Рыцарь Храма Соломона

      Человек привыкает ко всему, привык к Востоку и Бертран. Перестала казаться адской жара, баранина воспринималась не наказанием, а нормальным мясом, и совершенно естественно к этому мясу нужны были остро пахнущие приправы. Наладились отношения с местными храмовниками, и теперь уже не только Эсташ мог похвалиться новыми друзьями. Не повредила и выволочка: после напоминания, где он и кто он, Бертран снова стал трудолюбивым, исполнительным и любознательным. А досуг, в конце концов, можно проводить не только с Эсташем или Робером. Вон писарь тоже может много рассказать и про здешний быт, и даже сплетни из Европы. А с оруженосцем драпьера отлично получается помахать мечом, и удар у него такой, что рука со щитом гудеть начинает.       Жизнь на Кипре кипела. Сердце Храма бесспорно было здесь, а не в Париже. И при том, что Орден и здесь вёл себя как прижимистый и оборотистый хозяин: белоснежный местный сахар наилучшего качества, изумительные вина и душистое оливковое масло производились в промышленных масштабах, сбывались в Европу, а денежки — монетка к монетке — оседали в хранилище и скрупулёзно учитывались в финансовых отчётах, — всё же становилось очевидно, что главная цель создания Ордена — война. Молодых, хорошо подготовленных храмовников на острове было большинство. Вообще, воинов-монахов на острове было много. Госпитальеров * Бертран увидел первый раз по дороге к порту. Придирчиво осмотрел одеяния, коней и выправку. Честно признался себе, что иоанниты не уступают храмовникам ни в чëм. Ну-у-у… почти: всë же белые рыцарские одеяния храмовников были, несомненно, красивее и роднее простеньких чëрных одежд иоаннитов. Гордыня, ага, как и было завещано Ричардом Львиное Сердце *. Поразмышлял о том, что ордены действительно — близнецы и задумка Рима объединить их не кажется такой уж странной. А от воображения несметных богатств и общей военной мощи вообще захватывало дух. Глодало, правда, подозрение, что может хватить одного косого взгляда, чтобы Госпиталь с Храмом вцепились друг другу в глотки, выясняя, кто же в объединëнном ордене главный. Слишком уж колкими взглядами мерили друг друга при встрече молодые монахи.       Очередной еженедельный капитул шёл своим чередом. Пара братьев покаялись в грехе лени — им присудили пятничные епитимьи; ещё одного обвинили в несдержанности и гневливости — постановили в следующую поездку на рынок править тележкой с ослом. Бертран лениво щурился, слушал вполуха, наслаждаясь каменной прохладой комнаты советов, и прикидывал, что завтра надо отправить в Никосию новые облачения на шестерых братьев да ещё две кольчуги…       Зычный бас брата Пьетро прозвучал громом среди ясного неба:       — Я обвиняю брата Жослена и брата Сержио в содомском грехе. Позавчера брат Жослен одолжил мне точильный камень, вчера я зашёл к нему вернуть. И видел… Да простят меня братья, но иной трактовки увиденному нет.       Бертран дëрнулся и ошарашенно глянул в сторону закадычного приятеля Эсташа. Белый как мел, растерянный Сержио буквально окаменел. Установившаяся было тишина стала наполняться ропотом, медленно поднялся на ноги Жослен — смуглый высокий рыцарь лет тридцати.       — Брат Пьетро слишком много употребляет вина, ему показалось. Брат Сержио мой оруженосец, он помогал мне снять кольчугу, — медленно и презрительно процедил он.       — Для того, чтобы снять кольчугу, целоваться не обязательно.       — Ложь. Не было такого.       Новая волна ропота плеснула и опала, оставляя гнетущую тишину.       Председательствующий приор откашлялся.       — Брат Жослен, Бога ради, извольте пройти в темницу добровольно. Грех, в котором вас обвиняют, слишком велик, чтобы под честное слово оставить ждать решения на свободе. Вы и вы, братья, — председатель ткнул в двух сержантов, — проводите брата до темницы. Брат Пьетро, вы осознаёте, в какой тяжести обвиняете нашего дорогого брата?       — Да. Я твёрдо уверен в правдивости обвинений.       — Брат Сержио, что скажете вы?       Сержио смог только что-то промычать и мотнуть головой. Председательствующий кивнул:       — Проследуйте туда же и ждите решения. Это очень… О, Господи.       После ухода обвинённых в зале началась форменная свара. Рыцари, наплевав на сан и благообразность, орали друг на друга и на брата Пьетро — Жослену многие симпатизировали. Председатель хлопнул рукой по подлокотнику кресла:       — Стыдитесь, сеньоры! Разве так подобает себя вести храмовникам?! Через три дня в Дом возвращается из Фамагусты Великий магистр. Оставляем решение этого дела до следующего капитула под его председательством. Помолимся в завершение.       Ух, молодец, как с себя ответственность снял! Бертран тронул за рукав выходящего из зала Эсташа. Тот ответил совершенно потерянным взглядом, и Бертран не нашëл слов утешения.       День прошëл в маете, дела валились из рук. В конце концов Бертран испросил у драпьера дозволения и, бросив недосчитанные простыни, пошëл искать Эсташа. Вовремя. Буквально в последнее мгновение успел втиснуться между ним и двумя сервиентами, предотвращая мордобой. Гавкнул на всех троих, схватил Эсташа за плечо и утащил в церковь — посидеть на скамьях, охладиться в уединении.       Ничего Эсташу, конечно, не сделали бы, Бертрана больше волновало то, что Эсташ со своей немеряной силищей сгоряча мог покалечить кого-нибудь. И вот тогда бы была действительно беда. Вышедший к ним капеллан только покачал головой, посоветовал помолиться для умирения духа и удалился. Остаток дня Бертран неотлучно ходил за приятелем по пятам, останавливая вспыхивающие перепалки и огрызаясь на желающих поострословить — мол, следующий капитул будет разбирать уже их недостойное поведение и любовь к сплетням.       Спать ложились в неприятной напряжённой тишине. А под утро их подняли по тревоге: Жослен и Сержио решили не дожидаться приговора и бежали. Спешно натягивая сюрко и выбегая на построение, Бертран только мог порадоваться, что у них шесть свидетелей неотлучного нахождения Эсташа в спальне. Бежать помог кто-то другой.       Битые пять часов под немилосердным солнцем храмовники безрезультатно прочëсывали окрестности. Шестнадцать сервиентов были отправлены на поиски для большей манёвренности без лошадей, и Бертран натëр ногу, спарился и мечтал о сигнале отбоя. Он с тоской осмотрел длинный пустой проулок, оглянулся на отставшего Эсташа, прикидывая, пройтись и проверить или ну его. Вздохнул, решил не отлынивать и потопал вглубь узкого извилистого прохода, вертя головой и заглядывая в каждый закуток для очистки совести. Свернул за последний угол и похолодел: там, прижавшись спиной к каменной кладке и обнажив мечи, замерли беглые храмовники. Меч сам скакнул в руки.       Сержио поднял глаза, посмотрел на Бертрана и опустил голову. Остриё его меча медленно пошло вниз.       — И что? — глухо спросил он Жослена. — Своих рубить будем?       Жослен зло оскалился и покрепче перехватил оружие, оттерев любовника за спину.       — Ну они же нас будут. — И издевательски, адресуя уже Бертрану: — Правда, брат?       Бертран растерянно переступал с ноги на ногу, смотрел на рыцаря и его оруженосца и не понимал, что ему делать. Предложить сдаться? Зная, что́ бывает в Ордене за мужеложество, Бертран бы на их месте предпочëл умереть в бою. Ну или бежать, да. Что они и пытались сделать. Нападать? Одному на двоих, владеющих оружием гораздо лучше его? Да и как нападать на своих?! Кричать, что нашëл беглых? И ведь какой хороший случай посчитаться за собственные обиды, за то, что другу было с Сержио интереснее. Заглянул в тупичок, чёрт побери!       Жослен шевельнулся, устав ждать результата Бертрановых размышлений. Сейчас нападëт — у них секунды на вес золота, им бежать надо, а они тут стоят, на Бертрана пялятся. Зарубят и уйдут, а Бертран не может крикнуть, чтобы позвать подмогу, просто не может… Секунды таяли в нерешительности.       Заминку прервал топот, и в тупик влетел, едва не сшибив Бертрана, Эсташ. Расклад изменился стремительно: двое на двое, а с Эсташем это почти верная победа.       — Что ты?.. — И тоже застыл.       Сержио поднял голову и уставился на Эсташа. Тот долго молча смотрел в ответ, потом мотнул головой, криво усмехнулся и сплюнул:       — Черти б тебя драли, Сержио, нашëл же ты себе бабу. — И, набрав в грудь воздуха, развернулся в сторону, откуда появился.       Глаза Сержио потухли.       — Здесь никого нет! Наверное, к морю побежали! — Крик прокатился по каменистой улочке, ударился о стены…       Беглецы разом дëрнулись, насторожились. Эсташ снова криво, болезненно усмехнулся. Кинул Сержио флягу, требовательно протянул руку к Бертрановой.       — Отдай, им нужнее.       Бертран молча отстегнул свою флягу и тоже бросил в руки Сержио. Тот перебросил ему в ответ свою пустую.       Эсташ кивнул.       — С деньгами — сами понимаете — никак не подсобим.       — У меня припасено, — хрипло ответил Жослен. — Ночью достанем и уйдëм.       — А. Ну и отлично. Давайте, пока все к морю ломанулись, подсажу на стену. Вон на ту крышу лезьте, ложитесь и не дëргаетесь до вечера, она ниоткуда не просматривается. Как-нибудь перетерпите до ночи, потом уходите. Иди в проулок, Бертран, покарауль, пока подсаживаю. Не догнали мы никого, быстро бегают, гады. — И Эсташ, развернув Бертрана за плечо, толкнул его к выходу из тупика.       Дальше до самых сумерек Бертран и Эсташ вместе с остальными изображали бурные поиски, регулярно обмирая от ужаса, если кому-то что-то чудилось. К ночи поиски свернули, оставив бдить обычные патрули. И хотя беглых храмовников по обычаю искали сорок дней, уже через неделю стало ясно, что Сержио не зря так успешно ходил в самоволки, не попадаясь.