***
Вернувшись домой, Киллиан поразился, какой его родной городок все-таки небольшой. До поездки в Дублин это не так бросалось в глаза. О´Рейли жил даже не в десятитысячном Даунпатрике, а в предместье. Здесь считалось совершенно нормальным, идя по улице, поприветствовать идущего навстречу прохожего. Ведь все знали друг друга, даже если не близко, то в лицо. И поэтому держать Лиама за руку было бы невозможно. Было горько осознавать, что дома им придется притворяться до конца их дней. Они ведь шли на тысячи хитростей, чтобы быть ближе друг к другу. Киллиан не мог просто пройтись с ним по улице, не то что дотронуться. Он тихо вздохнул. Они расстались буквально только что. Сидели рядом в церкви, соприкасаясь коленями, и слушали органный концерт. О большем и думать было нельзя, ведь людей туда набилось, как сельдей в бочку. Они с Лиамом пришли по одиночке, да еще разыграли удивление на публику, увидев что им достались два соседних места. Как же хотелось остаться после концерта, ничего не придумывая и не хитря… но нельзя. Работа помогла прогнать грустные мысли и отвлекла. Киллиан припозднился и теперь нервно поглядывал на часы, подходя к маминому дому. Обещал же заняться с младшими, они совсем забросили спорт. Да и в старом доме всегда было, что прибить, покрасить или починить. Но уже точно не сегодня. — Сэр! — вдруг послышалось за спиной. Киллиан не сразу сообразил, что окликают его и недоуменно огляделся. «Сэром» его отродясь не звали, да и «мистером» — только в полиции. Брови сами сошлись вместе - это был тот самый белобрысый хулиган с татуировкой, на которого жаловалась сестра. — Сэр, пожалуйста, разрешите мне поговорить с вашей сестрой. Пять минут, в Вашем присутствии, — парень выглядел отчаявшимся. — Я просто хочу извиниться. — Вы что, никогда не видели гэльский футбол? — Киллиан смягчился, увидев, как тот расстроен. — Видел, конечно. — Ну и чего повели себя, как дебилы? Белобрысый развел руками: — Да хер его знает, само как-то. Глупо получилось. — Думайте в следующий раз головой. И простите, — он еле сдержался, чтобы не похлопать беднягу по плечу в знак утешения, — если она не хочет, я не могу заставить. Едва Киллиан оказался в прихожей, как его чуть не сбили с ног: — Он ушел? — сестра протиснулась мимо него и заглянула в глазок. — Энн, какого черта? Что ты наговорила этому бедолаге? — Что мой старший брат — верующий католик, фанатик и запрещает мне разговаривать с незнакомыми мужчинами. Чего ты лыбишься?! — Блять, Энни! Мы же не в Иране живем! — Ну, он-то об этом не знает. Киллиан и сам не знал, хочет ли он рассмеяться или накричать на нее. Но он решил, не портить прекрасный день ссорой. Вся семья, кроме мамы, собралась на кухне, но обстановка, это Киллиан понял сразу, там стояла напряженная. — Полюбуйся, — Энн указала на сидящего за столом Томми. — Наш тихоня сегодня отличился. За что мне это?! — и отвернулась к плите, помешивая рагу в большой кастрюле. На кухонном столе беспорядочной грудой лежали учебники, а сверху — контурная карта Европы. Каждая страна была покрашена в цвета своего флага. Весь остров Ирландия — аккуратно заштрихован оранжевым, белым и зеленым. Включая север. — Учитель звонил нам домой и просил проследить, — рассказывала Энни. — А он отказывается. Сидит тут уже час и ничего не делает. — Я не буду исправлять, — послышался тихий голос. Киллиан посмотрел на младшего брата, тот сидел, опустив голову и сцепив руки перед собой. — Почему? — усталые интонации заставили голос сестры звучать, как мамин, Киллиан чуть было не вздрогнул. — Потому что это правда, — последовал еле слышный ответ. — Я все сделал правильно. — Его сегодня оставили после школы из-за этого. Томми отказался исправлять на уроке, его вызвали к доске написать пятьдесят раз «Северная Ирландия — часть Соединенного Королевства». Это наверняка незаконно, я уже написала жалобу! Но самое интересное, что написал он вовсе не это! — Энни обернулась от плиты, потрясая ложкой. — Томми, что ты написал? — Erin go bragh (), — младший брат поднял голову и посмотрел старшему прямо в глаза. Упрямый взгляд явно давал понять, что он не отступится. Киллиан похолодел. Вот так это и происходит. Сначала обычные увлечения детства — какие-нибудь динозавры, рыцари. А потом подросший мальчик узнает об отважных мужчинах в камуфляже и черных беретах, с Армалитом () за плечами, что смотрят с каждого граффити — и готов новый пример для подражания. У Донала так и было, сразу после викингов. — И правильно! Я горжусь тобой! Я тоже уйду из школы, если его выгонят, — Пэдди присел рядом с братом и обхватил его за плечи. — Так, хватит! Никто никуда не уйдет! — строго прервал его Киллиан. — Томас, ты сейчас поешь, передохнешь и переделаешь. От этого зависит твоя оценка. — Ты вообще на чьей стороне? — окрысился Пэдди. — Уж ты-то не лезь, — снова вмешала Энн. — Тоже отличился сегодня. Представляешь, сказал этому, — небрежный жест в сторону окна, — чтобы не садился сегодня в машину, как бы чего не вышло. Ну не дурак ли? — А чего они тут забыли?! Пусть убираются! Не хотят уйти сами — значит, их снесет взрывной волной. — Ты видел хоть раз, как людей сносит взрывом, идиота кусок?! — Киллиан вскочил, сжимая кулаки. Его охватили ужас и отчаяние. Пэдди явно повторял чужие слова. Неужели опять недоглядел?! — Я видела, — мама вошла на кухню, и ее появление сразу охладило общий пыл. — Поверь мне, сынок, это не то, чем хочется любоваться. Она присела рядом с Томми, как была, в пальто и шарфе. — Здесь нет ошибки, — заявил тот, упрямо вздернув подбородок. — Конечно, нет. Так и есть, и так будет. Но пока этого не случилось, тебе нужна хорошая оценка. Хочешь приблизить этот момент — учись, развивайся, добейся чего-то, — она обвела взглядом всех своих детей одного за другим. — Это и станет самой лучшей местью, а не взрывы, — ее взгляд остановился на Патрике, и тот потупился. Мама улыбнулась и обняла Томми. И напряжение сразу отпустило. Ей всегда как-то удавалось утихомиривать их, не важно, насколько серьезной была ссора. Младшие успокоились, накрыли на стол и вскоре разговоры смолкли, сменившись стуком вилок о тарелки. Но Киллиан был неспокоен. Чувство вины овладело им полностью. Он на грани того, чтобы потерять еще двоих братьев. Если с ними что-то случится, виноват будет только он. Сестра мыла посуду, то и дело в своей резкой манере отвечая на вопросы матери. Томми с угрюмым видом переделывал карту, двое других подсели к задумавшемуся Киллиану и рассказывали что-то про школу. Он лишь рассеянно кивал и был благодарен маме, когда та погнала младших из кухни спать. Энн ушла следом, не забыв с недовольным видом отметить, что «этот» все еще караулит снаружи. — Энни должна съехать, — почему-то смотря из-за занавески на чужака, заявила мама. — Не важно, насколько дороже снимать собственное жилье. Можно же с друзьями, вскладчину. Иначе у нее не будет собственной жизни. Она же все свое свободное время проводит здесь. И все до последнего пенни несет нам. Киллиан рассеянно кивнул. Его мысли были заняты братьями. Пусть он делал все, что мог, этого явно было недостаточно. В такие моменты он особо остро чувствовал, что так и не смог заменить отца. «Прости, пап, что подвел тебя. Я не вывожу», он сцепил в замок пальцы под столом. Поднимающаяся откуда-то из самой глубины души боль вновь овладела им. «Надо взять себя в руки. Заботиться о семье. Самому-то грех жаловаться: ты любишь и любим. Пусть тайно и скрытно. Все равно это огромная редкость и самое большое счастье: найти своего человека» Он медленно выдохнул и боль немного попустила. — Давно у Томми такие мысли? — тему очень хотелось сменить, но Киллиан должен был с этим разобраться. — С месяц, — быстрые ловкие мамины руки протирали посуду и убирали в шкафчик. Тихонько позвякивали тарелки, поскрипывал линолеум под ее ногами, затем добавился звук закипающего чайника. Все так привычно и успокаивающе. — Еще не хватало, чтобы он начал поклоняться террористам. — Каждый террорист для кого-то герой, — мама пожала плечами и продолжила флегматично убирать посуду. — Герой?! Они убили моего отца! И твоего, между прочим, мужа! Киллиан вскинулся. Снова все его тело мгновенно охватила бешеная темная ярость. Она буквально толкала его вперед, подначивала встать и прямо сейчас сделать что-то, чтобы доказать свою правоту. Кончики пальцев аж покалывало. Ладони сжались в кулаки сами, он даже на заметил. — Кто «они»? Мать повернулась к нему, вытирая руки о фартук. Ярость Киллиана словно разбилась о ее спокойствие, как разбивается лед, когда сквозь него пробивается ледокол. — Не обобщай, — ее голос звучал тихо и серьезно. — В любом движении есть и герои, и приспособленцы, и подлецы. А после Пасхальных соглашений последних прибавилось. — Ты их оправдываешь?! — Я никого не оправдываю, а говорю, как есть. Одна только дипломатия была бессильна. И я четко разделяю патриотов и примкнувших к ним преступников. Можно по-разному относится к ИРА, но факт в том, что без них Ирландия до сих пор оставалась бы британским доминионом. На смену ярости пришла горечь. Они почти никогда не говорили о политике, но если у мамы что-то случайно вырывалось, то именно в таком духе. — Ты думаешь, я не тоскую по Коннору? Не умираю от страха за своего ребенка?! Не проходит и дня, чтобы я не вспоминала о них. Не горевала. Но я — историк и знаю, что говорю. Я не свожу все движение к нескольким отщепенцам. Именно они виновны в том, что мой сын оказался заложником. И что мой муж… мертв. От матери у Киллиана почти не было секретов. Она единственная знала, что на самом деле случилось с Доналом. Правда, про палец Киллиан так и не решился сказать. На плечи Киллиана легли тонкие руки, мать прижала его к себе. Ее макушка привычно оказалась у него под подбородком. Русые завязанные в пучок волосы припорошила седина, худое тело ощущалось очень хрупким и уязвимым. Киллиан еще помнил, как совсем пацаном прибегал к маме за утешением и она обнимала его точно таким же жестом. Загораживая от всего мира и его невзгод. И как ему тогда казалось, что он в безопасности, что бы ни случилось. Но после смерти отца материнские объятия не дарили ощущения защиты и спокойствия. Наоборот. Теперь Киллиан — мужчина в доме и должен обо всех заботиться и защищать. — Есть же другой путь, — Киллиан упрямо мотнул головой. — Политика, переговоры, вот это все. — А ну, бегом учить школьный курс истории, — его шутливо пихнули в бок. — Много он принес, этот другой путь. О´Рейли грустно кивнул. Что верно, то верно. — Как он? — тихо спросила мама. — Держится молодцом, — сдержанно ответил он. — Когда тебе разрешат его увидеть, обними Донала за меня. Объятия разомкнулись, мать вернулась к домашней работе. Когда-то давно, еще семнадцатилетнего Киллиана оскорбило подобное поведение. Он кричал, обвинял ее во всех грехах. Что предала память отца и не любила его никогда, раз просто продолжает жить дальше. Каждый день вставать, делать им завтрак и уходить на работу, как будто все по-прежнему. Мать же лишь печально посмотрела на него: «Если я сейчас упаду на пол и начну плакать, то уже не поднимусь. И кто тогда будет вас кормить?». Пусть она не показывала чувства, это не значит, что их не было. Просто если они продолжат этот разговор, тоска и страх за сына сломают ее. Теперь Киллиан это понимал. Он и сам привык загонять все эмоции внутрь и сосредотачиваться только на том, что важно здесь и сейчас. Чашка чая приятно согрела руки. Киллиан рассеянно слушал, насколько подорожала аренда, как дела у братьев в школе и что мать с сестрой будут готовить на Пасху. Пожалуй, это была единственная тема, которая не вызывала у обеих женщин разногласий: сладкий тыквенный пирог по маминому секретному рецепту. За окном сгустились сумерки, неяркий желтый свет лампы разливался только посередине помещения, скрадывая и пряча пару трещин на столешнице и сколотые уголки плитки. Давно, кстати, пора ей заняться. Редкий момент, когда он чувствовал себя спокойно и надеялся, что со всем справится. Даже захотелось рассказать матери о своем сотрудничестве с полицией, но Киллиан сомневался. — Я тут подумал… — он задумчиво помешивал в чашке ложечкой, — ведь это может оказаться кто угодно. Вдруг, я каждый день здороваюсь с этими людьми и улыбаюсь им? Как думаешь, если осторожно расспросить Мерфи, — Киллиан выразительно посмотрел на мать. — Про него говорят всякое… — Пустая болтовня, — отозвалась она, на его взгляд, слишком резко и быстро. — А даже если нет, у Мерфи недавно родилась первая правнучка. Как думаешь, теперь ему есть дело хоть до чего-то другого? Киллиан вздохнул. И правда, если что-то незаконное в жизни Мерфи и было, давно быльем поросло. Да и судя по тому, что он случайно услышал, у «его» террористов были серьезные разногласия со всеми прочими, включая старую гвардию. Так что незачем ворошить прошлое, не поможет. Ночевать на слишком короткой кровати не хотелось, поэтому он отправился домой, не смотря на уговоры.***
— Как хорошо, что я тебя послушал, — голос Киллиана звучал глухо из-за того, что он уткнулся Эйдану в шею. Теплое дыхание щекотало кожу и мешало думать. — Не стали обыскивать? — Эйдан ласково поглаживал золотисто-русые волосы и перебирал их пальцами. Да. В первый и второй раз мне буквально в трусы залезли. А сегодня так, похлопали для порядка по карманам и все. «Расслабились», на губах сама собой появилась злорадная улыбка. Хорошо, что Киллиан не мог ее видеть, они лежали на кровати, тесно прижавшись друг к другу и переплетясь конечностями, тот прижался лицом к шее Эйдана. Такая улыбка совершенно не подходила Лиаму, доброму и набожному. — Приехали за мной, как всегда: мы же для всех приятели. Идем вместе выпить в пятницу вечером или поиграть в футбол среди недели, — по обнаженной коже Эйдана побежали мурашки, потому что Киллиан усмехнулся и шею обдало теплым дыханием. — Немного отъехали в сторону и завязали глаза, как и в прошлые разы. Я всю дорогу слушал и принюхивался, — он издал короткий смешок, мурашки же превратились в дрожь, пробирающую Эйдана от затылка до макушки. — Запомнил шум, как от работающих строительных машин, а потом запах — китайский фастфуд. Но что странно: я все это два раза слышал. Кругами возили. Стройка в окрестностях была только одна, как раз на выезде из города. «От нее и будем плясать, если, не дай Бог, что-то случится с датчиком», решил Эйдан. «В следующий раз его уже можно взять». Киллиан рассказывал, как оказался в уже знакомом ему складском помещении. Оно было разбито на отсеки, заставлено покореженными стеллажами, все здание явно давно не ремонтировали. Однако, его провели в один такой отсек, и там было достаточно места для рабочего стола и материалов, имелось электричество и рукомойник с холодной водой. — Сижу я, паяю, занимаюсь своим делом. Вдруг ругань, крики и мимо меня пролетает Шеймус… Эйдан кивнул, опуская ладонь и начиная гладить сильное плечо. Кто такой Шеймус и что делает в банде, Эйдан уже знал и мгновенно связал с услышанным недавнюю серию ограблений банков. Новости ему понравились, чем больше у террористов внутренних разногласий, тем лучше. — … И орет — «где деньги на оружие, в Бога душу мать?! Двоих моих парней не для того подстрелили, чтобы вы прикарманили себе общак!» Киллиан продолжил рассказывать. Как доделал свою часть работы на сегодня и ему позволили увидеть брата. — Я смотрю на него и мне плакать хочется. Он же малыш Донал, которому я шнурки завязывал! А смотрит так, будто ему уже лет восемьдесят. Не должно быть у детей таких глаз… И жмется ко мне, жмется… Он немного помолчал, явно переживая боль заново. — Меня удивило, зачем им такое количество, все-таки, не одна и не две. Спросил, меня конечно послали. Но я все равно узнаю. У меня плохое предчувствие. Эйдан вместо ответа коснулся губами виска Киллиана. Близость обнаженного желанного тела действовала на него самым недвусмысленным образом. Хотя, они только-только отдышались после того, как Киллиан появился после очередной «встречи с друзьями». Напряжение и беспокойство было столь велико, что они прямо с порога оказались в постели. Им обоим необходимо было почувствовать друг друга. Но разум, в отличие от разгорячённого тела, оставался холодным. Фокстейл машинально отметил: запросить, не поступали ли раненые с огнестрелом в окрестные больницы. Установить личность, проверить, кто их посещает, адреса, родня, круг общения. Если никто не обращался — в маленьком городе все равно ничто не останется незамеченным. «Вызывающие подозрения прогулы на работе, неожиданные отлучки…», он стиснул зубы. Боже, как же мерзко от самого себя. — Я бы остался. Разбудишь меня пораньше? — Киллиан поднял голову и посмотрел Эйдану в лицо. Щеки заливает легкий румянец, волосы растрепались, чудесные синие глаза прячутся за длинными пушистыми ресницами. Сильные руки сжались вокруг тела Эйдана, Киллиан прижался к нему крепче. Они потянулись друг к другу, и вдруг возле окна что-то вспыхнуло и раздался громкий хлопок. У Эйдана сперло дыхание, Киллиан так сильно стиснул его в объятиях и прижал к кровати, что стало нечем дышать. - Наверняка петарда. Вот же невтерпеж! — тот выругался и извинился за это. — Что-то рано они в этом году готовятся к своему маршу. Эйдан, не слушая возражений, с неудовольствием оторвался от горячего тела и выскользнул наружу, накинув сутану. И действительно, вернулся с пластмассовым наконечником от петарды. — И правда, рановато, — он снова устроился в любимых руках. — Обычно хотя бы дожидаются, чтобы Пасха прошла, и ближе к лету начинают пакостить. В прошлом году они жгли свои костры прямо напротив моих окон. Здоровую пирамиду собрали, чуть ли не до второго этажа, и плакаты сверху наклеили с нашим кандидатом в мэры. Орали еще так радостно, когда он начал гореть, — лицо Киллиана стало жестким. — Надеюсь, в этом году полиция не разрешит гребанным оранжистам пройти по нашей улице… Эйдан поцеловал его, обрывая предложение. Киллиан остался с ним до утра и ушел на рассвете. Мнимый священник пил черный кофе, коротая время до службы, и предавался раздумьям, которые сложно было назвать благочестивыми. Знал бы он, что Эйдан и сам «гребанный оранжист»… По крайней мере, в детстве ему нравилось, вместе с семьёй пойти на парад 12 июля, под бой барабанов и звуки флейт. Мальчиком он сам играл на флейте и подпевал песням, еще не до конца понимая их смысл. Позже вместе с другими подростками жег те самые костры, они собирали как можно больше деревянных поддонов, на которых в магазинах раскладывают товар, ставили их друг на друга и поджигали в честь той давней победы. Разные районы соревновались между собой, у кого такая «пирамида» больше. И конечно, их старались ставить так, чтобы соседям-католикам было видно как можно лучше. Да и сам марш не всегда заканчивался мирно. Эйдан помнил, как один раз городская администрация запретила их процессии двигаться через католический квартал, но участники марша сделали это самовольно. Хорошо это не кончилось. Одна картина врезалась ему в память так, что он никогда этого не забудет. Жители вражеского квартала начали выражать свое недовольство, кричать, чтобы убирались к себе. Взрослые участники марша перешли от ругани к драке, когда Эйдан краем глаза заметил мальчишку, стоящего на крыльце дома, мимо которого они проходили. Моложе его, худой, ярко-рыжий и конопатый, парень наклонился, подбирая с своего крыльца бутылку с молоком. В мгновение ока разбил ее об косяк, так что белые брызги попали ему на штаны, и двинулся прямо на Эйдана, сжимая «розочку» в руке. Карие глаза полыхали такой злобой, что Фокстейл предпочел убраться восвояси. Хорошо, что жалеть себя было некогда. Сегодня у него было много дел, как в церкви, так и вне ее. С утра — крестины, и тут можно было только порадоваться, что предшественник Эйдана заранее дал ему подробные инструкции по телефону. Позже нужно было обсудить с коллегами новые детали их дела. Да еще Киллиана сегодня снова могли встретить «друзья». — Мы нашли их, — докладывал ему один из коллег поздно вечером. — Складское помещение совсем недалеко от твоей церкви. Возили его вхолостую кругами, клоуны. Сегодня даже наболтали кое-что любопытное. Хочешь послушать запись? — Давай, — Эйдан нахмурился и кивнул. Голоса доносились через помехи, как из старого радиоприемника, но слова разобрать было можно. — Я хочу видеть брата. — Виделись недавно, хорошенького понемножку. — Да ну? Тогда я, пожалуй, сделаю перерыв, — послышался какой-то лязг, будто нечто металлическое небрежно отбросили прочь. - Не зарывайся, О´Рейли. У него еще девять пальцев осталось, не забудь. — Это сделал ты? — звук отодвигаемого стула, ножки едут по полу. Голос Киллиана звучал очень спокойно, но Эйдан уже успел его изучить: за спокойствием скрывалась хорошо сдерживаемая ярость. Собеседник Киллиана молчал. — Так ты, Шеймус? Тягучая пауза заставила сердце замереть. — Нет. Я был против, если тебя это утешит. — Но ты знаешь, кто. Снова молчание, прерываемое лишь помехами. — Я все равно узнаю. — Слушай, мне жаль. Я этого не хотел. Но не я отдаю приказы. — А кто? Раз уж я тут застрял с вами, я хочу знать, на кого работаю. — Тебе не надо знать. Просто делай свое дело, как и каждый из нас. — А если нет? — Мне напомнить про пальцы? — Не надо, я понял. Но тогда и я тебе кое-что напомню, — голос Киллиана снизился до яростного шепота. — Вы, ребята, уж так получилось, нуждаетесь во мне. — На хуй иди! Будешь выебываться, я быстро найду тебе замену. Уж засыпать селитру в отрезок трубы дело нехитрое. — Конечно, Шеймус. Только вспомни, что случилось в прошлый раз, когда кто-то из твоих ребят попробовал это сделать с инструкцией из интернета. Кажется, остался без глаза? Или без пальцев? Ответом стал яростный выдох. — Так уж сложилось, что иметь с вами дел желающих нет. А человек без опыта только покалечит себя, а может и вас заодно, — теперь Киллиан говорил холодно, чеканя слова. — Я вам нужен. И я не отказываюсь от обязательств. Но и мне тоже нужно что-то взамен. — Ладно, я передам твои пожелания. А теперь — за работу. У тебя еще много дел, если мы хотим управиться до Пасхи. — И что будет на Пасху? — О, — собеседник Киллиана тихо рассмеялся. — Буууммм. Большой бум. Старый Пэдди перевернется в своей могиле. В буквальном смысле. А когда пыль осядет, мы устроим все так, что заподозрят оранжистов. — Что?! — по голосу было похоже, что Киллиан задохнулся. Эйдан чувствовал то же самое, как если бы они были сиамскими близнецами. Даунпатрик, Dún Pádraig, «Крепость Патрика», был назван так потому, что могила главного ирландского святого находилась здесь, возле кафедрального собора. — Да брось! Ты же не веришь, что он и правда там лежит? И во всю эту хрень, что тело святого Патрика погрузили на повозку, и похоронили там, где остановились быки? А потом построили на том месте наш собор? — Люди верят и в более странные вещи. Например, что Бога нет, — Киллиан почти выплюнул последние слова. — Если тебе дорог брат, просто делай свою работу, — тон Шеймуса стал угрожающим. — А я похлопочу, чтобы твои просьбы выполнили. Остаток разговора Эйдан слушал, как во сне. Он мог только представить, как поразил Киллиана этот план. Ему предлагалось своими руками уничтожить один из символов его веры. Но, как полицейский, Фокстейл не мог не признать, что план хорош. После Пасхальных соглашений наибольшая криминальная активность исходила как раз не от католических, а от протестантских нелегальных вооруженных формирований. Но простой обыватель вряд ли бы заметил это. Ведь все средства массовой информации убеждали его в обратном, а спину протестантов ненавязчиво и незаметно прикрывала полиция. В свое время Эйдана поразил этот факт, но его отец с сослуживцами считали это самым нормальным на свете. Взорвать одну из католических святынь и свалить на протестантов — план поистине дьявольский. И он сработал бы. Подобный исход событий был бы очень правдоподобен. Но как оказалось, это еще не все. Киллиан появился на его пороге за полночь. В расстегнутой куртке, несмотря на ветреную погоду, растрепанный, он ворвался и заключил Эйдана в объятия, едва за ним закрылась дверь. — Я не дам навредить тебе, — прошептал он, охватывая лицо Эйдана ладонями. Синие глаза были полны отчаянной решимости. — С тобой не должно случиться ничего плохого! Никогда! Сбивчивые признания в любви вскоре заглушили поцелуи. Киллиан целовал его губы, его руки сжимались вокруг до боли. Только когда он немного успокоился, то смог все объяснить. План предусматривал взрыв не только в кафедральном соборе. Террористы задумали заминировать еще несколько мест в городе. Включая церковь, где служил Эйдан. В ночь на пасхальное воскресенье, во время всенощной, в обоих храмах собралось бы большое количество народа. Число жертв после взрыва стало бы ошеломляющим. Лидер «За свободную Ирландию» надеялся, что, свалив вину на протестантов, он заставит католическое население «проснуться». Эти теракты должны были стать тем, чем стало «Кровавое воскресенье» в Лондондерри в 1972 году: объединить и вдохновить на борьбу. — Мне нельзя отказаться. Но я смогу защитить тебя и семью, — Киллиан взял его руки в свои, и смотрел на Эйдана так, словно тот сейчас исчезнет навсегда. — Поколдую с часовым механизмом. Взрыв будет отложен и люди успеют уйти. Ты успеешь уйти! И снова объятия до синяков, признания и поцелуи… — Нужно поговорить с полицией, — Эйдан с трудом оторвался от Киллиана. — Чтобы Донал не пострадал, они должны провести операцию в этот же день, сразу же! Освободить твоего брата и накрыть всю шайку! — Они вряд ли будут дожидаться на том складе все сразу. Шеймус что-то говорил про «рассредоточиться», — Киллиан прикусил губу. — Они считают, что я смирился и больше ничего не выкину, Шеймус начал разговаривать со мной, потому что у него терки с остальными, а я его всегда выслушаю. Я узнаю все, что надо, и тогда пусть накрывают, — он кивнул в подтверждение своих слов. Наутро Эйдан передал этот разговор начальству. — Прекрасно, — торжество в голосе полковника чувствовалось даже дистанционно. — У меня тоже хорошие новости: всю семью берут в программу защиты свидетелей. Но с условием, что он сдаст нам главаря. Надо бы обсудить это с О`Рейли. — Да, конечно, — немного рассеянно отозвался Эйдан. Он закончил разговор и позволил ежедневной рутине затянуть себя. После успешного завершения операции отец Лиам О´Нил должен был прекратить свое существование. Уже была готова легенда о том, что он уезжает в одну из миссий где-то в глубине африканского континента. Эйдан не мог перестать думать об этом. Работа под прикрытием закончится уже очень скоро… но как же Киллиан? Погруженный в грустные мысли, Эйдан чуть было не перешел дорогу на красный свет, затем — чуть не врезался в идущего навстречу прохожего. В себя он пришел, проходя мимо паба, и выдернул его из грез знакомый голос. Говорившего закрывала от Эйдана припаркованная у входа грузовая машина, привезшая в паб продукты. — Я ничего не знаю. Не спрашивай. Было очень странно слышать такой напряженный, враждебный тон у Мерфи, шутника и балагура. — Киран, ты не на допросе. Я никому не скажу. А вот это уже интересно. Мать Киллиана? Эйдан чуть сбавил шаг. — Оставь это, Майред. Я больше в политику не лезу. И ты не лезь. Просто так стоять рядом было бы подозрительно, поэтому пришлось продолжить путь. Странный диалог не покидал мыслей. Что-то в нем было не так. Не тон, и даже не косвенное признание в прошлых грехах. Разгадка словно маячила прямо перед глазами, но при малейшей попытке приблизится к ней ускользала. Еще больше углубившийся в свои мысли, Эйдан направился в церковь. Каково было его удивление, когда он, войдя, увидел стоящих в проходе между скамьями Киллиана и свое непосредственное начальство…***
Киллиан не утерпел и пришел в церковь до начала службы. С тех пор, как он стал помогать полиции, надежда снова ожила в нем. Скоро все закончится и Донал будет свободен. Он как раз присел на одну из скамей, когда услышал позади гулкие шаги. Незнакомый мужчина в темном плаще и с сединой на висках занял место рядом. Киллиан удивленно глянул на него исподтишка. Этот мужчина точно никогда раньше здесь не появлялся. Турист, что ли? Так это он немного ошибся, ему к собору надо. А их церковь, построенная совсем недавно, каких-то восемьдесят лет назад, не имеет никакой ценности, кроме духовной. Может, потерялся? О´Рейли хотел было заговорить с незнакомцем и помочь ему, когда тот заговорил сам. Британский акцент неприятно резанул слух. — Я все о Вас знаю, мистер О´Рейли, — уголки губ слегка приподнялись в намеке на улыбку. — Полковник Джонсон. Благодарю Вас за сотрудничество, Ваша помощь бесценна. Я, со своей стороны, обещаю, что смогу обезопасить всю Вашу семью. Только сдайте мне главаря этой ячейки. — Но я не видел Вас раньше. Вы точно из полиции? — встревоженный Киллиан вскочил и на всякий случай отошел на несколько шагов. — Именно. Не волнуйтесь, пожалуйста. Двери за спиной заскрипели, снова послышали шаги, отдающиеся в помещении, как удары колокола, и замерли. — Чтоб было удобнее передавать информацию, агент Фокстейл будет Вашим личным связным, — мужчина все с той же сдержанной улыбкой показал за спину Киллиана. Он медленно обернулся и уперся взглядом в Лиама. Тот застыл, бледный, белее своего воротничка, губы плотно сжаты, в голубых с карим глазах застыла мольба и ужас. — Вы хорошо с ним сработались. Так будет намного лучше, чем каждый раз заходить в полицейский участок по надуманному поводу. Еще раз большое спасибо и всего доброго. Киллиан уже не слышал захлопывающейся двери. В груди стало больно, он с трудом мог дышать. — Агент Фокстейл, значит… — дрожащие губы сложились в кривой улыбке. Вот все и встало на свои места. Вот откуда и постоянное повышенное внимание к нему, и легкий отход от целибата, их страстные ночи и признания в любви… "Какой же я дурак…" , Киллиан судорожно выдохнул и автоматически положил ладонь на грудь. Легкие словно сдавило, каждый удар сердца отдавался в них, его душила боль. «Никогда Лиам меня не любил. Просто на первой исповеди я проболтался о своей грязной тайне. Сделал себя легкой мишенью. Он начал меня «разрабатывать» и вот результат», Киллиан невесело усмехнулся. Хотелось смеяться и плакать одновременно, а потом просто лечь и умереть от своей истерики. А он-то, дурак, вообразил, что его любят! Да настолько, что готовы отринуть все церковные клятвы. Киллиан прерывисто вдохнул ставший вдруг тяжелым кислород. Как же все это больно, грязно и подло… Если бы Лиам (да Лиам ли? Конечно, нет) поговорил с ним честно, Киллиан бы все сделал, чтобы помочь ликвидировать террористов и спасти семью и себя. А теперь, что делать с болящей душой и кровоточащим сердцем? Киллиан прикрыл глаза, борясь со слезами. «Не любимый… а просто презренный грешник и грязный содомит, глупый и наивный, которого так удобно пользовать во всех смыслах…». — Киллиан, позволь, я все объясню! Лиам сделал шаг навстречу, но Киллиан рефлекторно отдернулся назад. Ладони непроизвольно сжались в кулаки, но врезать хотелось только себе. За глупость. За слепоту. За наивность. Ну и конечно за кучу грехов, тянущихся за ним зловонным шлейфом. — Что тут можно объяснять, агент Фокстейл? Может быть, я и дурак, но не до такой же степени. Я все сделаю, как обещал. Главное — вытащите мою семью. Она — все, что у меня есть. Киллиан резко развернулся и в несколько больших шагов вышел на улицу. Разговор был закончен. Какие-то оправдания слушать не хотелось. Ненависти не было, только усталость и злость за свою наивность. Прохладный ветерок немного остудил лицо. Внутри у Киллиана все дрожало. Ведь он верил. Всему верил. Руки затряслись и он спрятал их в карманы куртки. Внутри словно сжалась тугая пружина, так и рвущаяся наружу. Но он терпел, пока не добежал до дома, и оказался в своей маленькой комнатке под крышей. Киллиан сжимал губы, чтобы ни звука не вырвалось, стискивал ладони в кулаки, чтобы сдержать предательскую дрожь, но все равно почувствовал влагу на лице. И свалился на кровать, сворачиваясь в позе эмбриона. В комнате было слышно лишь его прерывистое дыхание. Слезы текли и не хотели останавливаться. Как давно он плакал так отчаянно? Когда бросил первую горсть земли на отцовский гроб? Когда получил по почте страшную посылку с пальцем младшего братишки? Сейчас Киллиан оплакивал себя и свои безумные надежды на счастье. В голове ярким калейдоскопом мелькали картины недавнего прошлого: жесты, взгляды, прикосновения… Вранье. Все вранье. Нет никакой любви. Его использовали. «Господи, прости меня, я согрешил…», Киллиан сжал свой нательный крестик так, что стало больно ладони, и молился, пока его не сморил тяжелый сон без сновидений.