По разные стороны стены

      Предшественник Эйдана занимал небольшую квартиру, находившуюся в пристройке к церкви. Состояла она из двух крохотных комнат и чердака. Пожилого священника также регулярно навещала приходящая экономка, от услуг которой Эйдан поспешил отказаться. Обстановка его окружала спартанская, только самое необходимое, но ему и не нужно было больше. Скромность хорошо подходила к роли Лиама. Да и сам Эйдан предпочитал качество и даже некоторую роскошь только если речь шла об одежде, выпивке или еде. Что до дизайна жилья, то чем проще, тем лучше. Он оставил все в первозданном виде. Только полуторная кровать вместо аскетичного узкого ложа, гантели под ней, груша в углу — это все, что Эйдан добавил.       Он потратил весь вечер субботы на подготовку к проповеди и похоже, она и правда удалась. Эйдан нацеливался только на Киллиана, но понравилось многим. Люди после подходили и благодарили его.       Какого-то плана у Эйдана ещё не было. Он решил ориентироваться по обстановке и импровизировать. Когда его гость прибыл, поблагодарил ещё раз за помощь и участие и перевёл разговор на общие дела прихода, в надежде постепенно разговорить. Разузнать подробности об участии О`Рейли в теракте сегодня вряд ли возможно; для начала надо добиться его доверия.       — У тебя тяжело на душе после последней исповеди, — сочувственно смотря на него, негромко произнес Эйдан.       — Ты обо всем догадался? — во взгляде Киллиана появилась опаска и настороженность.       Ну еще бы. Тут бы и менее умный человек сложил два и два, что уж говорить о Лиаме.       — Да, — тот наклонился, подливая ему чай. — Пожалуйста, не казни себя так. Настоящие виновники — те, кто спланировал тот взрыв. Лиам ни минуты не мог усидеть на месте, ухаживая за своим гостем. Большие чашки из тонкого фарфора, белые с мелкими розочками, такая же сахарница, молочник и блюдца, были Киллиану очень хорошо знакомы, остались от старого священника. Много раз О`Рейли приходил в этот дом в надежде на помощь, или на то, что его хотя бы выслушают. Держал в руках эту самую чашку и, опустив голову, смиренно выслушивал, что ему следует предпринять, чтобы не оступиться. Но знакомая обстановка не помогала расслабиться. Наоборот. Чувство вины за взрыв, беспокойство за брата, отчаяние из-за невозможности выйти из этой страшной ситуации довлели над ним, будто наковальня, да еще и эти сочувствие и беспокойство в прекрасных голубых глазах с карей крапинкой. Киллиан сидел, как на иголках и не знал, куда девать руки и глаза. Вернее, глаза-то он точно знал куда девать: Лиам крутился вокруг него, то подливая чай, то добавляя печенье, принимая изысканные позы. Под сутаной угадывались очертания сильного и явно тренированного тела. «Совсем не похоже на священника», с удивлением думал Киллиан и тщетно пытался не глазеть на него открыто.       — Раны той девочки на моей совести, — возразил он. К горлу подступил ком, стоило Киллиану в очередной раз вспомнить заголовки в газетах и интернете. — Я чуть не убил ее.       — Но ты понимаешь, что сделал нечто непозволительное. Ты раскаиваешься и не хотел в этом участвовать, — с жаром возразил Лиам. — А те, кто заставил тебя, даже мысли не допускают, что делают что-то неправедное и даже преступное. Он придвинулся ближе на стуле, развернулся к Киллиану всем телом, с сочувствием смотря на него. Их колени случайно соприкоснулись и Киллиану показалось, что его сердце на секунду перестало стучать. Он проклинал свою светлую кожу, так явно выдающую смущение и стыд. Жар бросился ему в лицо, он почти не слушал Лиама, наслаждаясь глубоким тембром его голоса и соприкосновением их тел. Чувство, которого он так старался избегать, вновь заявило о себе, охватывая всё его существо все сильнее и сильнее. Эйдан же делал вид, что не замечает алеющих скул и сбившегося дыхания. Он продолжал уверять Киллиана, что тот ни в чем не виноват. Все еще можно поправить, а если понадобится помощь, Эйдан сделает все от него зависящее, чтобы её оказать. Абсолютно все. Когда его голос соблазнительно понизился в конце фразы, румянец Киллиана загорелся еще ярче, а зрачки будто полностью захватили синие глаза.       — Мы все совершаем ошибки, бывает, очень серьезные. Никто не идеален. Но Господь любит нас и прощает грешников, — Эйдан выразительно посмотрел на Киллиана поверх чашки. — Мы, в свою очередь, должны признать свои промахи, исправить их и раскаяться. И конечно, на ошибках надо учиться.       — Иногда я думаю, что такого, как я, простить невозможно, — отозвался тот еле слышно.       — Но был ли у тебя выбор?       — Нет, отец О`Нил…       — Даже эта ошибка не делает тебя неисправимым грешником! Не зачеркивает все то хорошее, что ты совершил и ещё совершишь в своей жизни! Главное — вовремя одуматься и вернуться на праведный путь! — Эйдан придвинулся еще на дюйм ближе и взял Киллиана за руку.       О`Рейли чуть было не дернулся, пальцы будто обожгло кипятком. И завороженно уставился на их руки на фоне белой скатерти. Ладонь Лиама коротко накрыла его ладонь.       Знакомые очертания комнаты начали расплываться. Слова, что Лиам произносил, потеряли значение, а звук его голоса околдовывал. Киллиан с трудом понимал, что говорит священник. Кажется, он уверял, что еще не все потеряно. Рассказал, что поспрашивал о Киллиане еще после самой первой исповеди, узнал, что тот рано потерял отца и сам сызмальства заботился о своей многочисленной семье. Что восхищается им, ведь такие люди в наше время редкость.       Когда О`Рейли очнулся и начал возражать, что в нем нет ничего особенного, Фокстейл «в запале спора» схватил его за плечи и чуть сжал ладони.       — Киллиан, почему ты не хочешь поверить, что ты — хороший человек? Все твои действия говорят об этом.       Эйдан перечислил все хорошее, что слышал о нем, и продолжил убеждать. Напряженные мышцы под его ладонями ощущались восхитительно твердыми, как сталь, а жар кожи был заметен даже сквозь рубашку. На скулах Киллиана еще ярче разгорелся румянец. Он явно чувствовал себя неуютно, отвечал односложно, опускал глаза.       Эйдану казалось, что он стоит посреди минного поля. Его обаяние явно дало свои плоды, но как сейчас не передавить? Господи, если ты есть, как ты допустил, что у такого сногсшибательного мужчины мозги настолько засраны воображаемой греховностью?! Фокстейл старался не пялиться слишком откровенно, чтобы не спугнуть, но игнорировать Киллиана было все равно, что пытаться не замечать распятия в церкви. Эйдан успел во время их встреч и разговоров разглядеть и сильную фигуру, и обрисовывающиеся под футболкой мышцы. Да что греха таить, соблазнительную крепкую даже на вид задницу, он тоже успел оценить.       И это смущение, румянец, длинные опущенные ресницы. Мало того, что красавец, так ещё и невероятно милый.       — Ты выглядел таким удручённым после исповеди, что я просто обязан был тебя утешить. Я поэтому тебя и пригласил.       Он слегка погладил сильное плечо и услышал сдавленный вздох. Импровизация родилась сама и Эйдан поддался порыву, на свой страх и риск. Если выгорит, чувство вины сделает Киллиана более податливым и сговорчивым, так что игра стоила свеч. Замерев, Эйдан пристально посмотрел своему собеседнику в глаза, а затем моргнул и отвёл взгляд.       — Хотя, кого я пытаюсь обмануть, — он резко поднялся и отошёл на шаг. — Я просто хотел тебя увидеть. Посидеть рядом, поговорить. Ведь все прочее — невозможно. Зная о твоём отношении к собственной ориентации, я бы никогда тебя не побеспокоил. Даже не будучи священником. Ведь ты явно переживаешь это тяжелее, чем я сам.       Эйдан повернул голову в сторону Киллиана, как будто это далось ему невероятным усилием.       — Но я ничего не могу с собой поделать. С самой первой встречи, ты снишься мне каждую ночь. Мне самому впору исповедоваться и каяться в грехах. Пожалуйста, прости меня! Сможешь ли ты меня простить хоть когда-нибудь? Если ты больше не захочешь посещать службы, я пойму.       О’Рейли почти прослушал слова, увлеченный плавным течением голоса отца О`Нила, но сказанное вернуло его на землю. Он в шоке впился взглядом в прекрасное лицо, о котором столько раз грезил. Лиам…тоже?! Но он же такой чистый, такой красивый и его влечет та же беда? Да не может быть! Сердце снова зачастило, а голос отказался слушаться. Нужно бежать, бежать как можно дальше, оставить этого святого человека и никогда не возвращаться! Но он не смог. Тот демон, что часто шептал Киллиану гадости и подбивал на неправедные поступки, захватил власть полностью. Киллиан прошептал, глядя в пол:       — Ты мне снишься так давно, что я уже не помню, когда не видел во сне твоего лица.       Эйдан перевёл дыхание. Положение оставалось опасным. Теперь он был не сапером на минном поле, а шел по канату над бездной. Один неверный шаг, и все пропало.       — О, Киллиан… — растроганно прошептал он, вновь садясь рядом на соседний стул. — Я и надеяться не смел.       Эйдан очень осторожно поднял его лицо за подбородок, в который раз любуясь румянцем и длинными ресницами.       — Ты поэтому такой подавленный? Пожалуйста, не будь так строг к себе! Ты не в силах это изменить, как не в силах поменять цвет своих глаз с синего на чёрный. Прошу, не думай о себе плохо! Любой человек — это божественное творение, а ты — самое чудесное, что я когда-либо видел. — И, еле касаясь провел по небритой щеке кончиками пальцев.       Киллиан прикрыл глаза и задержал дыхание. До него еще никто не дотрагивался так — чтобы бурлила кровь и сердце скакало вприпрыжку. Слова Лиама звучали в его ушах, как пение ангелов, но поверить ему было страшно. Как же это, что он — не грешник, а его помыслы — не скверна? О`Рейли грустно покачал головой, он знал, что запятнан, а душа его черна и грязна. Слишком много грехов для одного человека. Он лишь зажмурился, стараясь не смотреть на это прекрасное и непорочное, в отличие от него самого, создание. Воистину Бог существует, и доказательством тому — отец Лиам О'Нил. Потому что подобное совершенство могли создать только высшие силы, а не какой-то там естественный отбор.       — Мне очень лестно было услышать твоё признание, — Эйдан стрельнул глазами и продолжил со смиренным видом:       — Но я не хочу невольно тебя искушать, — он слегка понизил голос. — Для меня все плотское — под запретом. Будет лучше, если я как можно скорее уеду и продолжу служение в другом приходе.       Их лица почти соприкасались. Эйдан смотрел в бездонные синие глаза и уже почти смирился с провалом.       «В другом приходе?!», Киллиан чуть не взвыл от отчаяния. Никогда больше не увидеть Лиама даже издали, не разговаривать с ним, не слышать его голос во время службы?!       «Один раз… только один раз…», вертелись мысли в его голове.       Он и сам не понял, как потянулся к манящим губам и слегка коснулся их своими, крепко зажмурившись и ожидая, что его с отвращением оттолкнут, отлучат от церкви и предадут анафеме. Но пока что Киллиан просто наслаждался вкусом таких желанных губ. Его прикосновения были целомудренны, но внутри он горел от постыдного плотского желания.       Эйдан на пару секунд замер от неожиданности. Ощущение было странным. Он и не помнил, кто и когда прикасался к нему так нежно и осторожно, будто он стеклянный. Да и бывало ли с ним такое?       Киллиан не торопился перейти к решительным действиям, судорожно сцепляя руки на коленях. Только лёгкое, ласкающее и невинное прикосновение губ, большего он себе не позволял. Эйдан решил положиться на интуицию, поскольку мозги ничего дельного не подсказывали. Он ответил на поцелуй, вызвав у Киллиана полный удовольствия вздох, и тут же одернул себя:       — Нет, я не должен… я не могу.       Но вместо того, чтобы отстраниться, обвил шею Киллиана руками. Тот напрягся, и Эйдан снова поцеловал его — на этот раз быстро проводя по губам языком. Ответом ему стало изумлённое «О-о» и приоткрытый рот. Чем Эйдан сейчас же воспользовался. Он чувствовал, что что-то не так, либо его хотят настолько, что обожествляют, либо Киллиан ничего не умеет. Что в его возрасте вряд ли вероятно. Но догадка вызвала целый хоровод неприличных мыслей и дрожь по всему телу. Эйдан не торопился, медленно ласкал желанные губы своими, гладил затылок и шею, зарывался пальцами в густые русые волосы.       — Да что же мы делаем? — Прошептал он в краснеющее ухо, касаясь губами мочки. — Я не должен, не имею права… но я не могу устоять.       Слышал ли его Киллиан? Вид у него был такой, будто бы он в трансе.       — Нельзя… мне нельзя… — Эйдан чуть-чуть углубил поцелуй, внимательно следя за реакцией. — Какой же ты красивый, Киллиан. И воодушевился, почувствовав несмелые объятия. Он поцеловал Киллиана глубоко и долго, наощупь сбрасывая с его плеч кожаную куртку. Тот на секунду застыл, но позволил это.       — Киллиан, — Эйдан позвал его, ловя расфокусированный взгляд. — Я не должен чувствовать то, что чувствую, но ты с ума меня сводишь, — и взял за руку, переплетая их пальцы. Во взгляде синих глаз было столько доверия и любви, что Фокстейлу на секунду стало стыдно. Он собирается соблазнить совсем невинного парня, по уши влюбленного в него. Теперь он был в этом уверен. Эта смесь желания и скованности не могла быть ничем иным. Но остановиться сейчас, когда Киллиан почти принадлежит ему, Эйдан не мог. Он поднялся и повёл Киллиана за руку в свою спальню.       — Позволь мне, — Эйдан ласково поцеловал его в щеку, цепляя футболку за край, и стянул ненужный предмет одежды. Его взгляду открылись широкие плечи и мускулистая грудь, поросшая короткими рыжеватыми волосками. Мускулы обрисовывались под кожей в желтоватом свете лампы так четко и красиво, что их так и хотелось потрогать. Эйдан провёл ладонями по рукам, от плеч до запястий, успокаивая, лаская и не переставая уверять, как же Киллиан красив. Тот немного расслабился — Эйдан почувствовал осторожное прикосновение к волосам и спине, когда вновь потянулся поцеловать его. Звякнула пряжка, брюки сползли на пол, и Киллиан вдруг судорожно прикрыл пах ладонями. Эйдан с улыбкой отвёл его руки, уверяя, что все хорошо, все нормально. От увиденного на висках выступил пот: под трусами хорошо угадывался большой возбужденный член. Эйдан сглотнул. Ему не терпелось заполучить его — в свой рот или задницу, а лучше по очереди.       — Можно? — Киллиан тем временем показал жестом на пуговицы сутаны. Голос дрогнул и прозвучал еле слышно.       Происходящее было похоже на один из его мокрых снов. Губы Лиама на его губах, горячая кожа под ладонями, крепкое сильное тело, прижатое к его собственному — все это оказалось намного лучше, чем в самых смелых мечтах. Стеснение, стыд, страх поддаться греху растаяли, как снег на ярком весеннем солнце, когда Лиам раздел его. Киллиан подрагивающими пальцами расстегивал одну мелкую пуговичку за другой, сверху вниз. Сначала он наклонился, а потом опустился на колени, как перед божеством. Лиам сейчас и был его единственным божеством и это не казалось ересью.       Последние пуговицы на манжетах поддались легко. Киллиану казалось, что сердце с каждым ударом становится все больше, потому что не может вместить это невероятное чувство, которое зародилось в нем после первой встречи с Лиамом. Оно заполняло грудную клетку и больно давило на ребра, стремясь наружу. Не в силах бороться с ним, он поцеловал запястья, освобожденные из плена черного одеяния, Лиам же тем временем нетерпеливо рванул белый воротничок.       Расстегнутая сутана сползла вниз и темной лужей легла у его ног. Эйдана невероятно растрогало, что Киллиан целовал ему руки. И в то же время, безумно возбудило зрелище этого невероятного мужчины у его ног. Эйдан не мог не представить, что было бы, если бы Киллиан сейчас взял у него в рот. Если бы стоял на коленях, как сейчас, и смотрел снизу вверх своими невероятными синими глазами — от одной мысли колени слабели и подгибались. Но пока рано. Всему своё время. Совместными усилиями они избавились от рубашки и брюк Лиама. Киллиан присел на постель, повинуясь легкому толчку в грудь, и завороженным взглядом следил, как тот медленно опускается на пол рядом с кроватью, целует одно, затем другое его колено, и безропотно приподнялся, позволив стянуть с себя белье. «Наконец-то». Эйдан развёл его ноги в стороны, устраиваясь между ними, и провёл языком по члену, вызвав у Киллиана громкий крик. Похоже, тот давно ходил возбужденный. Эйдан скользил языком по всей длине, посасывал чувствительную головку, спускался ниже, чтобы взять в рот яйца для короткого мокрого массажа. Киллиан не знал и сам, что ему нравится, поэтому Эйдан чутко прислушивался и запоминал. Он и сам завёлся донельзя. Это шикарное тело атлета, большой красивый член, вся страсть, что годами копилась, не находя выхода — его, только его. Глаза, ярче, чем летнее небо, были полны ей. Доверие и обожание, которые сквозили во всем поведении Киллиана, затронули в душе циника Эйдана нечто, ранее никем не замеченное. Многие из его любовников были красивы и умелы, но никто еще не смотрел на него такими глазами. Ему не понадобилось много времени, чтобы Килиан начал ерзать под ним и стонать в голос. Эйдан немного сбавил обороты, и вслепую нашарил под кроватью тюбик крема для рук. Вчера бросил его туда, на своё счастье. Он действовал очень осторожно. Сначала просто поглаживал местечко между яичками и задним проходом, не переставая ласкать Киллиана ртом. Потом осторожно ввёл один смазанный палец в тугое отверстие. Киллиан слабо дернулся от непривычного ощущения, его щеки покраснели ещё сильнее, и он двинул бёдрами навстречу. Эйдан продолжил его дразнить, срывая с губ стоны и то и дело успокаивающе целуя. Его раздирало от противоречивых желаний: то ли наконец оказаться в тесной глубине желанного тела, то ли самому насадиться на член Киллиана, принимая его до последнего сантиметра. Мужчина под ним метался, как в лихорадке. На лице выступили капельки пота, неровное дыхание с трудом вырывалось из груди, пальцы беспомощно комкали покрывало. «Страстный, отзывчивый, но совсем неопытный», носились в голове отрывочные мысли. «Не спугнуть. Дать привыкнуть к себе. Сегодня — только удовольствие, ни намека на боль». Эйдан выпустил его член изо рта, вызвав жалобный всхлип и устроил Киллиана поудобнее. И оседлал его бёдра, мысленно благодаря всех богов за оброненный под кроватью тюбик. Вынужденное воздержание Эйдана длилось с самого начала операции под прикрытием. Крем помог, но все равно было немного больно, пока он медленно опускался на член своего неожиданного любовника, упираясь ладонями ему в грудь. Легкая боль прошла быстро, возбуждение полностью ее перекрыло. Он ускорил движения, полностью отдаваясь наслаждению, в котором так долго себе отказывал. Член Киллиана врывался в него, заполнял, он был достаточно большим, чтобы Эйдану не приходилось приноравливаться, давление на простату ощущалось одинаково хорошо, без разницы, откидывается ли он назад или вращает бедрами. Тягучее, горячее, сладкое ощущение пронизывало все тело при каждом движении. А Киллиан, казалось, не дышит, только смотрит на него во все глаза. Ему было так хорошо, но так стыдно… ведь это грех? Но все мысли вылетели у него из головы, стоило его члену оказался в плену горячего рта, а затем и задницы Лиама. Тот яростно скакал на Киллиане, издавая такие сладкие звуки, что у О’Рейли все внутренности сжимались в тугой комок. Он смотрел на прекрасное лицо Лиама, его закушенные губы, сильную, развитую грудь с жесткими черными волосами, маленькие розовые соски, крепкий пресс, и не мог налюбоваться. Какой же он невероятно красивый. Его сердце преисполнилось любви, он нежно гладил бедра и бока стонущего Лиама и мог думать только о том, как же хорошо и горячо внутри него. Оргазм ослепил и оглушил Киллиана. Он, будто выкинутая на берег рыба, тяжело хватал губами раскаленный воздух и мог думать только о том, как ему хорошо, как сильно он любит. Когда Лиам, утомленный оргазмом и влажный после секса, упал на него совсем нелегкой ношей, Киллиан не протестовал. Лишь крепче прижал к себе любимого человека, зарываясь носом в его волосы и вдыхая их аромат. Несмотря на совершенно офигенный оргазм, мозг Эйдана вовсю работал над тем, как он объяснит наличие у себя подобного рода опыта. И даже нашёл хорошее решение. Но пока что Эйдан шептал Киллиану нежности, лаская его плечи и грудь и беспорядочно целуя. Давненько с ним такого не случалось — он ведь и пальцем к себе не прикоснулся. Они оба выпали из времени и пространства. В этом прекрасном мире не было никого, кроме них двоих. Сознание благостно не проявлялось и Киллиан позволил себе эту минутку слабости перед осознанием произошедшей катастрофы. Когда эта мысль наконец дошла до его утомленного сексом ума, он застыл. Что он наделал?! Он же соблазнил святого отца! Заразил своей скверной! Опорочил его чистоту, сан и честное имя! Будто робот, он отстранил Лиама и сел на постели. Киллиану стало холодно и он обнял себя руками, принявшись слегка раскачиваться из стороны в сторону и бормоча:       — Что мы наделали, что мы наделали, что мы наделали, что я наделал?! Господи, прости меня. Прости нас, грешных.       Он крепко зажмурился. Как же он мог? С мужчиной! Со священником?! Киллиана зашатало еще сильнее и он отчаянно прошептал:       — Я попаду в ад и там мне самое место.       — Нет! — Пришедший в себя Эйдан обнял его со спины, прижимая к себе и успокаивая дрожь. — Из нас двоих на мне лежит большая ответственность. Я должен соблюдать целибат, а не ты. Я нарушил обеты, не ты. Ты ни в чем не виноват, — он поглаживал напряжённые плечи Киллиана, целовал шею и затылок, не переставая утешать.       — Ты просто таким родился. Это я взял на себя обязательства, которые не смог выполнить, потому что ты — самый красивый мужчина, которого я когда-либо видел, и телесно, и духовно тоже. У тебя невероятно чистая душа. И ты не потерял ее, нет, нет…       Эйдан ласково утешал его, а в душе негодовал. Какая сволочь вбила эту чушь Киллиану в голову? Неужели его мать? Но миссис О’Рейли не была похожа на фанатичку. Или предыдущий пастырь, мысленно застрявший в средневековье? Киллиан лишь вздрагивал, потихоньку согреваясь в теплых объятиях. Когда же смысл слов дошел до его сознания, он отстранился и сурово нахмурил брови.       — Ты ведь священник. Откуда эти… знания? В душу Киллиана невольно закрались подозрения и ревность. Эйдан потупился и заговорил не сразу.       — Я ведь учился в семинарии, а до этого — в католический школе при монашеском ордене. Это был закрытый интернат для мальчиков с суровой дисциплиной. Я тогда думал, что нашёл своё призвание, поэтому мне и легко воздерживаться, в то время как мои сверстники только и говорили, что о девочках. А тут, я оказался в общей спальне с ещё двадцатью мальчишками. И очень испугался, когда все про себя понял, — он сжал руку Киллиана, словно ища у него защиты.       — К счастью, один из братьев ордена был добр ко мне. Объяснил, что такое случается, а я вовсе не мерзость перед лицом Господа…       — Но ты был ребенком! Неужели тот монах посмел…?!       — Нет! — воскликнул Эйдан, заметив, как каменеет лицо Киллиана, — он меня и пальцем не тронул! Это был очень хороший человек. Разговоры с ним помогли мне. Он говорил, я должен молиться и блюсти чистоту, если хочу спастись. И хорошо подумать, действительно ли хочу стать священником. Эта ноша может оказаться слишком тяжела для меня. Ещё он говорил, что обычно содомия упоминается в длинном перечне других грехов. Что наши предки не выделяли ее среди прелюбодеяния или блуда до брака. А смысл запрета — не злоупотреблять своей сексуальностью. Не соблазнять себе на потребу тех, кто не уверен или запутался. Ну и в моем случае, если я хочу стать священником, то должен держаться своих обетов. Больше думать о душе, молиться, совершать добрые дела. Я так и поступил. Старался, чтобы о теле даже думать было некогда. И это помогло. Но вот позже, повзрослев, уже в семинарии, я влюбился и не смог это скрыть.       Эйдан помолчал, будто собираясь с силами, и вновь приник к груди Киллиана. На его спине тут же сомкнулись руки, заключая в крепкие объятия.       — Трудно что-то скрыть в общей спальне и общем душе, — усмехнулся Эйдан. — Моей первой любовью стал наш преподаватель. В газетах время от времени пишут о подобных скандалах. Это и был такой скандал, — он закрыл лицо руками. — Я оказался слишком наивен и поддался чувствам. Позволил уговорить себя, что ничего страшного, этот грех он мне сам потом и отпустит. Но я был не один такой. И не у всех тот учитель спрашивал согласия. Он снова выдержал театральную паузу.       — Вот это — действительно смертный грех, что творится в этих интернатах. За это соблазнитель и правда будет гореть в аду. А не ты, Киллиан, — прошептал он. — Когда скандал немного утих, я буквально собирал мою веру по кускам. Размышлял, насколько я виноват, если позволил любви затмить мой рассудок. Я постился, молился, даже совершил паломничество — дошел пешком в Сантьяго-де-Компостелла. И с тех пор все силы отдавал только моей пастве. Эйдану даже не пришлось ничего разыгрывать. Раньше он помогал расследовать подобные дела, допрашивал и жертв, и насильников, так что он прекрасно понимал, что бы чувствовал Лиам. Его самого тоже в своё время отправили в интернат, чтобы хоть как-то обуздать свободолюбивую натуру. Но подобная «любовь», к счастью, задела Эйдана лишь по касательной. С ним не сработали обычные методы запугивания, да и сдачи быстро выросший и сильный юноша мог дать и взрослому. По мере рассказа Лиама, Киллиан то хмурился, то сильнее прижимал его к себе. Когда речь зашла о том «учителе», Киллиан вздрогнул и еще крепче обнял Лиама. Как бы он хотел защитить его тогда, от всего мира! Хотя защищать нужно было, как оказалось, от него самого. О`Рейли грустно улыбнулся и тяжко вздохнул:       — Ты прошел долгий путь к своей вере. А я сбил тебя с пути истинного, с пути к Богу. Как же нам теперь жить с этим, Лиам? Я ведь люблю тебя.       Признание сорвалось с губ легко и естественно. Киллиан действительно чувствовал это. Любовь захватила его душу полностью, вытесняя мысли о грехе и делая их второстепенными. Это «я люблю тебя» выбило Эйдана из колеи. Сначала он попытался сделать вид, что не услышал. Но у Киллиана был такой убитый вид, неужели прям так серьезно влюбился? «К черту, на такое я не подписывался», проскочило у Эйдана в голове. Он даже испугался немного. Ладно бы, просто любопытство, поиск себя, симпатия в конце концов. Но любовь? Эйдан не очень-то верил, что она существует, и не считал себя на неё способным. Киллиан нравился ему, а теперь, после секса, нравился ещё сильнее. Но что делать с этой любовью? Возможно, она поможет развязать О´Рейли язык и взять всю банду, а что потом? Придётся неизбежно разбить ему сердце. Эйдан нахмурился — ему очень не нравилась мысль, что придётся причинить Киллиану боль. Но не ответить на такое признание тоже было нельзя, учитывая обстоятельства это было бы подозрительно.       — И я тебя люблю… Эйдан потерся щекой о небритую щеку Киллиана, поцеловал его ещё раз. Это словно наваждение какое-то, он не мог не касаться, не смотреть на Киллиана.       — Я точно буду гореть в аду, — пробормотал тот себе под нос. — И тебя за собой утяну.       — Ну что ты такое говоришь, — он обнял Киллиана крепче. — Если два взрослых человека относятся друг к другу с любовью и уважением, это грехом быть не может. Разве ты не чувствуешь? Это совсем другое.       Киллиан закрыл глаза, когда Лиам взял его лицо в ладони и поцеловал. Сомнения ослабели и утихли, их прогнали жаркие ласки губ и языка. Они становились все откровеннее, и О´Рейли, к своему стыду, почувствовал, как возбуждение снова охватывает каждую клетку его тела.       Он и не знал, как себя вести, что делать. Все это было впервые: первый секс с мужчиной, да еще каким — с любимым человеком. Да и вообще первый секс за долгие годы. И Лиаму было хорошо с ним. Можно собой гордиться, несмотря на отсутствие практики и опыта.       Киллиана тут же начали снова грызть муки совести, стоило ему вспомнить о том, что Лиам священник. Но голое тело, тесно прижатое к нему и годы воздержания сделали положение весьма двусмысленным. Когда Лиам увидел его стояк, Киллиан залился краской до ушей и отвел взгляд.       — Прости, просто у меня не слишком много опыта. Точнее, его почти нет.       Признаваться в таком обычно стыдно, но Киллиан был уверен, что его любимый не станет над ним смеяться, а все поймет.       — Это не имеет значения, тебе не за что извиняться, — Эйдан почувствовал, что начинает возбуждаться и сам.       Фокстейл гладил ссутулившиеся плечи, изнывая от желания просто толкнуть его обратно на кровать. Но Киллиан — не одна из обычных интрижек, одернул Эйдан себя. У парня только что весь мир рухнул, надо поосторожнее.       — Мы оба перепачкались, — Эйдан выдал смущенную улыбку. — Хочешь привести себя в порядок? Или… — он сделал вид, что смутился ещё сильнее, — позволишь мне пойти с тобой? Синие глаза широко распахнулись. Душа Киллиана, было успокоившаяся в теплых объятиях Лиама, снова заболела. Как же он хотел быть с ним, но разве можно? Лиам ведь священник, а Киллиан чувствовал себя очень грязным душой. Дьявол за его плечом снова начал нашептывать: «Но ведь все уже произошло. Для чего теперь сопротивляться? Ведь сам Лиам не против, а вы любите друг друга. Разве любовь может быть грехом?». Киллиан снова зажмурился, но устоять не смог. Его голос был тише шепота, но Лиам услышал.       — Я бы очень хотел, чтобы ты пошел со мной. Душевая в доме была небольшая — места как раз достаточно, чтобы встать рядом под душем. Эйдан включил горячую воду, вспенил немного геля для душа на ладони и принялся намыливать Киллиана. Мытьё скорее походило на прелюдию, он изучал его тело кончиками пальцев, отыскивал на нем «точки удовольствия», ласкал каждый сантиметр светлой кожи. Мускулистые плечи и грудь, сильные руки от запястий до плеч, чувствуя, как напрягаются внушительные бицепсы, поглаживая то легко, то сильнее. Ниже пояса Эйдан пока не опускался, хотя ему в бедро и упиралось очень весомое доказательство того, что его ласка приятна и желанна. Киллиан все ещё выглядел потерянным и скованным, и Эйдан с ободряющей улыбкой положил его руку себе на пояс. Киллиан тут же обвил его руками и прижал к себе, утыкаясь лицом в волосы. Фокстейл обнял его в ответ, лаская спину, чуть впиваясь ногтями. На мгновение огладил ягодицы, едва касаясь, и тут же вернул ладонь обратно. Киллиан тоже начал робко поглаживать Эйдана в ответ, его лицо немного расслабилось. А вот по лицу Эйдана наверняка ясно читалась все его сомнения. Ему только сейчас стало окончательно ясно, какую цену Киллиан готов заплатить, чтобы быть с ним. «Он — не ты», зашептала внезапно проснувшаяся совесть. «Это ты отряхнулся и дальше пошёл. А для него все предельно серьезно». К черту! Они оба под душем, голые, и найдут занятие поинтереснее, чем самокопание. Эйдан провел кончиками пальцев по плоскому рельефному животу Киллиана, решительно направил руку вниз и обхватил его член. Киллиан еле слышно охнул, нервно облизывая губы, и Эйдан не смог сдержаться, вновь целуя их. Почувствовав руки на своём теле, он удивлённо вскинул голову, Киллиан повторил его жест. Совесть, которая обычно годами пребывала в спящем состоянии, заговорила снова. «Держу пари, он и себе-то подрочить не может, не видя ада в перспективе. Не думая при этом, что делает что-то ужасное! И ты — первый мужчина, кого он касается, кроме себя! Ну как, Эйдан, тебе все ещё не стыдно? Не хочется послать всю операцию под прикрытием к черту?». «Заткнись», он впился поцелуем в приоткрытые губы Киллиана и начал медленными изматывающими движениями дрочить ему, другой рукой поглаживая зад и поясницу. Эйдан выгнал из своей головы все сомнения, все мысли о будущем, он существовал только в этом моменте. Киллиан вцепился в него — на плече наверняка останутся синяки, он не переставая стонал и толкался в его кулак и ласкал член Эйдана в ответ слегка шершавой от ежедневного труда ладонью. Они кончили одновременно, сжимая друг друга в объятиях. После, Киллиан сидел на кровати Эйдана в его халате, который был ему слишком короток и пил заваренный Эйданом чай. Их обоих охватила странная смесь счастья и тоски. О`Рейли все никак не мог осмыслить произошедшее. Они вместе под теплыми струями душа, ласкающие друг друга… Он и представить не мог, что может быть настолько приятно. Даже просто провести рукой по спине, плечам, огладить высокие скулы и милую ямочку на подбородке. Не успел дотронуться — а тело уже пронзила волна зноя, и в животе запорхали бабочки. Секс ошеломил его, но и то, что ему предшествовало и последовало за ним, изумило не меньше. Лиам присел рядом с ним, привалившись плечом. Его кудрявые волосы намокли и вились еще сильнее. Киллиан не удержался, протянул руку и убрал прилипшую ко лбу кудряшку. Кудри Лиама и правда оказались такими мягкими, как он представлял. Они словно сами льнули к ладони Киллиана. Взгляд голубых глаз из-за карего пятнышка казался глубже, он затягивал, словно в водоворот. Губы, искусанные и припухшие от многочисленных поцелуев, так и манили к себе. Чай был забыт, как и все сомнения. Киллиан крепко обнял Лиама, словно хотел укрыть его в кольце своих рук от всех невзгод, которые непременно на них обрушатся. Он бы хотел сейчас что-то сказать, но не мог выразить словами свои чувства. Только целовал любимые губы и не мог остановиться.       — Скоро вечерняя служба, — Лиам отстранил его, коротко поцеловал на прощание. — Тебе нужно незаметно уйти, пока не начали собираться люди.       Киллиан кивнул и, помявшись, спросил:       — Когда я увижу тебя снова?       — Хоть сегодня, в церкви, — на губах Лиама заиграла улыбка. — После службы всегда можно задержаться, чтобы что-то спросить. Он выглядел так невинно, но глаза, эти красивые глаза искрились лукавством. Было просто невозможно не улыбнуться в ответ. Киллиан уходил с легким сердцем, в предвкушении следующей скорой встречи.