***
Время в тюремных камерах ползло утомительно медленно. Кто-то из охранников предложил ввести на постоянной основе нечто вроде комендантского часа с двадцати двух часов до восьми утра. Пленники восприняли эту весть не особенно радостно, но, на удивление, большинство тех, чей голос имел значение, поддержало странную инициативу — меньше разбоев сможет случиться ночью: на это время камеры запирались, естественно, уже с заключёнными внутри. Отпирались только следующим утром. И снова до двадцати двух часов вечера арестанты были вольны передвигаться по всей тюрьме — естественно, с ограничениями на «мужскую» и «женскую» половину. То есть, сунуться в «чужой корпус» ты, технически, можешь, вот только за последующие в связи с этим трудности со здоровьем, как однажды красноречиво сказала Миу, никто отвечать не станет. Всё только на свой страх и риск, голубки. Народ оказался вполне из понятливых. Попыток проскочить замечено не было. У нас здесь не летнее приключение в пионерском лагере, в конце концов… Однако это было удивительно скучно. В то время, как охранников практически не лишали благ местной цивилизации (ты всё ещё бы смог спокойно сходить в кино, или же, например, поплавать в бассейне в знойный денёк, да и покушать не того, что дают, а того, чего взаправду хочется — только теперь нужно будет ходить на работу), свободы заключённых обстояли… гораздо печальнее. На этом этаже банально сеть не брала, почти нигде и почти никак, поэтому почти все данные с планшетов, которые из-за ничтожно маленькой памяти самих устройств хранятся в каком-то облаке, стали теперь недоступны. Нельзя даже послушать свой любимый успокаивающий плейлист. Киношку посмотреть? Вот ещё! Игры? Если вы только не лютейший фанат тетриса или змейки — забудьте. Остались лишь старые добрые бумажные книги из библиотеки… да разговоры в приятной компании. К несчастью, не все здесь смогли бы оной похвастать. Моника, сидящая на полу в подобии позы лотоса и старательно расчёсывающая свои волосы последние часа два — одно из крайне немногочисленных доступных занятий, что позволяли отвлекаться и снимать стресс — резко взмахнула рукой. Следом за ней привязанной рукой взмахнула и Юри, тихонько ойкнула. Книга, в которую та погрузилась с настолько невероятным интересом, теперь же валялась, открытая, прямо возле параши. — Ну и чего ты наделала? Иди теперь доставай, коза. — Сама и иди. Дура. Юри обхватила себя руками и со вздохом плюхнулась на свои же (нижние) нары. Моника хорошо стала понимать ситуацию, сейчас — даже лучше, чем требовалось. Это действие со стороны более тихой из них означало ни что иное, как акт немого протеста. Опять. В таком положении Юри пролежит теперь час или два, тупо разглядывая потолок (или верхние нары). Она не станет предпринимать каких-либо попыток мести или выяснения отношений, даже ругаться не станет, но вместо этого её теперь попробуй, куда-нибудь сдвинь. Моника бродила уже как-то раз по этажу во время подобного «наказания». Специально, назло. А это бесполезное тело осточертевшим мешком картошки таскалось за ней, не попытавшись подняться и пойти своим ходом даже, когда подмело волосами весь пол! Ну и тяжеленная. У Моники потом все руки болели. На сей раз бывшая Президент лишь тихонько вздохнула: — Ты скучная, — сказала она, откидываясь спиной на стену. — И здесь тоже скучно. Минуло уже почти двое суток с тех пор, как Саёри связала извечно враждующих цепкими узами. Первые несколько часов они обе ходили, словно в воду опущенные — на каждой из девочек буквально лица не было. Не помогло этой ситуации и то, что Ирума, довольно пронаблюдавшая их совместный позор почти от начала и до самого конца, теперь при малейшей возможности пускала свои фирменные туповатые остроты. По поводу или без оного. Потом обе поняли, что никто их отвязывать и распускать по отдельным камерам не собирается. Шутка выходит из-под контроля, и следует как-то учиться жить дальше. Существовать. Особенно тихо первое время вела себя Моника. Ведь именно её репутацию, как-никак, сейчас подмочили. Она только надеялась, что в «соседнем корпусе» об этом ещё не прознали. А Юри, хотя и оставалась всё такой же немногословной — наоборот, вдруг как будто расправила плечи, стала как-то увереннее. Взгляд, то и дело направляемый ей на «подругу по несчастью», делался время от времени уже не зашуганным. А таящим угрозу. «Знай своё место». Конечно, бывшая Президент продолжала порою ей пакостить. Но уже не так часто, не настолько озлобленно. А, скорее, из вредности. Но как ещё? Отдача всегда находила, только это стало для Моники делом принципа. Она должна отстаивать свою территорию. Что бы это ни значило. Конечно, за прошедшие двое суток один на один друг с дружкой случалось у них пару раз и нечто, походящее на беседы. Скорее, отдалённо, но всё-таки. Во время первого подобного перебрасывания едкими и не очень комментариями обе с удивлением вдруг отметили, что каждая из них разделяет страсть другой к одному конкретному аниме, которое в Клубе из-за его повышенной пошлости и жестокости считалось негласным табу. А также обе терпеть не могли почти всё, что имеет под собой жанр повседневности или любовной комедии. Потому что считают банальной и скучной историю, где почти никогда ничего не происходит. — За кого ты меня считаешь? — угрюмо фыркнула тогда Моника. — Здесь нет Саёри или Нацуки. А чтоб я сама, добровольно, смотрела такое дерьмо? — И всё-таки рождественская серия у них была классная. — Этого не отнять… Также они неожиданно сошлись во мнении, что обе считают алкоголь (в относительно небольших количествах) лёгким и довольно-таки желанным способом уходить иногда от надоевшей действительности. Хотя официальная позиция Литературного Клуба всегда звучала РЕЗКО ПРОТИВ подобного. Не все там настроены были пробовать спиртное, и кто-то — по довольно личным причинам. А как заведено во время любого вечера в хорошей компании, чтобы она таковой и оставалась? Пьют либо все, либо вообще никто. — Ваши стихи ведь без этого попросту невозможно иногда слушать. А ты думала, я всё это время на задней парте только чай пью? — ехидно обронила вдруг Юри. Моника с едкой смешинкой в глазах припомнила тогда кое-что из недавнего: — Нет, не только. — Ах ты… Возвращаясь к настоящему моменту, их пребывание в томительной тишине, внезапно, не продлилось долго: — Эй, девоньки! Ну-ка, быстро мыть свои письки и сиськи, пока шокером опять не огрела! Да, некоторые голоса не нуждаются в представлении. А обе уж и позабыли, что сейчас время вечерних банных процедур. После инцидента, что мог закончиться куда большим кровопролитием, но, к счастью, обошёлся только перевязкой для Моники, отдельное время посещения душа действительно было введено. У каждого оно теперь строго выделено, дабы избежать неприятных эксцессов. Так что девушкам, которые по-прежнему ходят парой (под очень бдительными присмотрами двух из женского персонала, всегда остающихся за дверями), следует идти точно в свой срок. Иначе будут ложиться спать грязными. Юри приподнялась, лениво потирая голову и приоткрыв один глаз: — О-ох, опять это… — ей не особенно нравилось делить своё личное пространство во время помывки с кем-то ещё. Всякий раз её обуревал этот панический, хотя и немного беспочвенный в случае Моники, страх выронить мыло… Её сокамерница тоже поднялась, сладко потягиваясь. Бывшая Президент с явным сомнением взглянула на Ируму, которая тут же буркнула: — У Пионерской Пилотки какие-то дела там образовались, но она вот-вот сюда подойдёт. Так что не ебите мне мозги и шуруйте в умывальню, а большего мне от вас и не требуется! Миу распахнула скрипучую дверь камеры, при этом показательно поигрывая в другой руке шокером. Задержав долгий взгляд друг на дружке, дамы показательно же ей подчинились. Ни для кого во всей этой тюрьме (да и за её пределами, поди, тоже) давно не являлось секретом, что ключик от наручников, связующих нашу «сладкую парочку», таскает с собой Миу Ирума. Ей, дескать, просто нравится наблюдать их мучения (о чём та неоднократно уже им в открытую заявляла, при этом не забывая нагло так лыбиться). И всякий раз, в ответ на многочисленные просьбы, она торжественно заверяла, что, да, дескать, расцепит их, только немно-ожечко погодя… а то ведь урок-то, типа, пока не усвоен. Саёри они с тех пор, кстати, не видели. Единственным послаблением до сих пор стало разрешение Миу немного ослабить наручники, чтобы не так натирали. Всё-таки не хочется получить вскоре раны, а через них — и возможное заражение. Только это пока не панацея от всех проблем. Если уж две ненавистные друг дружке до кончиков пальцев арестантки и смогли бы захотеть чего-то настолько одинаково, настолько сильно, настолько взаимно и яростно, чтобы попробовать договориться о плане и действовать в нужный момент сообща, так это освободить себя от другой. Что и произошло. Момент выдался. Чинно прошедшая мимо Моника будто бы невзначай, дожидаясь, пока Юри с ней поравняется, застыла за спиной у охранницы, и… ранее, чем бедная Ирума успела бы что-нибудь сообразить, её шея оказалась в локтевом, довольно тесном захвате. Миу начала задыхаться. Шокер грохнулся на пол прямиком из расцепившегося кулака, когда горячее дыхание Моники обдало ей затылок: — Скажи мне, где именно ты держишь те самые ключи, и мы быстро со всем покончим. Обещаю, — увещевающе прошептала ей бывшая Президент в самое-самое ухо, добавив лёгкую улыбку в нотки своего голоса. Нет, из подобного захвата так просто не выбираются. Только не из её захвата. Вскоре и Ирума это поняла, перестав безуспешно дёргаться: — В труханах моих посмотри, стерва… — ответила она, хрипло посмеиваясь. На то, чтобы переспрашивать, времени не было: судя по доносящимся от лифта шагам и крикам, сюда уже бежало сопровождение. И не в лице одной только Ольги Дмитриевны. — Ты слишком много себе позволять стала, с-сучка. — Юри, не щёлкай клювом! — последовала мгновенная реакция от самой наглой. Тихоня от металлических ноток её голоса даже вздрогнула. — Пока я её сдерживаю, обыщи Миу и найди чёртовы ключи! Живо!!! Времени на пререкания не оставалось. С каждой секундой подкрепление врага становилось всё ближе (на этом моменте, конечно, задумка слегка дала маху), и для Юри не нашлось иной альтернативы, кроме как, стиснув зубы, процедить «поняла тебя» и начать столь ненавистный ей телесный осмотр. Если бы можно было, она бы определённо поменялась на эту роль с Моникой! Вот только… столь же хорошо сдерживать свою жертву Юри, увы, вряд ли сможет. К тому же, Миу оказалась довольно-таки крепкой и боевой. Длинные, чуткие пальцы тихони живо проскользнули по бокам и карманам, обследовали также и довольно объёмную грудь её пленницы, затем бёдра. Достаточно пристально. Пусто. Чёрт! Стоит им лишь получить заветные ключи, как они расцепятся, расцепятся сразу же, чтобы более не подходить к другой даже на пушечный выстрел! Нет, если кто-нибудь из охраны и решит этот трюк повторить, снова их заковав, Юри и Моника всё про себя уж решили! Их больше никакими палками друг к дружке будет не подогнать. Никогда! Вот только бы сейчас всё получилось… Миу почти перестала сопротивляться и произнесла, с усмешкой глядя старательно обыскивающей её оппонентке прямо в глаза, как-то низко, угрожающе даже: — Они все вот-вот будут здесь, сладенькая моя… и, если ты так хочешь здесь что-то найти, похоже, другого выхода у тебя нет и остаётся только одно-о место, — гаденькая усмешка. Ирума ей подмигнула. — Насиловать будешь? Услышав последнее, Юри пронзительно пискнула. Ей точно не захотелось бы такого исхода! Однако этот, давящий на плечи сильней всякого пресса даже без лишних слов, торопящий, недовольный взгляд Моники… тихоня действительно готова сделать многое, чтоб оказаться от него как можно дальше! Да, вот настолько многое. Бедняжка зажмурилась и сделала невообразимое, скользнув своей ловкой ладонью туда, куда ей бы не следовало… Что-то уже в тот момент было будто не так. Ирума даже почти не сопротивлялась. И тут, вдруг… О, чудо! Пальцы сомкнулись на чём-то крохотном, металлическом. Неужели?! Да ладно. Бинго! Охрана быстро обступала компанию, но это не так уж и важно! Всего-то парочка лёгких манипуляций, и тогда Юри хватит даже секунды, чтобы… …что-то не так. Что-то определённо, бля, не так. Ключик не поддаётся. Она попробовала ещё раз. Обхватила железку получше, подёргала… — Вообще-то, ты мне делаешь больно там, — вдруг пожаловалась Ирума. — Это пирсинг, деточка. Будь чуть-чуть нежнее с ним. Вообще, у тебя довольно ловкие пальцы! А твоё вытянутое ебало того определённо стоило, — осклабилась Миу. — О-о-о, боги, ещё как стоило. Определённо буду думать о нём сегодня, когда вечером, прям’ после душа… — Так ты солгала нам!.. — у Юри затряслись кулаки. Она, обманутая и осквернённая, едва не ударила в стену перед собой. — Ну почему же? Я вам сообщила чистейшую правду. О том, что ключики всегда в трусах. — Ирума хихикнула. — А вот трусы я с собой не ношу! Этого я уже не сказала. Потому что я, блядь, вам тут что, идиотка?! Нашли себе деревенскую дурочку. По этим еблетам ваши планы за версту видно! Ну ладно хоть, спасибо, что подрочила… если выживем, будет, что вспомнить. Сбитые с толку и, мягко говоря, разочарованные, горе-беглянки лишь переглянулись. Слов не было. А в следующее мгновение обе уже оказались лицами в пол, под взором неустанной охраны… Побег провалился .***
Следующим вечером обстановка в тюремном секторе лучше не стала. Точнее, даже наоборот — она ухудшилась. Ибо к уже привычным лишениям для заключённых добавилось и новое неудобство, с размахом перекрывшее вдруг все остальные. Судя по запаху, что упорно доносился до девушек из мужского крыла весь последний, будь он неладен, час… там прорвало канализацию. И проблема явно не решалась за пять минут быстрой уборки. Если вообще хоть немного решалась. — Отвратительно… это… просто отвратительно… Юри тоже оказалась от подобного аромата, лениво расползавшегося теперь по всему этажу, далеко не в восторге. Она уже давно старалась дышать через раз и не так, чтобы глубоко. Но тихое нытьё Моники, услышанное ею сегодня в первый же и, она очень надеялась, что в последний раз в жизни, уже начинало подбешивать, если не сводить с ума. Последние десять минут так уж точно. Юри заткнула уши, но это не особенно помогало: как будто бы само осознание того, что рядом с ней находится страдающий человек, нещадно сдавливало ей мозг . Сама же первая краса их старшей школы сейчас обхватила колени и, потерянно глядя перед собой, тише мыши сидела возле нар, на которых отдыхала тихоня. Её глаза давно уж слезились от всех витающих тут «благовоний», дыхание спёрло, и Моника не могла ни о чём другом думать, кроме как о простом близком факте, что этот запах скоро. Сделается. Частью неё самой. Довольно жалкое зрелище. Сначала вонь неминуемо пропитает всю её одежду. Потом проникнет в самые крохотные отверстия тела, в каждую пору или царапинку, в каждую дырочку… Но перед этим обязательно пристанет к её гордости — её столь обожаемым волосам. И это станет уже просто невыносимо. Это будет тянуться за Моникой следом. Будто дурная репутация, мрачный, отторгающий других ореол. Его ведь никакими средствами не выведешь! И как потом она станет подходить с этим к людям, завоёвывать их доверие и общаться? От осознания огромного вонючего жирного креста на всей её старательно воздвигаемой годами репутации, полученного за какую-то пару часов, девушку колотило. И даже, вроде бы, начинало понемногу тошнить. А поскольку видеть это оказалось ну практически некому, то можно отметить начистоту: да, она сейчас почти плакала. Тихий ужас уверенно перерастал в истерику. Моника оказалась всего лишь в какой-то минуте, или даже поменьше, чтобы… …но что это? Сквозь удушливые, всепроникающие миазмы канализации к её искалеченному обонянию вдруг начали пробиваться достаточно ненавязчивые, лёгкие и отчего-то немного знакомые нотки ароматических масел. Она могла знать их раньше? Ну, конечно же! Это… Нечто лёгкое и едва осязаемое трепетно, почти до мурашек, огладило Монику по голове, а после её всю с ног до головы поглотил нежный поток фиолетового. Бывшая Президент в жизни не пожелала бы признавать подобное в будущем, но прямо сейчас, в эти мучительные секунды, ей это показалось просто божественным. Как бутыль ледяной воды посреди раскалённой пустыни. Нет, даже лучше. Хотелось позабыться и умереть. Сейчас, здесь, в этом самом мгновении. Потому как остальное больше просто не имеет значения. — Конечно, никакой марли у меня с собой нет, но… ты можешь подышать немножечко через это, — негромко произнесла Юри, пододвигаясь поближе к краю, чтобы ещё больше её драгоценных волос спадали вниз с постели, прямо на измученную, утомлённую всем этим Монику. — Пожалуйста, только не плачь. — … Последняя укуталась в них, не сказав даже слова. Впрочем, тихоне и не следовало обладать богатой фантазией (которая у неё всё же имелась), чтобы представить благодарную улыбку, постепенно расцветающую на лице её вечной соперницы. Ведь есть ситуации, на время которых иногда следует прекратить даже самый ожесточённый бой.***
— Они так мило спят… — Я даже не знаю, что теперь делать. — Давайте, может быть, тогда немножечко подождём? — Но мне надо в туале-ет, притом очень срочно… Тихие голоса аж четверых парней где-то подозрительно близко заставили Монику поскорее прийти в себя, возвращаясь из чудодейственной дрёмы. Голова казалась довольно тяжёлой, в ней будто стоял туман. Лежать было неудобно. Она не помнила и ума не могла приложить, как же так получилось, но сейчас бывшая Президент обнаружила себя сжавшейся на самом-самом краю и делящей нары с ненавистной соседкой по камере. Которая, вдобавок, пока ещё сладко спала. Моника растерянно стряхнула со своего лица чужие волосы (вспомнив, что же всё-таки произошло) и подскочила: — ..! Столь резкое движение привело в себя тихо сопящую Юри, которая тоже дёрнулась, просыпаясь. Перепугавшись спросонья, обе рефлекторно попытались разбежаться в разные стороны, но позабыли про соединяющие их (во всех смыслах) наручники, из-за чего сильно стукнулись лбами, лишь только каким-то чудом ещё не поцеловавшись. И остались (с крайне незадачливым видом) сидеть на «кровати», неловко поджимая свои ноги под себя. — Эм-м, — первым подал неуверенный голос Зен, оценивая недоверчивым взглядом только проснувшихся. В его тоне слышались лёгкие нотки ревности. — Почему на вас надеты наручники, Моника? Что тут вообще происходит?! Парни все стояли по обратную сторону пока ещё незапертой решётки и выглядели весьма… смущёнными подобным «походом в гости». — До меня доходили слухи, — едва слышно поделился с ним Хоши. — Это мера наказания, а не то, что ты думаешь. Если пока что не в курсе, я потом объясню. — Мне Миу что-то там про них рассказывала, но я думал, она, как всегда, типа, шутит, — растерянно почесал голову Сыроежкин. — И ещё мне наказала «ни в коем случае не появляться у этих баб», дескать, они смогут подорвать моё «психологическое здоровье»… — Его взгляд без лишних слов сообщал: «знать бы, чо эт’ ещё вообще такое». Вот Моника с Юри, кажется, наоборот, знали. Они озадаченно переглянулись. На лице у каждой проступило лёгкое выражение вины или чего-то подобного. Обе с отвращением втянули носами воздух: там всё ещё витали ароматы канализации. Хотя, похоже, уже куда меньше, чем ранее. Затем тихоня, осторожно показывая на уголок своих губ, всё же робко отметила: — Эм-м, Серёжа, у тебя рот в… — хорошее воспитание и скромный характер не позволили ей завершить эту фразу, как хочется, — Испачкался. И-извини. — А, да он шоколадку схомячил. Я ж говорил ему, — решил не ходить вокруг да около напористый Люсиэль. Хакер важно продолжил. — Короче, если кто ещё не заметил: у нас тут проблемы внезапные образовались. С канализацией. Впрочем, я думаю, что все уже давно в курсе, — он демонстративно зажал нос рукой. — Вся беда только в том, что мы пока даже не знаем, сколько нам ещё с этим маяться. В короткие сроки ничего решить не получилось, как видите! Хотя мы пытались. А стало лишь хуже. В мужской туалет сейчас лучше никому не соваться. Эффект будет хуже и мучительней любой казни, поверьте мне! Вы такое ещё не скоро забудете. — Скорее всего, это был чей-то розыгрыш, — сердито произнёс Электроник. — Слыхал я у нас в лагере про такое. Но человек, провернувший подобное, явно границ не знает! Его надо заставить там всё убирать, а он даже не признаётся! — И вы хотели бы воспользоваться нашим общим отходником, что в районе душевых. Не так ли? — с опаской поинтересовалась Моника. Они с Юри переглянулись, задумались. — Мы же не звери… — Тихоня пожала плечами. Жалостливо добавила. — Пускай уж идут. Только очень аккуратно. Пожалуйста. — Учтите: за не поднятый стульчак и влагу на нём или ещё что похуже я самолично буду вас удаля-… э-э… лишать доступа! — важно отметила бывшая Президент, сложив руки на груди. Парни опасливо переглянулись. — Без обид. Просто нужно приучать всех к ответственности. Вы будущие главы своих семей, в конце концов. Ну… вероятно. Некоторые. А после Люсиэль с выражением глубочайшей радости и признательности на своём напряжённом лице резко рванул в сторону женской уборной: — Я обещаю, вы об этом не пожалеете! Увидимся через несколько минут, милые дамы! — Да. И можно ещё без подробностей. Руки помыть не забудь. Оставшиеся продолжали незадачливо глядеть друг на друга некоторое время. Затем актёр, зябко обхватив себя за плечи, с видом обречённого на верную смерть всё-таки произнёс: — Ну не могу так больше! Сколько там осталось до вечернего похода в душ, а, ребята?! Я ведь сейчас реально помру, если срочно себя не отмою! Этот запах вредит моей коже, вредит моему… всему мне! Электроник глянул на висящие над ними часы, призадумался: — Десять минут. Но… мне ведь правила нарушать нельзя, чтоб чего не случилось, поймите! Ты по графику идёшь самым последним, дружище. Когда мы при составлении тебя спрашивали, у тебя претензий не возникало… — Но я ж реально помру столько жда-ать! — Из-за нервов Зен вдруг начал чесаться. — Прояви сострадание, чел! Хоть немного. — Просто… если я сейчас разок позволю себе пойти на поводу у вас, ты пойми, во второй нарушать эти правила будет куда проще, а потом ещё и другие, и ещё, и ещё… — Электроник почесал голову. Его явно разрывало между долгом и человечностью. — Это как снежный ком, ребята! Так, в конце концов, правил в нашем обществе вообще не останется! А тогда мы можем получить даже новое убийство. Ольга Дмитриевна подобному исходу точно уж не обрадуется, ругаться будет… — … — А первым в нашем списке, как всегда, идёт Рёма! Хоши с явной жалостью в его обычно пустых глазах вдруг взглянул на товарища: — Мы можем и поменяться разок, если всё так плохо. Вот тебе моё одобрение: я не против. Сыроежкин с явным сомнением что-то пробормотал. Рёма тут же его успокоил: — Не думаю, что из-за этого произойдёт нечто страшное.***
«Сегодня и на моей улице грядёт праздник!» На сей раз Сыроежкин увидал яркие, полные счастья и светлых красок сновидения, подобных которым он, кажется, не встречал прежде ещё ни разу. Ну, или почти что ни разу. Не считая того давнего случая, когда батиного самогона тайно напился, да так и заснул в коридоре, с бутылкой в руках. Продрых так, пока родители не пришли. Но то совсем другая история. Там затем какая-то жесть вообще сниться стала. Ещё и пол по пробуждении заставили отмывать… А здесь вот — тот самый случай, когда вроде и осознаёшь одной частью своего окрылённого разума, что это всё сон, что не может всё стать так прекрасно, но, эх, будь, что будет! История была о том, что в родной «Совёнок» приехали новые девочки, прямиком из далёкой Японии (всё время Электроника мучало смутное подозрение, что он их уже где-то видел, хотя встретил, конечно, впервые). И провожатым в скромную, но невероятно прекрасную компанию дам для ознакомления с лагерем и с великой русской культурой вожатая назначила не какого-то там Семёна, не старосту, даже не его друга — Шурика! А именно его самого, Сыроежкина. Электроник был собою очень доволен, ведь теперь оставшуюся от смены неделю он проведёт лишь в компании девушек! Все пионеры завидовали ему. А экскурсантки жадно впитывали каждое слово, слушали с нетерпением… — Вот это, девочки, местная банька! — Сияющий от счастья, парень кивнул на приземистый домик позади себя. — Немного скромная, но уж что есть, то есть! Чем богаты, вы знаете. Вернёмся сюда вскоре после отбоя, я её и изнутри покажу! Там змеи иногда встречаются, так что мыться лучше сразу всем вместе, потому что они шума не любят… — Извини, но… почему не прямо сейчас? — вдруг спросила одна из девушек. Самая разговорчивая и весёлая (он имени ни одной из них пока ещё не запомнил, ну, там было что-то восточное и утончённое, определённо). — Верно. Мы все так с дороги устали! — очень-очень лениво и мило зевнула другая, с розовыми волосами. — Ждать ещё… Другая, самая скромная, вдруг на пределе слышимости произнесла, глядя под ноги: — Сейчас нам всем очень, очень нужно п***аться. Последнего слова Электроник не расслышал. Почёсывая свой белобрысый затылок, он переспросил: — Прости, что нам нужно? Ответ последовал незамедлительно. Даже быстрее, чем был задан вопрос: — Просыпаться. — А?! — Просыпайся. Голос превратился в знакомый. Кто-то осторожно и весьма неуверенно тряс его за плечо. Едва парень открыл глаза, он обнаружил себя в своей каюте, в большом-большом корабле на пути в Прекрасное Далёко, где и засыпал прошлой ночью. События сна как-то разом развеялись пробивающимся в окно светом нового утра, и осталось только сладкое послевкусие. Что он видел только что, он не помнил. Но был очень доволен. Сыроежкин обожал вот так вот просыпаться! Потому что теперь этот день вряд ли что-нибудь омрачит. Да как можно?! Непривычно тихая и какая-то словно пришибленная, на кровати рядом с ним молча сидела Миу. Она вцепилась дрожащими ладонями в свои колени. Очевидно, девушка опять без спроса пробралась в его комнату: будить куда-то. Из снов не очень-то хотелось выбираться, там было нечто гора-аздо приятнее, ну да ладно. Удивляло другое — настолько встревоженной и молчаливой он лицезрел вечно крикливую и самоуверенную Ируму только однажды: — В твою комнату снова заполз паук? На самом деле, Электроник в тот раз даже не то, чтобы убил или прогнал «восьмилапого паразита». Скорее, он просто дождался, пока тот уползёт. И тогда с довольным видом уже позвал подругу обратно: дескать, работа закончена. — Н-нет… «На этот раз никаких насекомых, гм… очень занятно». — В таком случае, наверное, — Электроник задумался, — снова новости от организаторов? Ирума мотнула головой. Молча, что для неё уже невероятная редкость. — Ольга Дмитриевна, что ли, всех опять поднимает?! Мы ж теперь не в лагере, сколько можно! — Сыроежкин потянулся, сладко-сладко зевнул. Почесал живот. — Так не хочется собираться куда-то, ты б знала… Он сидел и сонно глядел перед собой, всё ещё глуповато потирая слипающиеся после долгой ночи глаза. Только тут в обращённом к нему, почему-то чуть затуманенном, отстранённом взгляде Ирумы он заметил нечто позабытое, но такое знакомое! Из далёкого-далёкого детства. Точно также ведь смотрели на него и родители, в один давний роковой день. — Моя кошка, Барсик, с ней всё в порядке? — спрашивал тогда наивный маленький Сыроежкин. — Правда же? Теперь грустный ответ из прошлого идеально повторился тихой, хриплой фразой из настоящего: — Извини, но… Серёжа, её больше нет.***
«Её больше нет». … … … Несколько томительных секунд, может, даже с минуту двое молча смотрели друг другу в глаза. Тихие слова гулким эхом разносились в опустевшей голове Электроника. Наконец, он положил руку на плечо подруги и немного истерично усмехнулся: — Хах, да ты шутишь. Смешно. — Нет. — Ольга Дмитриевна, покажитесь! Я знаю, что вы где-то за дверью. Посмеялись, и будет уже. — Нет. — Хватит меня разыгрывать! Хлёсткая пощёчина от Ирумы стала ему ответом. Электроник схватился за пылающую щёку, поражённо глядя на Миу. В комнату вернулась удушающая тишина. — Поэтому я ненавижу пересказывать подобные новости. Но чёртова пугливая Корова отказалась идти с этим в твою комнату, хотя она первой её нашла. Я же была вторая. Поэтому завали ебало и послушай сюда! Пожалуйста, — взмолилась изобретательница. Взгляд Сыроежкина стал проясняться. Он поднял свои глаза. — Сейчас вожатая умерла. И с этим ничего не поделаешь, — Миу положила ладони ему на плечи. Не больно, но ощутимо сжала. — Уж точно не твоим нытьём и отрицанием очевидного. Назад пути нет. — … — Если честно, — Ирума задумалась. — Я с самого начала в толк не возьму: вас с ней забрали сюда, типа, из летнего лагеря. Так ведь? И ты сколько там пробыл? Неделю, две? Десять дней? Откуда вообще такая привязанность? Я давно заметила, что ты у неё типа пёсика на побегушках был… Сыроежкин всхлипнул, утёр проступившие слёзы, а после очень-очень тихо ответил: — Пятое, — он слез с кровати и начал надевать свою помятую пионерскую форму. — Сейчас было пятое лето. Ну, должно было стать. Как мы знаем друг друга, — Электроник уже быстренько надел шорты и теперь застёгивал пуговицы на своей белоснежной рубашке, хотя половину перепутал местами. Тогда ему пришлось расстёгивать их и застёгиваться ещё раз. — Для меня Ольга Дмитриевна была с самого первого дня моей первой смены. Она тогда тоже была ещё новенькой, только приехала, но очень-очень быстро всему научилась. Воспитатель. Советчик. Иногда совсем немножечко — строгий диктатор. Мне вообще она поначалу даже понравилась! Первое время. Типа, как женщина или вроде того. Но такая никогда не сможет принадлежать кому-нибудь одному! Это глупость. Хотя я когда-то и решил, что если у меня будет жена, то я хочу, чтобы она была похожей именно на неё. Ну, своими человеческими качествами. — Я поняла тебя. Когда в вернувшейся сюда тишине парень с пустым, выражающим полное отсутствие эмоций взглядом чисто механически повязывал на шею свою косынку, в комнату донёсся тихий сбивчивый голос: — Значит, она была тебе к-кем-то вроде… старшей сестрёнки? — Двое обернулись, чтобы заметить на пороге незваную гостью. — Т-Тенко тоже войдёт, хорошо? Ей некомфортно оставаться там одной с мёртвым телом, — как бы извиняясь, закончила девушка, и шагнула навстречу. — Надеюсь, вы ничем таким тут не занимаетесь… — Мне кажется, это какая-то непонятная японская метафора… — вдруг растерянно произнёс Электроник. — Про сестру. Но, вроде бы, да. Типа, моё сердце — оно так говорит. — Ты добрее, чем показался Тенко с первого взгляда, — Чабашира неуверенно отвернулась, вся красная. Пробормотала: — Всё равно не думай, что подойдёшь ко мне. Я… нашла её минут пятнадцать назад, в её комнате. Сейчас, когда Джехи и Моника больше не помогают, я вызвалась поработать для Оли правой рукой на кухне! Мы подготавливали для ребят столовую. К-каждое утро, — девушка едва держалась, чтобы не зарыдать. — Обычно это она заходила за мной, но сегодня как будто случилось неладное, и её очень долго не было… Тенко з-забеспокоилась, решила проверить. Дверь оказалась не заперта. Теперь пришла очередь для Ирумы рассказывать. Она начала, весьма равнодушным голосом: — Я почти всегда встаю довольно рано, лечь обратно уже не получается, да и чего времени-то зря пропадать? Рантаро всё ещё шароёбится где-то на смене, так я собиралась намыть ебальник, пожрать чего-нибудь да подменить его — пускай возвращается поскорее, всё равно делать нехуй. Уже стояла, чистила зубы, а тут из коридора эта вопит. Чабашира немного виновато кивнула, и, зябко обхватив себя за плечи, всё же добавила: — А, может, мы вернёмся лучше в комнату Оли? Я не особенно разбираюсь в этом, но, кажется, нам ещё сигнал включить надо… — И тогда начнётся самое интересное, — выдохнула Ирума. — Блядский цирк шапито на выезде. — Сыроежкин ничего не ответил, когда она крепко стиснула его ладонь в своей, горячей и влажной. — Держись. Троица осторожно выбралась в пустой коридор, направляясь к комнате с телом. Путь предстоял достаточно близкий — всего пару дверей пройти — но ребята всё равно тревожно поглядывали по сторонам, невольно держась потеснее друг к дружке. Ведь не исключено, что новый убийца всё ещё прячется где-то поблизости, в поисках следующей жертвы. Может, даже и не одной. Кто знает, насколько безумным и беспринципным может оказаться новое «гнилое яблоко»? …Вожатая встретила гостей, находясь почти в центре собственной комнаты. Она полусидела-полулежала возле кровати, опираясь спиной на толстую деревянную ножку. Одна нога самой Ольги, между тем, оказалась как-то немного подогнута под её тело, другая же — вытянута вперёд. Неподалёку на боку валялся стеклянный стакан с разлитым возле него напитком, вроде бы, с чаем. Рядом ещё лежали две дольки лимона. Могло создаться преждевременное впечатление, что Ольга Дмитриевна попросту неловко поскользнулась и вдруг упала, неся свой напиток до тумбочки. На правой ноге (той, что подогнута) виднелся здоровый кровоподтёк: коленка явно была разбита. Но это оказалось не единственным, что пострадало. На сей раз наиболее вероятную причину гибели все увидели сразу. И она довольно сильно походила на… Ирума выругалась. Голова Ольги Дмитриевны, будто у какой-нибудь поломанной куклы, крайне нелепо свесилась набок. Прямо на уровне деревянного края кровати. А кошмарная (и едва ли совместимая с жизнью) рана в районе виска была всем любезно открыта. — Блять… что-то часто они начали падать в последнее время, — чуть слышно сказала вдруг Миу. Взгляд же всеобщей вожатой, как правило, весьма суровый, подчас немного игривый и словно бы уже знающий, что ты собираешься сделать или сказать, сейчас оказался направлен даже не на кого-то конкретного. То, что некогда по праву считалось ею, сейчас же просто тупо пялилось куда-то перед собой. Без всякой цели. Нелепо приоткрыв рот. Застывшими, давно уже какими-то словно и ненастоящими, будто у куклы, глазами. Но на лице навсегда отпечаталось нечто, очень уж напоминающее изумление. Возможно, даже лёгкий укор. Электроник не мог спокойно видеть её такой. Теперь ему необходимо распрощаться ещё и со вчерашним ужином. Но прежде, чем Сыроежкин, прикрывая свой рот, на глазах у обеих дам пулей вылетел по направлению мужской уборной, по всему кораблю разлетелось знакомое оповещение. Потому что три человека наконец-то увидели мёртвое тело. Труп официально обнаружен, пора переходить к самому интересному.