Эльф, который потерялся

О чем может рассказать солнечный свет? Один луч полуденного солнца, играющий на цветах в саду? Финрод не знает этого, попросту никогда не задумывался до этого момента, но сейчас, лежа на траве во дворе дома, он чувствует, что видит этот свет как-то по-другому. Может быть, мир снова изменился, и теперь свет стал другим, может это не солнце сейчас греет его, а что-то иное? Может быть, глаза его обманывают? Нет, не может быть. Не бывает такого. Он не вспоминает вчерашнюю ночь, даже не помнит, как оказался дома, словно всегда тут был. Ему смутно чудятся какие-то деревья и какая-то пыль, он не понимает, почему отец прятал глаза сегодня за завтраком, откуда у него царапины на теле. Все ведь хорошо – лучи играют на сиреневых цветах, они такие красивые, хочется даже сплести венок, но он разучился. Финрод вообще чувствует странную тишину в голове, словно забыл совершенно все, будто реальность сгорела, а появилась какая-то другая. Сгорели все воспоминания, тревоги, страхи, да и вообще все чувства. Осталось только тихое спокойствие, помнил бы – сравнил бы это с чертогом. Отца нет дома – у него много дел, вернется только вечером, может часов в пять, не раньше. Говорил сегодня за завтраком, что занят будет, но Финрод не особо слушал. Не хочется об этом думать, отец ушел, значит вернется, может вечером, может раньше, не в этом суть. Куда он может пропасть? Эльф подставляет лицо свету, смотрит на свои бледные руки, подумав пару мгновений, снимает рубашку и ложится позагорать, тем более, что на этом внутреннем дворе все равно его никто не видит. Совсем никого нет, Финрод наслаждается теплом, запахом скошенной травы, наблюдает за задумчивым жуком, ползущим вверх по стеблю цветка. Цветок похож на застывший кристалл, на замерзшую воду в странном сиреневом цвете, будто на закате. Лепестки словно неживые – не колышутся на ветру, не пахнут ничем, словно цветок и не рад солнцу, а равнодушно отражает его лучи. А эльфу не хочется также застыть, хочется жить, радоваться свету, взять его как можно больше, он бы так и лежал, грелся бы тут, если бы не было ночей. Приласкай меня, солнце, тебе ведь не сложно? Эльф закрывает глаза, откидывает голову, стараясь как можно больше открыться свету, на секунду представляет, как он смотрится со стороны. Светлые волосы переплелись со светлой травой, светло-сиреневый цветок зажат в руке. Финрод не может знать, как он выглядит сейчас, некому оценить, но почему-то ему кажется, что его кожа излучает сияние. Какой-то странный, но в тоже время прекрасный блеск, словно он весь состоит из кристаллов, как тот цветок, только он-то живой, он чувствует, понимает, какое счастье несет в себе свет. Лучи солнца преломляются, смешиваясь со свечением самого эльфа, и устремляются куда-то ввысь, в небо, одному Эру известно, куда именно. Финрод запрокидывает голову сильнее, чувствует ласку солнца, в этот момент ему кажется, не может быть светлее, чем сейчас, но и темнее тоже. Это, наверное, идеал, полное совершенство реальности, когда света достаточно, тепла достаточно, ласки достаточно, что еще нужно? Одно мгновение, и тут обрушивается темнота. Обрушивается действительность. Эльф открывает глаза и видит перед собой влажную траву, она жесткая, темно-зеленая, она режет кожу своими острыми краями. Финрод смотрит на нее, на собственную кровь, что стекает вниз по темным стеблям, это напоминает лягушку, раздавленную неудачно брошенным камнем. В небе ни одной звезды, на стеблях ни одного цветка, вокруг ни души, реальность будто залита темнотой и страхом, смешанным с сыростью старых подвалов. Он не может сдвинуться с места, не может увидеть своих рук – он намертво увяз и теперь медленно тонет в болотной трясине. Он пытается что-то сказать, но не может раскрыть рта, не может даже пошевелиться – тело его совсем не слушается, словно оно само по себе, а душа вырвана с корнями и валяется где-то на дне этого болота. В небе светит луна – она не такая, какой он привык ее видеть, она чуть с зеленым оттенком, словно ее вымачивали в тине, а потом бросили на съедение заразным тюремным крысам. Зеленый цвет кажется таким страшным, цвет плесени и гниющей плоти, цвет яда и порока, он словно зовет – посмотри, почувствуй меня, стань таким же! Тилион, что с тобой? Мутная вода коснулась кончиков его волос. Финрод пытается пошевелиться, но все-таки не может, только испуганно вздрагивает, когда на грудь ему заползает огромный мохнатый паук. Черные глаза твари смотрят на него с презрением и плохо скрытой похотью, откуда-то по лапам стекает яд, перемешанный с грязью. И откуда пауки в болоте? Эльф никогда не боялся их, но сейчас ему страшно, он бы закричал, смахнул с себя это отвратительное создание, чтобы не видеть, не чувствовать прикосновений мерзких лап. Они словно обжигают его, кажется, что они покрыты раскаленным железом, яд разъедает кожу, кровь течет по груди и смешивается с болотной грязью. Порыв ветра тревожит водную гладь, волосы, растения, камыш бьет эльфа по спине. Где-то каркают вороны, где-то квакают лягушки, где-то в глубине лежит что-то мягкое, эльф боится даже подумать что, где-то на другой стороне болота шумит лес. Его почти не видно, но Финроду он кажется смутно знакомым, он там уже был, чуть не потерялся. Там сырость, холод, дождь и тесные тропы, туда не хочется идти, он никогда бы не отправился туда, разве что в самом крайнем случае. Где он вообще находится? Изнанка действительности? Неужели бреши в реальности выглядят именно так? Эльф почувствовал, как мохнатая лапа паука дотронулась до его щеки, как болотная вода скрыла плечи, почувствовал, как что-то в воде обжигает его грудь так, словно это не вода вовсе, а кипящее масло. Перед глазами все расплывается, становится тяжело дышать, и в последний момент, когда сознание уже, покидает его, он слышит далекий крик, до боли знакомый голос. Где я? Куда мне идти? Помогите, кто-нибудь! Лапы паука тянутся к глазам, грязная болотная вода заливает легкие, реальность рушится, тело горит, страшно, до чего же страшно… Финрод, очнись! Он открывает глаза и видит себя на той же поляне, залитой теплым светом вечернего солнца. Отец, встревоженный не на шутку, поднимает его на руки и несет в дом, хоть и тяжело. Финрод смотрит на себя и видит на груди большие красные пятна от солнечных ожогов. *** Комната залита закатным светом. Финрод лежит на кровати, смотрит на отца - он встревожен, не переставая, думает о чем-то, роется в аптечке в поисках крема. Его лицо, такое сосредоточенное, обеспокоенное, постепенно становится все более напряженным. Он сжимает губы, чуть прищуривает глаза, словно сердится на кого-то. Финрод редко видел его таким, а потому смотрит на него сейчас с опаской, вдруг он сорвется на ругань или, чего доброго, на нравоучения? Но, найдя мазь от ожогов, он чуть успокаивается, вздыхает, кидает на сына беглый взгляд и садится рядом. Финрод поговорил бы с ним, но молчит, помнит, что ему сказано лежать тихо. Он не произносит ни звука, когда на его покрасневшую кожу попадает холодный крем, когда отец начинает медленно втирать ему мазь, только один раз тихо стонет, чувствуя слишком сильное прикосновение к обожженной коже. Отец извиняется, снова вздыхает и вдруг становится невероятно грустным, словно только что узнал, что сын снова покидает его. Финрод, что с тобой? Почему ты заснул на солнце, почему кричал во сне, почему ты ничего не помнишь? Он отводит взгляд, рассматривает ожоги на груди сына и снова замолкает, втирая мазь уже более нежно. Финрод смотрит на отца, следит за движением его пальцев, они такие холодные, словно обескровлены, словно это просто кожа, натянутая на выточенное из костей подобие руки. Прикосновения, хоть и куда более осторожные, все равно причиняют боль, он даже тихонько скулит, все равно стесняться некого. Отец, конечно, может подумать, что он не эльф, не воин, а изнеженный цветок, как тот в саду, не живой, а выточенный из хрупкого кристалла. Финрод закрывает глаза, когда чувствует, что отец убирает руки, позволяя крему впитаться, роется в своем подсознании, пытаясь понять, кто же его звал там, в темноте, чей голос доносился из леса, пока он тонул в болоте, и глубоко вздыхает, понимая, что не может его узнать. Отец, в том темном лесу потерялся кто-то… Эльф открывает глаза, оттого что отец смотрит на него в упор, не понимая, о чем речь. В его взгляде явно читается беспокойство, может быть, даже сильный страх, но не за того, кто заблудился, за сына, будто тот сошел с ума. Финрод пытается сохранять спокойствие, смотрит на отца ровно, но в голове снова раздается далекий крик. Тот же голос, те же слова, даже эхо то же самое, там кто-то умирает, кто-то очень близкий, кто-то родной. Если бы только он мог вспомнить... Реальность натягивается, как ткань на станке, как струна, кто-то зовет его с той стороны, но нет возможности ответить. А отец не слышит, не понимает, что тревожит сына, и от того пугается еще больше, хватает его за плечи и всматривается ему в глаза. В них плещется мутная вода и болотная тина. Финрод, не пугай меня! Тебе просто приснился кошмар, нет никакого темного леса, успокойся! Он не слышит отца. Снова закрывает глаза и видит то мерзкое болото, пауков, камыши, слышит крики ворон и плеск воды, снова слышит тот голос. Кто там потерялся, как его спасти, а главное, почему тот, кто в лесу, зовет именно его? Может, это иллюзия? Может то, что за гранью реальности слишком искажено, чтобы быть настоящим, чтобы ему можно было верить, слишком искажено, чтобы в принципе существовать? Если бы он знал… Финрод не успевает додумать, потому что чувствует прикосновение губ отца, замирает в его руках, кажется, что даже дышать не может, но в тот момент, когда он уже почти совсем тонет в болотной трясине, чувствует на губах вкус родниковой воды. Действительность вспыхивает и расстилается перед ним, он вспоминает все, даже то, что навсегда бы вычеркнул из памяти, но невозможно, нет, никогда уже не получится. Прошлая ночь, когда он отдался отцу, путь домой, дорожная пыль, море, лес, чертог, плен, Нарготронд – как будто отматывают назад пленку сознания, воспоминания крутятся с бешеной скоростью и, наконец, останавливаются на том голосе, тот самом, что доносился из леса. Слабый голос, что пробрался через прутья древесной клетки, через завесу темноты и достиг самого сердца темного грязного болота. Он отрывается от отца, смотрит ему прямо в глаза, гладит по мягким светлым волосам, вздыхает и зажмуривается. Он сказал бы, что его беспокоит, но боится, что отец не поверит, испугается, сойдет с ума или просто сломается. И Финрод благодарит его за все, улыбается и садится на подоконник посмотреть на ночное небо. Отец пытается добиться какой-то ясности, он не понимает, что так беспокоит сына. Он ведь не видел ту изнанку реальности, не видел той темноты, не чувствовал гнетущего давления страшных деревьев и оков темной травы и болотной грязи. Он не видел, потому что не умирал, и дай Эру ему никогда этого не увидеть. Финрод не хочет объяснять все это, он просто пытается понять, как спасти того, кто застрял в этом ужасном месте, возможно ли это и сколько у него осталось времени. Ожоги на груди до сих пор немного болят, но он не обращает внимания. Отец садится рядом и смотрит на цветы в саду, на восходящую луну, на волосы Финрода, что легонько развеваются на ветру и, словно вторя луне, излучают мягкое серебристое сияние. Скажи мне, что с тобой происходит? Хрусталь цветов рассыпается от свечения неба и ветра, несущего свежесть. Уже все хорошо. Я все вспомнил. Не волнуйся, отец, все прошло. Он понимает, что приходится обманывать, но не может рассказать. Надо справиться самому. Подожди меня, я приду и выведу тебя из леса. Только не зайди в болото, не утони. Финрод улыбается, сжимает руку отца и подставляет лицо чистому сиянию луны.