БАХ!
Едва не выбив дверь с ноги, в столовую влетела Миу Ирума, взмыленная, как лошадь после хорошей скачки. Так и не найдя в просторном пустом помещении взглядом никого, кроме опечалившейся Саёри, она перевела дух и разочарованно выдала: — Пиздец… а все уже что, спать съебались? У нас там экстренная ситуация. Не думаю, что мне хватит времени разыскать ещё хоть кого-то. Блять-блять-блять! Дура я ебанутая! Не надо было забывать рацию… — А что… что п-происходит? — испуганно пролепетала единственная собеседница, как будто бы ещё не подозревая ответа. Того самого, который ей бы ни за что не хотелось услышать. Глаза девушки с удивлением округлились. «Пожалуйста, пусть это будет что угодно другое. Прошу. Всё, но только не…» — Они, — презрительно выплюнула Ирума. Других пояснений тут даже не требовалось. Она стала нервно оглядываться по сторонам. — Твою мать — твою мать — ТВОЮ Ж МАТЬ! Мне нужен кто-нибудь из парней! Желательно, двое сразу. Срочно. Один, я боюсь, там не вывезет… — Но ты же сама говорила, что времени на их поиски может не быть, — отодвинув почти полную тарелку с едой, к которой за это время практически не притронулась, Саёри беззвучно поднялась со своего места. С видом человека, который от всего этого уже смертельно устал, она сжала кулаки. От звуков её голоса, непривычно тихого и уверенного, Миу вздрогнула. — С тобой пойду я. — Ты… эм-м… типа, точно уверена? — даже у самой шумной и болтливой в какой-то момент кончились всяческие слова. — Серьёзно?! Твой план, он… пиздат только на бумаге, знаешь. В манге какой-нибудь или типа того. Там я бы поржала. Но в жизни это та ещё ересь… Усталый, очень пристальный взгляд: — Идём. Я сказала. — Эм, л-ладно… — Ирума возражать не стала.***
Немного ранее. — Трум-пум-пум… — мурлыча под нос какой-то откровенно простецкий мотив, Моника стояла под душем и уже, наверное, раз в третий намыливала своё удивительно красивое тело. Вся сырость и грязь этого ужасного места не имеют права (просто ни малейшего!) сказаться на её нежной коже. Не должны просачиваться под поры, вызывать прыщи, раздражение или другие проблемы. Ни в коем случае! И запах, и внешний вид, и невероятно чистое тело всегда казались ей первым маленьким шагом к на пути к большому успеху. Каждый день. А растерять хоть что-то из этого — значит, уже проиграть самой себе в тяжкой борьбе за совершенство. Наверное, это всё-таки было чем-то из детства: желание по-настоящему превосходить простую серую массу всегда шло бок о бок с Моникой, из самых ранних её воспоминаний. Это именно она, и никто другой, должна была раздавать собравшимся вокруг неё людям своё благословение, учить и опекать тех, кто не настолько способен выживать или преуспевать сам и потому нуждается в этом каждый. Божий. День. В этом плане всегда по-настоящему важны для неё были лишь три параметра. Три главных столпа, ради которых она будет грызть глотки. Фигурально, конечно же. Хотя, возможно, не только. Первый пункт на повестке дня, как и говорилось чуть ранее, её лидерство. Способность и умение повести за собой. Возможность показать свою пользу рабочему классу! И стать той, к кому можно прислушаться или прийти за советом. Моника всегда крайне болезненно воспринимала, когда не получалось занимать в каком-нибудь особенно интересном ей обществе главенствующее или, как было здесь, по сути очень близкое к тому положение. Она ненавидела плестись в хвосте. И в каждом новом месте, как всегда, пробивалась. Вот только здесь её положение одной из самых доверенных лиц перед, по сути, негласным в последнее время лидером в лице Ольги Дмитриевны, резко пошло на спад. Всё из-за непонятливой дуры, которая не желает усваивать ошибок своего прошлого. Моника сжала было затрясшиеся кулаки поплотнее, собралась с чувством вдарить по обитой потрескавшимся кафелем стене, но постаралась отпустить эту мысль: всё будет хорошо. Вдох. Выдох. Пускай чуть тёплая вода смывает с неё весь этот накопившийся гнев. Она в очередной раз старательно намылила волосы, главную свою гордость и отраду. Которая не должна пропитаться пыльной сыростью местных богом забытых коридоров, ни в коем случае! Моника, наверное, не призналась бы самому близкому своему человеку в самом откровенном разговоре и даже под дулом пистолета, по сколько часов ежедневно может тратить на уход за этими прекрасными локонами, чтобы они оставались такими же. В жару и в стужу, в плюс тридцать и в гололёд. В конце концов, у каждой леди могут быть её собственные секреты, не правда ли? Поддержка безупречного внешнего вида являлась второй жизненно важной вещью для Моники, ибо, как говорится, по одёжке встречают. А вот провожают уже потом. И она ни за что, ни при каких обстоятельствах не позволяла себе появляться на людях непричёсанной и растрёпанной, а то даже иногда с перхотью, как какое-то немытое чучелко. Ты уж извини, Саёри. Туда же шли ругательства или негромкое ворчание себе под нос, если что-то не нравится — уж сколько раз она безуспешно пыталась пояснить «самой милой» из них: мы не на базаре, Нацуки . Хочешь выражаться — выражайся изящнее. А лучше просто прикрой свой маленький грязный ротик и улыбайся, покуда не спросят. За умную скорее сойдёшь. Про Юри вообще отдельный разговор был. Самая мрачная и самая таинственная из них (ну вот ещё), всегда державшаяся наиболее отстранённо и любящая говорить загадочными фразами в этих своих писульках, как какое-то дитя ночи, ей-богу, перевелась сюда из бедного района. О, Моника хорошо помнила. Как помнила, что в самом начале, во время их немногочисленных разговоров, она безошибочно ловила в речи «самой утончённой из них» проскальзывающий здесь и там говорок из окраин. Нормальные люди так не разговаривают. Потом Юри с ним что-то сделала (работала над собой?), теперь его стало почти не заметить. Да если бы только это! Чего стоят постоянные мешки под глазами или проблемная кожа, обычно спрятанная глубоко под одеждой. Моника как-то раз насмотрелась на весь остаток жизни вперёд, во время их поездки в аквапарк вместе с девочками. Юри тогда дольше всех раздеваться стеснялась. В курсе же: тут явно очень нужен поход к дерматологу, а то к венерологу вообще, кто там её знает. Не всё было столь ужасно, нет-нет, кому-то замухрышки, подобные здешней тихоне, могут даже понравиться и привлечь. В самых различных смыслах. И даже со всеми своими проблемами. Но вот на вкус Моники, Юри уже во время той недолгой поездки оказалась, как бельмо на глазу. И это — ничего не говоря про мелькающие здесь и там на оголённых руках или бёдрах порезы, которые периодически обновляются. Что за ужас. Примерно тогда же, помнится, в мимолётном разговоре Моника намекнула, что Юри неплохо бы начать следить за собой, в зал, там, сходить. Убрать этот совсем портящий картину бледный животик со складочками — не обязательно до состояния, когда уже можно различить кубики, как у самой Моники… но хоть что-то же, правильно? С чего-то начать? Ей очень вежливо кивнули и проигнорировали. …А третьим пунктом в вечном топ-листе Моники неизменно шёл её стихотворный талант. Да, другие девочки из Литературного Клуба, каждая в своём стиле, могут написать нечто похожее на её собственные стихотворения, или отдалённо напоминающее, или достаточно неплохое, чтобы включить в са-амый конец списка вещей, которые она бы с лёгкой, немного пренебрежительной улыбкой порекомендовала к ознакомлению кому-нибудь. Наверное. Может быть. Юри и здесь попыталась выделиться. Скорее всего, не настолько осознанно, как в первом случае, но-о… уже по двум номерам из трёх, а это о чём-то, да и говорит. И Моника частенько, перечитывая новые стихи подопечной, когда оставалась в гордом одиночестве, не могла унять дрожь в своих пальцах. Как не могла и приказать мурашкам не появляться более на её чёртовом теле. Пару раз были даже слёзы, непрошенные. Потому что во всей низменной пошлости, во всём своём уродстве, во всём грехе… это было прекрасно. И она, Моника, сколь ни был бы удивителен её личный талант, никогда так не сможет. Это осознание часто не давало ей спать по ночам. А следующим днём, с самой спокойной миной (но уж точно не при самой хорошей игре) вечная Президент Литературного Клуба всегда умудрялась найти, до чего докопаться. Вот здесь вот описание немного хромает. Тут ошибка. Рифму можно было сделать пооригинальнее, но в целом сойдёт. Продолжай в том же духе, когда-нибудь будет шедевр. Потому что слишком много власти в одни (не её) руки давать просто нельзя. Лучше лишний раз немного припугнуть и поставить в один ряд со всеми, чтобы сильно задаваться не стала, деревня. Да. Лучше, чтобы всё было, как всегда… Порой, конечно, Моника призадумывалась, а не слишком ли груба к подопечной, не слишком ли безразлична к её ярым стремлениям и не слишком ли нечестна в объективном суждении. Это было ещё там, в старом мире. Здесь же она с каждым днём всё отчётливее понимала: нет. Скорее уж, недостаточно. Это хамло себе слишком многое позволяет. Скорее даже, было бы лучше… …что именно «было бы лучше», Моника не успела додумать, когда со стороны раздевалки со шкафчиками, ещё конкретнее — из туалетов, раздался оглушительный:ХВУШ-Ш-Ш-Ш
Тот самый звук, с которым спускают воду. Очень сильно спускают. Холодную. Воду. Моника насторожилась: всего каких-то несколько мгновений спустя вода из её душа сделалась нестерпимо горячей — вот-вот обваришься. Она сжала зубы, выскальзывая из-под потока. Какая зараза! Девушка ведь едва во второй раз намылила голову. На волосы уходило весьма много средства. Теперь же эта пена, не смытая, осталась на её покрасневшем от жара теле легкими, облегающими облачками, почти прикрывая всё самое интересное. Моника уставила свой взгляд, затуманенный ненавистью, на вход в душевые. Коне-ечно, а кто же ещё это может быть? Отыгрывается?! Вот тварь. Узнать знакомый силуэт не составило даже капли труда. Ну а ещё буквально через мгновение глаза мучительно защипало попавшее туда мыло.***
Довольно ухмыляющаяся прямо среди прохода, сложив руки на груди, Юри победоносно созерцала свой новый план в действии. Все несколько недавних попыток ответить наглой мучительнице её же бесславной монетой, тем самым поставив-таки на место, уже пошли крахом, по разным причинам. Было обидно и больно. И к этой крохотной вендетте она подошла со всей присущей ответственностью, долго и кропотливо выбирая момент, когда жертва наиболее всего беззащитна. Юри гордо стояла в проходе и победоносно смотрела на кошмар своей средней школы — первую и главную леди всея Клуба, которой, для разнообразия, неплохо побывать на месте ей же побитого. Хоть иногда. Хоть разок. Горячая и влажная (тоже только что после душа) кожа приятно дышала под тонкой белоснежной футболкой, немного пропускающей телесный цвет из-за намокания. Помимо этого, на Юри было лишь нижнее бельё — все остальные вещи лежали в камере. Она уже почувствовала себя свежей, обновлённой… И, наконец, победившей. Потому как, вот ЧТО теперь делать Монике? Гнаться вслед за своей обидчицей по всему коридору? Исходя паром, как в этих забавных комиксах Нацуки, взмыленной, ничего не видящей, обнажённой? Это будет любопытное зрелище для всей тюрьмы, которое вмиг поставит крест на имидже Первой и Бесподобной. К тому же, в коридоре есть камеры видеонаблюдения — их нет, разве что, в раздевалках, душевых и в уборных. По ясным причинам. Похоже, даже Морти не чужды некоторые грани приличия. Даже если в коридоре никого не окажется, то охранники из своей комнатки всё-о увидят. Запись, как это говорят, завирусится. И это будет полный позор. А Юри преспокойно сейчас дойдёт к себе в карцер и там оденется. На самый крайний случай можно закутаться в полотенце. Из-за дверей решётки Моника её точно потом не выкурит. Ни за какие коврижки. Стоит лишь выйти за порог раздевалки — вот вам и поражение! Или скорейшая победа, кому как посмотреть. — Так что сиди там и успокаивайся, хи-хи…***
«Сиди и успокаивайся», да? Моника слышала её довольное бормотание. «Ну, ты ещё своё получишь, сволочь». Вот только сказать было проще, чем сделать: пока она быстро приводила стремительно покрасневшее из-за горячей воды лицо в порядок, смывая тонны злосчастного мыла, Юри уже налюбовалась своими деяниями и весьма оперативно направилась к выходу. В любой другой момент сократить стремительно увеличивающуюся между ними дистанцию для человека вроде Моники не являлось особой проблемой: её тело хоть и не было стремительной машиной для убийств, бегала бывшая Президент весьма быстро и ловко. Один из лучших результатов по школе, как-никак! Который не уходил из турнирной таблицы с конца средних классов. В то время как Юри свои спортивные зачёты вообще прогуливала. Вот только если Юри прямо сейчас вдруг побежит, то даже со скоростью черепахи она пересечёт порог раздевалки быстрее. А это — абсолютное поражение. Уж слишком большой вышла фора. Вот если бы можно было её как-нибудь задержать, пусть и всего на секундочку… притормозить… Монике бы с лихвой хватило выигранного времени. И, кажется, способ есть. Она ведь неспроста всегда столь умело добивалась поставленных целей. Да, на стороне Моники всегда были уже бесполезные в этом почти проигранном бою скорость и ловкость. Но также имелась внимательность. Она теперь превосходно видела путь, по которому идёт Юри… а также смогла весьма точно запомнить расположение некоторых вещей на нём, пока сама ещё раздевалась. Такое вот свойство памяти. Осталось лишь… «Там, где не помогает одна только грубая сила, я буду с ней бороться её же средствами! А именно — наглой хитростью и грязными уловками». Набрав в грудь побольше воздуха, Моника закричала: — Эй, Юри! Что сказала одна курица другой, когда переходила дорогу?! Ожидавшая каких угодно фраз от оппонентки, но точно уж не такого, тихоня растерянно обернулась на ту: — А?.. И не заметила аккурат у себя на пути дверцу открытого шкафчика, в которую тут же впечаталась головой.***
— Ай!!! Из глаз полетели искры. Юри схватилась за ушибленный лоб, бормоча многочисленные проклятия в адрес Моники. Остановилась. Вышло довольно болезненно. Чёрт. Почти же закончили. До выхода оставалось ну каких-нибудь метров пять! Пока потирала несчастную голову, бедняжка слишком поздно расслышала за своей спиной громкое шлёпанье кое-чьих босых ног по холодному кафелю. Которое приближалось. А ранее, чем успела бы обернуться, её обожгло горячее дыхание в район шеи, за коим последовал тихий-тихий, переполненный до краёв клокочущей ненавистью, вопрос: — Ну, так и что ты там говорила до этого, курица? Юри оказалась прижата к злосчастному шкафчику с ловкостью матёрого оперативника. Моника сдавила свою хватку на её горле, пронзительно глядя в глаза. — Ты сейчас… доиграешься, — чуть слышно прохрипела задыхающаяся тихоня, расплывшись в глуповатой улыбке. Сопернице показалось, или Юри реально начинала получать кайф от этого? — Оставь меня… по-хорошему. — «По-хорошему»? А не то что? — издеваясь, спросила вдруг Моника, сжимая только теснее. Тихоня чуть высунула язык. Во взгляде нападающей появилось нечто новое, страшное. — Забыла, что ли, кто я, идиотка? Это я убивала вас, а не наоборот. И я не хочу, но могу повторить это! Если ты не усвоишь пару простых вещей, разумеется… раз и навсегда. — У… бийства? — Юри протяжно хмыкнула. — Но ты это делала не самостоятельно, верно же? Нажатием пары кнопок или чего-то такого, я… не особо уверена, как оно там работало. А вот мне доводилось погружать лезвие в живую плоть, — зловещая улыбка стала лишь шире. — Трепещущую, ещё дышащую, агонизирующую. И даже со смертельным исходом. Плевать, что в свою собственную. — Как это мило. Рука не дрогнет, когда после нашего разговора сделаешь себе харакири? — Моника осклабилась ещё шире, подключая вторую руку и начиная довольно больно работать пальцами. А именно — сдавив собеседнице скулы. — Ну почему же себе? Тебе. Меж парочкой повисло гробовое молчание. Признаться, даже с её хорошей реакцией Моника сама не успела заметить сначала, что это было. Одно только вовремя поняла: держать надо было лишь руки противницы, и ничего более. Теперь же волна фиолетовых волос ураганом взметнулась над ней, одаривая запахом ароматических масел, а в следующее мгновение что-то в их положении изменилось. Волосы Юри стали более… растрёпанными? Точно. Теперь там не хватало привычной заколки. Какое-то маленькое, но очень острое лезвие достаточно болезненно упёрлось Монике в шею: — Так и быть, твою прекрасную голову резать не буду. Как и любые другие места, где есть столь обожаемые тобой волосы, — Юри скривилась и фыркнула, придирчиво оглядывая обнажённую оппонентку целиком. Рука её даже не дрогнула. — Это забавно, — немного отступив назад и ослабив свою хватку (но не убрав её), Моника издала странный смешок. — Ты всё — всё — это время носила с собой ещё одно маленькое лезвие? На голове? Серьёзно? — Отец порой привозит весьма необычные экземпляры, — Юри неопределённо повела плечом в бок. — А у нас район очень опасный был. Сама знаешь. — Тогда зачем тебе ещё больше лезвий, чёрт возьми? — Моника прикрыла рот, едва не рассмеявшись. — Умора какая-то. — Так безопаснее, — честный ответ. — У нас люди гибнут. Однако смех собеседницы всё-таки продрался наружу, даже вопреки её весьма незавидному положению с лезвием возле горла: — Как долго ещё будешь делать вид, что ты сможешь меня порезать? Давай же. Ну, а я посмотрю. В доселе немного испуганном и возбуждённом взгляде Юри мелькнуло вдруг нечто прежде невиданное. Он словно стал холодным, пустым. Очень диким. В тот самый момент, когда маленькое (но удаленькое) лезвие несколько раз вошло и вышло аккурат из обнажённого живота потерявшей свою бдительность Моники. Та даже не успела толком сообразить. Лишь затуманенным взглядом, чуть вопросительно и очень глупо (совсем не по-королевски) сверлила свою собеседницу… немного обиженно? Прося прощения? Требуя реванша? Девушка мелко-мелко подрагивала, когда остриё ножа в последний раз покинуло её брюшную полость, а из её рта потекла красной дорожкой липкая кровь. Весьма неизящно. — От этих ран умирать довольно долго и очень мучительно, — спокойно произнесла Юри с некоторым состраданием в потерянном взгляде. — Прости меня. До девушки донёсся отвратительный запах, очень уж сильно напоминающий тот странный исходящий от кого-то аромат на палубе, утром перед уборкой, только гораздо противнее. Вонь была слабая и почти неотличимая, перебитая множеством прочих, как в прошлый раз. Но опознав её лишь однажды, пускай даже еле слышную, отделаться от неизбежного, липкого чувства внутри уже не получится. Ведь так пахнет кровь. Очень старая кровь. Она подалась на носочках немного вперёд и, бережно придерживая обмякшую Монику на руках, осторожно коснулась губами вспотевшего лба своей бывшей подруги: — Возможно, нам следовало больше разговаривать в прошлом. Чтобы избежать подобного недопонимания. Прощай. — Пф-ф-ха-ха-ха! Что это за похоть у тебя там во взгляде?! — продолжила куражиться Моника, по-прежнему обнажённая, живая и очень даже здоровая. Со скальпелем около шеи. — Ты что себе напридумывала, извращенка?! Витаешь опять где-то там, в своих облаках? По-прежнему стоя с каменным лицом, тихоня ничего не ответила. Навеянное нездоровыми разумом и желанием видение вмиг исчезло. Едва заметный (должно быть, Моника его и не почувствовала) аромат стухшей крови — нет. Но что здесь могло так кровоточить? Совсем недавно ведь они убирались. С разницей всего в один день — наверху и внизу. И даже люк от вентиляции протирали — всё, включая шкафчики и закоулки помещений, было пустое, ну, максимум, очень уж пыльное! Даже никаких следов преступлений! Тогда откуда амбре?.. Немалым усилием воли Юри вернула себя к противостоянию — пока слишком рано на посторонние темы думать. Сейчас это может дорогого ей стоить. — Ну, хорошо, хорошо, ты вся из себя такая крутая, я прямо дрожу! — Покорно «сдалась» вдруг Моника, крепко «обнимая» ладонями противницу за её шею. — Давай поступим вот как: мы ведь с тобой обе знаем, тебе никогда духу не хватит и ты просто не смо- Маленькое лезвие вдруг оказалось стремительно вогнано глубоко в плечо Первой Леди, даже не дожидаясь окончания фразы. Прекрасное лицо Моники болезненно скорчилось. А потом она зашипела: — Ах ты, с-сука… Ранее, чем услышала окончание фразы, вошедшая в раж и решившая доказать что-то всему остальному миру Юри вдруг поняла, что где-то она явно перестаралась. Мальца переоценила свои силы сегодня. И теперь болезненно, по образу и подобию раздавленной на шоссе лягушки, растянулась на сером полу. Не имея особого выбора и касаясь губами влажного следа от стоп Моники. Она и сама плохо уловила момент перехода. — Н-нет, пожалуйста, только не!.. Мольбы тихони не были услышаны, когда Моника, чуть поморщившись, но не меняя презрительного выражения своего лица, выдернула самое сокровенное для Юри оружие прямо из нанесённой им кровоточащей раны, и медленно, очень медленно… подошла и выбросила чудо-заколку аккурат в водосток. — Это ведь был п-подарок от моего отца… — чуть слышно пискнула «раздавленная» на полу девушка, когда на её макушку опустилась тяжёлая нога Моники. — Очень д-дорогой для меня подарок… — Ну что ж! Тогда теперь у тебя, осмелюсь предположить, нету пока больше ни отца, ни подарков, — последнюю часть своей фразы бывшая Президент прошипела сквозь зубы, зажимая кровотечение. — А надо было думать, что делаешь. — Молчать! Что за пиздец у вас здесь творится?! Вы что, бля, совсем охуели, курвы недотраханные?! — А это, наконец-то, разобраться с источником непонятной возни в душевую вломилась громкоголосая Миу Ирума. Обе девушки непроизвольно вздрогнули и застыли, даже не изменив своего странноватого положения. В руках у обозлённой охранницы искрился совсем новенький шокер, который она, безусловно, готова была тотчас же пустить в ход. Да, эти штуки, выданные всей бригаде охраны аккурат накануне, имели несколько так называемых «уровней жёсткости». Переключатель красовался прямо на ручке. От лёгкого вибромассажа до очень, очень болезненных ощущений. И всё-таки они были сделаны так, чтобы во время службы и демонстративных запугиваний случайно не убить человека. Вот причинить некоторый вред здоровью, унизить, поставить на место, отбить всякое желание к непокорности, или же, наоборот, обозлить — вполне да. Но, впрочем, ничего летального — об этом Морти всё-таки позаботился. Иначе бы игра не была интересной. Шокер многозначительно указал сначала на Юри, а потом уж на Монику: — Мне похуй, кто из вас это начал, — сквозь зубы, очень медленно процедила Ирума, сверля притихших девочек свирепейшим взглядом. Неожиданная улыбка расползлась по физиономии. — Но говорить с вами будет первым делом ваше непосредственное начальство. Миу гордо гыкнула и отошла чуть-чуть в сторону, давая оглядеть обеим оказавшуюся за её спиной… Девочки разом ахнули. Сбоку стояла и растерянно моргала Тенко. Но не она так привлекла их всеобщее внимание и огорошила. …Да, это Саёри. Самая что ни на есть настоящая. Вот только с видом девушки словно что-то не то. Куда, или даже когда успел подеваться игривый и робкий, немного глуповатый, оптимистичный настрой? Занявшее же его место, лишённое любых эмоций, лицо куда сильнее напоминало сейчас её посмертную маску (которую Моника не раз сама видела, и потому, не отдавая себе отчёта, напряглась даже немного сильнее, чем Юри). Что-то с ней было не так. За эти пару дней, пока они Саёри не видели и не общались с ней, девушку словно надломило пополам какое-то горе, или же непосильная ноша чего-то ужасного. Потому что выражение её лица — это не просто вид взволнованного, перепуганного человека. Так выглядят люди, которые очень устали от этой жизни. Тёмные, мрачные. Которым уже почти всё равно: будь что будет. Пока Моника в спешке, без лишних слов помогала Юри подняться, Саёри медленно подошла к ним. Она держала руки у себя за спиной. Сначала посмотрела было на рану у Моники, но потом сильное волнение сменилось почти безразличием: — Девочки. И этот угрюмый голос… они её такой никогда прежде не видели. По крайней мере, на людях. Бедняжка старалась скрывать эту сторону, и часто — довольно успешно. Саёри же по очереди заглянула каждой в глаза: — Мне очень стыдно за вас. Обе сжались. Она взяла каждую за руку, не отводя от них пустого, неприятного, липкого взгляда, из которого те две никак не могли пока выпутаться: — Если продолжите в том же духе, здесь кто-то непременно умрёт. Понятно вам это? — Саёри глубоко-глубоко вздохнула. — Если вы и дальше не хотите посвящать меня в свои дела, мне не надо. Я знаю, что вам давно всё равно на любые мои слова. Да и дни, когда мы все были вместе, уже прошли, — два очень-очень тихих щелчка. Упорный взгляд прямо в глаза, не отпускающий. — Не знаю, что тогда нас держало. Уже и не имеет значения. И если вы терпеть не можете друг друга, или даже меня… подумайте тогда о других людях, ладно? Которые тоже случайно в это втянутся и умрут. Не обязательно из-за прямого воздействия кого-то из вас, нет. Просто… Рантаро рассказывал много интересных вещей про прошлые убийственные игры. Повисла неловкая тишина. Юри, чьи глаза теперь буквально застилали подступившие слёзы, шагнула навстречу отошедшей подруге: — Саёри, я… Но что-то было явно не так. Не сработало. Какая-то непонятная сила теперь словно бы удерживала её на прежнем месте. — Эй, поаккуратнее, — чуть растерянно буркнула Моника, попытавшись отступить немного в сторону и рефлекторно закрывшись руками. Пятерня Юри вдруг почти оказалась на том самом месте, где ей быть, ну… просто не следовало, особенно, учитывая все недавние разборки. Теперь каждый из находящихся в этой комнате, наверное, впервые в своей жизни услышал, как взвизгнула смущённая бывшая Президент. И только после этого обе заметили: — Наручники? — Нет, да ты шутишь?! Стараниями очень ловкой Саёри… они теперь оказались скованы. Наручниками. Вдвоём. Лицо их бывшей подруги давно не выражало абсолютно никаких новых эмоций, когда она спокойно протянула ключ весьма удивлённой Миу, и, не глядя на арестанток, очень сухо добавила: — Возьми это теперь у меня, хорошо? И ни за что не отдавай мне назад, как бы я ни просила. По крайней мере, пока они не смогут отыскать общий язык между собой. Вам так интересно общество друг друга? Держите, — Саёри вымученно улыбнулась и собралась прочь. — Что это вообще за бред?! — стала тут же негодовать Моника, мгновенно изменив свою тактику. — Саёри, поиграли, и хватит! Пусти, ну пожа-алуйста. Подруга ничего не ответила. — Да это просто смешно, — она потянула на себя наручники вместе с опешившей Юри. — Я лучше отпилю себе руку… — Помочь? — с злым сарказмом (или без оного?) вдруг спросила тихоня. Тоже не особо довольная. Прикрытая мощной спиной Ирумы, Саёри медленно вышла из раздевалки, напоследок лишь бросив: — Раз вам двоим всё равно, то и мне тоже. Ведь так, — послышался тихий всхлип, — друзья и ведут себя? Остальные провожали её в немом молчании.***
Неловкая пауза продолжилась ещё несколько бесконечных секунд. Даже, как правило, острая на язык Миу не сразу отыскала, что здесь сказать: — Ну и кто?! — наконец, она красноречиво сверкнула шокером по направлении заключённых. — Кто из вас, бля, устроил это дерьмо?! Пока Юри растерянно бормотала свои жалкие оправдания себе под нос, прикрывшаяся ею же Моника, указывая на своё пораненное, всё ещё кровоточащее плечо, чётко и спокойно ответила: — Разве ж по нам не видно, — тихая усмешка, — кто пострадавшая? Юри обречённо опустила свою взъерошенную голову: и вот так постоянно, стоит ей попытаться немного отстоять своё место. Теперь даже крыть толком нечем — все доказательства налицо. На стороне Моники всегда грубая сила. Обидчица всегда Моника. Да только вот, едва дело доходит до разбирательств, попыток маленькой справедливости… «Мне стоило держать голову в холоде». На больших сиреневых глазах невольно проступили слёзы. Похоже, Моника заметила это и улыбнулась. Вот так вот и заканчивается очередная попытка поставить её на место. Ничего нового. Всего лишь ещё один экземпляр в копилку разгромных побед сильнейшей из них. «Она всегда будет стараться брать меня на «слабо». Ведь очень хорошо знает, что я не такая ловкая, более мягкая и податливая… но мне тогда что остаётся? Я даже ударить её толком не смогу — бью очень слабо, а отдача потом до конца жизни замучает». Моника не из тех людей, кто забывает обиды. Особенно подобные. Это был мощный удар по её явно завышенному самолюбию. «Но так не пойдёт». Юри решительно сжала кулаки, выпрямив спину. «Раньше я ещё могла убежать от неё, где-то спрятаться, отдохнуть, избежать новой взбучки, не показываться на глаза. Теперь мы останемся тут один на один. И я даже не знаю, насколько. Моника непобедимая. Но…». Сердце пропустило удар. Ком застыл в горле. «Если я не смогу поставить её на место прямо здесь, прямо сейчас, для меня в этой тюрьме всё потеряно. Спустить её с небес на землю! Показать свою силу. Но как?! Попытка затеять новую драку заранее обречена на провал…» Ирума с видом матёрого надзирателя прохаживалась мимо тихони, периодически посверкивая в её сторону готовеньким шокером: — Даже не знаю, даже не знаю, дорогуша… — лениво поцокала она языком. — Ёбнуть тебя за твоё никудышное поведение сильно или не очень? Надо так, чтобы мозги на место встали. Один разок и уже навсегда. — Это как раз то, что ей нужно, — с усмешкой добавила Моника. Наручники тихонечко звякнули. «Вот только они обе успели уже кое о чём позабыть…» — Отныне моя боль — это твоя боль, — положив свободную руку на плечо опешившей противницы, Юри пробормотала какую-то несуразицу. — А?.. — И я готова вытерпеть, сколько захочешь. Нет, правда, — сказав это, тихоня с очень мрачной улыбкой сделала уверенный шаг по направлению к Миу. — Пока ты разделяешь это вместе со мной. Уже в следующий миг она схватила вооружённую руку так ничего и не понявшей Ирумы, и, заранее убедившись, что шокер находится в самом болезненном из режимов: — ДАВА-А-АЙ! Уверенно поднесла его к своему боку. Вплотную. Лицо Юри исказила крайне странная гримаса нездорового наслаждения, когда многочисленные заряды с треском начали проноситься по её телу. И не только по её одному. Они ведь теперь с Моникой связаны. — ПОТАНЦУ-УЕМ?! Бывшая Президент живо ощутила на себе силу двухсот двадцати (или сколько там их было?) вольт в действии. Это продолжалось несколько бесконечно долгих мгновений, пока Миу не оттолкнула обеих куда подальше. Теперь в комнате немного запахло горелыми волосами. Довольная, Юри упала на задницу. Рядом с ней — Моника, не в силах даже пошевелиться: — Т-т-ты… грязное, бесполезное животное… — бессильно заскрипела она зубами. Похоже, атака шокера оказалась даже сильнее, чем Юри рассчитывала: организм под его воздействием уже начал сбоить. Небольшая жёлтая лужица неспешно возникала прямо под ней, начиная своё ленивое движение в сторону вечной соперницы. Вопреки тому, что всё тело очень сильно ломило, Моника кое-как попыталась собраться с силами и подвинуться, освобождая дорогу для жидкости… и снова поняла, что они с источником её проблем крепко связаны. Не выходит: — Нет… нет… нет-нет-нет-нет-нет-нет… — Пиздец какой-то, — Миу презрительно сморщилась и оглянулась на стоящую сзади Тенко, которую подхватили по пути в последний момент и про которую давно все забыли. — А ты, Бурёнка, что думаешь? — Тенко думает, что лучше разделить теперь время купания, составить какой-нибудь список и пусть все по нему ходят. Каждый отдельно, в свою очередь. Так куда меньше шансов, что кто-то опять подерётся, — робко закончила Чабашира, соединяя пальцы обеих рук. — Этих двоих оно уже касаться не будет, — с садистской усмешечкой Ирума спрятала дарованный ей ключ от наручников в свой бюстгалтер. — Но мысль хорошая. Одобряю. — Подумать только! Если тюрьма даже из милых, обычно спокойных, рассудительных девочек делает таких монстров, — под вопросительным взглядом Миу Тенко зябко приобняла себя за плечи. — Мне представить страшно…***
«…что сейчас происходит у дегенератов». — Эй, сукин сын! Ты хоть сам-то представляешь, что здесь делают с подобными тебе выродками?! — На скулах Зена начали играть желваки. Хоши невольно напрягся и отступил. Актёр смущённо почесал голову. — Может, я лучше другое что-нибудь вслух нам почитаю, пока ждём? От этих пацанских комиксов уже самому как-то не по себе, блин. Слишком много тестостерона. Он протянул тоненький разноцветный томик назад, немного расстроившемуся, что его предложение оказалось отвергнуто, Люсиэлю. — Довольно быстрое вживание в образ, на самом деле, — солидно отметил Рёма, уже поудобнее устроившийся на импровизированном сидении из множества сложенных книжек (чтоб оказаться с товарищами примерно одного роста). — Очень убедительно было. Я впечатлён. А ты этому где-то учился, или?.. Все трое заключённых собрались сейчас в отдельной камере мужского блока, специально переоборудованной ими же под книжный клуб (книги были привезены из местной библиотеки, с «поверхности»). Парни, посовещавшись, решили, что если уж приходится как-то коротать время в заключении, то можно взять пример с более рассудительных и спокойных дам. Открыть здесь свой Кружок Книгочеев будет самое то. А уж когда достаточно поднатореют в литературных познаниях, можно и прекрасную половину человечества пригласить — так сказать, на обсуждение. Никаких пошлостей! Только литература. Однако дать свой ответ Зен уже не успел: теперь всеобщее внимание всецело поглотило новое зрелище! Откуда-то со стороны лифта в помещение их уютной камеры с грохотом железнодорожного состава бежал Сыроежкин. Его лицо было раскрасневшимся, в зубах торчал большой кусок чёрного хлеба, а в руках имелся огромный поднос всяких вкусностей: — Пвастите! Пвастите! Пвастите! — не успевая перевести дух, часто-часто повторял он. И, разумеется, это не могло ничем иным обернуться, кроме как… Электроник запнулся о порог. Его поднос высоко взлетел в воздух. Все присутствующие, словно в замедленной съёмке, зачарованно и с каждым мгновением всё грустнее наблюдали парящие в воздухе вкусности. А в следующую секунду Рёма со спокойным лицом уже держал непомерно большой поднос в своих маленьких ручках. Парочка крайне ловких, неуловимых глазу и совсем беззвучных движений — и ни одно из разлетевшихся в разные стороны угощений даже не успело достигнуть пола! — Обалдеть, — теперь пробормотал уже Севен, с немалым восхищением глядя на их маленького друга. — Ты как это делаешь?! — Техника Шукути, — пусть всего на мгновение, но теннисист гордо задрал свой носик. — На самом деле, у неё весьма много применений на практике. — Спасибо тебе от всей души, друже! Ребят, я надеюсь, что не опоздал, — Сыроежкин смущённо почесал голову. — Это вам от Ольги Дмитриевны. Угощение за своего ума просвещение! — Совсем наоборот, ты подошёл как раз вовремя, — спокойно заверил собеседника Хоши, отставляя поднос. — Мы всё ещё не можем выбрать книгу, которую и собираемся обсуждать этим вечером. Возможно, как раз твой голос всё решит? Лично я по-прежнему настаиваю на великолепном произведении Александра Дюма. Я, конечно же, говорю про роман «Граф Монте-Кристо». — Конечно, моё решение тут не особо на что повлияет, — немного смущённо добавил вдруг Зен. Запнулся. Продолжил, — я не особо много читаю. Но крайней из прочитанных и очень горячо любимой ещё там, дома, у меня стала вещь под названием: «Мужские Советы: Двадцать Пять Масок Для Лица, Которые Позволят Вам Выглядеть Превосходно»! Её, конечно, здесь у нас нет, но я оттуда почти всё наизусть помню… это офигенно. Могу рассказать. — Не слушай этих зануд, милый друг! — Севен по-заговорщицки подался вперёд, к Электронику. Потряс в руках своей книжкой, подмигнул. — Давай я лучше почитаю нам здесь настоящую манхву! Там мужские разборки, летний лагерь, спорт, дружба! Тебе точно понравится. Он очень быстро пролистал её перед Сыроежкиным. Кажется, на одной из страниц тот заметил огромную картинку с целующимися парнями. Электроник, чуть подавшись назад, сморщился: — Фу, геи. Остальные находящиеся в помещении посмотрели на него очень и очень странно… — Гм. А мне всё казалось… — вдруг сказал было Зен. Задумался. — Что? — искренне не понял его собеседник. — Не важно, — вооружившись самым каменным лицом из имеющихся, Хоши поспешил соскочить с неудобной темы. Другие парни только пожали плечами. — Да я ещё Шуре давно очень говорил, что мне совсем не нравится вот такое! Как раз, когда мы целоваться тренировались! На помидорах. Ну, это, чтобы все девчонки на дискотеке нашими потом стали! — Эм-м… — Люсиэль смущённо поправил очки. — Давайте тогда, что ли, вместе все проголосуем?..