — Хюмашах заплакала, и Мурад прижал дрожащую дочь к себе. — Повелитель, может быть, госпожа съела что-то не то, кто бы осмелился на такое страшное преступление. — Я сама видела, что выходило из моей матушки, паша, — Хюмашах, отстранившись от отца, холодно посмотрела на великого визиря. — Её рвёт кровью вперемешку с жёлчью. Её отравили! — Повелитель, я сейчас же займусь расследованием. — Да, Сиявуш паша, именно это ты и сделаешь, ты приведёшь ко мне лично и поставишь передо мной на колени того, кто набрался такой наглости, чтобы отравить мою хасеки султан в её покоях, да ещё и рискую жизнью моей дочери! Больше ничего не говоря, Мурад вместе с Хюмашах направился в покои Сафие. Тем временем в тёмном закоулке дворца. — Я просил Вас убедиться, чтобы Хюмашах Султан не было в покоях. — Её и не должно было быть, паша. — Однако, она была! Вы понимаете, чем рисковали? Повелитель и сейчас в ярости, а если бы она пострадала? — Но она же не пострадала, а вот её мать… — Сафие Султан жива. — Не может быть… — Может, может… Правда, говорят, что её состояние очень тяжелое. — И что теперь? — Теперь? Я займусь расследованием, а Вы, если в дальнейшем хотите достижения своих целей, то человек, который всё сделал, должен замолчать, а после пойдёте в покои Сафие Султан и будете самой вежливостью! Шахихубан холодно посмотрела на Сиявуша пашу, но покорно кивнула. Покои Сафие Султан. — Как она? — Обратился Мурад к лекарю, присаживаясь на кровать Сафие. Она была бледной, её бил озноб, тело было покрыто липким холодным потом. — Повелитель, мы делаем всё возможное, — ответил седовласый лекарь, размешивая в чашке остро пахнущий настой. Подойдя к Сафие, он влил его ей в рот. — И на какое-то время смертельная бледность исчезает, но действие лекарств продолжается недолго, и с каждой минутой госпоже становится хуже. — Нет! Не смейте говорить, что матушка умирает! Я не желаю слышать подобного! Как будто вы уже сдались и её похоронили, когда, напротив, должны бороться за неё из-за всех сил! — Что Вы, госпожа… Повелитель… — Продолжайте делать своё дело! Мурад встал и обнял дочь. — Тише, Хюмашах, тише. Конечно, лекари сделают всё, что в их силах, и твоя матушка поправится. Обязательно. Хюмашах прижалась к отцу и заплакала, но через некоторое время отстранилась от него и подошла к матери, уперевшись на бортик кровати, она нежно провела рукой по мокрым волосам Валиде. В этот момент двери отворились, в покои вошли Шахихубан и Назпервер Султан и поклонились султану. Хюмашах холодно смотрела на них, сейчас она словно видела врагов во всех и была готова не пускать к матушке никого, защищая её любой ценой. — Повелитель, мы только что узнали. Дай Аллах, Сафие Султан поправится. — Сказала Назпервер Султан. — Аминь. — Хюмашах, — обратился к сестре пришедший так же Баязид. Она подняла взгляд. В её заплаканных глазах стояли слёзы. А ещё злость. И этот огонь удивил Баязида. Он никогда не видел Хюмашах такой. Осторожно приблизившись к сестре, шехзаде заключил её в объятья, и не в силах что-либо сказать, Хюмашах, которую продолжала бить мелкая дрожь, просто прижалась к брату. — Кто же мог осмелиться на такое, уже выяснили, Повелитель? — Пока нет, Шахихубан, но обязательно выясним, и тогда я лично воздам этому человеку по заслугам! Наложница сглотнула, не сдержав эмоции, надеясь, что никто этого не заметил. В покои постучали. — Да! — Повелитель, — Сиявуш паша поклонился. — Шахихубан, Назпервер возвращайтесь в свои покои. Ты тоже, Баязид. Шехзаде продолжал бережно обнимать сестру и что-то, склонившись, прошептал Хюмашах на ухо, верно убеждал, что Сафие Султан обязательно поправится, и только когда она кивнула, подчинился и вышел из покоев. — Повелитель, — обратился к Мураду лекарь. — На данном этапе мы сделали всё возможное, состояние Сафие Султан тяжёлое, но стабильное, если позволите, то мы хотели бы обсудить наедине, что ещё может помочь госпоже. — Хорошо, идите. Двери закрылись. Хюмашах опустила бортик кровати, села на постель и сжала матери руку. — Что ты выяснил, Сиявуш паша? — Повелитель, я опросил поваров и дегустаторов. Все они в добром здравии, таким образом, еда была проверена и в порядке ровно до того, как оказалась в покоях Сафие Султан. — Что ты хочешь этим сказать? — Повелитель… Могла ли Сафие Султан… — Нет! — жёстко ответила Хюмашах. — Даже не смейте намекать на это, паша! — Хюмашах… Тише, паша просто рассматривает все варианты. Это не значит, что он так думает! — Конечно, Повелитель. — Я разговаривала с матушкой, отец, она была в порядке, — Хюмашах посмотрела на по-прежнему накрытый столик, её взгляд упал на кофейное пятно. — Вот оно… — Хюмашах указала на него отцу и паше. — Мама сделала глоток кофе, и ей тут же стало плохо. Яд был в нём! И вы должны выяснить паша, как он там оказался! — Тогда его могли добавить только по дороге от кухни до покоев, прекрасно зная, что утром Сафие Султан всегда пьёт кофе. Я сейчас же допрошу всех, кто прислуживают Сафие Султан, Повелитель. — И сделаешь это в моём присутствии, паша! И уберите это пятно! — Обратился Мурад к девушкам. — Хюмашах… — Я останусь здесь, отец. — Уверено ответила Мураду дочь на его невысказанный вопрос. — Хорошо. — Папа… Мурад обернулся. — Не трогай Бюльбюля. Он не мог… Если бы он прислуживал матушке, как раньше, ничего бы этого не случилось, но сейчас он занимается делами гарема. Он часто занят. И матушке прислуживают девушки, кофе принесла одна из них, правда, она долго матушке служила… Может, и её подставили, я не знаю… Но в любом случае ни в ком из них я не могу быть уверена, а в Бюльбюле могу. Он обязан матушке жизнью, он бы её не предал. — Я только поговорю с ним, Хюмашах. Возможно, в последнее время ему что-то казалось подозрительным и он сможет нам помочь. После я отпущу его к тебе, обещаю. Как только отец и паша вышли из покоев, Хюмашах сильнее сжала руку матери, которую по-прежнему не отпускала, а после трепетно поцеловала её, желая, чтобы матушка взяла все её силы и поправилась. Сидя вот так около матери и прислушиваясь к её тихому дыханию, Хюмашах потеряла счёт времени, пока её не вернул в реальность стук в дверь. — Да. В покои вошёл Бюльбюль. — Ну, что? Вам что-то удалось выяснить?! — Всех допросили, госпожа, Айше хатун сообщила, что только принесла в покои то, что ей передали. Передала Арифе хатун. Тогда мы стали искать эту девушку… — Ну и, Бюльбюль, говори же! — Её убили, госпожа, представив всё несчастным случаем. Кто-то заметал следы. Хюмашах прикрыла глаза, а затем снова посмотрела на Бюльбюля. — Зачем она это сделала? Она даже не знала матушку… Из-за денег? Только из-за них? — Госпожа… Конечно, я не могу знать точно, но, думаю, не столько из-за них, сколько из-за того, что они могут дать. По словам девушек в гарема хатун говорила о доме, вспоминала свою семью, была подавленной, а моментами отказывалась подчиняться. Я думаю, она хотела вернуться домой любой ценой, и кто-то ей пообещал это. А если не получится, так умереть тоже выход снова к свободе хоть и не лучший, но порой единственный. Мы все здесь сломлены, госпожа. У нас у всех была другая жизнь, и не все могут её забыть. Даже если здесь, в гареме, не так уж плохо, как может быть в других местах. Ведь здесь обучают, платят за работу, и со временем девушки знают, что могут даже выйти замуж. — Ты тоже так несчастен, Бюльбюль? — Спросила Хюмашах с искренним сочувствием, чувствуя за словами аги и его боль. — Что Вы, госпожа, я искренне благодарен, мне повезло встретить Сафие Султан, и я счастлив служить ей. Ваша матушка очень искренне ко всем нам, кто ей служит, относится, поэтому мы все ей искренне преданны и рады ей помогать. Мы благодарны, потому что прекрасно знаем, что может быть хуже… Я знаю, госпожа. Я благодарен и Вам, вы заступились за меня перед Повелителем. — Ты не мог навредить матушке… Если бы я сомневалась в этом, ты никогда бы не был рядом с ней так близко. — Благодарю Вас, госпожа. Повелитель очень переживает, выслушивает сейчас главного лекаря в своих покоях, приказано усилить безопасность на каждом шагу. Теперь только я снова буду приносить еду Сафие Султан, как только она поправится, конечно. Хюмашах вновь посмотрела на маму и нежно провела рукой по её щеке. — Кто это сделал, Бюльбюль? Кто использовал боль этой бедной девушки в своих целях? — Госпожа, кто бы это не сделал, но он никогда бы не решился на это, если бы знал, что Вы будете в покоях. Он ожидал, что Вы будете у себя. — Я и не должна была быть, я собиралась приехать к матушке позже… А потом я не знаю… Разве это не чудо, Бюльбюль? — По какой-то причине вы захотели увидеть Валиде, которую очень любите, госпожа. — Решиться навредить матушке, организовать побег, пообещать его… — продолжала размышлять Хюмашах. — Это должна быть госпожа, Бюльбюль… — Внезапно перед Хюмашах как пронеслось и выстроилось то, как нервничала Шахихубан ещё недавно перед отцом, хоть и хотела это скрыть. А ещё Хюмашах не забыла Эдирне… Госпожа сжала кулак и резко поднялась. — Я знаю, кто это сделал! — Госпожа, — окликнул Хюмашах Бюльбюль. — Оставайся с матушкой! Распахнув двери, Хюмашах ворвалась без стука в покои Шахихубан Султан. От спокойствия Хюмашах не было и следа, кулаки её были сжаты, а всегда тёплые зелёно-карие глаза сейчас горели гневом. — Госпожа, — удивлённая Шахихубан встала и поклонилась. — Это Вы сделали! — Хюмашах подошла к наложнице ближе. — О чём Вы говорите, госпожа? — Вы прекрасно знаете, о чём я говорю! — Госпожа, я не имею никакого отношения к тому, что случилось с Сафие Султан… Вы не можете обвинять меня без доказательств. — Они мне не нужны, я знаю! — Хюмашах! — Из соседней комнаты вышел шехзаде Мустафа. — Ты не можешь так говорить с моей матушкой, это недопустимо. — Холодно сказал шехзаде. — И сейчас будет лучше, если ты вернёшься в свои покои. — Никто в этом дворце, кроме матушки и Повелителя, не может мне указывать, что делать! — Я — шехзаде этой Династии! — Я преданна нашему дому, я горжусь быть госпожой Али Осман, но ещё больше я горжусь быть дочерью своей матери и преданна ей! — Хюмашах, сестра, — голос Мустафы смягчился. — Я понимаю, ты переживаешь за свою Валиде, я даже боюсь предположить, как бы я себя вёл, если бы сам оказался в такой ситуации… — Мустафа попытался обнять единокровную сестру. — Не трогай меня! — Хюмашах резко сделала шаг в сторону, чуть не споткнувшись о стол, стоящий рядом. Сердце её колотилось как шальное и прежде, чем продолжить, она сделала глубокий вдох, пытаясь успокоиться. И холодно посмотрела на Шахихубан Султан, увидев изучающий и чуть насмешливый взгляд голубых глаз. — Я многое могу простить, хотя прекрасно помню Эдирне и то, что Вы тогда хотели добиться. Однако, я не прощу то, как сейчас мучается матушка. Никогда не прощу! Двери покоев мгновенно захлопнулись вслед уходящей Хюмашах. Шехзаде посмотрел на свою мать. — Что же вы должны были сделать, чтобы доброе сердце Хюмашах горело такой ненавистью, матушка… Вы действительно тронули Сафие Султан. — Мустафа… Я не знаю, что твоя сестра себе позволяет. Она винит меня просто по умолчанию, потому что, да, мы не друзья с её Валиде. — Хюмашах защищает Валиде, как я Вас. И если случится самое страшное, то вы минимум навсегда покинете этот творец и никогда не увидите ни меня, ни Абдуллу, ни Алемшаха. Хочу верить, что Вы этого не хотите, потому что иначе у меня не хватит сил защитить Вас. — Мустафа… — раздался голос из комнаты. Посмотрев ещё раз на мать, шехзаде направился обратно к братьям. До глубокого вечера Хюмашах была в покоях матери, наблюдая, как лекари снова давали ей какие-то отвары из трав, поили водой, и как маму ещё раз вырвало. Наконец лекари ушли, сказав, что больше ничего не могут сделать, и всё теперь зависит только от Сафие Султан, Хюмашах осталась одна и, подойдя к кровати, опустилась перед ней на колени, нежно сжав и поцеловав Валиде руку. — Я не разрешаю Вам уходить, матушка, Вы слышите меня, я не разрешаю… Вы нужны мне, Мехмеду, Фатьме, Михримах… Вы не можете нас оставить, мы не справимся без Вас… — Хюмашах тяжело сглотнула, почувствовав как по спине прошла дрожь, а сердце отчаянно забилось. — Я не справлюсь без Вас. Пожалуйста, не оставляй меня, мамочка! — взмолилась Хюмашах и заплакала, прижавшись к руке матери, которую продолжала сжимать. — Прошу, не уходи! Страх словно окутывал её, сдавливая шею и затрудняя дыхание. И в этот миг Хюмашах почувствовал, как её мягко заключили в объятья. Рядом с ней на колени опустился Ибрагим паша. — Глубокий вдох и выдох, — тихо прошептал он Хюмашах на ухо. — Я рядом. — Хюмашах продолжала дрожать, и мужчина усилил свои объятья, пока Хюмашах хотя бы немного не успокоилась. — Спасибо. — Едва слышно прошептала она. — Я весь день был у чеканщика и только что узнал. Не переживай так сильно, Хюмашах. Твоя Валиде — сильная, просто так отравлению не сдастся. Она будет бороться. Хюмашах дотронулась до лба матери, на котором лежало мокрое полотенце. — Матушку продолжает трясти в ознобе, её губы стали практически белыми и сухими. Она бледная, тяжёло дышит, и я всё время прислушиваюсь к её дыханию. Её состояние не улучшается, более того, я боюсь, что оно с каждой минутой ухудшается, недавно её снова вырвало. И лекари сказали, что сделали уже всё. — Рвота — это хорошо, Хюмашах, организм не сдаётся, борется, сопротивляется отраве, ещё не конец. — Тихо сказал мужчина, нежно целуя супругу в висок. Она не отводила взгляда от Валиде, и казалась ему сейчас такой по-детски беззащитной. — Не хочешь сходить к сёстрам? Тебя это немножко успокоит… — Нет… Я не смогу сейчас… У меня нет сил, меня трясёт… Фатьме и Михримах сейчас лучше с Айлин. Она о них позаботится. Со мной они начнут нервничать. За окном раздался гром, вспыхнула молния, и Хюмашах инстинктивно вздрогнула. — Тише, тише, ты боишься грозы, Хюмашах? — С детства… Я всегда шла к маме, когда она начиналась… — Хюмашах снова всхлипнула, и Ибрагим сильнее прижал её к себе. — Всё будет хорошо… Раздался стук в дверь. — Да. В покои вошёл Бюльбюль. — Госпожа, пришёл Салахадин эфенди. Дедушка Салахадин. Он хочет кое-что сказать Вам. Очень важное. — Хорошо, пусть войдёт. — Хюмашах поднялась. Ибрагим паша встал рядом за её спиной. — Госпожа. Я очень опечалился, услышав о состоянии здоровья Сафие Султан, и я хотел бы помочь, насколько могу, могу, правда, я немного. — Помочь? Как? — Я знаю одного человека, я не видел никого искуснее его в ремесле врачевания, он на моих глазах несколько раз спасал тех, о ком говорили, что надежды нет. — Тогда нужно сейчас же привести его во дворец! — Воодушевленно сказала Хюмашах. — В этом и проблема, госпожа… — Какая?! Если в деньгах, я отдам ему всё! — Нет, нет… Его нужно найти, а я не знаю, где он. Он появляется периодами в Стамбуле и снова исчезает. — Что… Но… — Сердце замерло, пропустив удар, и Хюмашах прерывисто задышала. — Но он хотя бы в этом городе или в ближайшем, эфенди? — Спросил паша. — Думаю, да. — Не волнуйся, Хюмашах, мы сейчас поговорим с Салахадином эфенди наедине, а потом я поеду и обязательно найду этого человека. — Ибрагим, поезжай скорее, ради Аллаха спаси мне матушку! — Я найду и приведу этого человека сюда. Обещаю. Идём, Салахадин эфенди. А ты оставайся здесь, Бюльбюль. — Матушка, — Хюмашах взяла новое полотенце, смочила водой и положила его на лоб Валиде. — Прошу, только держитесь, не сдавайтесь! Умоляю! Вы сможете! Обильный весенний дождь начал утихать, и на небе уже появлялись звёзды, но ходить по улицам города сейчас не было занятием, доставляющим удовольствие. Но найти таинственного лекаря, о котором было практически ничего не известно, нужно как можно скорее, хоть Ибрагим паша и отдавал себе отчёт, уже несколько часов ходя по Стамбулу, что он мог быть где угодно. Мужчина в плаще вошёл в кофейню, в которой царил полумрак, и направился к столику, где сидел старик в капюшоне, который скрывал его лицо. Старый вор, сидящий за столом, собирал все слухи города от своих приятелей — карманников и беспризорников. И если кто и мог что-то знать, то он. Паша сел за столик и положил на него золотую монету. — Что ты выяснил? — Поищи в большом, старом, подземном водохранилище возле Святой Софии. — Был короткий ответ. Ибрагим паша подошёл к тяжелому люку и потянул его вверх, тот медленно отошел, открывая вход в холодный, сырой коридор, уходящий в тёмную глубину. Спуск вниз выглядел скользким. Паша спрыгнул вниз и, приземлившись на корточки, достал из-под плаща небольшой факел и разжёг его огнивом, слабого света хватало, чтобы различить неровности под ногами, но недостаточно было, чтобы светить далеко вперёд, откуда доносились звуки капающей и струящейся воды. Шаги мужчины отдавались глухим эхом, и с каждым шагом становилось все более сыро и холодно. Наконец стены тоннеля расширились. Мужчина оказался в самом хранилище, построенном ещё во времена Византийской империи, оно было огромным, и вода текла здесь отовсюду: по стенам, по колоннам, которые упирались в потолок, капала с самого потолка, паша сделал несколько шагов к середине и остановился. Ходить здесь в поисках человека можно вечно, тем более если он сам не хочет, чтобы его нашли. И мужчина хотел уже повернуть назад, чтобы хотя бы привести ещё людей, когда услышал лёгкий щелчок и почувствовал, как что-то острое упёрлось ему в спину. — Зачем ты искал меня, — раздался шепот рядом с ухом. — Кто ты? — Мне нужен лекарь, это вы? Салахадин эффенди назвал вас. Я — паша… Я должен привести вас во дворец, там нужна помощь… Ибрагим хотел рассказать всё дальше, но его прервал снова раздавшийся щелчок. — Мне нужно кое-что ещё подготовить. Выбирайся отсюда и жди меня у Топкапы, я сам найду тебя… Хюмашах не знала, сколько прошло времени, прежде чем двери вновь отворились, и в покои мамы вошли весь промокший Ибрагим паша, а за его спиной высокий мужчина. Его тёмные, почти чёрные глаза поблескивали из-под капюшона, скрывающего его лицо почти полностью за исключением растрёпанных тёмных волос и небольшой чёрной бороды с лёгкой сединой. Ничего не говоря, этот человек подошёл к кровати и, только осмотрев Сафие Султан, заговорил, посмотрев на Хюмашах. — Мне нужен мёд и тёплая вода, госпожа. — Бюльбюль, принеси всё, что будет необходимо. — Конечно, госпожа. Бюльбюль быстро вернулся, и мужчина начал готовить отвар целебных трав, куда и добавил мед, а потом достал из-под плаща флакон с зеленоватой жидкостью, добавив две капли в приготовленное лекарство. — Вы спасёте её? — тихо спросила его Хюмашах. И в её взгляде, обращенном на мужчину, была почти мольба. — Это зелье на основе корня растения Adenophora remotifolia. На вкус он — сладкий с мятным оттенком, незаживающие язвы, отравленные раны лечатся средством из этого корня, поэтому, да, я помогу Сафие Султан. — И мужчина влил лекарство Сафие в рот. Хюмашах стала смотреть на маму, замерев в ожидании. Валиде дернулась, пару раз судорожно вобрав воздух в лёгкие, и наконец её прерывистое дыхание выровнялось, дрожь постепенно прошла, и она сделала глубокий вдох, а к её лицу вернулся цвет. — Я приготовлю достаточно отвара, его нужно принимать минимум 4 дня, и Сафие Султан поправится. Хюмашах благодарно посмотрела на мужчину и тут же перевела этот взгляд на мужа, который всё понял, легко улыбнулся и кивнул. Госпожа бросила взгляд на расцветшего улыбкой Бюльбюля и вернулась к лекарю. — Вы спасли матушку, просите у меня всё, что хотите. — Не стоит, госпожа. Это вы её спасли, — мужчина указал на сердце Хюмашах. — Ваша любовь. Она хотела, чтобы меня нашли… Я только был её проводником. — А могу я хотя бы узнать ваше имя? — Курт… Что значит, Волк, госпожа. Мужчина поклонился и направился к выходу. *** Старый дворец. Хюмашах Султан открыла глаза и поднялась с кресла. Подойдя к постели матери, она опустилась перед ней на колени, сжав руку Валиде. — Я не отпускаю Вас, матушка… Я не разрешаю Вам… Вы помните, Валиде… Не покидайте меня! — Хюмашах прижалась к руке матери, поцеловав её. — Не оставляйте меня одну! Вы нужны мне, вы всегда будете мне нужны! А тем временем Бюльбюль, ставший невольным свидетелем этой сцены, нерешительно замер у двери. Хюмашах Султан очевидно была раздавлена, словно загнана в угол. Её плечи дрожали. Она плакала, но была так уже истощена всем происходящим, переживаниями за Валиде, что без слёз. Глаза её оставались сухими. Наконец ага, так и не решившись зайти, тихо и незаметно ушёл.