Клыки

      Я позевала так сильно, что аж слезы выступили. Была уже глубокая ночь, спать хотелось ужасно, глаза слипались, еще и тусклый теплый свет от прикроватной лампы усиливал сонливость. Встав на ноги, я прошлась по комнате, чтобы немного взбодриться, и поправила волосы у зеркала. Страшнее всего было ляпнуть лишнего, если Герман все же придет. Ночь всегда заставляет людей быть чрезмерно искренними, говорить больше, чем следовало, а потом жалеть. Прогулка на озере это подтвердила. Интересно, почему так? Что за магия у ночи?       “Волчья”, — шепнул внутренний голос, и я усмехнулась.       Минута текла за минутой, а вместе с ними утекала надежда. Вряд ли после такого напряженного и насыщенного дня Волчонок зайдет к Саге на разговор, еще и в столь позднее время – уже за полночь перевалило. Наверняка подумает, что шаманка легла спать, да и сам он устал, решит, что лучше зайти завтра. Наверняка.       Вечером Сага действительно подходила к Герману и что-то ему сказала, на что тот дважды кивнул с серьезным лицом.       Он должен был прийти.       Стянув кофту я надела черную свободную футболку и снова расчесала и поправила волосы. Сделала несколько кругов по комнате, затем со вздохом опустилась обратно на кровать. Бедные ручки-шнурки подарочного пакета выглядели так, будто его передаривали несколько раз, что неудивительно, потому что я постоянно их крутила и мяла пальцами.       Борьба со сном становилась труднее с каждой секундой, несмотря на волнение. Очень хотелось прислониться к чему-нибудь и наконец опустить чугунные веки. К груди Германа прислониться было бы особенно замечательно…       Я резко покрутила головой из стороны в сторону, чтобы дурацкие мысли из нее вылетели. Хотелось заскулить от усталости и бессилия. Постоянная борьба то с одними, то с другими чувствами ужасно выматывала, а нормальная закалка до сих пор не появилась, особенно к романтической ерунде. Почему мы не можем управлять нашими влюбленностями? Почему не можем выбирать, в кого влюбляться? Жизнь была бы в разы проще.       На празднике Герман сказал, что ни один человек не разрушит их стаю. Я и не собиралась даже пытаться это сделать, не собиралась уводить Рудницкого у Фрейи, но и просто выключить всех бабочек и запретить теплу разливаться по телу от одного только взгляда на Волчонка не могла. С удовольствием бы избавилась от этой ерунды, однако вряд ли это возможно, пока объект симпатии… объект влюбленности рядом.       На первом этаже постучали в дверь. Этот звук подействовал, как удар электрошокером, заставив подскочить на месте. Сонливость растворилась, будто сладкая вата в воде, а сердечный ритм моментально ускорился раз в десять. Семьсот ударов в минуту – это же возможно?       Скрипнула задвижка. Пришлось подойти к двери в комнату и прислушаться, чтобы уловить какие-то слова снизу. Ни одной реплики Саги различить не получалось, а вот некоторые фразы Германа, с его-то низким и поставленным голосом, вполне.       “Вы хотели о чем-то поговорить? … Хорошо … Да … Я вас понял … Я тогда пойду? … Алексия? Она наверху? … Да, хорошо. Она не спит? … Хорошо”. Затем заскрипели половицы, а потом и первая ступенька лестницы. Я тут же на цыпочках отбежала обратно к кровати и села. Не хотелось быть уличенной в подслушивании. Через пару секунд Волчонок постучался в привычной манере.       — Заходи, — внезапно охрипшим голосом отозвалась я, и поспешила откашляться.       — Привет, — удивленно сказал Герман, войдя в комнату. — Что случилось?       — В смысле?       Поднявшись, я сделала один шаг к нему навстречу. Волчонок выглядел уставшим и не менее сонным, хотелось положить его в кровать, укрыть одеялом и нежно поглаживать по голове, пока не уснет.       — Сага сказала, ты хотела о чем-то поговорить.       — Да… Я… Да… — опустив взгляд, я стала нервно заламывать пальцы. — В общем… Во-первых, хотела извиниться перед тобой. — С трудом заставив себя посмотреть на Германа, мельком скользнула глазами к его лицу, но то было совершенно спокойным. Наши взгляды встретились, на удивление волнение это не усилило, а наоборот стало легче. Я подошла еще ближе, и расстояние между нами оказалось меньше вытянутой руки. — Прости меня, пожалуйста, за утро. Я была неправа и поступила очень плохо. Клянусь, я бы никогда осознанно не стала бы тебе вредить. Просто глупая, не подумала. Я не хотела ставить тебя в такое положение и пользоваться твоей добротой. Мне ужасно, просто безумно стыдно, Герман. Прости, пожалуйста. Такого больше не повторится. Обещаю.       Волчонок, не разрывая зрительного контакта, медленно покачал головой и вздохнул.       — Я не злюсь на тебя, — тихо сказал он. — Разве я могу злиться на тебя за то, что у тебя есть душа?       — Я проявила неуважение к стае и чуть не предала тебя…       — Да перестань. Давай просто забудем об этом? Но лучше больше не ходи на ферму, не привязывайся к этим животным.       — Больше не пойду… — сразу ответила я. — Александр сказал, что вопрос с ягненком… что это… — не получалось нормально сформулировать, но Герман помог.       — Да, там не было твоего ягненка. Она в порядке. Не знаю, что будем делать дальше, но она жива, сидит в загоне.       — Но как? Как ты это сделал?       Не было сомнений, что это заслуга именно Германа.       — Я выкупил ее у семьи, которой она принадлежала, — подтвердил он мою догадку, — а Александр поехал в соседнюю стаю за другим ягненком. Сказал им, что с нашим вторым возникли проблемы, и купил его у них. Точнее, обменял.       — На кого?       — На что. На всякие полезные в хозяйстве вещи.       Получается, спасая любимого ягненка, я приговорила к смерти незнакомого… Которого, возможно, растили на шерсть, а не на мясо. Как же сложно устроена жизнь – совершая благо для одного, можешь навредить другому.       — А у тебя не будет проблем, когда в стае обо всем узнают?       — Мы с Александром и Дечебалем договорились, что по официальной версии ягненок случайно сбежал еще до того, как за ними пришли, — сказал Волчонок. — Александр поехал за другим, но когда обоих зарезали, первый вдруг вернулся. Я решил, что это знак, и выкупил его себе.       Что же пообещал Герман или чем угрожал Доберманчику, что тот согласился соврать?       — С Александром все понятно, но неужели Дечебаль согласился на ложь? — спросила я. — Оборотни же не врут, а он товарищ принципиальный и меня ненавидит.       — Согласился, — Герман решил обойтись без лишних объяснений. — Проблем с ним не будет, но советую тебе с этим парнем не связываться.       — Он плохой?       Рудницкий лишь отрицательно покачал головой, снова не став ничего дополнительно пояснять. Впрочем, и так все было понятно: Дечебаль не плохой, но случайно может навредить, потому что, скорее всего, у него есть какая-то психологическая травма.       — Спасибо большое, что спас Луми… — чуть слышно произнесла я, снова опустив взгляд. Даже несмотря на слова Германа чувство стыда и неловкости не отпускало.       Он ничего не ответил.       — Почему ты это сделал? — теперь голос совсем превратился в шепот, а глаза еще прочнее приковались к красным носкам Волчонка. Щеки стало слегка печь.       — А разве могло быть иначе?       Не могло. Он был слишком сентиментальным и благородным, а еще добрым, чтобы не спасти беззащитного детеныша безобидного животного по просьбе юной девушки, которую, хотел того или нет, но временно взял под защиту. Тут тоже все было понятно.       После ужина Герман переоделся, и сейчас стоял не в запятнанной кровью льняной рубашке, а в необычном свободном темно-коричневом свитере: у него не было резинок, но несколько рядов внизу, на воротнике и на широких рукавах были иначе связаны нитками теплого темно-желтого цвета. Ткань казалась мягкой и плотной.       — Очень красивый свитер, — сказала я, — можно его потрогать? Выглядит приятным на ощупь.       — Потрогай, конечно. Александр связал.       — Александр?! — удивление было абсолютно искренним. — Он вяжет одежду? Я думала, это от Лики или Фрейи.       Герман усмехнулся.       — Да, у Сандра такое неожиданное хобби. Я долго у него свитер выпрашивал, но этот волчий швед его больше полугода связать не мог. Вот только месяц назад отдал.       Я хотела аккуратно лишь потрогать ткань за край, но заслушавшись Волчонка и начав размышлять о Блонди, провела ладонью от твердой широкой груди до живота. Герман напрягся. Слишком явно резко отдернув руку, я постаралась притвориться, что ничего не произошло, и, придав голосу невозмутимости, спросила:       — Его имя сокращается, как Сандр? Не Саша или Алекс? — в глаза посмотреть не получилось. Щеки горели. И, что самое ужасное, очень хотелось повторить это прикосновение…       — Да, он Сандр.       — Понятно.       Желая избежать неловкой паузы, я продолжила:       — Раз ты долго ждал, то мне нет смысла просить у него такой же?       — Спроси, — пожал плечами Герман. — Очаровательной девушке может и сделает. А если нет, подарю тебе этот.       “Очаровательной девушке”. К не успевшим остыть щекам прилила новая кровь. Захотелось улыбнуться, но я сдержалась.       — Ага, отдашь, а потом еще полгода будешь ждать новый.       — Ничего, — он ухмыльнулся, — подожду.       — Слушай, хотела спросить, — вспомнила я вопрос, возникший накануне. — На Дне Рождения же не было твоей сестры? Которая за Ночью присматривает.       — Вики не приезжает в стаю. Из всей семьи с ней общаюсь только я.       — Какой-то семейный конфликт?       — Вроде того, — покивал Рудницкий.       — Она с мамой живет?       — Нет.       Волчонок отвечал односложно, явно не стремясь развивать эту тему. Расспрашивать было бы некорректно, так что оставалось принять существование еще кучи тайн и новые неотвеченные вопросы.       — Понятно. Котик в порядке?       — Да, не волнуйся. Сестра его кормит, поит, гладит и играет с ним. Она любит животных.       — Хорошо. Огромное спасибо ей передай, пожалуйста.       — Передам.       Больше для продолжения разговора ничего придумать не получилось. Герман очень тяжело вздохнул, возможно, из-за усталости.       — Это все, что ты хотела сказать, Алекси? — спросил он. — Поздно уже.       — Да, но есть еще кое-что. — Подойдя к кровати, я подняла с пола пакет и протянула его Герману. — С Днем Рождения. Это небольшой подарок от меня.       Глаза Волчонка округлились, брови приподнялись. Он посмотрел на пакет, потом на меня, потом снова на пакет и взял его из моих рук.       — Спасибо большое, милая… — растерянно произнес Герман, заглядывая внутрь. — А что там? — Затем перевел взгляд на меня, слегка нахмурившись. — А как ты?...       — Александру надо спасибо сказать, он помог. Я заказала в интернете с его ноутбука, оплатила, а он все привез.       — Не против, если сейчас распакую?       — Да, конечно, — заулыбалась я.       Мы сели на разные стороны кровати, Герман достал из пакета первый сверток.       — Ты все запаковала, еще и так аккуратно. Это очень мило, — чувственно сказал он, крутя в руках кофе, после чего снял с него бумагу. — О, это же мой любимый. Ты запомнила?       В его глазах плескалось море тепла.       — Конечно, запомнила. Мы долго вместе жили.       Волчонок достал из пакета ежедневник и тоже сорвал с него бумагу.       — Какая красота, — произнес он, рассматривая подарок. — Очень классный, мне нравится. Люблю такие вещи. Спасибо большое, милая.       — Если честно, идею с ежедневником Сандр подкинул, — ответила я.       — Но ты выбрала такой, который я бы сам выбрал. И по цвету, и по дизайну полное попадание.       Я не могла перестать улыбаться. Правильно говорят, что дарить подарки не менее приятно, чем получать их. Я была готова каждый день что-то дарить Герману, лишь бы видеть такие эмоции. Ему правда нравилось и ему было очень приятно.       Положив ежедневник и кофе обратно в пакет, он достал плед. И как только распаковал его, сразу стало понятно, что и тут угадала.       — Вау, какой хороший, — положив плед на колени, Герман несколько раз провел по нему ладонью. — Очень приятный и оттенок отличный. Спасибо…       — Я заметила, что ты любишь пледы. Они у тебя везде.       — Они создают уют, к тому же, проще в каждой комнате их положить, чем зимой таскаться с одним по всему дому.       — Надеюсь, этот тоже пригодится.       — Этот я отнесу в кабинет.       Учитывая, сколько времени Волчонок раньше проводил в кабинете, это можно было посчитать за то, что мой плед ему правда пришелся по вкусу.       Оставалось самое волнительное. Портрет.       — А это что? — спросил Рудницкий, доставая его из пакета.       — Открой. Надеюсь, это тоже понравится.       Первые секунд пять он рассматривал картину молча, но лицо красноречиво выражало все эмоции.       — Алексия… это потрясающе… — наконец сказал Герман, переведя взгляд на меня. — Просто изумительно. Я тут будто живой. И даже лучше, чем в жизни.       — Лучше не бывает, — прошептала я.       — Спасибо тебе, милая…       Порассматривая портрет еще немного, Волчонок аккуратно сложил все оставшееся в пакет и встал, я тут же встала вслед за ним. Часы тикали оглушительно громко.       Сделав шаг ко мне, Герман мягко, но уверенно притянул меня в свои объятия. По телу вмиг разлилось тепло, ноги чуть не подкосились от нахлынувших чувств. Крепко обнимая Волчонка в ответ, я уткнулась в его шею, с трудом удержавшись от поцелуя в нее.       — Спасибо, милая, — снова повторил он и, аккуратно отстранив, но сжимая плечи, пламенно поцеловал в щеку. В это мгновение внутри все обрушилось, сердце застучало с удвоенной силой. Каждую клеточку кожи кололо от желания прильнуть к его теплым губам. К счастью, Герман не дал такой возможности, снова прижав к груди.       В целой вселенной не было ничего приятней его объятий. Каждый раз в эти моменты я ощущала себя под самой надежной в мире защитой. Сейчас он был рядом, и сейчас я чувствовала себя дома, даже находясь в том месте, где не должна была находиться, где была чужой для всех, кроме него.       Сердце рисковало пробить грудную клетку.       — Пожалуйста, милый, — тихо ответила я, скользя губами по коже на его шее. С языка в любой момент могли сорваться самые искренние и самые светлые слова, но это стало бы ошибкой.       Волчонок очень тяжело вздохнул и, обняв так сильно, как никогда прежде не обнимал, запустил пальцы одной руки в мои волосы, вторая рука прижала за поясницу. С моих губ слетел чуть слышный ах. Я до боли стиснула его ребра и все-таки коснулась горячей шеи легким поцелуем. Тело била мелкая дрожь.       Как бы не было велико желание растянуть это мгновение до вечности, оно закончилось. Герман начал отстраняться, его руки ослабли и стали соскальзывать с меня.       — Прошу, еще одну минуту, — потеряв самоконтроль отчаянно попросила я, отказываясь его отпускать.       — Алекси, пожалуйста. Даже лишняя секунда может привести к непоправимому. — ответил он. — Прости, я не могу.       Отлипнув от самого дорогого во всем чертовом мире человека, я села на кровать. Хотя, скорее, упала. Хотелось заорать. И почему-то казалось, что Герману тоже. Кожу жгло в тех местах, где он ко мне прикасался, тело все еще чувствовало на себе его тепло.       — Алекси, я…       Я решила не мучать его объяснениями очевидного.       — Я все понимаю. Все в порядке.       Мы помолчали пару секунд, затем он поднял подарочный пакет с пола и сказал:       — Еще раз большое спасибо тебе за подарок. Мне пора идти.       — Пожалуйста, Герман. Спокойной ночи.       Но он почему-то не уходил.       — Я тоже все понимаю, Алекс. Но я не знаю, как сделать так, чтобы все было в порядке.       — Просто не уходи, — опустив голову, почти беззвучно, одними губами произнесла я, прекрасно понимая, что не надо этого делать. А ведь и часа не прошло, как обещала, что больше не поставлю его в такое положение.       Каким-то образом Герман услышал мою фразу.       — Если не уйду, все не будет в порядке. Все будет только хуже. Прости, милая.       Он покинул комнату. Дверь закрылась, заскрипели ступеньки.       По моей щеке скатилась одинокая слезинка.