Между серыми многоэтажками

Комната, что блестела в ярких лучах солнца, скрипучий пол и молодое тело на чистой постели. Лёша, прикрыв глаза, слушал мелодии, доносящиеся из старого плеера. Губанов представлял всевозможные картины под хаотичные звуки, что исходили из синих наушников. Но вот последняя нота отчаянно запищала, явно не желая исчезать, и дала понять, что пора возвращаться в реальный мир. Парень сладко зевнул и нехотя присел на край кровати. За окном вовсю бурлила жизнь, а Лёша всё никак не мог нормально проснуться. Губанов стал спать гораздо больше. Раньше он спал крайне мало, однако сейчас всё стало наоборот. Во сне можно было забыться, провалиться в успокаивающую пустоту и улыбнуться новым сюжетам сновидений. И можно было хоть на секунду отвлечься от беспокоящих душу проблем. Парень потянулся и, тяжело шагая, направился на кухню. За две недели пребывания дома, Лёша стал здесь почти невидимым. Поначалу мать крайне сильно желала наладить отношения, однако вновь быстро привыкла к Губанову. С отцом парень никак практически не пересекался. Обменялись они всего несколькими словами и то совсем бесполезными и обычными. Такой расклад Лёшу устраивал и успокаивал. Губанов прошёл мимо, увлечённых телевизором, родителей и очутился возле серебристого холодильника. Худощавая рука отворила дверцу и перед глазами предстало множество продуктов. Печально вздохнув, парень осознал, что ничего адекватного нет, а готовить ему совершенно не хочется. Ноги повели Лёшу обратно в его обитель. Губанов не спеша подошёл к зашторенному окну и выглянул наружу. Зелень жгла глаза своей яркостью, детские смешки доносились до ушей и лёгкий ветер приятно щекотал бледное лицо парня. Лёша плавно перевёл взгляд на детскую площадку и ощутил как сердце мгновенно упало в пятки. Вова о чём-то увлечённо рассказывал Илье. Всё замерло. Не было больше ни гудящих машин, ни сладкой свежести, ни безмятежности. Не было ничего. Был лишь один Семенюк, чей образ навсегда отпечатался в глубоких, как океан, голубых глазах. Губанов рефлекторно отошёл от окна и приземлился на, стоящее рядом, кресло. Опустошённый взгляд зацепился за цветок, находящийся на подоконнике. Лёша винил себя. Винил за то, что не сдержался, за то, что впутал школьника и за то, что разрушил абсолютно всё. Ругал он себя за то, что не остановил соседа, за то, что испортил их взаимоотношения и за то, что сломал себя, не оставляя шансов на починку. Ругал он себя жестоко и больно. Настолько больно, чтобы эта боль смогла переплюнуть ту, что мучила его уже очень давно. И вроде бы пора забыть обо всём, но как так можно поступить? Как можно забыть настолько светлые чувства, что когда-то дарили радость? Нужно забыть те чувства, что также делали всё вокруг беспросветным и тёмным? Забыть? Это невозможно. Невозможно, ведь они навсегда остались в сердце… Это же так нелепо убегать от очевидного. Ужасно нелепо. Так считал Губанов и потому решил просто мирно смириться. Это то, что нужно помнить и с чем нужно свыкнуться. Однако это так непросто… Парень ненавидел себя и хотел отмотать время, уехать куда-нибудь далеко и навсегда исчезнуть. Но Лёша лишь звонко хлопал себя по щекам и пытался искать плюсы. Ему же с одной стороны однозначно стало легче и он отпустил что-то ненужное… Думая так, Губанову становилось определённо лучше. А Вова… Зато он теперь всё знает. Все карты давно раскрыты, а под рукавом не осталось ни одной, так зачем переживать зря? Всё хорошо… Будет хорошо. Парень на полпути остановил руку, которая тянулась к плееру, так как неприятная трель дверного звонка внезапно ужалила ушные раковины. Понимая, что родители скорее всего не будут спешить открывать, Лёша стремительно направился к входной двери. Придя на место назначения, Губанов заглянул в дверной глазок. Холод укрыл всё тело, а ноги стали подкашиваться. По другую сторону постоянно озирался по сторонам Семенюк. Дёргать за дверную ручку совсем не хотелось. Почему школьник вообще пришёл? Парень считал, что сосед подумает в последний момент о том, чтобы прийти к нему. Зачем? Может поиздеваться? Побить, ведь тогда не успел? Обозвать? Что? Любопытство и страх стремительно поглощали Лёшу. А зачем бояться? Если же Вова и поиздеваться пришёл, то по заслугам. Нужно принять свою участь, ведь не стоило целовать желанные губы… Губанов сглотнул и отворил мешающуюся дверь. Лицо нервного Семенюка резко изменилось на равнодушное. Однако на деле, школьник был готов сгореть со стыда и сбежать куда-либо. Но сосед искренне пытался сделать вид, что он абсолютно спокоен. Получалось не особо, так как Вова выглядел максимально странно. Беспристрастное лицо, которое было таким же алым, как и вчерашний закат, определённо выдавало Семенюка. Лёша тоже не отставал и глядел исключительно в серые глаза. Таким образом он пытался сосредоточиться и не показать, что ему безумно страшно. Но со своей задачей Губанов справиться не смог. Возможно повлияли нервы, а возможно лицо школьника было действительно слишком смешным, ведь парень не успел подавить короткий смешок. Сосед застыл и обескураженно глянул на Лёшу:  — Т-ты чего ржёшь?  — П-прости, просто ты так смешно выглядишь, — прикрыв рот, извинился Губанов. Вова не знал как реагировать, но почувствовал как тяжёлые оковы тревожной атмосферы стали ослабевать.  — На себя посмотри сначала, — наигранно надулся Семенюк.  — Хах, ага, — осторожно улыбнулся парень.  — Т-ты сейчас занят? — мгновенно изменился в лице школьник.  — Н-нет вроде, а что? — Ты это… Давай… Может пройдёмся? — смотря в пол, произнёс сосед. — Ладно, — без промедлений ответил Лёша. — А… Спасибо, я подожду на улице, — кивнул в сторону лестницы Вова. — Хорошо. Дверь прикрылась, а Губанов опустился на пол. Было страшно и одновременно так радостно. Семенюк не вёл себя враждебно и это заставляло надеяться на лучшее. Хотя быть может он просто не хотел спугнуть и дальше парня ждёт что-то нехорошее? Плевать, Лёша готов был парить только от одного взгляда в эти тёплые серые глаза. Как он мог отказаться? Губанов сообщил родственникам, что уходит и стремительно побежал вниз по ступенькам.