В том есть нечто античное...

      Время действия: сразу после 1; POV Антона       Я не мог и подумать, что когда-нибудь ударю Оберштайна...       Удар получился слабым, почти девчачьим. Даже не удар, а желание отмахнуться от чего-то страшного и неестественного. Не буду скрывать, это искажённое гневом лицо с светящимися искусственными глазами казалось мне в темноте очень и очень страшным.       Сделав максимально виноватый вид я поспешил к выходу, но худые пальцы Оберштайна впились мне в волосы на затылке, резко рванули назад. Через секунду я уже оказался на полу, ударившись загривком об тумбу или что там у него стояло.       Моя попытка встать была жестко пресечена ударом ногой, затем вторым, третьим. Откуда в этом худом, слабом, если не сказать болезненном, теле такая силища? Неужели это весь гнев и вся обида, накопленные за долгие годы под маской «робота»?       У Пауля и раньше были такие срывы. Когда долго сдерживаешься и ходишь с неподвижным лицом, говоришь монотонным голосом, они закономерны.       Тогда он приходил ко мне, или, наоборот, приглашал к себе, и долго, очень долго лежал в моих объятьях. Что-то рассказывал (в-основном о несправедливости окружающих) или просто стонал и всхлипывал, будучи неспособный по-настоящему расплакаться. А я гладил его по голове, шептал нежности и клялся быть всегда рядом.       Где теперь всё это?       Наконец я смог оттолкнуть Оберштайна и встать. Если я не дам отпор, он просто изобьёт меня в холодной беззвучной ярости. Но если я ударю, ему будет больно, могут повредиться глаза. Поэтому я смог только перехватить его руки и твёрдо толкать к постели. - Ты обманываешь нас — он заговорил, неужели?! - и меня, и её - В чём же? - Ты обещал мне, что будешь рядом, что, поддержишь и согреешь в самые тяжёлые минуты. Обещал и предал. Я всё понял, простил, но теперь ты обещал то же и своей жене. Только для того, чтобы и её в первую же ночь оставить одну.       В его дрожащем голосе сквозил укор. За яростью и отвращением — укор мне, эгоисту.       Он прав, ведь Оберштайн всегда прав, это все знают. И я сдался. Пускай бьёт, я заслужил это. А жене назавтра так и скажу — просто один хороший человек справедливо поколотил дурака. Не переживай.       Его кулак влетел мне в лицо, явно со всех сил. Но на этом Пауль почему-то остановился, отошёл в другой конец комнаты и отвернулся, опустив голову.       Что мне делать — подойти и положить руку на плечо? Уйти? Стоять?       Стоя так, он внезапно закричал. Не шевелясь, не произнося никаких слов, кристально чистый крик неописуемой боли. Прошло четыре или пять минут, и, наконец, Пауль выдохся. Я сделал первое, что пришло в голову - осторожно прижал к груди его трясущиеся плечи, начал гладить по волосам и говорить какие-то странные вещи. - Я чудовище, Антон, чудовище со стеклянными глазами, искусственной душой. - Ну и что, Пауль? Это не важно. В таком случае я — последователь чудовища. Ученик. Даже если мы станем чужими друг другу, даже если станем врагами. Я - ваш ученик, и этого ни я, ни вы, никто не изменит. Никогда. Запомните это, Учитель.       Оберштайн перестал дрожать. Его дыхание выровнялось.