***
Он волновался в предвкушении службы, словно перед первым причастием. Все снова виделось словно в золотой дымке, стоило Лиаму появиться. И как только человек может быть таким красивым? «Сосредоточься на службе», Киллиан опустил глаза, но буквы плясали, не желая складываться в строки. В общем, нестрашно, ведь отрывок с «Нагорной проповедью» он знал почти наизусть. Отец О`Хара любил его, говорил, что в нем — квинтэссенция христианской веры. Киллиану не нужен был молитвенник, чтобы помнить. Он лишь старался направить свои мысли в правильное русло, и для этого лучше не смотреть на Лиама. Но не слушать было невозможно. Постепенно Киллиан перестал понимать слова. Глубокий звучный голос захватил его, проник в самую душу, подчиняя себе сознание. Как загипнотизированный, О`Рейли поднял голову, и встретился взглядом с отцом О`Нилом. Темно-карее пятнышко на сияющем голубом словно удерживало и не давало отвести глаза. Голову снова наводнили неподобающие мысли. Темные кудри священника выглядели такими мягкими. Как наяву представились шелковистые пряди, скользящие между пальцев, он почти чувствовал это. Четкая линия скул и ямочка на подбородке, и губы Лиама — полные, красиво очерченные. У Киллиана закружилась голова: оказывается, он не дышал. «Прекрати! Он тебе не Лиам, а отец О`Нил. И не смей пялиться на него так», одернул он себя. Следующие несколько минут у него даже получилось. Киллиан заставил себя прислушиваться к словам и понимать их. Ровно до того момента, когда между пухлых губ, видимо пересохших от длительной проповеди, мелькнул кончик юркого языка, смачивая их и делая влажными и блестящими. На месте сердца будто разорвалась граната. Горячая взрывная волна прокатилась по телу от макушки до кончиков пальцев и прочно засела в паху. Попытка сопротивления умерла, не родившись. Киллиан мог только пожирать глазами губы Лиама, любоваться, как они изгибаются в улыбке и тонуть в этих удивительных глазах. После службы он сбежал. Шел по улице куда глаза глядят, кляня себя за греховность и испорченность. Неужели в нем совсем нет ни веры, ни душевных сил, чтобы положить конец этому непотребству?! И ведь не скажешь никому. Никто не поможет и не поймет. Киллиан как-то пробовал сходить на исповедь в другую церковь, когда был по делам в Белфасте, и рассказать об этом местному священнику, так его чуть ли не выставили вон с проклятиями. «Надо просто сосредоточиться», он сжал свой нательный крестик через рубашку. Сердце екало в такт шагам, дышать стало трудно. «Я всегда должен помнить, кто он. И что я не имею права даже в мыслях его опорочить». Также неотступно на задворках сознания мелькала мысль о том, что в его кабинете все еще стоит подготовленная им бомба. И что после того, как Киллиан передаст ее в руки Организации, Лиам станет для него еще более недоступным, а ко всем грехам Киллиана прибавится самый страшный - убийство. Но правду говорят, что благими намерениями вымощена дорога в ад. О`Рейли честно старался, но ни на следующий день, ни через три дня, ни через неделю не смог себя переломить. Одного взгляда на святого отца оказывалось достаточно, чтобы участился пульс и вспотели ладони. Каждая мелочь воспламеняла и заставляла мечтать о несбыточном. Киллиан не мог себя обуздать, как ни старался. Наблюдая, он замечал все больше, и каждая деталь восхищала его. Как Лиам держится — скромно, но с достоинством. Его осанка, настолько прямая и идеальная, что ей могли бы позавидовать члены любой королевской семьи. Грация, с которой тот двигался, его руки. О, как красивы его руки! Широкие ладони, длинные сильные пальцы, просто глаз не оторвать! Киллиан молился, лупил грушу у себя в мастерской, заваливал себя работой, но ничего не помогало. Совсем плохо стало, когда он начал представлять, что за тело Лиам скрывает под сутаной. Стройное и жилистое, с небольшими, но сильными мышцами, как у самого Киллиана? Или он мускулистее? А может, наоборот, изящный и худощавый? Хотя, с такими сильными руками и широкими плечами, наверное, нет. Какой же он под этим черным одеянием? Когда стало совсем невмоготу, Киллиан решил, что всё-таки придется искать другую церковь. Сбежать, скрыться, лишь бы не видеть, не заразить своей скверной этого святого человека. Сказано — сделано. Он уже почти неделю ездил в соседний пригород, там О`Рейли посещал мессы и усердно молился. Избегать отца О’Нила было верной идеей и срамные мысли почти не лезли в голову днем. Но ночью тот снова приходил к нему с порочной улыбкой на пухлых губах. Киллиану снился чуть хрипловатый голос Лиама, говорящий ему такие вещи, от которых внутренности сворачивались в тугой клубок, а просыпался он, как подросток, в мокром белье. Можно сбежать от соблазна, но от себя не убежишь. Киллиан тосковал, сгорал от желания увидеть Лиама хотя бы мельком, но понимал, что так станет только хуже. С таким грузом на душе он не мог причаститься, а может, участие в святом обряде помогло бы? Но к причастию не идут, не исповедавшись во грехе, а Киллиан считал свое влечение именно этим. Исповедаться же, да как?! Ответом на подобное признание всегда будет совет воздерживаться и молиться, если его вообще захотят выслушать. Да и учитывая то, что он сделал для своих «друзей», он не мог пойти к причастию с таким грузом на душе. Ко всему прочему, «друзья» пока что придержали бомбу. Киллиану сказали, что ожидают визит какой-то шишки из Лондона в Белфаст, как раз в день Святого Патрика. Пока что они лишь названивали и строчили письма с угрозами. О`Рейли жил, как на вулкане, в ожидании этого взрыва. Подумать только, а ведь раньше он восхищался этими людьми! Иногда даже выполнял мелкие поручения: что-то передать или отнести. Отец Киллиана, хоть и не состоял никогда ни в одной террористической или политической организации, безоговорочно поддерживал ИРА и те ее осколки, что обосновались в Даунпатрике. На первый взгляд, добропорядочный гражданин, ни единого привода в полицию, даже ни одного штрафа за превышение скорости или за неправильную парковку. Единственное, что можно было предъявить Коннору О`Рейли — он всегда голосовал за «Шинн Фейн», впрочем, как и многие другие. На деле же все выглядело чуть иначе. Киллиан с детства помнил, как часто после того, как всех детей укладывали спать, в их доме появлялись незнакомые люди. Одетые в хаки, иногда в балаклавах, они о чем-то говорили с родителями на кухне. Время от времени кто-то из них оставался на несколько дней в подвале, чтобы потом ночью исчезнуть. Бывало, они оставляли что-то, и отец на следующий день был напряжен и неразговорчив, пока не приходили те, кому предназначалась таинственная коробка. Киллиан с сестрой быстро сообразили, что болтать об этом не следует, как и задавать ненужных вопросов. Как-то он подглядел, где прячут сверток, и открыл его. Внутри оказался телефон. Отец поймал его за этим, сначала в сердцах дал по уху, но потом серьезно поговорил и попросил молчать. И никогда больше не трогать то, что им не предназначено. Только спустя годы, в армии, Киллиана осенило, что телефон должен был запустить взрывное устройство. Так Киллиан понял, что его отец был одним из невидимых полиции тихих героев. Сам находящийся вне всяких подозрений, он помогал тем, кто был с законом не в ладах. И это его и погубило. Воспоминания об отце были болезненны, эта рана в душе все еще кровоточила. Он был открытым, веселым человеком, часто напевал или насвистывал за работой, подшучивал над Киллианом, когда тот подавал ему не тот ключ. Отец очень редко злился, но в тот день… — Вы ебанулись?! Да он лыка не вяжет! — судя по звукам, он придерживал дверь черного хода, стараясь кого-то не пустить в дом. Киллиан тогда удивился громким голосам и решил подслушать, в чем дело. До него донеслись звуки ссоры: — Только на пару дней, он в федеральном розыске! — Я сказал, нет! Ты видел его зрачки? Что ваш товарищ принял?! — Да Джонни тихий, посидит у тебя в подполе, ты и не заметишь, Коннор! — У меня жена только что родила! Грудной младенец дома, понимаешь?! Я не пущу к моим детям наркомана! Ищите другое укрытие! Потом послышалась возня, какой-то совсем нечеловеческий рев и звук, будто упало что-то тяжелое. Киллиан бросился к черному ходу через кладовку, игнорируя голос матери за спиной. Он никогда не забудет, как нашел своего отца лежащим на полу. На груди, на белой рубашке наливалось ярко-красное пятно, на светлом линолеуме под ним расплывалась кровавая лужа. Синие глаза, не мигая, смотрели в потолок. По кухне гулял сквозняк: непрошеные гости ушли, кроме одного, стоящего в дверном проеме. Человек в куртке цвета хаки и натянутой на лицо черной шапочке с прорезями для глаз посмотрел на Киллиана: — Лес рубят — щепки летят. Прости, парень. Какая глупая смерть. Киллиан замер, не в силах говорить, дышать, жить дальше. Светло-карие глаза смотрели сквозь прорези так, как смотрели бы на испортившийся механизм — без всякого сочувствия, сожалея лишь о том, что удобного убежища больше нет. Прежде чем незнакомец исчез, взгляд Киллиана наткнулся на его руку, упертую в косяк. На тыльной стороне ладони красовалась оскаленная тигриная морда и подпись «Celtic Tiger». Потом к нему влетела мама, и завыла, как раненый зверь, закусив кулак. Потому что на руках у нее сопел новорожденный Рори, а остальные младшие спали буквально за стенкой. Им не нужно было этого видеть. Затем был звонок в полицию, копы у них дома, и слаженные показания. «Ограбление, офицер. Они пытались нас ограбить». Вспоминать было тяжело даже сейчас, после стольких лет. Киллиан посмотрел на часы: скоро в их церкви начнется вечерняя служба. Лиам будет читать проповедь и улыбаться прихожанам, так светло, как умеет только он. Но Киллиан этого не увидит. Так будет лучше для всех них. Поток мыслей прервал гудок автомобиля у ворот его мастерской. Киллиан с недоумением посмотрел на часы: почти девять вечера и он был давно закрыт. Тут же в дверь раздался стук, О`Рейли вытер ладони о рабочий комбинезон и впустил незваного гостя. Высокий мужчина средних лет с густыми усами и в кепи, надвинутом на глаза, сразу показался ему подозрительным, но он попытался прогнать паранойю: — Мы уже закрыты. Что-то срочное? — Да мне бы только масло проверить. — Тон незнакомца был вкрадчивым, а голос тот делал нарочито хриплым, чтобы его было сложнее узнать. — А еще забрать посылку для наших общих друзей: Коннелли и МакГи. Посетитель уставился немигающим взглядом на напрягшегося Киллиана. Тот не знал, что делать. Ему хотелось кинуться на этого человека, избить до полусмерти, выпытать, где они держат его маленького брата, а потом прийти туда и убить их всех. Но он подавил этот порыв - может быть, этот незнакомец был таким же заложником обстоятельств, как и он сам? О`Рейли пошел в мастерскую и осторожно взял коробку из-под виски, в которую до этого и упаковал бомбу. Он аккуратно передал ее на руки посыльному и предупредил: — Не тряси! Те материалы, что мне дали, дешевые и посылка нестабильна! А теперь вали отсюда и передай хозяевам, чтобы Донал мне позвонил в течение недели, иначе наша сделка будет расторгнута! Вид Киллиана, видимо, был слишком угрожающим. Незнакомец аккуратно прихватил посылку и, потея, покинул мастерскую. Когда хлопнула входная дверь, О`Рейли со стоном упал на кресло, спрятав лицо в ладонях, в голове билась только одна мысль: "Что ты наделал? Что ты наделал? Что ты наделал?!".***
Чем ближе время подходило к параду, тем сильнее оживлялся город. На главной площади возвели сцену, где целый день должны были выступать местные группы. Фасады домов начали украшать, трилистники, зеленые знамена и ирландский триколор, казалось, были везде. Эйдан не мог не заметить, что флагов Республики Ирландия намного меньше, чем можно было ожидать. Его это не удивляло. Зеленая полоса слева — католики, оранжевая справа — протестанты, и белая в середине — мир между ними, здесь, в Северной Ирландии, казались издевательством. Какой, к черту, мир? А вот зеленого было очень много. Цвет гирлянд и знамен сливался в зеленью травы и первой зелени, и от этого, казалось, в воздухе заметнее дыхание весны. Когда Эйдана только готовили к его миссии, им было известно, что возможно, кто-то из жителей этого района связан с террористами. Кто лучше священника мог бы все разузнать? Но пока что Эйдан не мог похвастаться результатами. Разве что, круг подозреваемых сузился: несколько из них оказались совершенно чистыми, несмотря на связь их родни с ИРА. Полковник Джонсон лишь усмехнулся и сказал, что если проверять каждого с такими родственниками, под подозрением окажется все католическое население. Основными кандидатами оставались Киллиан и хозяин паба — Киран Мерфи. Туда Эйдан сейчас и направлялся: поесть и послушать, что происходит. К его негодованию, полковник наплевательски отнесся к донесению, в котором Фокстейл сообщал об увиденных в мастерской Киллиана странных материалах. — А что конкретно ты видел? — спросил тот тогда, не отрывая глаз от экрана компьютера. — Насколько я понял, подозрительные предметы были прикрыты? — Да, но… — И ты толком их не рассмотрел? — Не совсем, но я уверен… — Провода, сварочный аппарат и кусачки могут находится в мастерской, разве нет? Равно как и жидкости различных цветов? — Разумеется, однако… — Парень чист, — жестко прервал его начальник. — Ни одного подозрительного контакта, ни одной зацепки. Займись лучше Мерфи. Нам сверху спустили распоряжение, бросить на него все силы. Джонсон замолчал, со значением смотря на Эйдана. — Мерфи находился в Ома в 1998, во время того взрыва. Я его допрашивал. Я знал, что он замешан, что состоит в ИРА, но доказательств нет до сих пор. Тогда я не смог, но сейчас я его посажу. — Полковник Джонсон, сэр, — Эйдан сжал зубы так, что заходили желваки, — при всем уважении, Вы пристрастны. Это расследование — не Ваша личная вендетта. Лицо полковника окаменело. — Работай по Мерфи, Фокстейл. Мы с тобой давно и хорошо знакомы и я тебя ценю как сотрудника, но это не помешает мне написать на тебя рапорт. Будешь до конца жизни раздавать штрафы за неправильную парковку. «Вот и поговорили», ругался Эйдан про себя, возвращаясь после домой. Подобная слепота может дорого им стоить! Он был уверен, что сосредоточиться надо именно на Киллиане. Даже если тот просто выполняет заказ боевиков, с его помощью можно было бы поймать действительно крупную рыбу! Но полковник не прислушался. Киллиан, кстати, явно избегал Эйдана. Сначала сразу после служб убегал, не давая ни одного шанса заговорить с ним. А в последнюю неделю вообще пропал. Коллеги сообщали, что тот начал посещать другую церковь, и Эйдан догадывался, почему. Поначалу обвинял себя: может, слишком «современные» взгляды отпугнули парня? Надо было лучше сказать пару дежурных фраз и наказать чтением молитв вместо утешения? Но он мог поклясться, что привлек внимание Киллиана. Неужели тот настолько ненавидит себя, что решил держаться подальше от источника «греховных» мыслей? Проверка контактов Киллиана тоже не дала результатов. Он не встречался ни с кем подозрительным, не участвовал ни в чем, вызывающем вопросы. Полковник обещал проверить по своим каналам, где О`Рейли провел столько лет и почему редко приезжал домой, но это требовало времени. Изображая священника, Эйдан не мог просто ходить по городу, когда и куда вздумается. Иначе Киллиан уже давно попался бы ему. Пусть вся их спецгруппа в один голос утверждала, что Мерфи — более многообещающий, Эйдан не был в этом уверен. Паб «У Кирана» был довольно уютным. Как и многие подобные заведения, он скорее являлся местом, куда можно сходить всей семьей, а не прибежищем для забулдыг. Единственным признаком того, что вечерами тут становится поживее, чем днем, была меняющаяся надпись прямо над меню на черной меловой доске: “вечер дартс” или “вечер покера” с указанием времени. Стены обшиты темными деревянными панелями, вся мебель — так же темная. Вкупе с неярким освещением это производило очень хороший эффект. При входе на черной меловой доске были указаны цены — на напитки и нехитрый набор блюд: “ольстер фрай”, “фиш энд чипс”, два вида бургеров, два рагу. По периметру доски кто-то из многочисленных внуков владельца мелом нарисовал крохотные трилистники и мордочки лепреконов, над дверью висела гирлянда — тоже зеленые листья клевера. Праздничное настроение чувствовалось уже на пороге. — Отец О`Нил, добро пожаловать! Как всегда? Молли, «фрай» один раз, и побыстрее! Ваше место как раз свободно, — Киран Мерфи, грузный мужчина хорошо за шестьдесят с лысеющей головой, оторвался от протирания стойки и приветливо указал Эйдану на столик, спрятавшийся за массивной деревянной колонной. Таких колонн в зале было несколько, сейчас их украсили веточками с первыми распустившимися листьями, так что они напоминали настоящие деревья. Эйдан благодарно улыбнулся, когда сам хозяин заведения поставил перед ним его заказ. Несмотря на солидные годы и легкую хромоту - несчастный случай на охоте, Мерфи был бодр и деятелен, и любимых посетителей всегда обслуживал сам. Оглядев принесенную им еду, Эйдан не удержался и сглотнул голодную слюну. Омлет, бекон, гора жареных с шампиньонами помидоров, тушеная фасоль, колбаски — достаточно, чтобы заправиться с утра и до вечера о еде не думать. В общем, все то же самое, что и «английский завтрак», только вместо тостов два толстых ломтя картофельного хлеба. Ну может, мама Эйдана положила бы еще кусок черного пудинга. Ему в который раз подумалось, что не настолько они и разные. Что еда, что обычаи или религия. И взаимная ненависть в первую очередь зиждется на том, что одна нация сотни лет назад начала подминать под себя другую. Этого не мог скрыть ни один, как угодно зацензуренный, учебник истории. Эйдан пришел к такому выводу еще очень молодым человеком. Ему захотелось узнать, что же такого страшного в католицизме и почему его родители чуть ли не плюются, услышав колокольный звон из-за стены. К его удивлению, ничего особенного он не обнаружил. Службы у соседей проходили торжественней и пышней, правила были жестче, католики иначе толковали некоторые постулаты. Но неужели это так важно? Бог-то у них один. Но вот родителям Эйдана такие мысли не понравились. Как назло, они совпали по времени с невольным каминг-аутом - его застукали дома с другом семьи в позе, не оставляющей сомнений. Мать, активно участвующая в жизни лоялистской партии и своей религиозной общины, обрушила на сына гнев такой силы, словно бы он убил кого-то. Эйдану припомнили все, что когда-либо не устраивало родителей. Даже безобидная гетерохромия оказалась «дьявольской меткой», а милая ямочка на подбородке — «следом Божьей руки, отталкивающей грешников». Отец же предпочел не ругаться, а ударить, и это стало для Эйдана точкой невозврата. Тогда же он полностью разочаровался в религии и сменил веру на скептицизм. Общение с семьей сократилось до нескольких открыток в год: на дни рождения и Рождество. Эйдан привык жить один, в этом даже были свои плюсы. Он делал, что хотел, с кем хотел, и когда хотел. Никогда не скрывая, но и не выпячивая свою ориентацию, он при случае готов был постоять за себя. И в любом обществе сразу ставил себя так, чтобы остальным было понятно: если вам не нравится мое имя, внешность или сексуальные пристрастия, это ваши проблемы. Можно сказать, что его жизнь протекала так, как ему хочется. Работу свою Эйдан обожал, в любовниках у красивого и харизматичного мужчины недостатка тоже не было. Они приходили и уходили, кто-то затрагивал его душу больше, кто-то меньше, но Эйдан ни о ком не стал бы сожалеть. Дверь то и дело открывалась, пропуская новых посетителей. Две молодых мамочки с младенцами в слингах взяли по бутылке колы с собой и ушли, щебеча и улыбаясь. Парень в рабочем комбинезоне, забрызганном краской, устало облокотился на стойку, пока Мерфи сгружал его заказ в термостойкий контейнер. Мелькнула полицейская форма, Эйдан на секунду напрягся — не хотел сейчас взаимодействовать с коллегами. Но нет, пронесло: просто молодой сотрудник дорожной полиции. — Твое пиво уже в пути, Гленн, — хозяин, не спрашивая, тянулся за бокалом. — Да я на службе, мистер Мерфи. — Значит, виски. Довольный смех прервался звуком открывающейся двери. — А, Киллиан! Давненько тебя не было. Как обычно? — Спасибо, Киран, я за рулем. Безалкогольное. — Парень, ты меня разочаровываешь! — Киран рассмеялся и повернулся к кому-то другому. По телу Эйдана прошла дрожь. «На ловца и зверь бежит», он слегка отодвинулся назад, чтобы наблюдать из-за колонны, оставаясь незамеченным. Ну как же хорош! Киллиан стоял вполоборота к нему, разговаривая с хозяином паба. Темно-синие джинсы и черная мотоциклетная куртка с белыми и красными вставками отлично сидели на стройной спортивной фигуре, подчеркивали длинные ноги и широкие плечи. Хотя, на вкус Эйдана, джинсы могли бы быть и поуже. — Как там поживает машинка моей дочки? Она же заходила к тебе? Киллиан кивнул, отпивая из своего бокала, и Эйдан поймал себя на том, что следит, как движется его кадык. — Все в полном порядке. Не знаю, что ей там послышалось, но мотор работает, как швейцарские часы. — Вы вроде еще в кино собирались? — Да, сходили. Хороший фильм. Я еще своих младших взял, они тоже хотели посмотреть. — Младших? — Мерфи отставил в сторону стакан, который он протирал и нахмурился. — Ну да. Они очень просили, — голос Киллиана звучал ровно и серьезно, но Эйдан увидел смешинки в синих глазах. Киран шумно выдохнул, неверяще смотря на него, и изрек: — Хороший ты парень, Киллиан. Хороший даже, блядь, слишком! — и повернулся к следующему посетителю. Губы О`Рейли на секунду украсила еле заметная шельмовская улыбка и тут же пропала. Но Эйдану этого мгновения хватило, чтобы потерять почву под ногами. Черт, похоже, вынужденное воздержание дает о себе знать. Раз уж мимолетной улыбки и взмаха длинных загнутых ресниц хватает, чтобы представить Киллиана в собственной спальне, голым и готовым на все. А почему, собственно, не совместить приятное с полезным? Эйдан, несмотря ни на что, считал именно его самым важным для их расследования. Если Киллиана соблазнить, он сам все расскажет. А по какой причине, совершенно не принципиально. Начальству Эйдана был важен результат, и если для этого нужно будет стать для О`Рейли лучшим другом, жилеткой для слез или любовником, то так тому и быть. Фокстейл высунулся из-за колонны и огляделся, будто бы разыскивая кого-то из персонала, чтобы расплатиться, и сделал вид, что только что заметил Киллиана. На его лице появилась радостная улыбка, он быстрой походкой подошел к стойке. — Мистер О`Рейли, какой приятный сюрприз! Куда же вы пропали? — спросил он, поприветствовав смущенного Киллиана. — Уже третья неделя пошла, как не посещаете проповедь. Все в порядке? С недавних пор Эйдан проводил много времени перед зеркалом, пытаясь разобраться с дилеммой: как выглядеть горячо в абсолютно несексуальной чёрной хламиде. И как ему казалось, преуспел. Раз он не мог ничего показать, стоило привлечь внимание к тем частям тела, открывать которые допустимо. Поэтому сейчас он был идеально выбрит и причёсан, а на запястье намотал чётки: если перебирать их, это притягивает взгляд к рукам. Ну и не стоит забывать об осанке и пластике. Опять же, когда все закрыто, есть элемент тайны — хочется узнать, что под этой строгой одеждой. От голоса священника Киллиан вздрогнул и машинально отшатнулся, уперевшись в стойку. Опустив голову вниз, он глянул на отца О`Нила и чуть было не застонал. Тот улыбался ему, а смуглые сильные пальцы перебирали четки. Киллиан невольно представил эти ловкие пальцы на своем теле. Он судорожно выдохнул и попытался прогнать грешные мысли. Ему срочно нужно в церковь! Киллиан почти не слышал, что ему говорят — не мог оторвать глаз от губ Лиама. «Что делать, что делать, что делать?!», стучало в голове, пульс бился в висках. Нужно оттолкнуть этого чудесного человека, чья доброта и понимание пробили брешь в броне Киллиана и сделали его открытым для греховных желаний. Поэтому он окрысился и процедил: — Теперь я хожу в церковь Святого Якоба в районе Вудроу. И планирую посещать ее дальше. Тамошний священник кажется мне более компетентным. А теперь прошу прощения, у меня дела, — он развернулся, направляясь к выходу. — Если я чем-то обидел Вас, то я прошу прощения, — поспешно добавил Эйдан, придерживая его за локоть. — Я не хотел Вас шокировать своими взглядами. Если Ваш уход произошел из-за этого, мне очень жаль. Даже если Вы будете посещать другую церковь, то всегда можете прийти ко мне, если понадобится помощь. Он ещё раз ободряюще улыбнулся, отпустил локоть Киллиана и удалился. Эйдан понимал, что настаивать сейчас бесполезно, придется запастись терпением. Пока что он сделал все, что мог. По приходу домой стоило сообщить оперативной группе, что неплохо было бы кое-что проверить: из разговоров Мерфи с посетителями Фокстейл узнал, что к тому приехал американский родственник. Американцы, канадцы и австралийцы ирландского происхождения нередко во время визитов на родину предков привозили с собой приличные суммы денег, чтобы поддержать «борцов за свободу». Возможно, тут такой же случай. Возможно, нет. Полковнику такая новость понравится, и может, у нее даже есть потенциал. Но сейчас Эйдан мог думать только о Киллиане, вспыхнувшем от простого прикосновения к руке, как маков цвет. Фокстейл хорошо разбирался в людях и его не обманули грубые слова. Растерянные синие глаза, в отличие от слов, говорили правду.***
С погодой в день парада повезло. С утра тучи разошлись, солнечные лучи пронизывали первую листву. Киллиан изо всех сил изображал радость для своих братьев, сестры и мамы. Но на самом деле внутри у него все дрожало. Теракт был запланирован на сегодня. И если все пройдет, как надо (Господи, «как надо», как можно так говорить?!), ему позволят снова увидеться с братом. Отпускать Донала пока никто не собирался, до этого момента Киллиану еще придется немало сделать, но об этом даже думать было тошно. Он шел в толпе, одетой во все оттенки зеленого, и старательно изображал веселье. В этом году так случайно получилось, что один из известных клубов любителей винтажных мотоциклов устраивал автопробег, и все эти раритеты должны были проехать и через Даунпатрик в том числе. Киллиан пытался отвлечь себя мыслями об этом, настраивался, как это будет интересно, но не мог забыть о том, что скоро на одной из улиц во враждебной части Белфаста рванет его бомба. Со всех сторон гремела музыка. Обычно какой-то четкой программы не было. В прошлом году впереди шла пожарная команда с оркестром, пожарная машина тянула за собой платформу, на которой от души отрывались школьники в костюмах лепреконов и горстями бросали в толпу вырезанные из золотой фольги монетки. За ними — школьный хор и танцевальный кружок, а в этом году еще эти мотоциклы, которые теперь совершенно не радовали. Море музыки, горячительных напитков и радостных людей вокруг. Как же мирно тут все выглядит, пока. Ко всему прочему, Киллиан мельком углядел отца О`Нила: тот, улыбаясь и махая рукой толпе, прошел во главе школьников-хористов. Черная сутана резко выделялась на общем зеленом фоне и проглядеть его было сложно. Пришлось отвернуться и заставлять себя смотреть в сторону. Маршрут заканчивался на центральной площади, возле сцены. Семья Киллиана с энтузиазмом участвовала во всеобщем веселье, а он предпочел сбежать. Спрятался в своей мастерской, как преступник, и ждал, бездумно вертя в руках телефон и каждую секунду обновляя новостную страницу. «Взрыв», буквы на экране будто вспыхнули. Киллиан даже вздрогнул; ему стало трудно дышать. «Встреча», «взаимное сотрудничество», «замминистра не пострадал», «школьница»… Что?! Он кликнул по ссылке и начал читать. Не успел дойти до конца статьи, как сердце сдавило тисками. А на всех новостных порталах появилось фото семнадцатилетней рыжей девушки — Мэри Пламмер, за чью жизнь сейчас боролась целая команда врачей. Киллиан уронил голову на руки. Почти такой же ребенок, как и его братья. Просто случайно проходила мимо и оказалась на тротуаре между заминированным мусорным баком и автомобилем замминистра. Ее лицо было везде — в интернете, в телевизоре, а на утро — в каждой газете. Журналисты перепечатывали трагическую историю. Мэри с детства хотела быть ветеринаром, лечить животных, подрабатывала ради своей мечты няней. И в тот страшный день шла за подарком на день рождения для своей маленькой подопечной. Казалось, он все рассчитал: небольшой радиус поражения, положил меньше гвоздей. И все равно, чуть не погубил ребенка. Как же он не хотел, чтобы по его вине снова гибли люди… но выбора не было. Телефон завибрировал и Киллиан не глядя принял звонок. — Ты не стараешься, — произнес тихий низкий голос, явно специально искаженный. — Это не то, на что мы рассчитывали. Проверь почтовый ящик, О`Рейли. И впредь будь умнее. Он сбежал вниз, перепрыгивая ступени, легкие сдавливало при каждом вдохе. Киллиан успел услышать шум объезжающей машины, но увидеть ее — уже нет. В почтовом ящике лежала небольшая посылка. Коробочка будто жгла ладони. Он открыл ее, охваченный дурным предчувствием, и закричал, вскакивая и роняя ее на пол. На светлый ковролин, запачкав его красным, упал мизинец его брата Донала.